В начале войны

      Во дворе раненого осторожно сняли с рыдванки и положили на наскоро сбитые в виде носилок доски. Медленно внесли по шаткому крылечку сначала в сени, а потом в горницу. В спешке забыли предупредить домашних Петяшина, и они крепко спали.
      Когда Антонида услышала в комнате голоса, ей почудилось, что муж вернулся. Она резко вскочила с постели и, увидев импровизированные носилки, бросилась к ним. Тут же, поняв свою ошибку, она все-таки не могла избавиться от ощущения какой-то неуловимой связи между судьбой мужа и этого человека.
      Быстрыми ловкими движениями сменила она белье на кровати, взбила подушки. Отрывисто бросила матери: Достань из печи молоко топленое.
      Через немногие минуты раненый лежал на кровати. Несколько глотков молока, покой и теплое внимание окруживших его людей облегчили страдания. Он открыл глаза и поблагодарил собравшихся.
      По просьбе летчика была установлена охрана у самолета. Дед Василий запряг коня и вместе с бригадиром поехал в райцентр Иваньково сообщить районному начальству о происшествии, чтобы оно приняло меры к скорейшей доставке генерала в Москву.
      Раненому было тяжело. Беда заключалась в том, что деревенский фельдшер, несмотря на свой пожилой возраст, на днях ушел добровольцем в армию, а нового не назначили.
      Антонида с помощью Кошубы помогла больному. На грудь ему положили полотенце, смоченное холодной водой, раненую ногу положили высоко на подушки, поправили повязку на плече. Лишь по тому, как плотно были сжаты его зубы в те минуты, когда он приходил в себя, можно было понять, как болезненны его раны. Во второй половине ночи он забылся тяжелым горячечным сном. Ни на минуту не оставляла его Антонида, она сидела у койки, подложив руку под его горячую голову. Кошуба шепотом рассказал ей, что генерал был ранен на фронте осколками вражеской авиабомбы, сброшенной с пикирующего бомбардировщика, в момент, когда он непосредственно руководил ожесточенным боем своих соединений. Летчик не назвал фамилии раненого, не сказал, кто он по должности и откуда они прилетели. Все это, видно, было тайной, и Антонида не стала расспрашивать. Муж приучил ее к этому...
      В конце продолжительной беседы, состоявшейся в домике Петяшиных, Антонида грустно сказала: Отец уже умер, года-то его были и тогда немалые. А как вы? Сколько я тогда передумала, сумеют Вас вылечить или нет. Ведь Кошуба-то, ваш летчик, крепко хранил военную тайну, так и не сказал мне вашей фамилии.
      - Да ничего, дело обошлось благополучно.
      Стоит сказать здесь несколько слов о Кошубе, который стал Героем Советского Союза. Спустя несколько месяцев я получил от него следующее письмо:
      Генерал-полковнику тов. Еременко.
      Прошло 3 месяца, как нас с Вами сблизила Великая Отечественная война, общее дело борьбы с гитлеровскими захватчиками.
      На всю жизнь останется в памяти Борщево, часы, когда я выполнял правительственное задание по сохранению Вашей жизни, которой Вы сами тогда так мало дорожили.
      Я сейчас дважды счастлив: первое то, что Вы, кто был так близок и дорог для меня и чья жизнь зависела от моих усилий, - здоровы и беспощадно уничтожаете фашистские орды. Второе - я получил самую высокую правительственную оценку за спасение Вашей жизни, - мне присвоено звание Героя Советского Союза. Это обязывает меня быть готовым выполнить любое правительственное задание.
      Желаю Вам здоровья и боевых успехов в разгроме гитлеровских банд.
      До скорой встречи с победой!
      Ваш Павел Кошуба.
      Впоследствии летчик погиб смертью героя при выполнении другого важного правительственного задания.
      В то время, когда я лежал в бессознательном состоянии в доме Петяшиных, Генеральный штаб и Ставка Верховного Главнокомандования разыскивали меня. Из штаба фронта было сообщено, что я вылетел, а в Москве нас все еще не было, несмотря на то, что уже дважды истекло время, необходимое на полет от Борщево до Москвы.
      Наконец, в Генеральном штабе было получено сообщение местных органов НКВД об аварии самолета По-2, на борту которого находился генерал.
