На скалистом выступе, возвышавшемся посредине плато, стоял маленький храм Сэйгэн. Это было самое высокое место в окрестностях Сиёдзири.
      Мусаси разбудили голоса.
      – Сюда! Отсюда видна Фудзияма!
      Мусаси сел, огляделся, но никого не увидел. Утренний воздух был кристально прозрачен! Над морем облаков к небу гордо вознесся алый конус Фудзиямы, сияющей белоснежной вершиной. Детский восторг охватил Мусаси. Он видел множество изображений Фудзиямы, рисовал гору в воображении, но впервые воочию увидел священную вершину. Она находилась на расстоянии в сто километров, но казалось, что до нее рукой подать. «Чудо!» – прошептал Мусаси, вытирая слезы восторга. Он с новой силой ощутил бесконечное великолепие природы и свою ничтожность по сравнению с ее величием. После победы у раскидистой сосны ему порой представлялось, что на свете не так уж много мастеров меча, способных сравниться с ним. А может, и вообще нет. Сейчас Мусаси понял, что его жизнь – краткий миг, а неповторимая красота Фудзиямы вечна. Мусаси застыдился, что он в гордыне переоценил себя.
      Величавая природа еще раз явила свое превосходство над человеком. Мусаси упал на колени, обратившись лицом к горе, и стал молить о прощении за греховные мысли. Молился и за упокой души матери, за спасение Оцу и Дзётаро. Он благодарил землю, на которой родился, и просил даровать ему славу, пусть ничтожную по сравнению с величием природы. Мысли вереницей неслись в его голове. Правильно ли считать человека ничтожным? Не кажется ли природа могучей только в том случае, когда на нее смотрят глаза человека? Не возникли ли сами боги благодаря тому, что к ним взывали сердца смертных? Живой дух человека, а не мертвый камень совершает великие деяния.
      «Я – человек, но не так уж далек от богов и вселенной, – думал Мусаси. – Я могу коснуться их своим мечом, но не раньше, чем почувствую единение с природой, не раньше, чем достигну высшей точки мастерства, развив все свои способности».
      Показалась группа торговцев, чьи голоса разбудили Мусаси. Торговцы остановились, глядя на Фудзияму.
      – Прекрасный вид!
      – Немногим доводится поклониться отсюда священной горе.
      Движение на дороге оживилось. В обоих направлениях, как муравьи, текли вереницы путников с поклажей. Рано или поздно должны были показаться Дайдзо и Дзётаро. Если он вдруг проглядит их, то они обязательно прочтут надпись, сделанную Мусаси у подножия скалы:

      «Господину Дайдзо из Нараи.
      Хочу встретить вас на перевале. Жду в храме на скале.
       Мусаси, учитель Дзётаро».

      Солнце поднялось высоко над горизонтом. Мусаси, как ястреб, вглядывался в дорогу, но Дайдзо не появлялся. За перевалом дорога разбегалась в трех направлениях – напрямую в Эдо через Косю, вторая, главная, через перевал Усуи – в Эдо с севера, третья вела в северные провинции. Направлялся ли Дайдзо на север в Дзэнкодзи или на восток в Эдо, ему не миновать перевала. Мусаси хорошо усвоил, что люди ведут себя непредсказуемо. Торговец мог свернуть в сторону или провести лишнюю ночь у подножия горы. Мусаси размышлял, не спуститься ли ему вниз, чтобы навести справки о Дайдзо.
      Мусаси решил пойти вниз, но едва ступил на каменистую тропинку, как услышал знакомый мужской голос:
      – Он здесь, наверху.
      Мусаси мгновенно вспомнил дубинку, которая две ночи назад едва не поколотила его.
      – Иди сюда! – крикнул Гонноскэ, сжимая дубинку и сверля взглядом Мусаси. – Ты сбежал. Знал, что я вызову тебя на поединок. Спускайся, сразимся!
      Привалившись к скале, Мусаси безмолвно смотрел на Гонноскэ. Тот решил, что Мусаси не намерен сойти вниз.
      – Подожди, мама, – сказал он старухе, – сейчас я сброшу его со скалы.
      – Стой! – одернула она сына. – Всегда допускаешь одну и ту же ошибку, чересчур нетерпелив. Надо сначала прочитать мысли противника, а потом бросаться в бой. Он, предположим, швырнет в тебя камнем, что тогда? – Старуха говорила, сидя на корове.
