В стране слепых

Туалетная комната этажом ниже ничем не отличалась от той, в которой он был только что. Она принадлежала импортно-экспортной фирме «Джонсон и Ченг». Фирма была более или менее процветающая, торговала понемногу бамбуковой и ротанговой мебелью и аккуратно платила налоги.

В то же самое время это была штаб-квартира Ночной Смены.

Кеннисон на секунду задержался у зеркала, поправил галстук, прошелся расческой по волосам и стряхнул с рукава несколько пылинок.

В помещении фирмы было полутемно, только слабо горела одна настольная лампа. У стола стояла Пруденс, уже переодетая маленькой девочкой — в гольфах и зеленом джемпере. На изгибах ее тела играли тени.

Пруденс не была его постоянной привязанностью. У нее были какие-то странные представления о наслаждении, которые Кеннисон находил по большей части неинтересными, а иногда даже унизительными. Он не раз задумывался о том, сознательно ли Пруденс стремится унизить себя, если да, то почему и какое она может получать от этого удовольствие. Разделять ее утехи было нелегким бременем, но Кеннисон всегда считал своим долгом помогать ближнему обрести счастье.

Настолько, насколько простирались его возможности.

Ему вспомнились некоторые подробности их прошлых встреч, он слегка покраснел и решил про себя, что правила игры надо чуть-чуть изменить.

— О, мистер Кеннисон, — сказала она высоким, чуть визгливым голосом «маленькой девочки», увидев, как он выходит из туалетной комнаты. — Я заблудилась.

— Минутку, Пруденс, — остановил он ее. — Сегодня я хотел бы попробовать кое-что другое.

Он протянул руку к лампе и выключил ее. Комната погрузилась в красноватый полумрак — теперь ее освещали только огоньки над аварийными выходами. Пруденс превратилась в неясную тень рядом с ним. На лице у нее появилась капризная гримаса. Игра выходила из привычной колеи.

— Ты не просто заблудилась, — сказал он. — За тобой кто-то идет. — Он махнул рукой в глубину комнаты, которая была тесно уставлена шкафами и разделена перегородками на кабинки-отсеки. — Там какой-то нехороший человек. Он за тобой гонится.

Она широко раскрытыми глазами оглядела комнату, радостно кивнула и убежала.

Кеннисон нетерпеливо ждал. Он был недоволен собой. Все равно ничего не выйдет. Раньше, с Карин, это был просто приятный каприз. Теперь он уже опустился до уровня Пруденс. В конце концов, это просто недостойно, черт возьми! Не узнали бы только Пэйдж и Вейл! Тут он вспомнил, что Вейл нет в живых, и у него немного отлегло от сердца. По крайней мере, Великая Гарпия уже никому не расскажет о его «подвигах».

Он повертел в руках стаканчик для карандашей, стоявший на столе, вытащил несколько карандашей, снова поставил их на место. Взял пресс-папье в форме полушария, закрутил его волчком. Взглянул на часы. Нельзя же ему до бесконечности сидеть в своей туалетной комнате. Где же Пруденс?

Он прислушался. В комнате стояла тишина, лишь из недр здания слышались какие-то едва различимые звуки и время от времени снаружи доносился шум уличного движения.

— Пруденс! — позвал он громким шепотом и подождал. Ответа не было.

— Пруденс! — позвал он снова. Что за время для шуток! И тут он услышал сдавленный крик и шум от падения на пол чего-то тяжелого.

Кеннисон застыл на месте, держа в руке пресс-папье. Что-то случилось. Здесь кто-то есть? Может быть, грабитель? Неужели из-за его невинного предложения она оказалась в опасности?

Он напряженно вглядывался в багровый полумрак. В какую сторону она побежала? В нерешительности он сделал несколько шагов. Если в темноте прячется грабитель, глупо бродить здесь вслепую. Он вспомнил о потайном лифте в туалетной комнате и оглянулся через плечо.