      Утром 14 октября из Москвы пришла санитарная машина с врачом, а во второй половине дня я уже лежал на операционном столе Центрального госпиталя, начальником которого был полковник Мандрыка. Операция была довольно мучительная: из ноги осколки удалось извлечь, но один довольно крупный осколок, засевший в грудной клетке, достать так и не удалось. После операции меня перевели в палату. Температура доходила до 39°; хотя сознание больше не оставляло меня, состояние было тяжелое, и я, грешным делом, думал, что не выживу.
      Ночью 15 октября госпиталь, где я лежал, посетил Верховный Главнокомандующий. Он расспросил меня о делах на фронте и обстоятельствах моего ранения и пожурил за то, что я не берег себя. Прощаясь со мной, он приказал начальнику госпиталя отправить меня на следующий день самолетом в Куйбышев.
      Мое пребывание в госпитале совпало с тяжелым положением в столице. 17 октября было решено отправить меня на самолете в Куйбышев, но администрация госпиталя уже 16-го эвакуировала всех больных. Ко мне дважды приходили с просьбой, чтобы я отправился 16-го поездом, говоря при этом: Зачем вам лететь на самолете? Мы вас лучше устроим поездом, дадим хорошее купе мягкого вагона. До Куйбышева двое суток езды поездом, а на самолете сейчас неудобно лететь. Я согласился ехать поездом. Однако сразу же, когда меня доставили в вагон, я почувствовал, что путешествие будет трудным. Мне предстояло ехать в поезде, составленном из приспособленных для этой цели маленьких дачных вагонов. Лежать я мог только на спине, и так как комплекцией природа меня, как говорится, не обидела, то разместить меня на вагонной койке не удалось, и меня положили прямо на пол в проходе вагона. К счастью, на вокзал приехал начальник тыла Красной Армии генерал-полковник А. В. Хрулев. По его указанию меня перенесли в вагон начальника эшелона и быстро отправили поезд.
      До Рязани, однако, мы двигались больше суток и застряли там на неопределенное время. Мое состояние не улучшилось, а, наоборот, стало ухудшаться. Тогда я решил остаться в Ряза ни. Я попросил к себе через коменданта станции секретаря областного комитета партии. Секретарем Рязанского обкома в то время был Тарасов, очень отзывчивый и внимательный человек. Он приехал на вокзал, и я уговорил его снять меня с поезда и оставить пока здесь, в Рязани. Начальник эшелона, большой чудак, взъерепенился и не хотел отдавать меня. Пришлось местным властям дать ему расписку. Меня сняли с поезда и привезли прямо в кабинет секретаря областного комитета, отсюда я позвонил в Москву командующему военно-воздушными силами и попросил, чтобы меня немедленно отвезли самолетом в Куйбышев. Хотелось скорее вернуться в строй. К утру самолет уже был в Рязани, и меня отправили в Куйбышев. Здесь я попал в эвакуированную из Москвы кремлевскую больницу. Лечил меня профессор Спасокукотский. Дело пошло хорошо, беспокоила, однако, рана в плече. Профессор опасался газовой гангрены, так как все еще держалась температура.
      На десятый день моего лечения, поздно ночью, произошел разговор по телефону с представителем Ставки. Я попросил вернуть меня в Москву, чтобы быть в курсе происходящих на фронте событий.
      В Москве меня положили в госпиталь, размещавшийся в Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева. Здесь, в московском госпитале, я простился навсегда с одним из лучших моих боевых друзей - начальником политуправления Западного фронта дивизионным комиссаром товарищем Д. А. Лестевым. В мою бытность командующим Западным фронтом он был членом Военного совета.
      16 ноября он навестил меня, мы долго беседовали с ним. На следующий день Лестев прислал мне записочку с офицером из штаба фронта, приехавшим по делам службы в Москву. Приведу ее текст, потому что это было, пожалуй, последнее, что он написал в своей жизни.
      Здравствуй, Андрей Иванович! Как здоровье? Желаю успеха. К тебе просьба пришли из своего неприкосновенного запаса папирос. Получилась с этим продуктом заминка. С приветом, от души желаю скорейшего выздоровления.
      Д. Лестев. 17.11.41.
      Я дал папирос офицеру и собирался уже вздремнуть, как вдруг в палату внесли на носилках человека, прикрытого белой простыней. На мой вопрос, кто это, мне сообщили, что это дивизионный комиссар Лестев.
      - Ранен? - спросил я.
      - Он уже умер, - ответил начальник госпиталя.
      В условиях войны это случай по существу вполне обычный.
      Тем не менее он потряс меня до глубины души. Вчера человек был полон сил, энергии, 20 минут назад я послал ему папирос, и вот Лестева нет в живых.
