Люди, как муравьи, нескончаемой вереницей тянулись вверх по горной дороге, теряющейся в облаках. Там, над покровом облаков, их встречал храм Мицуминэ, залитый ярким солнцем. Три вершины – Кумотори, Сираива и Мёхогатакэ – господствуют над тремя восточными провинциями. Синтоистские святилища перемежались с буддийскими храмами, пагодами, воротами. К храму плотными рядами примыкали лавки, чайные и харчевни, дома храмовых служб и жилища семидесяти крестьян, приписанных к Мицуминэ.
      – Уже бьют в большие барабаны, – заторопился Иори, доедая рис и бобы. 
      Мусаси неторопливо продолжал ужин.
      – Музыка заиграла! Пора! – вскочил Иори, отбросив в сторону палочки.
      – Я вчера наслушался. Иди один.
      – Вчера исполнили всего два танца. Не хотите посмотреть?
      – Только без спешки.
      Мусаси не съел еще и половины ужина. Иори поневоле угомонился
      – Ну что, пойдем? – молвил наконец Мусаси.
      Иори стрелой бросился к выходу и приготовил соломенные сандалии для учителя.
      Перед главными воротами храма горели два огромных костра. Каждая постройка в Мицуминэ освещалась факелами, было светло, как днем. Толпы людей, не замечая холода ночи, валили к главному помосту, где исполнялись священные танцы. Звуки флейт и барабанов разносились далеко по округе в чистом горном воздухе. Помост был пуст.
      Иори потерял Мусаси в толпе, но, потолкавшись, нашел его около дощечек с именами людей, пожертвовавших на храм. Одна дощечка, выделявшаяся среди остальных размером, гласила: «Дайдзо из Нараи, деревня Сибаура, провинция Мусаси».
      Грохот барабанов нарастал.
      – Начинают! – завопил Иори. – Учитель, что вы здесь рассматриваете?
      – Беги к помосту. Я вспомнил кое о чем. Я потом к тебе приду,– задумчиво ответил Мусаси.
      Мусаси отыскал приемную храма, где его встретил старый монах.
      – Я хотел бы узнать об одном из пожертвователей, – сказал Мусаси.
      – Вам следует обратиться в резиденцию настоятеля буддийского храма. В нашем ведении только синтоистский храм. Я провожу вас.
      Мицуминэ считался синтоистским храмом, но во главе его стоял буддийский священнослужитель.
      Мусаси провели во внутренние покои настоятеля. Подали чай и вкусные сладости, потом молодой служка принес сакэ. Вскоре появился настоятель.
      – Добро пожаловать на нашу гору! – приветствовал он гостя. – Простите за наше скромное деревенское угощение.
      Мусаси не понимал причину столь любезного приема.
      – Позвольте справиться об одном человеке, пожертвовавшем на храм, – пояснил он.
      – В чем дело? Дознание? – резко спросил настоятель, полноватый человек лет пятидесяти.
      Мусаси расспросил, когда и с кем Дайдзо посещал храм. От каждого вопроса настроение настоятеля заметно портилось. Наконец он произнес с выражением полного разочарования:
      – Так вы пришли не для того, чтобы внести пожертвование на храм?
      – Я хочу узнать про Дайдзо.
      – Могли бы спросить у ворот, – недовольно произнес настоятель. – Если я не ошибаюсь, вы простой ронин. Мы не сообщаем о наших вкладчиках всем любопытным. Обратитесь в приемную.
      Из книги пожертвований Мусаси узнал лишь то, что Дайдзо неоднократно бывал в храме.
      Вернувшись к помосту, Мусаси не нашел Иори, но стоило ему взглянуть вверх, и он увидел бы мальчика у себя над головой. Глядя на сцену, Мусаси вспомнил ночные действа в храме Санумо в Миямото, белеющее в толпе лицо Оцу, вечно жующего что-то Матахати, важно вышагивающего дядюшку Гона.
