В стране слепых

Вейн покачал головой.

— Ассоциация утопических изысканий — так они себя называют. Боюсь, что я не оттуда, мистер Коллингвуд. — Он медленно прошелся по палате, беря в руки то один, то другой предмет и снова кладя их на место. Потом провел здоровой рукой по металлической спинке кровати. В конце концов он, казалось, принял решение и повернулся к Джереми. — Я младший партнер фирмы «Детвейлер, Бэррон и Стоун».

— Той, что занимается инвестициями? — удивленно спросил Джереми.

— Той самой.

— Что это за «Детвейлер, Бэррон и Стоун»? — спросила Ллуэлин.

— Старая бостонская инвестиционная компания, ответил Джереми. — Основана в…

— В 1848-м Эдрианом Детвейлером, — подсказал Вейн.

— Спасибо. На Уолл-стрит считают, что она как царь Мидас — все, к чему она притронется, превращается в золото. У нее необыкновенное чутье на новые, перспективные отрасли. Я рекомендовал ее кое-кому из моих клиентов.

— Но какое отношение вы, Херкимер, имеете к Детвейлеру? — спросила Ллуэлин. — И с какой стати они помогают нам скрываться от Общества Бэббиджа?

Джереми понял все мгновением раньше остальных и рассмеялся. От этого головная боль возобновилась, и он откинулся на подушку.

— И вы тоже! — сказал он, ткнув пальцем в Вейна. — Верно? Еще одна группа, которая пытается направлять ход истории!

Теперь все стало ясно. Разве Гвинн не говорила, что Вейн сам напросился в группу? Разве Вейн не прилагал столько усилий, стараясь убедить их в нелепости самой идеи превратить историю в точную науку? Простая профилактика: иметь своего человека в любой группе, которая попытается проникнуть в тайну, и саботировать их работу. И…

— Вы тоже пытались выйти на Общество Бэббиджа, верно?

Вейн повернулся к ним.

— У нас есть еще несколько минут, прежде чем приедет машина, — объявил он. — Поэтому я сообщу вам то, что вам следует знать.

Голос его стал жестким и повелительным. Он постоял, потирая руки, потом сунул их в карманы пиджака.

— Наша фирма всегда инвестировала капитал с большим успехом. С гораздо большим успехом, чем все думают. Дело в том, что, как и предположил мистер Коллингвуд, мы используем некоторые законы природы, проявляющиеся в деятельности человека.

— Законы, существование которых вы всегда старательно отрицали, — заметил Джереми.

Вейн развел руками.

— Разве можно отдавать такое оружие в руки конкурентов? Разумеется, мы всегда старались, чтобы другие не узнали то, что знаем мы. Как еще это можно сделать?

— «Применение методов точных наук ведет к дегуманизации культуры», — процитировал Джереми. — «Человечество нельзя свести к цифрам».

— Вот именно, — кивнул Вейн.

— Негодяй! — сказал Донг, и Джереми с некоторым удивлением взглянул на рассерженного математика.

— Прошу прощения? — переспросил Вейн.

— Я сказал «негодяй», — повторил Донг. — Если уж нам суждено быть всю жизнь скованными этими вашими законами, то нужно было хотя бы дать нам возможность видеть свои оковы.

Вейн пожал плечами.

— Я полагал, что человек с вашими способностями мог бы смотреть на вещи шире. Неужели ваш дух скован законом тяготения? Неужели вас тяготит термодинамика?

— Значит, ваша организация не связана с Обществом Бэббиджа? — спросила Ллуэлин.

Вейн повернулся к ней.

