– Конечно, – укоряюще ответила Оцу.
      – Могу ведь я ошибаться!
      – Мне не нравится, что ты повторяешь чужие слова, пусть каждое слово учителя Аракиды – сущая истина.
      – Учитель прав. Слушая его, я задумываюсь, уж так ли велики герои Нобунаги, Хидэёси и Иэясу. Они важные особы, но стоит ли покорять всю страну, а потом печься только о своих интересах?
      – Положим, Нобунага и Хидэёси не были совсем плохими. Они хотя бы отремонтировали императорский дворец в Киото и пытались сделать что-то для простого народа. Они достойны похвалы, пусть ими руководило желание доказать свою правоту. Сегуны Асикаги были гораздо хуже.
      – Почему?
      – Ты слышал о войне Онин?
      – Хм-м.
      – Сёгунат Асикаги был совершенно беспомощным, в его правление шли беспрерывные усобицы: даймё дрались между собой, захватывая земли. Простой народ не знал ни минуты покоя, и никому не было дела до того, что случится со страной.
      – Ты говоришь о знаменитых сражениях между кланами Яманы и Хосокавы?
      – Да. В то время, сто лет назад, Аракида Удзицунэ стал главным жрецом храма Исэ. У него не было средств даже для соблюдения древних церемоний и священных обрядов. Удзицунэ двадцать семь раз посылал прошения правительству о выделении денег на ремонт обветшавших храмовых построек, но не получил ответа. Императорский двор был слишком беден, сёгунат слишком слаб, даймё заняты войнами. Удзицунэ не отступился, и в конце концов ему удалось возвести новый храм. Не стоит забывать эту грустную историю. Дети, становясь взрослыми, забывают о матери, люди забывают о предках, о давшей нам жизнь великой богине, почитаемой в Исэ.
      Дзётаро подпрыгнул, хлопая от восторга в ладоши. Он радовался, что вынудил Оцу на страстную речь.
      – Кто сейчас повторяет чужие слова? – воскликнул он. – Думаешь, я не слышал этого от учителя Аракиды?
      – Упрямец! – засмеялась Оцу. Она хотела дать ему подзатыльник, но мешок помешал ей. Оцу ласково смотрела на Дзётаро. Он наконец обратил внимание на ее необыкновенную ношу.
      – Чье это? – спросил он, протянув руку к дорожной котомке.
      – Не трогай! Никто не знает.
      – Я аккуратно, просто посмотрю. Тяжеленная! А длинный меч какой громадный! – Дзётаро чуть не захлебнулся от восторга.
      Послышалось шлепанье соломенных сандалий. Прибежала одна из девушек-мико.
      – Вас зовет учитель Аракида. У него какое-то поручение к вам, – сказала она и тут же поспешила прочь.
      Дзётаро растерянно огляделся. Зимнее солнце светило сквозь голые верхушки деревьев, ветер волнами пробегал по ветвям. Дзётаро, казалось, заметил призрак среди солнечных отблесков.
      – Что с тобой? – спросила Оцу. – Что ты там увидел?
      – Ничего, – хмуро ответил мальчик, покусывая указательный палец. – Когда девушка произнесла слово «учитель», я вдруг подумал, что речь идет о моем учителе.
      Оцу помрачнела. Замечание Дзётаро было простодушным, но зачем упоминать имя Мусаси?
      Оцу, вопреки совету Такуана, и не думала изгонять Мусаси из памяти. Она продолжала любить и тосковать по нему. Такуан – бесчувственный человек. Порой Оцу жалела его, не ведавшего, что такое любовь.
      Любовь – как зубная боль. Когда Оцу была занята, любовь ее не тревожила, но стоило ей погрузиться в воспоминания, как ее охватывало желание отправиться в дорогу, найти Мусаси, обнять его и пролить слезы радости.
      Оцу молча пошла по дорожке. Где он? Нет больше и горше муки, чем разлука с дорогим человеком. Оцу шла, и слезы струились по ее щекам.
      Тяжелые мечи и потертые кожаные ремни дорожного мешка ни о чем не говорили. Она не догадывалась, что тащит боевые доспехи Мусаси. Дзётаро, поняв, что огорчил Оцу, молча плелся следом. Когда Оцу свернула к воротам дома Аракиды, он подбежал к ней.
      – Сердишься?
      – Нет, все хорошо.
      – Прости меня, Оцу!
      – Ты не виноват. Просто у меня грустное настроение. Не беспокойся. Узнаю, какое дело ко мне у господина Аракиды. А ты поработай в саду.
