Князь Карасумару считал, что боги ошибались, сделав его придворным аристократом от рождения. Состоя при дворе, Карасумару мог вести унылое существование или прожигать жизнь. Несомненно, приятнее проводить время, положив голову на колени прекрасной женщины, наблюдать бледную луну, любоваться цветением вишни и умереть с чашечкой сакэ в руках.
      Карасумару занимал высокое положение в придворной иерархии, побывав на постах министра казны, левого министра права, а сейчас советника, но он проводил большую часть времени в Янаги-мати, где забывались унижения придворной службы. Его постоянными спутниками были несколько недовольных молодых придворных, небогатых, как и он, но умудрявшихся добывать деньги на утехи в заведении «Огия», единственном по их утверждению месте, где они чувствовали себя полноценными людьми.
      Сегодня с князем был совсем иной человек – сдержанный, утонченный Коноэ Нобутада. Нобутада был лет на десять старше Карасумару, и на нем тоже лежала печать аристократического происхождения. Полноватое, с густыми бровями над пронзительно острыми глазами смуглое лицо было помечено редкими оспинами, но этот изъян, казалось, придавал мужественности его облику. Новичок в заведении «Огия» не догадался бы, что перед ним сидит один из знатнейших людей страны, глава рода, поставлявшего к императорскому двору регентов.
      Нобутада с легкой улыбкой обратился к Ёсино:
      – По-моему, голос господина Фунабаси.
      Ёсино, закусив красную, как сливовый цвет, губу, отвела в сторону смущенный взгляд. «Что делать, если он явится?» – в смятении думала она.
      – Сиди! – приказал Карасумару, удерживая куртизанку за подол кимоно.
      – Такуан, ты где? – продолжал Карасумару. – Задвинь Фусума, холодно. Если уходишь, так иди, а если остаешься, вернись в гостиную и закрой Фусума.
      – Пойдем! – проговорил Такуан, увлекая за собой Сёю. Сёю уселся против аристократов.
      – Весьма приятная встреча! – с деланной радостью воскликнул Карасумару Мицухиро.
      Сёю придвинул тощие колени поближе к придворным. Протянув руку к Нобутаде, он проговорил:
      – Не поднесете ли сакэ?
      Получив чашечку, он с наигранной учтивостью низко поклонился.
      – Рад тебя видеть, старина Фунабаси! – усмехнулся Нобутада. – Кажется, тебе неведомо плохое расположение духа.
      Сёю, выцедив сакэ, возвратил чашечку Коноэ.
      – Не думал, что сегодня в обществе его светлости Кэнгана увижу вас. Притворяясь пьянее, чем на самом деле, Сёю, вытянув жилистую
      шею, потряс головой на манер слуг старинной выучки.
      – Простите меня, недостойного, – проговорил он, разыгрывая испуг. Внезапно, сменив тон, Сёю дерзко произнес: – С какой стати я должен извиняться? Ха-ха-ха! Скажи, Такуан!
      Сёю, обняв Такуана, притянул его к себе и, указывая на аристократов, сказал:
      – До слез жаль благородное сословие. Они носят громкие титулы советников, регентов, но титулом сыт не будешь. Купцы да ремесленники куда счастливее, правда?
      – Так, так, – поддакивал Такуан, выпутываясь из объятий приятеля.
      – А вот ты меня еще не угостил, – заметил Сёю, поднося Такуану под нос чашечку для сакэ.
      Такуан налил ему. Старик выпил.
      – Ты хитрый малый, Такуан! В нашем бренном мире монахи лукавы, купцы умны, военные сильны, а аристократы глупы. Ха-ха! Так
      ведь?
      – Правда, – скороговоркой отозвался Такуан.
      – Аристократы кое-что позволяют себе, пользуясь происхождением, но у них нет возможности влиять на политику и правительство. Вот им и приходится упражняться в каллиграфии и сочинять стихи. Разве я что придумал? – Сёю захохотал.
      Мицухиро и Нобутада любили шутку и ценили остроумие не меньше Сёю, но сегодня развязность торговца перешла разумные границы. Придворные сидели с каменными лицами.
      Сёю и не думал угомониться.
      – А ты что молчишь, Ёсино? Кто тебе милее, купец или аристократ?
      – Хи-хи! – выдавила смешок куртизанка. – Странный вопрос, господин Фунабаси!
      – Я не шучу. Пытаюсь заглянуть в женское сердце. Теперь вижу, что там спрятано. Ты предпочитаешь купца. Нам с тобой лучше удалиться. Пошли в мою гостиную!