Звук бегущих шагов заставил его резко обернуться. Он услышал, как полетел на пол стул, потом послышалось сдавленное рыдание и треск рвущейся ткани. Кеннисон отшвырнул пресс-папье, схватил со стола нож для открывания конвертов и медленно, вслушиваясь в тишину, двинулся в ту сторону, откуда донеслось рыдание.

«Идиот! — подумал он. — Найди выключатель и зажги свет!»

Нет, тогда вся игра будет испорчена.

Если это еще игра.

А если нет, то сразу станет видно, где он и где Пруденс, а не только где грабитель.

Он обещал себе, что проверит только первый ряд кабинок, а тогда уж, если ее там не окажется, зажжет свет.

Неподалеку послышался шепот, но в какой стороне, он понять не мог. «Что если он… что-то с ней делает?» Он представил себе, как этот человек — грубый, плохо одетый, наверное, грязный и со зловонным дыханием, — ласкает его маленькую девочку, и ему стало не по себе. Она нуждается в его помощи, в защите. Будь на его месте какой-нибудь трус, он сбежал бы, спасая свою шкуру, но Кеннисон не такой. Он крепко стиснул в руке нож для открывания конвертов.

Подойдя к первой кабинке, он быстро и бесшумно шагнул внутрь, держа наготове нож, и обшарил кабинку взглядом. Там никого не было.

Он беззвучно двинулся дальше по проходу. Вторая и третья кабинки тоже были пусты.

А в четвертой…

Она сидела, скорчившись под столом. Блузка на ней была порвана, колени прижаты к груди. Увидев его, она негромко вскрикнула.

— О, мистер Кеннисон! — сказала она голосом «маленькой девочки». — Я совсем заблудилась, а тут был какой-то нехороший человек, он шел за мной, и он хотел…

Кеннисон сделал глубокий выдох, положил на стол нож и присел перед ней на корточки. Он протянул к ней руки, она бросилась ему в объятия и крепко прижалась к его груди. Он начал гладить ее по голове.

— Мистер Кеннисон, — сказала она, — смотрите, что он хотел сделать.

Она показала на свою порванную блузку. Не переставая гладить ее, Кеннисон посмотрел и согласился, что это был очень нехороший человек. Но теперь он уже ушел.

— Теперь все будет хорошо, — сказал он.

Немного спустя, сидя за столом в своем кабинете этажом выше, он подумал, что вообще-то Пруденс, конечно, сексуальная дегенератка. Он только намекнул ей, что за ней кто-то будет гнаться, а она вошла в роль и все разыграла всерьез. Он представил себе, как она бежит в темноте между столов и шкафов, опрокидывая стулья и со страхом оглядываясь на воображаемого преследователя. На некоторое время ей удалось заставить себя поверить, что все это взаправду.

Ну, Кеннисона она, конечно, не смогла одурачить ни на секунду. Однако даже этой инсценировки оказалось достаточно — ему удалось дать ей нечто такое, на что он уже давно был не способен. Он остался очень доволен собой. Получилось даже лучше, чем с Карин. И Пруденс, конечно, была в восторге. Если бы только это могло… ну, продолжаться чуть дольше. Впрочем, он ведь знал, что опасность была вымышленной.

«А если бы она была не вымышленной?» — подумал он.

Кеннисон решил, что пора закрывать контору на ночь. Отперев ящик стола, он достал дискету и вставил ее в дисковод, рассеянно напевая что-то про себя. Полицейский взглянул на него вскользь и снова уткнулся в журнал.

На дискете была новая программа — детектор вируса, — доставленная только утром фирмой-разработчиком из Метачена, штат Нью-Джерси. Он сам сделал заказ через подставную компанию, о связи которой с «Кеннисон Демографикс» никто не догадывался. Кеннисон понимал, что от имени его фирмы делать это нельзя. Не так уж сложно вписать вирус в коммерческую программу, а вокруг полным-полно хакеров, которые спят и видят, как бы повторить подвиг Сары Бомонт и запустить таким способом свой вирус в систему.