      Мне рассказали, что Лестев поехал в одну из армий Западного фронта. Командный пункт армии был, к сожалению, размещен крайне неудачно - в домиках вдоль Можайского шоссе. Авиация противника непрерывно бомбила колонны войск, идущие по шоссе. Одна из бомб разорвалась против домика, где у окна стоял Лестев. Осколок бомбы величиной не более сантиметра попал Лестеву в затылок.
      Я навсегда сохранил светлую память об этом прекрасном коммунисте и человеке, задушевном товарище, настоящем политработнике.
      * * *
      Вернемся, однако, к событиям на Брянском фронте.
      9 октября, как уже говорилось, неожиданно атаковав противника, ударные части 13-й армии заняли Негино. Противник бежал в панике, бросив большое количество автомашин и боевого имущества. Однако он беспрерывно подвергал наши части сильным ударам с воздуха. 10 и 11 октября войска 13-й армии, развивая контрудар в намеченном направлении, вели упорные бои на тракте Глухов - Севск. Противник с большими потерями был отброшен к Севску.
      12 - 13 октября части 13-й армии вели бои в районе Хомутовки. Здесь неприятель сконцентрировал крупные силы и атаковал части армии с севера и юга. В упорных боях армия потеряла часть тылов и артиллерии.
      14 - 16 октября, после того, как было преодолено сопротивление противника, армия с напряженными боями продолжала контрудар. Враг понес большие потери и отошел к Хомутовке. На правом фланге армии 6-я стрелковая дивизия 15 октября перерезала тракт Рыльск - Дмитровск-Орловский.
      Вот что об этом пишет член Военного совета 13-й армии генерал М. А. Козлов:
      Противник, разгадав направление нашего прорыва, организовал сильную оборону вдоль дороги Рыльск - Дмитриев. К этому времени непрерывный дождь с мокрым снегом сделал дорогу непроходимой. И тут, к несчастью, кончилось горючее. Положение стало очень тяжелым. По нашему запросу нам начали сбрасывать горючее на парашютах, но его было мало, - в условиях бездорожья оно быстро расходовалось. Почти весь автотранспорт, сосредоточенный в одном месте, стоял с пустыми баками. Противник, несомненно, это знал и, подтянув силы, начал наступать. На моих глазах наши спаренные пулеметные установки с машин открыли шквальный огонь по врагу, и он, оставив на поле боя убитых, отхлынул назад. Ну, а что же дальше? Ведь не было никакой возможности спасти автотранспорт. После всестороннего анализа сложившейся обстановки и тяжелых раздумий Военный совет 17 октября принял решение уничтожить автотранспорт и другое имущество, чтобы его не использовал враг. Моторы автомобилей простреливались бронебойными пулями, а сами машины пускали под откос в глубокий овраг. Артиллеристы гаубичного артполка, выпустив все снаряды по скоплению противника, последним выстрелом приводили орудия в негодность (в канал ствола сыпали песок). Все это делалось с болью в сердце. Утешало одно враг ничем уже не воспользуется. Кроме того, по акту были уничтожены возимые рации, документы и деньги финансового отдела армии.
      Артиллеристы, связисты, танкисты, шоферы, вооружившись винтовками, превратились в пехоту. В час ночи 17 октября наши части прорвали оборону немцев на дороге Рыльск - Дмитриев, а немецкий автотранспорт, который тоже стоял из-за бездорожья, был уничтожен{18}.
      17 - 18 октября армия вела ожесточенные бои на переправах через р. Свапа, в районе Нижне-Песочного. Успех форсирования обеспечил смелый удар 6-й стрелковой дивизии, бойцы которой бросились в штыковую атаку под ураганным огнем противника. К утру 18 октября главные силы армии, форсировав реку, вышли в район Нижне-Песочного.
      Чтобы облегчить положение 13-й армии, группе генерала Ермакова было приказано нанести контрудар силами 2-й и 121-й стрелковых дивизий в северном направлении на Беляево. Авиация фронта получила приказ непрерывно бомбить противника, препятствующего продвижению частей 13-й армии. В результате всех этих мероприятий части 13-й армии 18 октября с боями переправились у Нижне-Песочного и вышли в район Беляева.
      22 октября 13-я армия окончательно вышла из окружения, выполнила свою задачу и заняла рубеж Фатеж, Макаровка. Хотя армия и понесла большие потери, большинство дивизий насчитывало более 1500 - 2000 штыков.