— Боже мой, конечно нет, Гвинн. Они варвары; во всяком случае, превратились в варваров. Мы только недавно догадались об их существовании. И, смею сказать, они — о нашем. Я напросился в вашу группу, Гвинн, не только для того, чтобы защищать наши интересы, но и для того, чтобы получить представление о потенциальной опасности. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Мы всегда считали, что аномалии в наших данных объясняются сложностью культурных процессов и недостатком наших знаний. Боюсь, что наша фирма работала чисто эмпирически. У нас не было ни вычислительных машин, ни теоретической базы, как у Общества Бэббиджа. По сути дела, наши интересы ограничивались лишь областью финансов. Если не считать противодействия попыткам подлинно научного подхода к подобным проблемам, мы вообще не предпринимали никаких прямых действий. Мы удовлетворялись тем, что использовали финансовые тенденции и циклы. — Он слегка улыбнулся. — Мы считали движущие силы истории столь же неизменными, как океанские приливы. Мы можем изучать их, анализировать, даже предсказывать с той или иной точностью на определенный срок вперед, но не воздействовать на них.

— Но Общество Бэббиджа всегда было другого мнения, — заметил Джереми. Вейн поджал губы и задумался.

— Да, это верно. Но они считали, что выполняют великую миссию. Они вынуждены были верить, что могут повлиять на Судьбу.

— Вы хотите сказать, что это не так? — Джереми не мог понять, почему такая возможность его встревожила. Может быть, потому, что убивать, защищая заблуждение, еще хуже, чем убивать, защищая истину?

Вейн снова пожал плечами.

— Не могу вам ответить. Нельзя отрицать, что в данных есть аномалии. Но не могли ли они возникнуть независимо ни от чего? Не знаю. Информация, которой мы располагаем, свидетельствует о том, что усилия Общества часто приводили к непредвиденным результатам. Может быть, они просто обманывают себя, преувеличивают собственное значение. Если учесть, как обманчивы «факты» культуры, впасть в такой самообман очень легко.

— Вы как-то сказали: «факты — это конструкции», — медленно произнес Джереми. Вейн кивнул.

— Я вижу, та моя импровизированная лекция возымела действие. Да, факты — это конструкции, это фикции, которые мы строим на основе наших данных. Одни и те же факты могут быть истолкованы по-разному. Выиграл ли битву при Ватерлоо Веллингтон? Или Блюхер? И проиграл ли ее Наполеон — что не совсем то же самое? Не сказал ли как-то поэт: «Человек слышит то, что хочет, и пропускает мимо ушей все остальное»? Каждый реконструирует факты по-своему. Что означает «совокупный национальный продукт», если при его оценке коктейль, который клерк выпивает в обеденный перерыв, суммируется с выплавленной сталью? Я не хочу сказать, что подобные цифры бессмысленны; но их смысл может быть совсем не таким, каким кажется нам. Любая группа людей с легкостью конструирует тот смысл, какой кажется ей предпочтительным. И с такой же легкостью убеждает себя в его истинности. Вы ведь слышали, как любой президент уверяет, что та или иная экономическая случайность — его собственная заслуга.

— Тем не менее, — сказала Ллуэлин, — между бессилием и всемогуществом есть множество промежуточных ступеней.

— Верно. Именно поэтому нам так важно выяснить, что известно Обществу Бэббиджа. Не исключено, что наша фирма, не предприняв за время своего существования никаких действий, не вызвала никаких аномалий и поэтому не оставила никаких улик, по которым ее можно было бы выследить. Нам очень хотелось бы в этом убедиться.

Джереми чувствовал растущую тревогу. Вейн говорил мягко и обстоятельно. Даже с увлечением. Вот они сидят в больничной палате, скрываясь после покушения на их жизнь, и рассуждают о философии истории. Его тревога была вызвана ощущением, что Вейн сообщает им слишком многое. Значит, он убежден: то, что он им говорит, останется в тайне, раскрыть которую им просто не представится случая. У него в голове мелькнула мысль о Железной Маске. В конце концов, Вейн считает, что бомбу, уничтожившую группу, подложил кто-то из них. И если уж на то пошло, Джереми мог подозревать и самого Вейна. Вейн ждет, пока кто-то приедет и заберет их отсюда. Куда? И вернутся ли они?

Бежать? Но Джереми знал, что далеко ему не уйти. Он чувствовал слабость и головокружение. И куда бежать? Домой? Вряд ли.