      Он представил образ матери, которая пришла искать Такэдзо, допоздна задержавшегося на представлении.
      Музыканты, одетые в необычные костюмы, имитирующие старинные облачения императорских стражей, сверкали парчой в свете факелов. Приглушенно гудел барабан, пели флейты, ритмично и сухо постукивали деревянные ударные. Играли вступление. Появился мастер танца в древней маске, лак которой облупился на щеках и подбородке. Он медленно двигался по сцене, исполняя речитативом песню Камиасоби, сопровождавшую танец богов.
 
На священной горе Мимуро
За божественной оградой
Раскинули кроны деревья сакаки,
Раскинули кроны деревья сакаки.
 
      Ритм барабанов убыстрялся, к нему присоединились другие инструменты. Вскоре пение и танец слились в гармонии.
 
Откуда взялось копье?
Оно из священной обители
Принцессы Тоёоки.
Копье из ее небесной обители.
 
      Некоторые стихи Мусаси знал, он сам пел их в маске на представлениях в храме Санумо.
 
Меч, охраняющий людей,
Людей во землях всех,
Повесим радостно пред божеством,
Торжественно пред божеством.
 
      Мусаси пронзила мысль: вот оно! Вот оно, озарение! Две палочки в руках барабанщика – это два меча, пара мечей у одного фехтовальщика.
      – Два меча! – воскликнул Мусаси.
      – Вот вы где! – отозвался с дерева Иори.
      Мусаси завороженно смотрел на руки барабанщика. Да, тот же принцип: две палочки, один звук.
      Открытие казалось до смешного простым. Люди рождаются с двумя Руками, почему бы ими не работать одновременно? Фехтовальщик сражается одним мечом и чаще всего одной рукой. Если действовать двумя речами, у противника с одним мечом нет надежды на победу. В бою в Итидзёдзи против школы Ёсиоки у Мусаси в обеих руках словно помимо его воли оказалось по мечу. Сейчас он понял загадку своего непроизвольного действия в ту минуту смертельной опасности.
      С того памятного боя Мусаси ощущал, что одновременное владение двумя мечами больше подходит натуре человека и его природным возможностям, чем одним мечом. Привычка, обычай, которым слепо следовали на протяжении столетий, исключали фехтование двумя клинками. Обычай превращал нелепость в закон?
      Две палочки, один звук. Барабанщик сознательно действовал правой и левой руками, но словно не замечал их. Мусаси переполнила ликующая радость, которую человек познает лишь в минуты озарения
      Действо на сцене продолжалось. Мастера сменили танцовщики исполнившие пять священных танцев – сначала медленный танец Ивато, затем Ара Микото-но Хоко, оживленнее запели флейты, зазвенели колокольчики.
      – Насмотрелся? – спросил Мусаси мальчика.
      – Нет, нет! – ответил Иори, целиком захваченный стихией танца. Ему казалось, что он вместе с исполнителями плывет по помосту.
      – Не задерживайся допоздна, завтра отправимся на вершину горы, к главному святилищу.

      Собаки Мицуминэ отличались исключительной свирепостью. Это порода, говорят, произошла от собак, привезенных из Кореи более тысячи лет назад и скрещенных с горными собаками Титибу. Они стаями бродили по окрестностям, нападая на добычу, как волки. Эти полудикие создания считались посланцами божеств и почитались верующими за божьих «помощников», поэтому паломники покупали в лавках на счастье изображения собак в виде лубков или маленьких фигурок.
      В нескольких шагах от Мусаси шел человек, ведя на толстой веревке черного пса величиной с теленка. Когда Мусаси вошел в Канонъин, человек дернул собаку за повод и повернул назад. Пес оскалился и стал нюхать землю. Мужчина хлестнул веревкой по его спине.
      – Успокойся, Куро!
      Хозяину собаки было под пятьдесят, в нем угадывалась дикая сила под стать его псу. Он был в одежде, похожей на самурайский официальный наряд или монашье облачение, пеньковые хакама и подпоясан узким, плоским поясом.