      После неимоверно трудного марша в условиях холодной осени, промокшие, истощенные от недоедания, ведя бои днем и ночью, причем далеко не всегда ясно представляя, где находится противник - впереди, справа или слева, воины 13-й армии... вышли... из окружения в составе 10 тыс. человек, все с винтовками, при 32 станковых и 34 ручных пулеметах с 130 автоматами ППШ и 11 пушками. Все коммунисты имели при себе партийные билеты. Те, кто не смог выйти (раненые, больные), оставшись на юге брянских лесов, вскоре организовались в партизанские отряды..., - пишет М. А. Козлов{19}.
      В ходе контрудара 13-я армия нанесла гитлеровцам серьезный урон, уничтожив свыше 3 тыс. солдат и офицеров, 30 танков и бронемашин, 650 автомобилей, 11 самолетов, 70 орудий, 15 минометов, около 100 пулеметов и т. д. Таким образом, несмотря на сильнейшие удары противника по ее левому флангу и тылу, армия не только выдержала их, но и, ведя наступление с перевернутым фронтом, нанесла врагу ряд сильных ударов.
      Командующий 13-й армией А. М. Городнянский, член Военного совета М. А. Козлов, начальник штаба А. В. Петрушевский{20} умело руководили войсками. В этих боях отличились также и многие командиры, в том числе командир 132-й стрелковой дивизии генерал-майор С. С. Бирюзов (он был ранен в этих боях) и командир 307-й стрелковой дивизии полковник Г. С. Лазько{21}.
      О действиях 3-й армии до 13 октября говорилось довольно подробно. В эти дни в результате ряда смелых и решительных атак части 3-й армии смяли противника и вышли из лесов.
      15 октября разгорелись новые бои. Главный удар наносили 137-я и 269-я стрелковые дивизии и 42-я танковая бригада.
      С 17 по 20 октября 3-я армия вела бои в районе восточнее Брасова. Бои шли в исключительно тяжелых условиях болотистой местности. В ночь на 21 октября части армии прорвали фронт противника, наступая по сплошному болоту, и 23 октября пересекли занятое противником шоссе Фатеж - Кромы.
      Таким образом, и 3-я армия выполнила поставленную перед ней задачу, успешно завершила контрудар с перевернутым фронтом и вышла на указанный ей рубеж в районе ст. Поныри, организовав на нем оборону. На новый рубеж с боями вышли все части и соединения армии. Хотя дивизии и понесли огромные потери, некоторые из них все же насчитывали более 2 тыс. штыков.
      В результате контрудара 3-й армии противник потерял около 5500 тыс. солдат и офицеров убитыми, 100 пленными, около 250 автомашин, до 50 танков и много другого боевого имущества.
      3-я армия была самой малочисленной из армий фронта. Кроме того, она оказалась в наиболее тяжелых условиях боевой обстановки и вынуждена была произвести более сложную сравнительно с двумя другими армиями перегруппировку, чтобы осуществить наступление с перевернутым фронтом.
      Командование армии - командующий Я. Г. Крейзер, член Военного совета Ф. И. Шекланов, начальник штаба А. С. Жадов{22}, командующий артиллерией M. M. Барсуков{23} - сделало все возможное, чтобы вывести основные силы армии из окружения. Штаб армии, возглавляемый А. С. Жадовым, во многом помог мне в момент поворота войск фронта на 180°, большую роль в этом сыграла четко налаженная связь.
      50-я армия после занятия противником Людинова и Жиздры вынуждена была развернуть свой правый фланг и прикрыться с севера и северо-востока. К 7 октября армия занимала рубеж Ольшаница, Ивот, Дубровка и далее по рекам Десна и Судость Правый фланг армии был повернут на север, центр и левый фланг - на запад. В ночь на 8 октября части армии начали отход на новый рубеж.
      12 октября, достигнув района Хвастовичи, 50-я армия вступила в бой с сильной группировкой, которая преградила ей путь на восток и юго-восток. В результате боев к исходу 13 октября армия вышла на рубеж Подбужье, Карачев и сосредоточилась для переправы через р. Рессета.
      14 октября армия отбросила противника, преграждавшего ей путь, и форсировала реку под сильным артиллерийским и минометным огнем и бомбардировкой с воздуха. Части несли большие потери. Переправившиеся войска встретили сильное сопротивление превосходящих сил противника. Изменив направление действий, армия нанесла удар на северо-восток, прорвала сильные заслоны врага и двинулась в направлении на Белев.