За несколько лет до того компания «Ай-Би-Эм» чуть не потерпела крах из-за простой рождественской открытки. Как рассказывали Кеннисону, кто-то из программистов «Ай-Би-Эм» разослал по внутренней сети компании всем, кто числился в его личном списке для поздравлений, электронную открытку — программу, которая рисовала на экранах мониторов новогоднюю елочку. В нее была вмонтирована команда скопировать рисунок и переслать его всем, кто числится в личном списке адресата. Вирус распространился по всей системе, пожирая новые и новые объемы памяти, пока система не оказалась практически парализованной.

А история с фирмой «Арпа-Нет» в 88-м, когда один студент чуть не парализовал оборонные компьютеры, работавшие по системе «UNIX», из чистого любопытства? Ему просто захотелось попробовать, получится у него или нет. А тот английский студент — кажется, Сингх? — который расколол 250 секретных оборонных, коммерческих и научных систем во всем мире, потому что взял на себя миссию заботиться о повышении бдительности? Конечно, правительства постарались, чтобы им это с рук не сошло. Нет большего греха для неумытых, чем сунуть нос в официальные секреты. Впрочем, чиновники всегда заботились не столько о безопасности, сколько о том, чтобы не выглядеть дураками.

Все это делалось, насколько знал Кеннисон, без всякого злого умысла, а то и вообще ненамеренно. А что может натворить злоумышленник? Израильское правительство как-то обнаружило в своих базах данных вирусную мину замедленного действия всего за несколько часов до того, как она должна была взорваться и стереть все, что в них было. Наткнулись на нее только благодаря одному изъяну: вирус имел команду постоянно вписывать себя в одни и те же программы, и из-за этого заметно увеличивался занятый ими объем памяти.

Детектор вирусов, который только что приобрел Кеннисон, мог обнаружить куда менее значительные увеличения объема памяти. Он сравнивал размер каждой программы с тем, каким он был у нее раньше, и помечал ее, когда она оказывалась длиннее, чем была. Если в систему проник вирус и встроился в какую-то программу, она займет больше места, чем раньше. Простая, но эффективная контрмера — таким путем нельзя предотвратить проникновение в систему вируса, но можно его обнаружить. Кеннисон потратил весь вчерашний день на то, чтобы записать размеры всех программ, хранившихся в главной директории. Пришлось заниматься этим самому — такую работу нельзя поручать никому другому.

Пощелкав клавишами, он загрузил программу, откинулся на спинку операторского кресла и стал смотреть на экран.

(ИДЕТ ПРОВЕРКА СИСТЕМЫ. ЭТО МОЖЕТ ЗАНЯТЬ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ)

Да неужто? Кеннисон не любил, когда программа делает вид, будто ведет беседу. Это называется «дружественный интерфейс». Он засопел, борясь с желанием напечатать команду: «Пошевеливайся, черт тебя возьми!»

Прошло несколько минут. Время от времени экран мигал, и надпись появлялась снова. «Компьютеры отняли у нас ощущение времени, — подумал он. — Сколько раз я видел, как оператор нетерпеливо ерзает, глядя на экран, даже когда ждать приходится несколько секунд. Мы так привыкли к мгновенному, что просто быстрое нас уже не устраивает». Он знал — на то, чтобы проверить вручную всю базу данных системы и сравнить ее с главной директорией, ушло бы много человеко-дней, да еще не исключены ошибки операторов. Так что вполне можно подождать пятнадцать минут. Или даже полчаса.

Он отошел от компьютера, отнес свою чашку к кофейному автомату, сполоснул ее и оставил там — утром секретарша уберет. Засунув руки в карманы, он прошелся по комнате, останавливаясь у столов и перебирая бумаги, оставшиеся на них после рабочего дня. Чего там только не было — даже Наполеон, отступая из Москвы, столько после себя не оставил. Кеннисон обнаружил одно личное письмо, которое было отправлено через служебную сеть, и забытую на столе секретную папку. Он подумал, что завтра надо будет издать строгий приказ о повышении бдительности.