      – Байкэн? – Женщина отступила назад, уступая дорогу псу.
      – Лежать! – Мужчина ударил собаку по голове. – Хорошо, что ты его заметила, Око. 
      – Это он?
      – Конечно.
      Они постояли, молча глядя на звезды в просвете облаков, слушая, но не слыша музыку священных танцев.
      – Что будем делать?
      – Надо подумать.
      – Его нельзя упустить во второй раз. – Око вопросительно взглянула на Байкэна.
      – Тодзи дома?
      – Напился до беспамятства и спит.
      – Попробуй его растолкать. А я пока обойду дозором храм.
      Око миновала несколько чайных, из которых доносился веселый гомон посетителей, и вошла в обветшалый дом с вывеской «Чайная». Девочка-служанка дремала при входе.
      – До сих пор спит! – произнесла Око.
      Девочка, приняв замечание на свой счет, тряхнула головой.
      – Я о муже, – пояснила Око, кивая на человека, который лежал на циновке, повернувшись к стене.
      Здесь же в просторной прихожей старуха кухарка варила на очаге рис с бобами. Веселые языки пламени оживляли убогую обстановку. Око похлопала спящего по плечу:
      – Пора вставать!
      Человек обернулся, недоуменно тараща глаза.
      – Кто это? – отступила на шаг Око. Рассмеявшись, добавила: – Я думала, это мой муж.
      Мужчина поправил съехавшую набок циновку и опустил голову на деревянное изголовье. Рядом на полу лежали мешок, посох и широкая тростниковая шляпа.
      – Кто этот молодой человек? – поинтересовалась Око.
      – Паломник. Завтра собирается во внутреннее святилище.
      – Где Тодзи?
      – Я здесь, пустоголовая! – раздался голос из соседней комнаты, фусума в которую были раздвинуты. – Мне и вздремнуть, что ль, нельзя? Где шаталась? Делом надо заниматься.
      Время не пощадило Око. От ее былых прелестей не осталось и следа. Они с Тодзи держали чайную «Оину» в развалюхе, и Око выполняла всю мужскую работу, так как Тодзи лишь изредка утруждал себя охотой в горах. Все их подручные разбрелись после того, как Мусаси сжег хижину у перевала Вада.
      Тодзи зачерпнул воды из бадьи и жадно напился. Око смерила его презрительным взглядом.
      – Пора бы тебе одуматься и не пьянствовать. Твое счастье, что сегодня не напоролся на меч, когда болтался по улицам.
      – О чем ты?
      – Мусаси на празднике в храме.
      – Миямото Мусаси? – мгновенно протрезвел Тодзи. – Надо от него скрыться.
      – На другое ты не способен.
      – Просто не хочу повторения того, что случилось у перевала Вада.
      – Трус! Почему не хочешь отомстить за школу Ёсиоки? Уж о нас я и не говорю!
      – Не забывай, что мы остались теперь вдвоем, а прежде целая банда была.
      Тодзи не сомневался, кто останется в живых, если случай столкнет его с Мусаси.
      – Ошибаешься! – возразила Око.– Нас трое. Есть еще один человек, готовый отомстить Мусаси.
      Тодзи знал, что Око подразумевает Байкэна, с которым они познакомились, когда поселились в Мицуминэ.
      Байкэн оказался в храме после того, как распалась его разбойная компания, а местные власти закрыли кузницу и изгнали его из деревни. Приятель устроил его сторожем при храмовой сокровищнице.
      Горы между провинциями Мусаси и Каи кишели разбойниками даже в мирное время, поэтому совет настоятелей храмов Мицуминэ решил, что огонь следует тушить огнем. Байкэн с его разбойничьим прошлым и мастерским владением шестопером пришелся как нельзя кстати. Его мог бы взять на службу даймё, не будь он братом Цудзикадзэ Тэммы, в свое время державшего в страхе уезд Ясугава. Байкэн был уверен, что источник всех его бед – Такэдзо, убивший Тэмму.