      Разомкнув кольцо окружения и нанеся гитлеровцам большой урон, армия к 23 октября вышла на новые рубежи на р. Ока в районе Белева, севернее того района, который был ей намечен. Сюда вышли 217, 290, 279, 278, 258, 260 и 154-я стрелковые дивизии, танковая бригада, несколько отдельных стрелковых и артиллерийских полков и другие части, входившие в состав 50-й армии. Многие дивизии армии достигли новых рубежей, имея до 3 тыс. человек, артиллерийские батареи, батальоны связи, некоторые даже артиллерийские полки.
      50-я армия проявила исключительную маневренность. Командование армии командующий генерал-майор М. П. Петров, член Военного совета бригадный комиссар Н. А. Шляпин, начальник штаба армии полковник Л. А. Пэрн{24} - умело руководило войсками. Большая заслуга бойцов и командиров 50-й армии заключалась в том, что армия при наступлении с перевернутым фронтом нанесла врагу большой урон, вышла из окружения в наилучшем состоянии и заняла новые рубежи обороны. В этой операции смертью храбрых пали достойные сыны нашей Родины, славные военачальники - командующий армией и член Военного совета.
      Хотелось бы здесь подробнее рассказать о командарме 50-й М. П. Петрове, которого я лично знал еще в мирные годы.
      Генерал-майор Михаил Петрович Петров родился в 1898 г. недалеко от Петербурга в д. Залустюжье. Отец его работал печником в столице. Здесь учеником у отца, а затем слесарем на патронном заводе начал свою трудовую жизнь и Михаил Петрович. В дни революции он вступил добровольцем в Красную Гвардию.
      Вот что рассказывал о себе Михаил Петрович в статье Я - советский танкист.
      Моя последняя штатская профессия - шофер. До этого я, помогая отцу, пахал, косил. Земли было мало. Родила она скудно. Отец пошел в Питер на заработки. Он клал печи. Я мял глину и таскал кирпичи. Потом меня отдали учиться на слесаря. Исподволь я познакомился с двигателем внутреннего сгорания и научился водить автомобиль. Заправского шофера, правда, из меня не вышло, но, как вы увидите дальше, мои познания не пропали даром. Они даже помогли мне принять участие в исторических событиях.
      ...Февраль 1917 года. Взбудораженный Петроград. Солдаты восставшего Волынского полка на улицах разоружали офицеров. На Вознесенском проспекте группа солдат остановила автомобиль, в котором ехал тучный генерал. Солдаты потребовали сдать оружие. Тот разразился грубой бранью. Его выставили из машины, отобрали шашку, револьвер и повели в ревком.
      Шофер сбежал. Солдаты беспомощно суетились вокруг автомобиля. Я подошел к ним и спросил:
      - Товарищи, куда вам ехать?
      - А ты что, браток, смекаешь в этом деле? - обрадовались они.
      Я сел за руль. Солдаты разместились в машине, зажав винтовки между коленями.
      - Куда? - обратился я к ним.
      Они назвали адрес.
      Оказывается, предстояло арестовать царского министра внутренних дел Штюрмера.
      Штюрмера мы взяли на квартире. Министра двора Фредерикса и его жену - на вокзале: супруги собирались бежать от народного гнева за границу.
      С тех пор я круглые сутки не расставался с машиной. Отец мой был человек отсталый. Он не разбирался в происходящих событиях и ругательски ругал меня за то, что я связался с бунтовщиками. Он даже перестал пускать меня к себе. Целый день я разъезжал по поручению ревкома на машине, а ночью автомобиль служил мне спальней...
      16 апреля я вместе со всем революционным Петроградом пришел на Финляндский вокзал. Тысячи радостно возбужденных, взволнованных предстоящей встречей питерских рабочих нетерпеливо отсчитывали минуты.
      Ждали поезда из Финляндии.
      Поздно ночью показались огни паровоза. Подлинно, это был локомотив революции... Поезд подошел к перрону.
      Из вагона вышел Ленин.
      Никакими словами не передать того высокого волнения, которое пережил каждый участник незабываемой встречи вождя и народа.
      ...В ночь на 26 августа я ночевал у отца. Старик стал пускать меня домой после того, как я вернулся на завод. Завыли сирены, Тревога! Я вскочил...
      Генерал Корнилов стоял у ворот революционного Петрограда. Заводы вооружались. Всем рабочим раздавали оружие и патроны.
      В эту ночь и я взял в руки винтовку.
      С тех пор - уже 21 год - я не расстаюсь с ней.