 
      Аракида Удзитоми называл свой дом Домом учения. Часть его служила школой, которую посещали не только храмовые девушки, но и пятьдесят детей из трех уездов, приписанных к храму Исэ. Аракида пытался увлечь детей предметом, который не пользовался особой популярностью, – историей. В больших городах древняя история Японии вышла из моды. Ранняя история страны была тесно связана с храмом Исэ и окрестными землями, но теперь настали времена, когда люди путали судьбу страны с судьбой военного сословия, и мало кого интересовала древняя старина. Удзитоми в одиночку сеял семена древней традиционной культуры среди юного поколения из окрестностей Исэ. Удзитоми отвергал мнение, что провинция занимает второстепенное значение в судьбе нации. Он считал, что детям надо прививать знания о прошлом, и тогда дух славной старины воспрянет и разрастется, как могучее дерево в священном лесу.
      Аракида каждый день с настойчивостью и самозабвением рассказывал ученикам о китайских классиках, о ранней истории Японии, запечатленной в «Летописи минувших дней», надеясь, что его воспитанники научатся ценить старину. Он учил своих питомцев более десяти лет. «Пусть, – думал он, – Хидэёси подчинил страну своему контролю и объявил себя регентом, пусть Токугава Иэясу стал всесильным сегуном, варварскими методами подавляющим врагов, но дети не должны воспринимать счастливую звезду военного героя за лучезарное солнце, как делают их родители. Если упорно воспитывать детей, то они поймут, что великая богиня Солнца Аматэрасу, а не грубый военный диктатор олицетворяет предназначение Японии».
      Аракида, чуть запыхавшись, появился из просторной классной комнаты. Дети вылетели, как пчелиный рой, и побежали по домам. Храмовая девушка доложила Аракиде о приходе Оцу. Слегка смешавшись, он ответил:
      – Да-да, я посылал за ней. Совсем забыл. Где она?
      Оцу, некоторое время простояв перед домом, прослушала часть лекции Аракиды, прочитанной в классе.
      – Я здесь! – крикнула она. – Вы меня звали, учитель?
      – Прости, что заставил тебя ждать. Заходи.
      Он провел ее в кабинет, но прежде чем начать беседу, поинтересовался принесенными ею вещами. Оцу рассказала, откуда они взялись. Аракида с опаской покосился на мечи.
      – Обычные паломники не приходят сюда с воинскими доспехами, – произнес он. – Вчера их не было. Кто-то пробрался в храм ночью. Какой-то самурай, вероятно, решил таким образом пошутить, но мне такие шутки не нравятся, – проворчал Аракида с выражением брезгливости на лице.
      – По-вашему, неизвестный решил намекнуть, что мужчина побывал в Доме девственниц?
      – Вероятно. Я, собственно, и хотел поговорить с тобой об этом.
      – Происшествие имеет отношение ко мне?
      – Не хочу тебя обижать, но один самурай отчитал меня за то, что я поместил тебя вместе с храмовыми девушками. Сказал, что предупреждает меня ради моего же блага.
      – Я бросила тень на вашу репутацию?
      – Не расстраивайся! Сама знаешь, люди всякое болтают. Пойми меня правильно, но ты все-таки не девица в полном смысле слова. Прежде ты общалась с мужчинами. Люди говорят, что репутация храма страдает, если в Доме девственниц вместе с непорочными девушками живет женщина, утратившая девственность.
      Аракида говорил с Оцу учтиво, но слезы обиды навернулись на ее глазах. Да, она много странствовала, встречалась со многими людьми, однако сохранила верность своей любви. Неудивительно, что люди принимают ее за бывалую женщину, повидавшую мир. Ей были оскорбительны слова об утраченной девственности, беспочвенные упреки и сплетни.
      Аракида делал вид, что не придает разговору особого значения. Его беспокоила только людская молва. Приближался конец года и «все такое прочее», как он выразился, поэтому Аракида просил Оцу прекратить уроки флейты и покинуть Дом девственниц.
      Оцу тут же согласилась, но не от признания своей вины, просто ей не хотелось задерживаться в храме, доставляя неприятности учителю Аракиде. Скрыв обиду, нанесенную ложными слухами, Оцу поблагодарила его за гостеприимство и заботу и пообещала покинуть храм Исэ через день.
      – Зачем такая спешка? – произнес Аракида, протягивая ей сверток с деньгами.
      Дзётаро, улучив момент, высунулся с веранды.
      – Я уйду с тобой! – прошептал мальчик. – Мне надоело подметать в их старом саду.