      Око рассказала Байкэну о своей нелюбви к Мусаси едва ли не в первую минуту знакомства. Тот, нахмурившись, угрюмо произнес: «Дай срок!» На этот раз Око заметила Мусаси совершенно случайно, когда тот проходил мимо ее чайной. Мусаси затерялся в толпе, но Око побежала к храму, надеясь застать его там, и не ошиблась. Она тут же рассказала обо всем Байкэну.
      – Тогда другой разговор, – облегченно вздохнул Тодзи.
      Байкэн был надежным союзником. Выступая с шестопером, он побил на последних поединках всех противников. Он мог уложить и Мусаси.
      – Он придет, как только завершит обход, – сообщила Око.
      – Мусаси не дурак, если он что-нибудь пронюхает...
      Тодзи поперхнулся, только теперь увидев спящего незнакомца.
      – Кто это? – спросил Тодзи жену.
      – Гость.
      – Выпроводи его!
      Девочка-служанка, которой поручили выдворение гостя, растолкала спящего и без лишних слов приказала ему уйти.
      – Мы закрываемся,– добавила она.
      Посетитель встал, блаженно потянулся, набросил на себя накидку, надел шляпу, взял мешок и, попрощавшись, вышел. Судя по говору и внешности, он был не из здешних мест. «Забавный малый», – подумала Око.
      Они с Тодзи еще не закрыли ставни, когда явился Байкэн с собакой.
      – Пошли в заднюю комнату, – предложил Тодзи.
      Байкэн снял сандалии и молча последовал за хозяином. Задней комнатой называлась пристройка с наскоро побеленными стенами, в которой нельзя было подслушать собеседников. Зажгли лампу.
      – Я был на представлении и слышал, как Мусаси говорил мальчишке, что завтра они поднимутся во внутренний храм, – произнес Байкэн.
      Око и Тодзи как по команде посмотрели на сёдзи – на фоне ночного неба угадывалась вершина, на которой располагалось святилище. Байкэн прекрасно понимал, на кого он собрался напасть, поэтому собрал подкрепление. Два монаха, сторожившие, как и он, сокровищницу уже отправились с копьями в горы. Еще один человек, бывший ученик школы Ёсиоки, пошел в соседнюю деревню, чтобы привести оттуда десяток бывших разбойников. Порешили, что Тодзи возьмет мушкет, а Байкэн свой шестопер.
      – Когда ты только все успел! – воскликнул Тодзи. Байкэн лишь ухмыльнулся в ответ.
      Тонкий серп луны висел над долиной, окутанной густым туманом. Тишину нарушал лишь шум реки. Горная вершина и храм, выстроенный на ней, спали. На мосту Косарудзава выросли темные тени.
      – Тодзи? – прошептал Байкэн.
      – Я здесь.
      – Фитиль сухой? Следи, чтобы не намок.
      Два монаха с подоткнутыми за пояс рясами, пригнувшись, стояли с копьями наготове. Они выглядели странно в этой компании.
      – Сколько нас?
      – Тринадцать.
      – Хорошо.
      Байкэн объяснил план действий, По сигналу люди рассыпались и исчезли в тумане. При въезде на мост стоял указательный камень с надписью: «До святилища шесть километров».
      Раздался лай собаки, эхом прокатившийся в горах. На дороге показалась Око с Куро на поводке, вернее Куро тащил за собой женщину. Око, не справившись с псом, не смогла отвести его домой, поэтому пришла с ним к мосту, чтобы Тодзи спрятал его на горе.
      Туман пополз вниз по склонам, открывая три величественные вершины Мицуминэ и горы пониже на границе провинций Мусасино и Каи. Забелела дорога, запели птицы.
      – Странно! – заговорил Иори.
      – Что? – спросил Мусаси.