Из кабинета донесся звуковой сигнал. Программа сработала? Он взглянул на часы. Двадцать минут. Теперь надо будет каждый день отводить на это по двадцать минут. Ничего не поделаешь, безопасность стоит того. Теперь они ежедневно заново перекопировали все файлы, и к тому же Селкирк разработал буферную систему, так что их базы данных никогда не подключались напрямую к общенациональной сети. Кеннисон еще раз выругал себя за то, что до сих пор уделял этому непростительно мало внимания. Можно сколько угодно слышать о неприятностях, которые случаются с чужими системами, и упустить из виду, что следующим на очереди можешь быть ты.

Он вернулся в кабинет, бросил беглый взгляд на экран и, не поверив собственным глазам, всмотрелся внимательнее. Программа все еще работала — значит, звуковой сигнал означал, что обнаружен вирус. В этот момент сигнал прозвучал еще раз, и на экране появилось название второго каталога.

Два вируса!

У Кеннисона мороз пробежал по коже. Он протянул руку к телефону и заметил, что пальцы у него дрожат. Судорожно отдернув руку, он сжал кулаки и медленно опустился в кресло.

(БИ-И-ИП!)

На дисплей выползло имя третьего каталога. Кеннисон почувствовал, что внутри у него что-то оборвалось. Его охватила паника. «Кто же это нам устроил? Сара Бомонт мертва. Или нет? Крейл еще ни разу меня не подводил. Но где он сейчас? Почему не явился доложить об исполнении? Впрочем, вирус мог ввести и кто-нибудь еще. ЦРУ или КГБ — противники посерьезнее газетчиков. А может быть, этот кто-нибудь — не один?»

Он схватил телефонную трубку и набрал номер.

— Алло?

— Алан? Это Дэн. Я у себя. Зайдите-ка ко мне немедленно. У нас неприятности.

— Неприятности? — отозвался встревоженный голос. — Что за неприятности?

— В системе полно вирусов. Нужна дезинфекция.

Голос немного помолчал, потом в трубке послышалось:

— Иду.

Кеннисон положил трубку и снова взглянул на дисплей. Может быть, дело не так уж плохо? Судя по названиям каталогов, все три вируса сидят в программах компании «Кеннисон Демографикс». Ни один из них не проник сквозь буфер в сеть Общества. Прекрасно. Кто бы там этим ни занимался, пусть сколько угодно копаются в демографических сводках и статистических данных.

А что если это мины замедленного действия? Трудно сказать. Кеннисон разбирался в компьютерах, но не настолько, чтобы доверять самому себе в таком деликатном деле. Если это мины замедленного действия, то они могут взорваться в тот самый момент, как он начнет их обезвреживать. Тогда он навсегда лишится всякого авторитета в Обществе. Стоит кому-то еще раз проникнуть в их базы данных, и ему останется только собрать вещи и исчезнуть, как это сделал Руис. Скорее бы пришел Селкирк!

Кеннисон загрузил одну из зараженных программ и просмотрел ее. Пусть его квалификации не хватает на то, чтобы заниматься хирургией, но, может быть, он сумеет хотя бы нащупать опухоль? Что-то обнаружить он в действительности не надеялся, а просто убивал время в ожидании Селкирка. «Черт возьми, надо было заняться этим, когда Селкирк был еще на работе!»

Зазвонил телефон. Кеннисон рассеянно взял трубку — наверное, это Селкирк.

— Кеннисон?

Это был не Селкирк. Голос был женский, высокий, и в нем звучала какая-то лукавая усмешка.

— Кто говорит?

— Неважно. Я вижу, вы нашли нашего «червя»?

— Кто говорит?! — Кеннисон изо всех сил ткнул кнопку записи на телефоне и отчаянно замахал рукой полицейскому, сидевшему в общем зале. Тот поднял голову, и Кеннисон выразительно показал ему пальцем на трубку. Полицейский понял, повернулся к своему телефону и принялся выяснять, с кем соединен Кеннисон. Все телефоны компании были оборудованы автоматическими определителями — понадобятся считанные секунды на то, чтобы установить, с какого номера звонят, и лишь немногим больше времени на то, чтобы узнать, где этот абонент находится.