Да, бегство отпадает. «ДБС» доставит их туда, куда сочтет нужным. А это значит, что, если они собираются когда-нибудь выйти на свободу, надо оставаться начеку. Быть готовыми воспользоваться любой возможностью.

Все это Джереми сообразил за какое-то мгновение. Слушая рассуждения Вейна, он в то же время восхищался сам собой. Оказывается, он способен принимать решения, брать в руки собственную судьбу. То чувство испуга и беспомощности, какое он испытал в первые дни после несчастного случая (несчастного случая!) с Деннисом, как будто пережил совсем другой человек — теперь он чувствовал к нему смутное презрение.

В дверь постучали. Должно быть, это был условный стук, потому что Вейн внимательно вслушался и только после этого открыл дверь, впустив какого-то худощавого парня. Он шепнул что-то Вейну, который, выслушав, кивнул. Потом парень вышел, а Вейн объявил:

— Машина пришла. Это мистер Андерсон, он сейчас вернется и вывезет вас. На каталках, как положено. Покидать палату будем по одному; чтобы никто не догадался, что мы вместе.

— Херкимер!

— Да, Гвинн?

— Мы можем вам верить?

— Гвинн, что вы говорите!

— Я хочу, чтобы вы мне ответили.

— Хорошо. — Он обвел всех глазами. — Я обещаю, что ни с кем из вас ничего не случится. Мы не чудовища. Мы хотим только одного — чтобы никто не нарушил наших интересов. Все, что мы предприняли за последние несколько месяцев, было вызвано только нашими опасениями, касающимися Общества Бэббиджа.

— А вы знаете, — заметил Джереми, — очень может быть, что этих ребят из Общества Бэббиджа можно считать вашими учениками.

Вейн заморгал глазами и удивленно посмотрел на него.

— Почему?

— Вы все время говорили, что «факты — это конструкции». А они сделали следующий шаг. Они решили сами стать конструкторами.

«Мистер Андерсон» доставил их на лифте в вестибюль. Джереми опасался, что они привлекут внимание, но никто на них и не взглянул. Обычная выписка больных.

Когда очередь на выписку дошла до Джереми, он вздрогнул: за конторкой сидела та же самая сестра, с которой он говорил, когда пришел сюда с Гвинн в поисках Денниса. Однако если она его и узнала, то не подала виду, и Джереми промолчал.

Машина стояла на дорожке перед главным входом. Это был фургон с распахнутыми боковыми дверцами. Джим уже ждал внутри, Джереми влез к нему и уселся рядом на заднем сиденье. Несколько минут спустя на каталке выкатили Ллуэлин и помогли ей подняться в машину. Она села посредине, а Андерсон отправился за Вейном.

— Не угнать ли нам машину? — спросил Джереми только наполовину в шутку. Что из сказанного Вейном правда? Он перегнулся через плечо Гвинн и взглянул на приборную доску. Ключей не было. — Кто-нибудь умеет заводить мотор без ключа?

— Джереми, не говорите глупостей. Я давно знаю Херкимера. Не может быть, чтобы он хотел причинить нам какой-нибудь вред. Кроме того, у нас есть проблема поважнее.

Джереми снова сел.

— Какая?

— Ваша приятельница — дежурная сестра.

— Она меня не узнала.

— Вы полагаете? Я шла сразу за вами. Как только вы отошли, она опять превратилась в зомби и куда-то позвонила.

Джереми нахмурился и закусил губу.

— Да?

— Да. И это означает две вещи. Первая: она вас узнала.

— А вторая?

— Неплохо будет посматривать время от времени в заднее стекло.

Джереми взглянул на двери больницы. Там появился на каталке Херкимер Вейн.

— Вы скажете об этом Вейну?

— Решать вам, Джереми.

— Мне? Почему?

— Потому что, кому бы ни звонила дежурная сестра, это, несомненно, те же, кто похитил Денниса. Если они погонятся за нами, очень может быть, что они нас захватят. А в таком случае они доставят вас туда, где находится ваш друг.

— Да, Алан? — Кеннисон поднял голову от бумаг и отложил ручку. Селкирк вывалил на его стол пачку компьютерных распечаток.