      – Почему светлеет, а я не вижу солнце.
      – Мы находимся на западной стороне.
      Иори взглянул на бледный серп заходящей луны.
      – Иори, в этих горах много твоих друзей.
      – Где?
      – Вон там, – показал Мусаси на обезьяну в окружении детенышей.
      – У них все-таки есть мать.
      Внимание Мусаси привлекла примятая трава на обочине дороги, словно затоптанная множеством ног. Дорога спиралью вилась вокруг горы. Скоро путники вышли на восточный склон.
      – Солнце! – воскликнул Иори.
      – Так и должно быть, – ответил Мусаси.
      В море тумана, как острова, возвышались горы Каи и Кодзукэ. Иори замер, прижав руки к бокам. Глядя на поднимающийся золотой шар солнца, он ощутил себя его сыном.
      – Это богиня Аматэрасу? – вопросительно посмотрел мальчик на Мусаси.
      – Да, сама богиня Солнца.
      Прикрыв глаза ладонью, Иори сквозь пальцы смотрел на солнце.
      – Моя кровь того же цвета, как и солнце! – воскликнул он.
      Мальчик сложил ладони вместе и задумался, склонив голову. «У обезьян есть мать, у меня нет. Зато у меня есть богиня, которой нет у обезьян», – размышлял он. Слезы радости навернулись на глаза, дивная музыка храмовых танцев наполнила душу.
      Очнувшись, Иори обнаружил, что Мусаси ушел вперед. Мальчик побежал вдогонку. Дорога тянулась теперь под сенью гигантских криптомерии, которым было пятьсот, а может, и тысяча лет. На мшистых стволах лепились небольшие белые цветы. Низкий бамбук рос почти на самой дороге, превращая ее в тропинку.
      Раздался грохот выстрела и чей-то крик. Зажав уши, Иори нырнул в бамбуковые заросли.
      – Лежи и не шевелись, если даже они наступят на тебя, – послышался голос Мусаси.
      В полумраке леса тускло блестели наконечники копий и лезвия мечей. Когда раздался выстрел, кто-то вскрикнул, но нападавшие не видели, в кого угодила пуля. Они растерялись. Иори опасливо приподнял голову. В полутора метрах от него из-за дерева выдвигалось лезвие меча. Мальчик, не выдержав, вскочил.
      – Учитель, – крикнул он, – здесь кто-то прячется!
      Меч был занесен над головой Иори, когда кинжал, который метнул Мусаси, угодил в висок нападавшего. Мусаси уже перехватил древко копья, с которым бросился на него один из монахов. Снова послышался чей-то крик, словно люди в засаде затеяли драку между собой. Второй монах с копьем бросился на Мусаси, но и его копье оказалось зажатым под мышкой у Мусаси.
      – Кто вы? – прогремел Мусаси. – Назовитесь, или мне придется считать вас врагами и пролить кровь на священной земле.
      Мусаси резко развернулся, не выпуская копий, и оба монаха кубарем покатились по земле. Одного Мусаси прикончил мечом, но, обернувшись, столкнулся с пятью направленными на него клинками. Мусаси мгновенно пошел в атаку. Уцелевший монах, подобрав копье, бросился за убегающим Иори. Не успел Мусаси прийти на выручку мальчику, как пятеро бросились в наступление. Мусаси смерчем обрушился на пятерку, оставляя за собой разрубленные до пояса тела. В правой руке у него был длинный меч, в левой – короткий. Кровь из-под меча, опустившегося на голову последнего из нападавших, ударила темной струей. Мусаси поднял руку, чтобы отереть лицо, и в тот же миг за его спиной раздался странный металлический звук. Резко обернувшись, он занес меч, но клинок уже обвила цепь с железным шаром на конце.
      – Ты забыл меня, Мусаси? – крикнул Байкэн, натягивая цепь. – Сисидо Байкэн с горы Судзука! – воскликнул Мусаси.