      Сёю, взяв Ёсино за руку, трезво и зорко заглянул ей в глаза. Изумленный невиданной наглостью, Мицухиро расплескал сакэ.
      – Шутка перестала быть забавной, – промолвил он. Вырвав руку Ёсино, он прижал девушку к себе.
      Сёю и Мицухиро не были ни соперниками, ни врагами, но они следовали правилам игры, которая ставила куртизанку в безвыходное положение.
      – Идем, красавица несравненная! – приказывал Сёю. – Решай твердо, чью гостиную украсишь и кому подаришь сердце.
      – Нелегкий выбор, правда, Ёсино? Скажи, кого ты выбираешь? —
      вмешался Такуан.
      Лишь Нобутада не принимал участия в игре. Долг приличия заставил его наконец подать голос:
      – Не надо буйства, вы здесь в гостях. По-моему, Ёсино рада бы избавиться от вас обоих. Почему бы не оставить ее в покое? И Коэцу бросили в одиночестве. Велите служанке привести его сюда.
      Сёю махнул рукой:
      – Нет нужды за ним посылать. Сей миг я сам уйду к нему вместе с Ёсино.
      – Ты не уйдешь! – проговорил Мицухиро, еще крепче прижимая девушку к себе.
      – Заносчивость знатных мира сего! – воскликнул Сёю. Сверкнув глазами, он порывисто протянул Мицухиро чашечку. – Решим по правилам, кому она принадлежит. Победит тот, кто сильнее в выпивке.
      – Вот так-то лучше, – ответил Мицухиро, ставя на столик большую чашку. – Уверен, что возраст не помеха таким забавам!
      – Для соревнования с худосочным аристократом немного нужно.
      – Как определим очередность? Просто нализаться сакэ неинтересно. Предлагаю сыграть в какую-нибудь игру. Проигравший выпивает. Во что поиграем?
      – Кто кого переглядит!
      – Мне придется созерцать безобразную купеческую физиономию. Это пытка, а не игра.
      – Напрасно оскорбляешь. Давай в камень, ножницы и бумагу?
      – Хорошо.
      – Такуан, будешь судьей!
      – К вашим услугам!
      Сёю и Мицухиро с головой ушли в игру. Проигравший, как водится, сетовал на горькую судьбу, веселя компанию.
      Ёсино незаметно выскользнула из комнаты, грациозно приподняв подол кимоно, и тихо пошла в глубь коридора. Вскоре незаметно для игроков вышел и Коноэ Нобутада.
      Такуан, зевая во весь рот, примостился рядом с Сумигику и с невинным видом положил голову ей на колени. Ему было приятно и удобно, но он испытывал подобие угрызений совести. «Я должен идти, – думал Такуан. – Они заждались меня».
      Такуан думал о Дзётаро и Оцу, которые вновь жили в доме Карасумару. Такуан отвел туда Оцу после страшной ночи в храме Киёмидзу.
      Такуан и Карасумару были старыми друзьями. Их связывало увлечение поэзией дзэн, сакэ и общие интересы в политике. В конце прошлого года Такуан получил приглашение провести Новый год в Киото. Мицухиро писал:
      «Ты затворничаешь в маленьком деревенском храме. Неужели не тоскуешь по столице, по хорошему сакэ из Нады, красивым женщинам, птичкам-ржанкам, порхающим по берегу Камо? Если ты жаждешь забвения, продолжай погружение в дзэн в захолустье, но если хочешь проснуться, непременно объявись и поживи среди интересных людей. Приезжай, если еще помнишь, что такое столица».
      Приехав в Киото в начале Нового года, Такуан во дворе дома Карасумару неожиданно встретил Дзётаро. Мальчик рассказал, что от Оцу нет известий с того дня, как ее увела Осуги.
      После ночи в Киёмидзу Оцу слегла в горячке. Дзётаро не отходил > от нее, меняя влажные полотенца на лбу, подавая лекарства.
      Такуан не мог уйти из «Огия» раньше приятеля, а Мицухиро все больше втягивался в игру. Соперники умели крепко выпить, их поединок сулил ничью. Игроки увлеченно пили, оживленно беседовали, сидя коленка в коленку друг против друга. Такуан не слышал, обсуждалась ли роль военного сословия, родовые добродетели придворной знати или вклад купцов в развитие заморской торговли, однако разговор, несомненно, был важным. Такуан в полудреме приподнимал голову с колен девушки, улавливал обрывки разговора и блаженно улыбался.