— Я закончил анализ, о котором вы просили.

— Спасибо, Алан. — Кеннисон полистал страницы, и цифры заплясали у него перед глазами, как в мультфильме. — Я возьму это домой и посмотрю.

Это означало, что Селкирк может идти. Кеннисон снова взял ручку и углубился в бумаги. Через несколько секунд он поднял глаза и увидел, что Селкирк все еще стоит у стола.

— У вас что-то еще, Алан? Охота за вирусами идет нормально?

— Да, там проблем нет. Мисс Бейкер весьма способная программистка — хотя я вам и говорил, что смог бы справиться и сам. Мы уничтожили все вирусы, какие были в системе. Но… — Он показал на распечатку, которую только что принес. — Вы мне не скажете, в чем дело?

Кеннисон поднял бровь.

— Просто еще одно задание, Алан. Еще одно задание. «Кеннисон Демографикс» — хорошо известная, заслуженная фирма, у нее много клиентов, и кое-кто из них иногда обращается к нам с довольно странными просьбами.

Селкирк перегнулся через стол, опираясь на него руками.

— Бросьте! На этот раз клиент — вы! Что у вас на уме?

Кеннисон пристально смотрел на руки шотландца, пока тот не убрал их и не отступил от стола. «Так-то лучше. Алан определенно превращается в трудное дитя, — подумал Кеннисон. — Слишком много о себе воображает. Забывает, кто здесь главный. Не проявляет должного уважения. Уважение к начальнику — sine qua non[50] цивилизации. Всякому свое место, и всякий на своем месте. Придется указать этому молодому человеку его место. Люди, которые знают свое место, лучше работают. Это понимали средневековые ремесленники и потому создали цехи. Так устраняются трения и зависть, гарантируется, что любую работу выполняют только те, кто достаточно компетентен. Правда, чем-то Алан мне симпатичен. Может быть, он всего-навсего напоминает мне о собственной молодости? Что и говорить, на покорную овечку он не похож. Ну, покорным овечкам нужны сторожевые собаки. А королям — наследные принцы. Выйдет из Алана подходящий наследный принц? Возможно, возможно».

— Да, это я, — сказал он. — Но то, что я сказал, остается в силе. Некоторые наши клиенты обращаются с не совсем обычными просьбами. Эта моя работа очень важна для… ну, скажем, для нашей будущей безопасности и спокойствия.

Селкирк мотнул головой.

— Не понимаю. Какое отношение к нашему спокойствию имеют земельные участки, которые когда-то предоставляли испанцы на юго-западе?

— Это нити, — ответил Кеннисон. — Нити. Вы обнаружили те участки, которые почти не затронула война и которые с тех пор остались в руках тех же семейств?

— Да. Но не лучше ли нам заняться…

Кеннисон предостерегающе поднял руку и кивнул в сторону общего рабочего зала, где пил кофе и болтал с секретаршами полицейский.

— Завтра все снова будет по-старому, Алан. Вот завтра и расспросите меня о моих планах. Пруденс тоже выясняла кое-что по моему поручению. Она отнюдь не сидела сложа руки.

Отнюдь. Больше того, подумал Кеннисон, она проявляет изрядную энергию. С тех пор как он вернулся после свидания с Мелоуном, они с Пруденс «совещались» почти каждый вечер, и это уже начало ему приедаться. Пусть она и хороша собой, — Кеннисон нередко ловил себя на том, что снова и снова об этом задумывается в свободные минуты, — но исполнять ее желания становится все труднее. Может быть, эта игра в «заблудившуюся девочку» стала чересчур прозрачной, потеряла прелесть новизны и поэтому уже не так его волнует?

Он вздохнул и посмотрел на часы. Вот-вот Она опять позвонит и начнет его домогаться. Эта женщина не знает меры.

— Так вот, Алан, всему свое время. Всему свое время. А пока уже пять ноль-ноль. Не пора заняться ежедневной охотой на вирусов?

Зажужжал зуммер внутреннего телефона. Кеннисон поднял трубку.

— Да?