      – Мой брат Тэмма зовет тебя в долину ада! Ждать ему недолго!
      Байкэн подтягивал Мусаси поближе, чтобы пустить в ход серп. Окажись у Мусаси только длинный меч, гибель была бы неминуемой.
      Мусаси знал, что попал в капкан. Железный шар на цепи с серпом были знакомы ему, но он видел это оружие лишь в руках жены Байкэна. Одно дело видеть, другое – от него обороняться. Торжествующее лицо Байкэна было совсем рядом. Мусаси понял, что лучше всего бросить длинный меч. Угрожавший ему серп дернулся в сторону, но тут же над головой Мусаси просвистел железный шар. Мусаси уклонялся от шара, но попадал под серп. Он не мог приблизиться к противнику с коротким мечом. Напряжение возросло до предела, тело Мусаси действовало само по себе. Бежать было поздно, поскольку Мусаси неминуемо наткнулся бы на подручных Байкэна.
      До слуха донесся жалобный крик. Иори? Мусаси решил, что мальчик убит.
      – Умри, гад! – раздалось за спиной Мусаси. – Мусаси, ты что так долго возишься? – продолжал тот же голос. – Кончай с этим, а я разделался с остальными.
      Мусаси не узнал голоса, но сосредоточился на поединке с Байкэном. Главная задача бывшего кузнеца состояла в том, чтобы удержать Мусаси на расстоянии в длину цепи с железным шаром. Мастерство Байкэна было виртуозным. Мусаси осенило, что его противник применяет, по сути, тактику двух мечей, только вместо клинков у него цепь с шаром и серп.
      – Теперь я понял стиль Яэгаки! – торжествующе воскликнул Мусаси.
      Отскочив на полтора метра назад, он переложил короткий меч из левой руки в правую и метнул его как стрелу в Байкэна. Тот увернулся, меч вонзился в дерево, но Мусаси уже навалился всей тяжестью тела на противника и вырвал из ножен кузнеца его меч. Рассеченный Байкэн рухнул оземь, как дерево, расколотое молнией.
      Мусаси, как потом говорили, даже выразил подобие сожаления по поводу гибели создателя стиля Яэгаки.
      – Великолепный удар! – раздался восхищенный голос. – Так раскалывают бамбук вдоль ствола. Впервые вижу этот удар.
      – Неужели ты? – воскликнул, обернувшись, Мусаси.– Гонноскэ из Кисо? Как ты здесь оказался?
      – Давно мы не виделись. Нашу встречу устроил бог горы Мицуминэ не без помощи моей матери. Перед смертью она многому меня научила, – рассмеялся Гонноскэ.
      – Иори? – тревожно воскликнул Мусаси.
      – Он жив и здоров, я спас его от той скотины в монашьем облачении. Мальчик спрятался на дереве.
      Иори с дерева видел, как привязанный Куро держал Око за рукав кимоно. Она вырвалась, оставив в зубах собаки кусок рукава, и бросилась бежать.
      – Женщина убегает! – закричал Иори. – Пусть. Слезай! – приказал Мусаси.
      – Там еще и раненый монах.
      – Он уже не навредит нам.
      – Женщина, видимо, из заведения «Оину», – проговорил Гонноскэ и рассказал, как совершенно случайно узнал о грозящей Мусаси опасности. Он был тем спящим посетителем, которого Око по ошибке приняла за пьяного мужа.
      – Ты убил человека с мушкетом? – спросил Мусаси.
      – Не я, а моя дубинка, – весело ответил Гонноскэ. – Я знал, что таким воинам, как ты, помощь не требуется, но когда в дело пускают мушкет, надо быть начеку. Я пришел сюда пораньше и занял позицию в тылу у стрелка.
      Было убито двенадцать человек, из них семеро – дубинкой.
      – Я должен сообщить властям о происшедшем, потому что эта земля принадлежит храму. Я лишь защищал себя, – сказал Мусаси.