— Поздравляю, — сказал голос в трубке. — Не думала, что вам это так быстро удастся. Вы, конечно, понимаете — вирус запрограммирован на то, чтобы немедленно сообщить, как только его обнаружат.

— Неглупо придумано.

— Верно. А мы вообще не дураки. Вы, конечно, понимаете, что теперь вам крышка? Вам и всей вашей банде?

Кеннисон почувствовал, что на лбу у него выступил обильный пот, а сердце болезненно сжалось.

— О какой банде вы говорите?

— Ну, не надо, Кеннисон. Оставьте это для публики. Мы-то знаем.

— Кто вы? — К глазам Кеннисона подступили слезы, внутри у него все еще сильнее сжалось от страха. Он похолодел.

— Повторяетесь, Кеннисон. Вы меня уже два раза об этом спросили, и я не ответила. Почему вы решили, что я отвечу в третий раз?

— Тогда зачем вы это делаете?

— Только чтобы сообщить, что вам крышка. Мы решили, что вам будет интересно это узнать.

Страх, охвативший Кеннисона, внезапно сменился гневом. Он почувствовал, что уши у него налились кровью, ему стало жарко.

— Очень любезно с вашей стороны, — прорычал он.

— Да, мы очень любезны, правда? Ну, мне пора. Может быть, у нас с вами еще будет случай поболтать.

— Погодите!

Но в трубке раздался гудок.

Кеннисон швырнул трубку с такой силой, что в ней что-то задребезжало. Он поднял глаза на полицейского и увидел, что тот тоже бросил свою трубку.

— В чем дело?

— Мы не смогли засечь номер, — недовольно ответил полицейский.

— Что значит — не смогли засечь номер? Определитель работает автоматически. Я за это каждый месяц плачу телефонной компании немалые деньги.

— Нет, дело не в этом, сэр. Это старый фокус. Тот, кто вам звонил, подключился к кабелю — физически подключился, где-то там, под землей. Вскрыл кабель и подключил к нему портативный аппарат. Он может вызвать любой номер, а его не может вызвать никто. Система не считает его аппарат законным адресом, и мы не можем узнать его номер.

— Черт возьми! И обнаружить его никак нельзя?

— Ну, там была небольшая утечка тока, можно ее проследить. Мы знаем, что звонили откуда-то из района Тендерлойн. Но это не поможет: он уже исчезнет к тому времени, как мы до него доберемся.

— Черт возьми!

— Он не угрожал вам смертью, сэр? Если так, то мы должны сообщить в полицию.

Кеннисон махнул рукой в сторону магнитофона.

— Нет, просто очередной псих. Обвинил меня в том, что я хочу править миром. Позвонил, чтобы сообщить, что запустил вирус в мою компьютерную систему.

— Вирус? Это серьезно?

— Не исключено. Я вызвал сюда своего помощника, чтобы он попробовал его обезвредить.

Не «его», а «их», — напомнил он себе. Вирусов было три. Женщина, которая ему звонила, говорила так, будто она член какой-то организации. Но какой? Ассоциации? Немыслимо: они сами в таком же положении. Хотя, может быть, Бетанкур просто спятил. Надо будет связаться с Мелоуном и выяснить, что там у них происходит.

Кеннисон тяжело вздохнул, подпер голову руками и снова уставился на экран. И тут он ощутил прилив мрачной решимости. Вы говорите, нам крышка? Ну, мы еще посмотрим. Он достал с полки печатную копию программы и принялся тщательно проверять каждую команду, сравнивая то, что находилось в системе, с тем, что там должно было быть.

Полчаса спустя, как раз в тот момент, когда вошел Селкирк, он обнаружил чужую команду.

«АВТОМАТИЧЕСКИ СКОПИРОВАТЬ В ФАЙЛ К».