— Дэнни? — услышал он испуганный голос. — У меня беда. Приходи сюда поскорее, пожалуйста!

Кеннисон прикрыл трубку рукой.

— Это все, Алан, — сказал он подчеркнуто ровно. Служащие должны помнить, кто начальник. — И закройте за собой дверь, когда выйдете.

Оставшись один, Кеннисон убрал руку и сказал в трубку:

— Послушай…

— Дэнни, пожалуйста! Обещаю, что больше никогда не буду тебя просить! Тут совсем другое. Ты мне нужен!

В ее голосе слышались слезы.

— Дорогая моя, — промурлыкал он, — у тебя слишком пресная жизнь.

Он задумался над собственными словами. Может быть, какая-нибудь новая игра… Пруденс не может жить без своих жалких игр, как наркоман не может без «колес». Фантазия у нее, как выгребная яма. Каждый раз, уходя от нее, Кеннисон чувствовал себя так, словно окунулся в грязь. Он тер себя жесткой губкой под душем до тех пор, пока кожа не начинала гореть.

Так почему тогда он непременно идет к ней? Может быть, слишком уж бережет ее чувства? У него всегда был чересчур мягкий характер. Она хнычет, начинает упрашивать и в конце концов склоняет его принять участие в этих нелепых играх. Но ведь нельзя обижать ближнего, верно? С его стороны было бы жестоко отказать в удовлетворении ее потребностей. Тем более что она на его стороне; К тому же Кеннисон считал, что немного поразвлечься невредно. Делу время, потехе час.

— Хорошо, скоро буду. — Он положил трубку прежде, чем она успела пролепетать слова благодарности. Потом встал, поправил брюки, немного съехавшие на сторону, и направился к секретному лифту в туалетной комнате. Noblesse oblige[51]. Он вздохнул. Кто сказал, что так легко быть начальником?

В помещении фирмы «Джонсон и Ченг», было темно. «Завтра все снова будет по-старому», — подумал он. Придет конец и этим ночным встречам. Снимут полицейские посты. Ночная Смена заработает снова, и в этих комнатах опять воцарится привычная суета. Вполне естественно, что «Джонсон и Ченг» работает в ночную смену: ведь в это время в Китае день. (Между прочим, Ночная Смена занималась и обычными коммерческими операциями, чтобы непосвященные из дневной смены не удивлялись, почему ночью никогда не заключаются никакие сделки.)

Он дошел до середины рабочего зала, с трудом находя дорогу среди багровых теней. Скорее бы покончить с этим малоприятным делом. Он остановился и прислушался.

Ничего не слышно.

Какой-то едва слышный шорох — не то кто-то дышит, не то работает кондиционер.

— Пруденс?

Тишина.

А что, если и в самом деле здесь появился грабитель? Что, если Пруденс мужественно пыталась остановить его? Что, если сейчас она лежит вся избитая, в крови, а он теряет драгоценные минуты?

Кеннисон быстро зашагал по проходу, заглядывая в каждый отсек. Он припомнил, как когда-то она притаилась в одном из них под столом. А что, если и тогда здесь был настоящий грабитель, а теперь он вернулся на место преступления, которое тогда ему не дали совершить? Кеннисон нашел на одном из столов ножницы, вооружился ими и продолжал тихо красться дальше. Если грабитель все еще здесь, даже малейший шум опасен.

Кеннисон прошел последний ряд отсеков, но так и не нашел Пруденс. Сердце его лихорадочно билось. Он подумал, не изнасиловал ли ее грабитель. Грабители — как правило, выходцы из низших классов, а у этой публики подобные вещи всегда на уме. Пруденс, конечно, должна была сопротивляться — она наверняка изо всех сил отбивалась, пока он срывал с нее одежду. Кеннисон представил себе, как она лежит, избитая и обнаженная, а это грубое животное удовлетворяет свою похоть.

Он вошел в кабинет Ченга и увидел ее. Она сидела одетая в высоком вращающемся кожаном кресле Ченга и молча ему ухмылялась.

«Все те же фокусы, конечно».