      – А где Нобутада? Неужели ушел домой? – вдруг спросил Мицухиро. В голосе слышалась обида.
      – Пусть! А где Ёсино? – спросил Сёю, мгновенно протрезвев. Мицухиро послал Ринъю за хозяйкой.
      Проходя мимо комнаты, где оставался Коэцу, Ринъя увидела сидевшего в одиночестве Мусаси.
      – Я не знала, что вы вернулись, – сказала девочка,
      – Я недавно пришел.
      – Вошли через задние ворота?
      – Да.
      – А куда вы ходили?
      – По делу.
      – Наверное, на свидание с девушкой? Как вам не стыдно! Я все
      расскажу госпоже Ёсино. Мусаси засмеялся.
      – Где же все гости? – поинтересовался он.
      – В другой комнате. Играют.
      – Коэцу с ними?
      – Я не знаю, где он.
      – Домой, верно, ушел. Мне тоже пора.
      – Не говорите так. Раз вы пришли в «Огия», то без разрешения госпожи Ёсино не покинете нас. Если вы уйдете тайком, над вами будут смеяться, а мне попадет как следует.
      Мусаси, не привыкший к шуткам, принятым среди куртизанок, воспринял все всерьез. «Ну и порядки здесь!» – сокрушенно подумал он.
      – Вы не имеете права скрываться незаметно, – продолжала девочка. – Подождите здесь, я за вами приду.
      Через некоторое время кто-то хлопнул Мусаси по плечу. Оглянувшись, он увидел Такуана,
      – Как, это вы? Не видел вас целую вечность! – воскликнул пораженный Мусаси, простираясь в глубоком поклоне.
      – Нашел место для формальных церемоний! – засмеялся Такуан, поднимая молодого ронина. – Здесь отдыхают и развлекаются. Мне сказали, что в этой гостиной я найду Коэцу. Где он?
      – Не представляю.
      – Надо найти его. Мне необходимо поговорить с ним, но, видимо, придется отложить разговор до более удобного случая.
      Такуан отодвинул Фусума. В соседней комнате, свернувшись под стеганым одеялом, Коэцу мирно спал около жаровни, огороженной золотистой ширмой. Такуан не решился разбудить его.
      Коэцу открыл глаза. Спросонок он не мог сообразить, почему Мусаси и Такуан вдруг оказались вместе в веселом квартале.
      Ему объяснили, что его ждет Мицухиро, что посторонних в заведении «Огия» нет.
      Мицухиро и Сёю, обессилев, сидели молча. Сакэ уже казалось горьким, губы горели, а глоток холодной воды напомнил о том, что пора домой. Ёсино их покинула.
      – Уже поздно? – сказал кто-то.
      – Да, пора по домам.
      Гостям не хотелось домой, но они боялись окончательно испортить вечер, задержавшись в «Опия». Они уже поднялись, когда в комнату вбежала Ринъя и еще две служанки. Ринъя, ухватив Кангана за руку, затараторила:
      – Извините, что заставили вас ждать. Пожалуйста, не уходите. Ёсино-таю примет вас в своих покоях. Час поздний, но на улице все видно из-за свежего снега. Вы попьете чаю у госпожи, чтобы погреться перед уходом, а потом вызовем ваши паланкины.
      Настроения пить чай не было, все порядком устали. Видя нерешительность гостей, одна из служанок сказала:
      – Ёсино-таю просила не гневаться на нее за то, что она покинула гостей, но у нее не было выбора. Уступи она господину Кэнгану, обиделся бы господин Фунабаси, уйди она с господином Фунабаси, остался бы в одиночестве господин Канган. Она не хочет, чтобы кто-то из гостей почувствовал невнимание к себе, поэтому приглашает всех выпить чаю на прощанье. Войдите в ее положение и уделите нам еще немного времени.
      Отказаться было бы бестактно. Любопытно было взглянуть на покои знаменитой куртизанки. На веранде рядом с лестницей, ведущей в сад, гости нашли пять пар больших деревянных сандалий. Они обулись, чтобы пройти по глубокому снегу. Мусаси плохо понимал, о чем идет речь, но компания решила, что их пригласили на чайную церемонию. Ёсино увлекалась этим искусством. После обильных возлияний чашка крепкого чая была приятна. Гости шли спокойно до тех пор, пока, миновав чайный домик, не вышли на поросший кустами пустырь.