Что еще за чертовщина?

Секретарша, которая обслуживала конференц-зал, сидела за столом в глубине приемной, как в джунглях, — со всех сторон ее окружало множество горшков с торчащими вверх и ниспадающими вниз растениями. Когда Джереми и Гвинн вошли, она сделала какую-то пометку в своем журнале.

— Вас уже ждут, доктор Ллуэлин, — сказала она, показав на дверь конференц-зала, где должна была собраться группа.

— Спасибо, Бренда. Сегодня будет еще один человек. Некий доктор Донг с математического факультета.

— Доктор Гамильтон и доктор Куик только что пришли, — сказала Бренда. — Доктор Вейн звонил и сказал, что на несколько минут опоздает.

— Я подожду здесь и представлю Джима, когда он придет, — сказал Джереми.

Ллуэлин улыбнулась, вынула изо рта трубку и ткнула в него чубуком, словно дулом пистолета.

— Когда вы на прошлой неделе сказали им, что Джим занялся математическим анализом бомонтовской распечатки, все изрядно всполошились. Половина группы до смерти перепугалась, что они будут иметь дурацкий вид, когда он начнет сыпать формулами и говорить непонятные слова. А другая половина вообще недовольна, что в дело впутался математик.

Джереми пожал плечами.

— Он и сам не слишком рвался на это заседание. На прошлой неделе он мне сказал, что лично его результаты вполне удовлетворяют, а согласится группа с ними или нет, его не волнует.

Ллуэлин усмехнулась.

— Он не очень высокого о нас мнения, да?

— Он говорит, что философы препираются между собой уже больше четырех тысячелетий, но до сих пор не дали ответа ни на один действительно серьезный вопрос.

— Хм-м. Если так, то он не знает, что такое философия. Дело ведь не в ответах, а в вопросах.

Джереми тоже усмехнулся. И Джим, и Гвиннет ему нравились, хотя трудно было отыскать двух настолько разных людей. Чуть ли не весь прошлый месяц он потратил на попытки объяснить каждому из них, что представляет собой другой.

— Я думаю, для Джима существует только то, что можно измерить и описать формулами. А вопрос, на который не может быть ответа, для него вообще не имеет смысла.

— В таком случае он лишает себя половины удовольствия, какое можно получить от жизни.

— Возможно. Однако я, как бухгалтер, с ним отчасти согласен. О том, чего нельзя пощупать, нельзя сказать ничего определенного. Ревизия может показать, выполнялись ли должным образом обычные бухгалтерские процедуры, но ни один ревизор не угадает, что при этом думал тот, кого он ревизует.

Ллуэлин хлопнула его по плечу.

— На вашем месте я не слишком полагалась бы и на данные ревизии. Как сказал бы Херкимер, самое неуловимое на свете — это факты. — Оба рассмеялись. — Приведите доктора Донга сразу, как он придет, ладно, Джереми? Пора начинать представление.

Она вошла в конференц-зал, прикрыв за собой высокую, массивную дверь. Секретарша на мгновение подняла на нее глаза и снова уткнулась в модный журнал. Джереми вздохнул, уселся на диван и раскрыл принесенную с собой книгу про Кетле. Он знал, что толстые стены и глухие двери конференц-зала почти не пропускают звуков и можно будет немного поработать спокойно, без всяких помех.

Вскоре появился Джим Тран Донг и остановился в дверях, озираясь вокруг. Он был одет, как всегда, — другим его Джереми ни разу не видел: в рубашке с закатанными рукавами и расстегнутым воротничком. Джереми не был уверен, есть ли у него вообще хоть какой-нибудь пиджак. Джим всегда выглядел так, словно его только что оторвали от работы. Очень Может быть, что обычно так и случалось.

Джереми закрыл книгу и помахал ему рукой. Донг кивнул и подошел к дивану. Опустившись на подушки, он положил на колени портфель, откинулся на спинку, закрыл глаза и вздохнул.