Кеннисон почувствовал, что его охватил гнев, словно пахнуло жаром из открывшейся дверцы топки. Он положил ножницы на стол и большими шагами подошел к ней.

— Черт возьми, Пруденс!

Он рывком повернул кресло к себе, и ее голова безжизненно упала на плечо.

Сразу несколько вещей одновременно бросились Кеннисону в глаза. Неподвижная улыбка у нее на лице. Ужасный запах, как в плохо убранном туалете. И обширное темное пятно, покрывавшее перед ее платья от груди до самого подола. В багровом свете пятно отливало черным. Кеннисон протянул руку, дотронулся до него, и рука его стала мокрой.

— О, Пруденс… — произнес он печально. Чувству, которое он вложил в эти слова, он не мог бы подобрать названия.

— Как трогательно!

Он круто повернулся к двери. Там, среди черно-багровых теней, стояла какая-то фигура. На него смотрело дуло пистолета девятимиллиметрового калибра с глушителем. Кеннисон, прищурившись, вгляделся в темноту.

— Это ты!

В кабинет шагнула Женевьева Вейл.

— Встань-ка так, чтобы я тебя видела, Дэнни, мой мальчик.

Она взмахнула пистолетом. Кеннисон медленно обошел стол. Вейл оглядела его с головы до ног, задержала взгляд на его брюках.

— Ну-ну, импотент ты несчастный. Я вижу, иногда он у тебя все-таки встает. Невероятно. Неужели у этой толстой шлюхи есть что-то такое, чего нет у меня?

— У нее даже у мертвой этого больше, чем у тебя живой, — отрезал Кеннисон.

Лицо ее напряглось, дуло пистолета поднялось вверх, и Кеннисон пожалел о своих словах. «Спокойнее, — подумал он. — Нужно держаться спокойнее». Большой любви к Пруденс Бейкер он никогда не питал. И все же если бы эта сцена повторилась, он знал, что снова сказал бы то же самое. Любопытно.

Вейл усмехнулась и чуть опустила пистолет.

— Нет, — сказала она. — Пока не время.

«Пока не время! Значит, есть надежда!» Мозг Кеннисона заработал с бешеной скоростью.

— Так ты осталась в живых? Мы все так волновались…

— Перестань болтать чушь. Я этого не люблю.

— Но тебе, пожалуй, пока еще небезопасно показываться. Правда, массовая истерика, жертвой которой стали Бентон и Руис, немного спадает, но…

Вейл рассмеялась. Кеннисон чувствовал, как пот течет у него по лбу, по всему телу. Колени у него дрожали. Он знал, что от него должно пахнуть страхом.

— Ах, ты, сукин сын, — сказала она. — Всегда тебя терпеть не могла. Какая жалость, что твой папаша оставил тебе место в Совете.

— Но…

— Заткнись и слушай, дерьмо поганое! Ты хочешь знать, как я выжила, когда взорвалась моя машина? Это не так уж сложно. Просто меня в машине не было. Я знала, как публика отреагирует на то, что сделала Сара Бомонт. Я знала, что начнутся погромы. Мать мне это не раз говорила. И я знала, что кто-нибудь из моих преданных последователей постарается не упустить такого случая. В списке были ты, Ульман и Пейдж, так что, когда Пейдж явилась ко мне с этим идиотским планом, я поняла, что она что-то задумала. Не так уж трудно было выяснить, что именно. Джед — мастер своего дела.

— Мы с ней не…

Дуло пистолета снова поднялось.

— Я, кажется, велела тебе заткнуться. Председателя надо слушаться. Я в точности знаю, что ты ей говорил. У меня есть собственные уши в твоем доме.

Отчаяние заставило его продолжать:

— Тогда ты знаешь, что я никогда не говорил…

— Конечно, не говорил. Ты никогда ничего не говоришь. Ты единственный человек из всех, кого я знаю, который объясняется исключительно намеками. — Она холодно усмехнулась. — Рассказать тебе, как она орала, когда Джед ее допрашивал? Жалко было смотреть. При виде крови она совсем потеряла голову. Но кому нужны все десять пальцев? Она вопила, рыдала, она предлагала перейти на мою сторону и предать тебя. Но ей это не помогло. Мне от нее нужна была только информация. Сама она мне ни к чему. Кто доверится предателю?