      – Вот маленький подарок от меня, – продолжал Аракида. – Деньги не велики, но пригодятся в дороге.
      В свертке было несколько золотых монет.
      Оцу даже не притронулась к деньгам. Она сказала Аракиде, что не заслуживает вознаграждения за уроки. Скорее она должна заплатить за стол и кров.
      – Нет, об этом и речи быть не может, – возразил Аракида. – Хотел бы попросить об одном одолжении. Если ты направишься в Киото, пусть деньги будут платой за твою услугу.
      – Рада выполнить вашу просьбу. Мне достаточно вашей доброты. Аракида обернулся к Дзётаро.
      – Почему бы не отдать деньги ему? Он будет покупать все необходимое для вас обоих.
      – Благодарю вас! – мгновенно отозвался Дзётаро, протягивая руку к свертку. – Я правильно поступил? – спросил он Оцу.
      Ей оставалось только поблагодарить Аракиду.
      – Передай, пожалуйста, посылку от меня его светлости Карасума-ру Мицухиро, который живет в Хорикаве в Киото. – Аракида взял с расшатанной полки два свитка. – Два года назад его светлость попросил меня расписать свитки. Я наконец закончил их. Карасумару намерен вписать в свитки свои комментарии к рисункам и приподнести их императору. Мне бы не хотелось поручать их простому посыльному. Можешь доставить их и позаботиться, чтобы они не запачкались и не намокли в пути?
      Поручение было неожиданным и очень серьезным. Оцу колебалась, но отказаться было неловко, Аракида вытащил коробку и промасленную бумагу, но прежде чем запаковать и опечатать свитки, проговорил:
      – Пожалуй, стоит показать вам.
      Он сел и развернул свитки. Аракида гордился своим произведением и хотел в последний раз взглянуть на свитки.
      Оцу поразила красота рисунков. Дзётаро, широко раскрыв глаза, склонился над свитками. Пояснений к рисункам не было. Поэтому Оцу и Дзётаро не знали сюжета рисунков. Аракида разворачивал свиток, и их взору представали сцены из жизни древнего императорского двора, тонко выписанные в изысканных цветах с орнаментом из порошкового золота. Рисунки были выполнены в стиле Тосы, уходившем корнями в классическую японскую живопись периода Хэйан.
      Дзётаро, не имевший представления о живописи, был потрясен увиденным.
      – Взгляни на огонь! – восклицал он. – Как настоящий горит!
      – Не прикасайся к рисункам! – строго сказала Оцу. – Смотри, но не трогай руками.
      Они всматривались в рисунки, когда вошел храмовый слуга и что-то сказал Аракиде на ухо. Тот кивнул в ответ.
      – Да, конечно. Я не сомневался в нем, но на всякий случай пусть оставит расписку.
      С этими словами он отдал слуге мешок, пропахший потом, и оба меча, принесенные Оцу.
 
      Весть об отъезде Оцу огорчила обитательниц Дома девственниц. За два месяца, проведенные вместе, они привыкли к ней, как к старшей сестре.
      – Неужели это правда?
      – Вы действительно покидаете нас?
      – И никогда больше не вернетесь? Со двора донесся голос Дзётаро:
      – Я готов. Почему ты так долго собираешься, Оцу?
      Он с удовольствием избавился от рабочей белой одежды и теперь был в привычном коротком кимоно. Деревянный меч волочился по земле. За спиной мальчика была обшитая тканью коробка со свитками.
      – Расторопный какой! – откликнулась Оцу, выглянув из окна.
      – Я все быстро делаю, – возразил Дзётаро. – А ты – копуша. Почему женщины так медленно собираются?
      Дзётаро, позевывая, уселся на солнцепеке, однако и это занятие ему тут же наскучило.
      – Готова? – нетерпеливо окликнул он Оцу.
      – Минуту потерпи! – ответила та.
      Она уложила вещи, но девушки не отпускали ее.
      – Не огорчайтесь, я вас скоро навещу, – успокаивала их Оцу. – Ждите меня и берегите себя.
      Она чувствовала неловкость, потому что говорила неправду. После того, что она выслушала от Аракиды, вряд ли ей захочется вернуться в Исэ. Девушки, похоже, чувствовали это. Некоторые плакали. Кто-то предложил проводить Оцу до священного моста через реку Исудзу, и все вышли из дома. Дзётаро нигде не было. Девушки громко звали его, но никто не отвечал. Оцу, зная повадки мальчика, предложила:
      – Он, верно, устал ждать и ушел вперед.