      Мусаси слышал их голоса, но не мог разобрать слов. Он знал, что уже выиграл бой, поскольку разгадал технику Гонноскэ. Мусаси сожалел об их непримиримости и настойчивости. Они только ожесточатся, если Гонноскэ потерпит новое поражение. Борьба с домом Ёсиоки убедила Мусаси в том, насколько бесполезны поединки, порождающие усиление вражды. Мать Гонноскэ походила на Осуги – женщину, ослепленную любовью к сыну и ненавидящую всякого, кто посмел тронуть пальцем ее чадо.
      Мусаси стал карабкаться вверх.
      – Стой! – Голос старухи звучал так повелительно, что Мусаси невольно застыл на месте.
      Старуха, спустившись с коровы, подошла к подножию скалы. Проверив, видит ли ее Мусаси, она простерлась на земле в поклоне.
      Мусаси смутился от такого самоуничижения пожилой женщины. Он поспешно отвесил ответный поклон и протянул руки, словно бы желая поднять старуху на ноги.
      – Добрый самурай, – заговорила она, – постыдно стоять так перед тобой. Понимаю, ты презираешь мою назойливость. Причина не в упрямстве или ненависти. Прошу проявить снисходительность к моему сыну. Десять лет он занимается боевым искусством, без учителя, без друзей, без достойного соперника. Умоляю преподать ему еще один урок фехтования!
      Мусаси молчал.
      – Надеюсь, ты не оставишь нас, не блеснув мастерством, – взволнованно продолжала старуха. – Позавчера сын сражался отвратительно. Если он не докажет свои способности, мы с ним опозорим своих предков. Сейчас Гонноскэ вроде крестьянина, которого побил самурай. Ему посчастливилось встретить прекрасного воина, как ты, грех не поучиться у тебя. Вот я и привела его сюда. Прошу внять моим мольбам и принять его вызов! – Старуха вновь склонилась в поклоне, словно перед ней был не самурай, а божество.
      Мусаси, сбежав вниз, поднял старуху и посадил ее на корову.
      – Возьми веревку, Гонноскэ, – сказал он будущему противнику. – Пойдем, и я решу, стоит ли нам сражаться.
      Мусаси шел впереди, но не проронил ни слова, пока они спускались вниз. Гонноскэ бросал настороженный взгляд на Мусаси и подхлестывал прутиком корову. Старуха была взволнована и расстроена.
      – Я принимаю твой вызов, – внезапно объявил Мусаси, когда они прошли около километра.
      Выпустив из рук веревку, Гонноскэ огляделся по сторонам, выбирая позицию, словно поединок должен состояться сию минуту. Мусаси вместо него обратился к матери:
      – Вы готовы к самому худшему? Я буду сражаться всерьез, не делая скидки ни на неопытность Гонноскэ, ни на различие в оружии, – сказал Мусаси старухе.
      Впервые за все время она улыбнулась.
      – Мне не надо ничего объяснять. Если его победит такой молодой человек, как ты, значит, сын бросит боевое искусство, а в этом случае ему незачем жить. Я не буду роптать на худший исход поединка.
      – Будь по-вашему. – Мусаси подобрал веревку, брошенную Гонноскэ. – Лучше уйти с дороги, здесь слишком людно. Отойдем в сторону, привяжем корову, и я буду сражаться, сколько вы пожелаете. – Указав на возвышавшуюся поодаль огромную лиственницу, Мусаси сказал: – Готовься, Гонноскэ, сойдемся в бою под тем деревом.
      Не успели они подойти к лиственнице, как Гонноскэ принял боевую стойку, уперев дубинку в землю перед собой. Мусаси стоял безоружный, расслабив плечи.
      – Почему не готовишься? – спросил Гонноскэ.
      – К чему?
      – Возьми что-нибудь! Не будешь же ты сражаться голыми руками! – взорвался Гонноскэ.
      – Я готов.
      – Без оружия?
      – Мое оружие здесь. – Мусаси погладил рукоятку меча. 
      – Ты будешь сражаться мечом?
      Уголки губ Мусаси изогнулись в легкой улыбке. Он не мог говорить, потому что начал выравнивать дыхание для боя.
      Старуха сидела под лиственницей, как каменный Будда.
      – Подождите немного! – крикнула она.
      Застывшие в боевых стойках мужчины не шелохнулись, словно не слышали ее слов. Дубинка Гонноскэ, словно вобрав в себя окрестный воздух, готова была извергнуть его в сокрушительном ударе. Рука Мусаси слилась с рукояткой меча, глаза его пронзали Гонноскэ, как стрелы. Началась невидимая битва, ведь взгляд способен поразить сильнее меча или дубинки. Взгляд проделывает первую брешь в обороне противника, а меч или дубинка потом довершают дело.
      – Постойте! – снова крикнула старуха.
      – В чем дело? – отозвался Мусаси, отскочив назад на безопасное расстояние.