— Вас ждут, — сказал Джереми, защелкнув замок своего портфеля. — Заседание уже началось.

— Пусть подождут, — ответил Донг, не открывая глаз. — Пусть поболтают там о всякой ерунде в полное свое удовольствие. Разрушить все их карточные домики я могу и немного погодя.

Джереми взглянул на портфель, лежавший у Донга на коленях, и заметил, что математик машинально поглаживает рукой его гладкую кожаную поверхность, как будто массируя ее легкими круговыми движениями пальцев. Похоже, он немного волновался. Джереми дотронулся до портфеля.

— Говорите прямо, Джим. Это то, что мы думали?

Донг приподнял веки и взглянул на Джереми. Глаза у него были как два черных уголька, как тоннели, ведущие в бездонную пропасть.

— Вы все равно не разберетесь, в расчетах, — сказал он.

— А зачем мне разбираться? Скажите мне просто, что в конце концов получается.

— Получается смерть, — сказал Донг и снова закрыл глаза.

В его словах прозвучало такое отчаяние, что Джереми вздрогнул. Он потряс Донга за плечо.

— Что вы хотите этим сказать?

Донг уставился на руку Джереми и отвел глаза только после того, как тот ее убрал.

— По-моему, это вполне понятно. А что вам еще надо — чтобы я сказал, кто победит на следующих президентских выборах? Или когда будет построен первый город на Луне? Или когда случится очередной крах на бирже?

— Вы хотите сказать, что математические модели, найденные в бомонтовской распечатке…

— Что они верны? — Донг вертел в руках ручку портфеля. — Да. Да, они верны. Нет, не те обрывки, что были в распечатке. Там было не все. Система, в которой они работают, отключилась от сети прежде, чем бомонтовский «червь» кончил их загружать. Но восстановить то, чего там не хватало, было не так уж сложно. Путем дедукции. Или по аналогии. Некоторые уравнения похожи на те модели, которыми мы пользуемся в математической биологии. Возбуждение нерва внешним раздражителем, распространение эпидемий и так далее. Все это детские задачки. Кухонная арифметика. — Он пренебрежительно махнул рукой. — Трудность была в том, чтобы определить, какие параметры реального мира стоят за всеми переменными.

— Ну, и что они…

Донг поднял свой портфель и положил его на колени Джереми.

— Почитайте сам. Там все есть.

Джереми почувствовал, что краснеет.

— Не стройте из себя гения, — сказал он тихо.

Донг покачал головой и ударил себя кулаком по ладони.

— Вы правы. Извините. Просто… — Он снова покачал головой. — Мне казалось, что я объективен. Бесстрастен. Как и подобает истинному ученому. Мне приятно было сознавать, что могут быть созданы такие изящные и эффективные модели. — Он печально улыбнулся. — Но когда я в них разобрался, когда окончательно понял их смысл, я… Я разозлился и испугался. И растерялся. Я начал проверять их, подставляя данные из прошлого. Я попытался предсказать прошлое. Точнее — «послесказать». И представьте себе, всякий раз ответ сходился. Модели, конечно, дают упрощенную, неполную, не совсем точную картину, но с учетом всех ограничений получаются ответы, которые совпадают с историческими фактами, со статистическими и экономическими данными. А там, где они не совпадают, — не исключено, что дело не в ошибках модели, а в липовых данных.

— Значит, у вас все получилось? И то, что сделали эти люди из Общества Бэббиджа, в самом деле настоящая наука?

Джереми снова подумал о Бокле, Кегле, Бэббидже. Они мечтали превратить историю в точную науку. На протяжении целого столетия никто не знал, что это им удалось. Забытое открытие, не оцененное никем, кроме маленькой горстки людей. Хранимая как зеница ока тайна крохотной кучки избранных. Тайна, ради сохранения которой они не останавливались перед убийством. И вот теперь мы знаем эту тайну. Он почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Не от страха и не от радости — наверное, это было скорее предчувствие. Интуитивное предчувствие, что вот-вот произойдет нечто важное. Как дрожь, которая охватывает скаковую лошадь перед тем, как прозвучит стартовый колокол. Мы знаем их тайну. Но знают ли они, что мы ее знаем? Сейчас Джим доложит свои результаты, и путь к отступлению будет отрезан.