      На обратном пути у моста они натолкнулись на сторожевой отряд. Мусаси рассказал все старшему отряда, но тот неожиданно приказал связать Мусаси.
      – Вперед! – приказал командир, не слушая протесты пленника.
      Мусаси возмутило то, что с ним обошлись как с заурядным разбойником. По дороге в храм они встретили еще несколько пикетов правительственной стражи, и в конце пути Мусаси окружала охрана в сотню человек.

      – Успокойся! – Гонноскэ прижал к себе Иори.– Ты ведь мужчина.
      – Потому-то я и плачу, что мужчина, – всхлипнул еще громче Иори.
      – Мусаси сам сдался властям. Они не ловили его. Его обязательно скоро выпустят. Пойдем!
      Иори не двигался. На дорогу из зарослей выскочила собака Байкэна с окровавленной пастью.
      – Помоги! – закричал Иори, метнувшись к Гонноскэ.
      – Хочешь, понесу тебя на закорках?
      Иори прижался к широким плечам Гонноскэ.
      Праздник закончился, ветер гнал по пустынным улочкам храмовой деревни мусор и клочки бумаги. Гонноскэ хотел незаметно пройти мимо чайной «Оину», но Иори, заглянув внутрь, сообщил:
      – Та женщина здесь.
      – А где же ей быть? Почему арестовали Мусаси, но не тронули ее?
      Око тоже заметила любопытных прохожих. В глазах ее вспыхнула ненависть.
      – Собираетесь в путешествие? – засмеялся Иори, кивнув на приготовленный мешок Око.
      – Не твое дело! Думаете, я не знаю, кто убил моего мужа?
      – Сами виноваты.
      – Вы за это заплатите!
      – Ведьма!
      – А вы воры. Ограбили храмовую сокровищницу.
      – Кто вор? – угрожающе произнес Гонноскэ, опуская Иори на землю. – Повтори, что сказала.
      – Воры!
      Гонноскэ схватил Око за руку, но у нее в другой руке оказался кинжал. Гонноскэ выбил кинжал и швырнул Око на пол. Та стремительно вскочила на ноги и с воплем: «Воры!» бросилась к выходу. Гонноскэ метнул кинжал ей вслед. Клинок, пронзив Око насквозь, вышел из груди.
      Крики Око всполошили жителей селения, которые и без того были взбудоражены ограблением храмовой сокровищницы. Похитители не тронули старинных мечей, зеркал и прочих древностей, а унесли только золотой песок и золото в слитках. Никто толком ничего не знал, но крики Око подтвердили, что воры еще здесь. Перед чайной «Оину» собралась перевозбужденная толпа, вооруженная бамбуковыми пиками, мушкетами и палками. Гонноскэ и Иори пришлось спасаться через заднюю дверь и бежать несколько часов, пока преследователи не отстали. Теперь выяснилось, за какое «преступление» арестовали Мусаси.
      Гонноскэ и Иори вышли на перевал Сёмару.
      – Отсюда видна равнина Мусасино, – проговорил Иори и невольно спросил: – Что сейчас делают с Мусаси?
      – Допрашивают, – отозвался Гонноскэ.
      – Нельзя его спасти?
      – Надо хорошенько подумать.
      – Сделай что-нибудь! Пожалуйста!
      – Нет нужды умолять меня. Я тоже считаю Мусаси своим учителем. Иори, ты мало чем можешь мне помочь. Доберешься один до дома?
      – Попробую. А ты?
      – Отправлюсь в Титибу. Если Мусаси не выпустят, я что-нибудь придумаю, даже если придется разнести тюрьму для его спасения.
      Для пущей убедительности Гонноскэ ударил дубинкой по земле. Иори одобрительно кивнул.
      – Молодец! – произнес Гонноскэ. – Жди меня и Мусаси дома.
      Зажав под мышкой свое оружие, Гонноскэ пошел в сторону Титибу.