      – Куда вы нас ведете? – недоуменно спросил Канган. – Это же тутовник!
      Девочки захихикали, а Ринъя поспешила объяснить:
      – Нет-нет, это наш пионовый сад. В начале лета мы принимаем гостей в саду. Попивая сакэ, они наслаждаются цветами.
      – Какая разница, тутовник или пион! Одинаково вязнешь в снегу! Ёсино хочет, чтобы мы простудились?
      – Потерпите немного!
      В дальнем конце пустыря стоял домик под соломенной крышей. Он, казалось, уцелел с тех времен, когда здесь была тихая деревня. За домиком росла небольшая рощица. Домик был отделен оградой от ухоженного сада заведения «Огия».
      Девочки провели гостей в прихожую с земляным полом и закопченными стенами и потолком. Ринъя доложила о приходе гостей, и из-за Фусума раздался приветливый голос Ёсино-таю:
      – Добро пожаловать! Проходите, пожалуйста!
      Отсветы очага плясали на Фусума, в обстановке комнаты не было ничего городского. На стене висели большие тростниковые шляпы. Гости терялись в догадках, какое развлечение предложит им хозяйка. Фусума мягко раздвинулись, и гости вошли во внутренние
      покои.
      На Ёсино было бледно-желтое кимоно с черным атласным оби. Лицо почти без косметики, а волосы уложены в простую домашнюю прическу. Гости замерли от восхищения.
      – Какая прелесть!
      – Необыкновенно!
      Ёсино выглядела несравненно прекраснее в домашнем одеянии среди закопченных стен, чем в роскошно расшитых кимоно в «Огия». Дорогие кимоно, яркая помада, позолоченные ширмы и серебряные подсвечники были непременной принадлежностью женщин ее профессии, но красота Ёсино не нуждалась в дополнительных украшениях.
      – Да, поразительная картина! – пробормотал Сёю. Задиристый и острый на язык старик притих.
      Ёсино предложила гостям расположиться вокруг очага.
      – Так я и живу. Особого угощения у меня для вас нет, но в доме есть огонь. Согласитесь, в холодную снежную ночь очаг – самый желанный подарок для любого человека, будь он принцем или бедняком. Дров много, так что можно беседовать всю ночь. Нам не придется пускать на растопку деревца, растущие в горшках. Устраивайтесь поудобнее.
      Аристократ, купец, художники и монах расселись вокруг в непринужденных позах, протянув руки к огню. Коэцу понял, что прогулка по снегу входила в замысел программы. После нее тепло очага воспринималось как щедрый подарок.
      – Садитесь ближе к огню, – с улыбкой обратилась Ёсино к Мусаси и подвинулась, чтобы дать ему место.
      Изысканная компания подавляла Мусаси. Ёсино была, пожалуй, самой известной личностью в Японии после Тоётоми Хидэёси и Токугавы Иэясу. Конечно, славилась еще Окуни из знаменитого театра Кабуки и Ёдогими, наложница Хидэёси, но Ёсино считалась изысканнее Окуни и остроумнее, красивее и добрее Ёдогими. Знакомых мужчин Ёсино называли «покупателями», а ее называли «таю». Любая куртизанка высшего ранга называлась «таю», но лишь Ёсино величали просто «таю» без упоминания имени. Мусаси слышал, что семь служанок купают Ёсино, две следят за ее ногтями.
      Мусаси впервые в жизни попал в общество роскошных и утонченных женщин, поэтому держался формально, как предписывают правила этикета. В душе он удивлялся, что особенного находят мужчины в Ёсино.
      – Чувствуйте себя как дома, – приветливо сказала ему Ёсино. —
      Садитесь поудобнее.
      Приглашение пришлось повторить раза четыре, прежде чем Мусаси сел. Опустившись на колени рядом с хозяйкой, Мусаси, подражая остальным, неуклюже протянул руки к огню.
      От взгляда Ёсино не ускользнуло красное пятнышко на рукаве его кимоно. Вытащив салфетку, она промокнула пятно.
      – Извините! Спасибо! – смущенно поблагодарил Мусаси.
      Никто бы не обратил внимание на них, не подай Мусаси голос. Все взоры устремились на алое пятно, отпечатавшееся на бумаге.
      – Это кровь? – изумленно проговорил Мицухиро.
      – Нет! Лепесток красного пиона, – улыбнулась Ёсино.

РАЗБИТАЯ ЛЮТНЯ