— У вас не слишком счастливый вид, — заметил он вслух. Еще бы! Ведь Джим только что сказал, что из его расчетов следует смерть. — Во всяком случае, теперь мы знаем правду.

Донг, не поднимая глаз на Джереми, снова взял в руки портфель.

— «Ты познаешь истину, и истина сделает тебя свободным», — процитировал он и сердито кашлянул. — Сделает ли? Или навеки превратит тебя в раба?

Джереми нахмурился и пристально посмотрел на сидевшего с мрачным видом маленького математика.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что жизнь — сплошное жульничество. — Донг развел руки, охватив этим жестом и свой портфель, и конференц-зал, и весь мир. — Я хочу сказать, что, какие бы планы мы ни строили, на что бы ни надеялись, все равно случится то, что должно случиться. Я хочу сказать, что мы всего лишь вслепую бредем по жизни, произнося слова из предписанной нам роли, пытаясь что-то сделать. А ради чего?

Он стиснул кулаки и прижал их к портфелю.

— Ну, все не так уж плохо, — сказал Джереми. — Теперь мы знаем, что они делают, и можем принять меры. Можем уничтожить это их Общество…

Донг откинул голову назад и разразился хриплым смехом, в котором звучало не веселье, а одно только отчаяние.

— Вы так ничего и не поняли? — сказал он. — Дело не в Обществе Бэббиджа. Они такие же рабы, как и мы. Дело в самих формулах. Неужели вы не понимаете? Даже если бы никакого Общества Бэббиджа никогда не существовало, все равно мы были бы такими же рабами, как и сейчас. Как и всегда.

Так вот оно что! Нет, не Общество Бэббиджа беспокоило Джима Донга, а неотвратимость Судьбы. Древнегреческий Рок. Скандинавские Норны. Сознание того, что твоя собственная жизнь — всего лишь жалкая нить, навечно вплетенная в невидимую ткань, которая соткана кем-то, кто неизмеримо выше тебя. Джереми поразило, как глубоко переживает это Джим. Ему самому предмет казался слишком абстрактным, чтобы вызывать такие сильные эмоции. Страх перед насилием, перед гибелью — это реально, настолько реально, что при мысли об этом Джереми чувствовал, как у него начинает сосать под ложечкой. Но страх перед бессмысленностью бытия?

— Черт возьми, Джим, нельзя допускать, чтобы это так на вас действовало.

Донг искоса посмотрел на него.

— Нельзя, говорите? А вы, значит, настолько умеете владеть собой, что можете этого не допустить? — Он поднялся с дивана, одернул рубашку и пригладил волосы. — Ну что, пошли, вправим им мозги? — Он взглянул на дверь и усмехнулся. — Только, скорее всего, до них это не дойдет. В математике они ничего не понимают, а не зная, каким путем достигнут результат, просто ему не поверят. — Он оглянулся через плечо, и Джереми увидел, что глаза его полны страдания. — Хорошо быть невеждой: можно сохранить чувство собственного достоинства. Не исключено, что наши предки, которые верили в рок, были мудрее нас.

— Хорошо сказано, доктор Донг. Только вам не кажется, что все это слишком отдает мелодрамой?

Джереми обернулся и увидел, что рядом, ссутулившись и сунув руки в карманы пиджака, стоит Херкимер Вейн с кривой улыбкой, придающей ему необыкновенное сходство со старым лысым гномом.

— А, Херкимер, — сказал Джереми. — Вы, по-моему, не знакомы. Это Джим Донг.

Вейн протянул руку.

— Наш консультант по части математики? Нет, мы не знакомы, но я догадался, кто он. — Он улыбнулся Джереми. — Методом дедукции — это, кажется, вполне научно?