      Иори не сомневался, что найдет дорогу домой, но ему страшно хотелось спать. Теплый день вконец сморил его. Он решил отдохнуть на обочине в тени каменного Будды.
      Был уже вечер, когда Иори проснулся. Кто-то негромко разговаривая с другой стороны статуи. Зная, что подслушивать нехорошо, мальчик притворился спящим.
      На большом камне сидели двое, к соседнему дереву были привязаны две лошади, к седлам которых были приторочены по два лакированных ящика с надписью: «Из провинции Симоцукэ. Для нужд Западного укрепленного кольца. Поставщики лакированных изделий ко двору сёгуна».
      Иори незаметно выглянул из-за Будды. Беседующие не походили на дородных дворцовых чиновников – слишком мускулистые, с пронзительным взглядом. Старшему было за пятьдесят, солнце поблескивало на его шляпе, напоминавшей капюшон с козырьком. Голова его спутника, жилистого молодого человека с задорным чубом, была повязана полотенцем.
      – Здорово мы придумали с лакированными ящиками, – сказал молодой человек.
      – Пусть люди думают, что мы со стройки в замке. Я бы сам не додумался.
      – Научишься у меня понемногу.
      – Знай меру в шутках со старшими. А впрочем, кто знает? Лет через пять старый Дайдзо может, станет исполнять твои приказы.
      – Молодые взрослеют, взрослые стареют, таков закон жизни.
      – Думаешь, я боюсь старости?
      – А как же? Ты всегда думаешь о своем возрасте, поэтому спешишь сделать как можно больше.
      – Да, ты неплохо меня узнал.
      – Пора? Я бы не хотел, чтобы нас схватили.
      – Не трусь. Страх лишает человека уверенности.
      – Я ведь недавно в этом деле. Порой я вздрагиваю от порыва ветра.
      – Не считай себя заурядным вором. Верь, что трудишься на благо родной страны, тогда и страх пройдет.
      – Ты всегда так говоришь, но, по-моему, ты заблуждаешься.
      – Ты должен следовать своим убеждениям, – произнес Дайдзо, словно уговаривая самого себя.
      Молодой человек вскочил в седло и, тронув коня, проговорил:
      – Следи за мной. Если я замечу опасность, подам сигнал. Дайдзо, поотстав, последовал за молодым человеком.
      Иори, выждав несколько минут, пошел следом. Он сразу догадался, что эти люди ограбили храмовую сокровищницу. Всадники спустились на равнину Мусасино.
      – Видны огни Огиматия, – проговорил молодой человек.
      Чуть дальше извивалась в лунном свете река Ирума,. похожая на небрежно брошенный пояс-оби. Всадники въехали в город.
      – Дзёта, мы здесь перекусим, накормим лошадей, а я наконец выкурю трубку,– проговорил Дайдзо.
      Они остановились около полутемной чайной. Дзета с плошкой еды уселся поближе к двери, чтобы следить за лошадьми с поклажей. Поев, он отправился кормить лошадей. Иори зашел в харчевню напротив.
      Когда оба всадника двинулись в путь, он быстро сгреб остатки риса и жевал его на ходу, следуя за подозрительной парой. Теперь всадники ехали рядом.
      – Дзета, ты послал известие в Кисо?
      – Да.
      – Какое время назначил?
      – Полночь. Мы не опоздаем.
      В холодном ночном воздухе отчетливо слышалось каждое слово. Дайдзо называл молодого человека уменьшительным именем, а юноша величал старшего «хозяином». Старик, верно, возглавлял банду, но Иори показалось, что они – отец и сын. Значит, это потомственные бандиты, то есть самые опасные разбойники. Иори все же решил идти следом, чтобы потом сообщить властям о грабителях.
      Город Кавагоэ спал, темный, как полуночное болото. Всадники проехали по улице, затем свернули на дорогу, ведущую на холм. На придорожном камне была надпись: «Лес на Холме отрубленных голов – вверх».