      – У тебя настоящий меч?
      – В моей технике нет разницы между стальным и деревянным мечом.
      – Не подумай, что я хотела тебя остановить.
      – Поймите меня правильно. Меч – деревянный или стальной – совершенное оружие. В серьезном бою нет полупобед и полупоражений. От смертельного риска спасает лишь бегство с поля боя.
      – Ты прав, бой будет настоящим, поэтому предлагаю соблюсти необходимые формальности и представиться друг другу. Вы оба – противники редких боевых качеств. После поединка знакомства не получится.
      – Вы правы.
      – Гонноскэ, представься первым! Гонноскэ почтительно поклонился Мусаси.
      – Нашим предком считается Какумё, который сражался под знаменами великого воина Минамото-но Ёсинаки из Кисо. После смерти Ёсинаки Какумё стал последователем святого Конэна. Наши предки жили в этих краях с незапамятных времен. При жизни отца наш род подвергся унижениям, о которых я сейчас умолчу. Убитый горем, я с матерью отправился в святилище Онтакэ и там письменно поклялся, что восстановлю честь рода, следуя Пути Воина. Овладев техникой боя на дубинках, я развил ее и назвал новый стиль «Мусо» – «Прозрение», потому что в храме Онтакэ мне было видение. В народе меня зовут Мусо Гонноскэ.
      Мусаси поклонился в ответ.
      – Моя семья происходит от Хираты Сёгэна, который принадлежал к одной из ветвей рода Акамацу из провинции Харима. Я единственный сын Симмэна Мунисая, который жил в деревне Миямото в провинции Мимасака. Мне дали имя Миямото Мусаси. У меня нет родных и близких, я посвятил жизнь Пути Меча. Если дубинка лишит меня жизни, не беспокойтесь о моих останках. К бою! – завершил Мусаси приветствие.
      – К бою! – отозвался Гонноскэ.
      Старая женщина сидела затаив дыхание. Она сама толкнула сына на смертельный риск, поставив его под сверкающий меч Мусаси. Простой обыватель осудил бы такую мать, но старуха твердо верила в правильность своего поступка. Теперь она сидела в официальной позе, слегка наклонившись вперед. Она казалась маленькой и тщедушной. Трудно поверить, что она дала жизнь нескольким детям, из которых в живых остался один Гонноскэ. Терпя нужду и лишения, она воспитывала из него воина. Глаза старухи сверкали огнем, словно все божества и Будды слились в ее земной оболочке, чтобы лицезреть бой.
      Холодок пробежал по спине Гонноскэ, когда он услышал шуршание меча Мусаси, выхватываемого из ножен. Гонноскэ в душе угадал, что участь его предрешена, потому что он никогда прежде не встречал подобного человека. Два дня назад он видел иного Мусаси, в переменчивом, расслабленном состоянии духа, похожего на небрежный и легкий след кисти каллиграфа-скорописца. Теперь ему предстал суровый воин, закаленный жестокими тренировками и лишениями, твердый и совершенный, как образец классической каллиграфии, четко выводящей каждый элемент иероглифа.
      Гонноскэ понял, как непростительно ошибся в оценке противника. Он теперь не мог вслепую броситься на него, как неизменно делал прежде. Дубинка бессильно застыла над его головой.
      Туман рассеялся. Противники, как изваяния, застыли друг против друга. Птица, лениво скользнув между ними, полетела в сторону гор. Резкий звук расколол горный воздух, словно сраженная птица камнем рухнула на землю. Трудно сказать, меч или дубинка нарушили тишину. В звуке было что-то неземное, похожее на хлопок одной ладонью, о котором рассуждают последователи Дзэн. В мгновение ока бойцы изменили позицию, подчиняясь законам своего оружия. Дубинка Гонноскэ промахнулась мимо цели. Мусаси отразил атаку, в ударе снизу вверх меч просвистел около виска противника. Обратное движение меча последовало без остановки – излюбленный прием Мусаси, поражавший любого соперника, но Гонноскэ, перехватив дубинку обеими руками, остановил меч над головой. Ударь меч не вскользь, а поперек дубинки, оружие Гонноскэ разлетелось бы пополам. Гонноскэ § резко подался в сторону и, выставив левый локоть вперед, ударил, целясь в солнечное сплетение Мусаси. Дубинка не достала нескольких сантиметров до цели. Меч и дубинка замерли над головами сражающихся, словно приклеенные друг к другу. Ни Мусаси, ни Гонноскэ не могли сделать шага ни вперед, ни назад. Малейшее неверное движение стоило жизни. Позиция обычная для блокировки в фехтовании, но Мусаси знал о преимуществе дубинки в такой ситуации. Дубинка не имела ни лезвия, ни рукоятки, ни разящего острия, но в руках умелого мастера, как Гонноскэ, любая часть незатейливого с виду оружия могла превратиться и в лезвие, и в рукоятку, и в острие. Дубинка эффективнее меча, ее можно использовать как короткое копье.