Кеннисон почувствовал, что страх и отчаяние понемногу сменяет гнев. Сестра Пейдж была его соперницей. Но когда она пошла к Вейл, она действовала на его стороне. Он чувствовал за нее ответственность.

— Что вы с ней сделали?

— Не будь идиотом. Ты же знаешь, что в машине нашли тело.

— Она была… — «Обугленные останки; руки, пригоревшие к рулю; широко раскрытый рот — хотела крикнуть, но не успела…» — Она была в сознании, когда это случилось?

— О, конечно.

Вейл никогда не страдала сентиментальностью. Конечно, ее жертвы должны были знать. Иначе пропала бы половина удовольствия. Ей мало просто убрать человека. Нужно сделать это жестоко. Кеннисон про себя проклял ее. И ее мать тоже: если бы сна воспитала Женевьеву иначе… «Ну ладно. Думай о том, что происходит, Дэниел. Думай. Возможно, времени на раздумье у тебя осталось совсем немного».

— Она видела, как мы присоединяли провода к взрывному устройству, — сказала Вейл. — Джед даже объяснил ей, как оно устроено и как должно сработать. О, как она корчилась и извивалась! Но ремень безопасности был приварен наглухо. Я так и вижу, какие у нее были глаза, когда я помахала ей на прощание.

Кеннисону очень хотелось сказать ей, что она страшная женщина, но он стиснул зубы и не произнес ни звука. Он попытался представить себе, что чувствовала Пейдж, привязанная в автомобиле, знающая, что ее ждет, но бессильная что-нибудь сделать.

Но Вейл все же прочла что-то в его лице.

— А что, когда это делаешь чужими руками, разве что-нибудь меняется? Разве ты лучше меня только потому, что всегда нанимал кого-то, чтобы тот нанял еще кого-то, чтобы тот это сделал?

Она расхохоталась, поглядела мимо него на труп в кресле и задумалась.

— А эта свинья, с которой ты так любил развлекаться, совсем не визжала. Надо отдать ей должное. Она понимала, что это ни к чему. Ее я могла бы использовать.

— Тогда почему…

— Почему? Ты просто осел. Потому что она в самом деле питала к тебе слабость. Я не хочу называть это «любовью», это мещанское слово. И это трудно себе представить, когда речь идет о такой мрази, как ты. Но у всякого свой вкус. Она в самом деле думала, что ты спасешь ее, словно какой-нибудь сраный рыцарь в какой-нибудь говенной сказке. С копьем наперевес. Она высказала это мне в лицо, сучка этакая.

А он не смог ей помочь. Она ждала, когда он придет и спасет ее, а вместо этого получила пулю в сердце. Кеннисону стало стыдно. Человек должен защищать своих близких, а он не смог. Отважная маленькая Пруденс! Преданная, стойкая помощница, которая ушла во тьму, как герой. Кеннисон знал, что так или иначе отомстит за нее, пусть даже это будет стоить ему жизни.

— Черт меня возьми! — сказала Вейл. — Так вот что тебя заводит. Опасность!

Она прицелилась ему в пах, и Кеннисон весь напрягся. Девять миллиметров — не двенадцать, пуля такого калибра не остановит решительного броска, если только не попадет в сердце. Так сказал ему тогда Тайлер Крейл.

Раздался щелчок — она поставила пистолет на предохранитель.

— Жалко упускать такой случай, как ты думаешь? Раз уж у тебя стоит, надо пользоваться. Вот что я тебе скажу, Дэнни, мой мальчик. Если он у тебя продержится дольше, чем твои обычные пять секунд, я убью тебя сразу и не стану мучать. А если он продержится столько, что и мне перепадет хоть что-нибудь, — я, может быть, вообще не стану, тебя убивать. Оставлю тебя жеребцом-производителем. И всякий раз, когда мне вздумается на тебе прокатиться, надо будет только напугать тебя до полусмерти. Как ты на это смотришь, Дэнни, мой мальчик?