      – Противный мальчишка! – возмутилась одна из девушек.
      – Он ваш сын? – внезапно спросила другая, взглянув на Оцу.
      – Сын? Как ты могла подумать такое? Мне всего двадцать! Неужели я так старо выгляжу, что Дзётаро можно принять за моего сына?
      – Кто-то сказал, что он ваш ребенок.
      Оцу покраснела, вспомнив разговор с Аракидой, но утешилась мыслью, что, пока Мусаси верит в нее, ей безразлична людская молва. В этот момент их нагнал Дзётаро.
      – Кто так поступает? – осуждающе произнес он. – Сначала заставляете меня ждать целую вечность, а потом бросаете!
      – Тебя нигде не было, – возразила Оцу.
      – Могли бы поискать меня. Я увидел человека, идущего по дороге в Тобу, который издалека походил на моего учителя. Я побежал, чтобы разглядеть его получше.
      – Похожий на Мусаси?
      – Да, но это оказался не он. Я добежал вон до тех деревьев и рассмотрел его со спины. Это не Мусаси, а какой-то хромой.
      Оцу и Дзётаро вновь испытали то, что не раз случалось во время их странствий. Не проходило и дня, чтобы не блеснула надежда, сменявшаяся разочарованием. Повсюду им мерещился кто-то похожий на Мусаси – мелькнувший мимо прохожий, самурай на отплывшей от берега лодке, ронин верхом на коне, силуэт человека в паланкине. Мгновенно вспыхивала надежда, и они бросались следом, чтобы потом разочарованно переглянуться. Не упомнить, сколько раз они спешили за чужими людьми.
      Привыкшая к невезению, Оцу не огорчилась, но Дзётаро был совершенно убит. Она ласково попыталась успокоить мальчика:
      – И сейчас нам не повезло, но не сердись на меня. Мы надеялись встретить тебя на мосту. Не печалься! Сам знаешь, путь будет нелегким, если начинать его в дурном настроении. Пошли скорее!
      Дзётаро немного успокоился. Посмотрев исподлобья на стайку девушек, он поинтересовался:
      – А им что надо? С нами собрались!
      – Конечно нет! Они опечалены расставанием и хотят проводить меня до моста.
      – Очень мило с их стороны, – тоненьким голоском произнес Дзётаро, дразня Оцу.
      Девушки рассмеялись, и боль разлуки поутихла.
      – Учительница, вы не туда свернули! – крикнула одна из провожавших. – Вам в другую сторону!
      – Знаю, – спокойно ответила Оцу.
      Она направлялась к воротам Тамагуси, чтобы помолиться перед храмом. Сложив руки и склонив голову, Оцу застыла на несколько минут в молитвенной позе.
      – Ясное дело, – пробормотал Дзётаро. – Не может уйти, не попрощавшись с богиней.
      Он ограничился наблюдением за Оцу со стороны. Девушки, подталкивая его в спину, спрашивали, почему он не следует примеру Оцу.
      – Я? Мне неохота молиться обветшалым святыням.
      – Так нельзя говорить. Боги покарают тебя.
      – По-моему, молитва – глупость.
      – Глупо поклоняться богине Солнца? Она не чета мелким божкам, которым поклоняются в городах.
      – Знаю.
      – Почему тогда не молишься?
      – Потому что не желаю.
      – Упрямец?
      – Заткнитесь, сумасшедшие бабы!
      – А-ах! – хором воскликнули девушки, потрясенные грубостью Дзётаро.
      – Чудовище! – вымолвила одна из них.
      Оцу, завершив молитву, вернулась к девушкам.
      – Что случилось? Вы чем-то расстроены? – спросила она.
      – Он обозвал нас сумасшедшими бабами за то, что мы уговаривали его помолиться богине, – возмущенно выпалила одна из девушек.
      – Дзётаро, ты знаешь, что это дурной поступок, – отчитала Оцу мальчика. – Ты должен помолиться.
      – Почему?
      – Помнишь, ты рассказывал, как ты молился от страха, что монахи Ходзоина убьют Мусаси? Ты молился вслух, воздев руки к небу. Почему сейчас не можешь?
      – Но... они же таращатся на меня.
      – Хорошо, мы не будем смотреть.
      – Ну, ладно уж...
      Все отвернулись, но Оцу искоса наблюдала за мальчиком. Он послушно подбежал к воротам Тамагуси, встал лицом к святыне и по-мальчишечьи стремительно отвесил глубокий поклон.

ВЕТРЯНАЯ МЕЛЬНИЦА