      Мусаси не мог предвидеть действий Гонноскэ, поэтому не решался убрать меч. Положение Гонноскэ было еще незавиднее, ведь дубинка пассивно препятствовала удару меча. Утрать он на миг хладнокровие, и меч разрубит ему голову.
      Гонноскэ побледнел, вокруг глаз выступили капельки пота. Дубинка начала едва заметно подрагивать. Гонноскэ закусил губу. Дыхание его участилось.
      – Гонноскэ!– крикнула старуха, в лице которой не осталось ни кровинки. – Бедро у тебя слишком высоко!
      Старуха приподнялась и упала ничком на землю. Силы оставили ее. Голос звучал так, словно она захлебывалась кровью.
      Бойцы, скрестив оружие, будто окаменели от голоса старухи. Они резко отпрянули друг от друга, еще неистовее, чем при наступлении. Мусаси пружинисто отскочил на два метра назад. В тот же миг дубинка в руках Гонноскэ последовала за ним, так что Мусаси чудом увернулся. Вложив в этот удар все силы, Гонноскэ потерял равновесие и открыл противнику спину. Мусаси со стремительностью ястреба коснулся мечом спины противника. Жалобно застонав, Гонноскэ упал. Мусаси вдруг грохнулся оземь, держась за живот.
      – Сдаюсь! – крикнул он.
      Гонноскэ лежал безмолвно. Оцепеневшая мать смотрела на сына немигающим взором.
      – Я ударил его плашмя, – сказал ей Мусаси. Старуха, казалось, не понимала.
      – Он просто оглушен. Дайте ему воды, – повторил Мусаси.
      – Что? – не веря своим ушам, воскликнула старуха. Не видя крови на сыне, она, пошатываясь, подошла к нему и, упав на колени, обняла его. Потом принесла воды и трясла сына, пока тот не пришел в сознание.
      Гонноскэ невидяще посмотрел на Мусаси, затем взгляд его принял осмысленное выражение. Он поднялся на ноги, подошел к Мусаси и склонился перед ним в глубоком поклоне.
      – Признаю, что ты сильнее меня, – просто сказал он. Мусаси, оправившись от потрясения, схватил Гонноскэ за руку:
      – Не говори так! Ты не проиграл. Поражение потерпел я. Смотри! Мусаси распахнул кимоно. Красное пятно на его животе показывало, куда угодила дубинка.
      Голос Мусаси дрогнул. Он так и не понял, когда и как Гонноскэ нанес удар.
      Гонноскэ и его мать молча смотрели на красное пятно. Запахивая кимоно, Мусаси спросил старуху, почему она сказала сыну о бедре. Была ли в положении Гонноскэ ошибка или скрытая опасность?
      – Я не знаток боевого искусства, но, наблюдая за Гонноскэ, я поняла, что он ошибается, – ответила старуха. – Всю силу он сосредоточил на том, чтобы удержать твой меч от удара. Он не мог сдвинуться с места и был напряжен до предела. Я догадалась: стоит ему резко расслабить мышцы бедер, как дубинка сама собой ударила бы тебя в грудь. Эта мысль невольно пришла мне в голову, и я даже не помню, что крикнула сыну.
      Мусаси понимающе кивнул. Он считал, что ему повезло. Он получил ценный урок, не расплатившись жизнью. Гонноскэ с почтением внимал словам матери. Теперь он воистину познал настоящий бой. Его не посетило озарение, от которого кружится голова. Он стал человеком, побывавшим на границе жизни и смерти. Мать, почувствовав, что сын находится на грани отчаяния, преподала ему урок выживания.
      Много лет спустя, когда Гонноскэ создал свою школу и прославился на всю страну, он написал трактат на основании наблюдений своей матери. Он оставил пространные заметки, посвященные матери и поединку с Мусаси, но ни разу не упомянул о своей победе. До конца жизни он утверждал, что проиграл тот бой и поражение послужило ему бесценным уроком.
      Мусаси, распростившись со старухой и ее сыном, двинулся дальше через Инодзигахару в Камисуву, не подозревая, что за ним следует самурай, который расспрашивал всех погонщиков лошадей и каждого путника, не встречался ли им по дороге Мусаси.

ЛЮБОВЬ НА ОДНУ НОЧЬ