Вейл не знала, что такое искренность. Кеннисон не питал никаких иллюзий — он понимал, что его ждет. Но это предложение означало несколько лишних мгновений жизни, а Кеннисон уже понял, как драгоценно каждое мгновение.

— Да, — сказал он хриплым, надтреснутым голосом. — Да.

— Прекрасно, Дэнни, мой мальчик. Ты всегда отлично умел пресмыкаться. Теперь иди сюда. Только не забудь, пистолет все еще при мне. Если это опасность тебя так заводит, значит, у тебя будет стоять, пока у меня пистолет. — Она снова засмеялась, как будто отпустила удачную шутку.

Кеннисон двинулся к ней, лихорадочно размышляя. Вейл меньше его ростом, значит, руки у нее короче. Если они настолько короче, что… Конечно, это отчаянный риск. Но и положение отчаянное.

Он дал ей обнять себя, постаравшись скрыть дрожь отвращения. Холодный ствол пистолета упирался ему в затылок. Она подставила ему губы для поцелуя, и он стиснул ее изо всех сил. Он помнил, что она любит, когда с ней грубы.

Ее тело по-прежнему оставалось напряженным и неподатливым в его объятиях. Тогда он заставил себя вообразить, что обнимает не ее, а Пруденс. Он повернул ее спиной к себе и прижал к столу, глядя через ее плечо в мертвые глаза Пруденс Бейкер.

— Что ты делаешь?

— Принимаю на постоянную работу, — промурлыкал он. Это была старая шутка: секретаршу берут на постоянную работу только после того, как трахнут ее на столе.

Наконец она расслабилась, ее руки протянулись назад и обвили его шею. Он все еще чувствовал спиной холодный металл, но это был не ствол, а рукоятка.

Пора!

Он схватил со стола ножницы и, сжав их обеими руками, изо всех сил вонзил ей в спину. В то же мгновение он вцепился в ее правую руку, с силой опустил ее и прижал к своему боку.

Вейл подбросило, словно от удара электрического тока. Все ее тело выгнулось назад. Воздух с шипением вырвался из ее легких. Кеннисон почувствовал, как кончик ножниц скользнул по кости, он еще раз налег на них, и руки его стали горячими и мокрыми.

— Сукин сын!

Он все еще крепко держал ее, не давая согнуть правую руку, чтобы направить ствол в него. Она билась и извивалась. Наверное, точно так же билась сестра Пейдж. По ее телу пробежала судорога, и он услышал сзади выстрел. Горячие газы обожгли ему голову, пуля оцарапала спину и вонзилась в стену.

Она корчилась все сильнее, он чувствовал, что она вот-вот вывернется. Ее рука скользила вниз, сейчас она высвободится. Если она сможет повернуть пистолет…

Он резко повернулся и отшвырнул ее руку в сторону. Еще одна пуля вылетела из глушителя и разнесла диплом в изящной рамке, висевший рядом с книжной полкой. Он обеими руками схватил руку, в которой был пистолет, и изо всех сил заломил ее. Третий выстрел обжег его руку, как язык пламени. Пуля пробила ему плечо, не задев кости. Боль была невыносимой, но он знал, что ослабить хватку — это смерть. «Такому человеку, как я, боль нипочем».

Она колотила его кулаком левой руки, но он, не обращая на это внимания, все сильнее выворачивал ей правую. Наконец что-то хрустнуло, и пистолет выпал из ее разжавшихся пальцев.

— Боже! — вскрикнула она. — О боже! Мне больно! Вызови скорую!

Он отстранился от нее и ногой отшвырнул пистолет в угол. Вот уж кому не стоит призывать Бога, так это мадам Вейл. Она, шатаясь, сделала несколько шагов в сторону. На письменном столе Ченга виднелась черная, поблескивающая в свете лампы лужа. Ножницы торчали у нее из спины, она обеими руками пыталась до них дотянуться.

— Вытащи их, черт тебя возьми!