      Торжественный юбилей Красной Армии является для меня двойным праздником. За эти двадцать лет я прошел путь от рядового бойца до комдива.
      Двадцать лет назад я еще не умел стрелять. Но каждый пролетарий в душе большевик. Каждый большевик - боец.
      ...Партия готовила вооруженное восстание. По-своему готовился к нему и я. Каждый день, уходя после работы с завода, я нагружал карманы патронами. К осени у меня скопился солидный запас: 5 тысяч винтовочных патронов и 3 тысячи патронов для нагана.
      Мои запасы скоро пригодились. В ночь на 7 ноября я вместе с рабочими, матросами и солдатами штурмовал Зимний дворец и юнкерское училище.
      На завод я больше не вернулся: через несколько дней отряды Красной Гвардии пошли бить генерала Краснова. Больше не было слесаря и шофера Петрова. Был красногвардеец Петров.
      Все мое образование ограничивалось тогда тремя классами сельской школы. И даже географию родины мне довелось изучать не за школьной партой, а в огне гражданской войны. В Луганске мы били Краснова, Савинкова - в Ярославле, под Симбирском - чехословаков, Колчака - под Белорецкой. Побывал я и в Средней Азии, где боролся с басмачами, и в Закавказье, которое мы очистили от меньшевистских банд. Партия послала меня в Тамбовскую школу комсостава. Оригинальная это была учеба. Шел 1920 год. В Тамбовской губернии бесчинствовали банды Антонова. Бывало так: два-три дня занимаемся, а две-три недели деремся с бандами.
      После гражданской войны Михаил Петрович упорно учился. В 1923-1925 гг. он курсант пехотной школы в Тамбове и Закавказской политической школы. В 1932 г. окончил Ленинградские бронетанковые курсы комсостава, а затем командовал учебным батальоном 1-й механизированной бригады. В 1936 - 1937 гг. Михаил Петрович в качестве добровольца плечом к плечу с трудящимися Испании вел борьбу против мятежников Франко и поддерживавших их немецких и итальянских фашистов. За проявленное мужество и самоотверженность М. П. Петрову присваивается звание Героя Советского Союза.
      О своей общественной деятельности в той же статье Михаил Петрович пишет так:
      Да не поставят мне в упрек, что я на личном примере хочу показать, как велика и неразрывна кровная связь Красной Армии и советского народа.
      ...Я удостоен высокой чести. Трудящиеся избрали меня, бойца, танкиста Красной Армии, депутатом Верховного Совета СССР. В меру своих сил и способностей я стараюсь оправдать доверие избирателей. Свято соблюдая клятву, которую каждый красноармеец дает в торжественный час присяги, я честно служу трудовому народу.
      Мои избиратели обращаются ко мне с разнообразнейшими требованиями Недавно граждане Можайска просили меня добиться увеличения числа коек в родильном доме... Колхозники пишут мне о том, как они готовятся к весеннему севу. В детстве я занимался сельским хозяйством и могу поговорить с колхозниками о производственных вопросах, которые их волнуют. Мне легко говорить на специальные темы и с моими избирателями-рабочими, а тем более с моими избирателями-бойцами.
      Очень часто мои избиратели просят меня рассказать им о гражданской войне. Слушают внимательно, взволнованно. И я думаю:
      - Да, наша армия непобедима, ибо за нашей армией стоит весь народ{25}
      С первых дней Великой Отечественной войны генерал-майор Петров в качестве командира механизированного корпуса, а затем командующего 50-й армией на фронте. Бесстрашием и волей к борьбе он заражал всех своих подчиненных.
      О последних днях отважного командарма я узнал из рассказа его сына инженер-майора А. М. Петрова. Александр Михайлович ездил в те места, где погиб его отец, и сумел собрать некоторые драгоценные подробности о последних днях его жизни.
      В боях на р. Рессета Михаил Петрович был тяжело ранен в верхнюю часть обеих ног. Он не только не мог двигаться, но от потери крови почти все время находился без сознания. Штабу армии предстоял длительный путь с боями. Транспортировка тяжелораненого в таких условиях была невозможна. Пришлось оставить генерала Петрова в одной из глухих деревень под надзором врача и медсестры. Полагали, что в последующем, если даже территория не будет в ближайшее время освобождена, Петров по выздоровлении с помощью партизан вернется на Большую землю. Группа красноармейцев во главе с врачом и медсестрой доставили раненого в небольшое лесное село Голынка (Карачевский район Брянской области). Гитлеровцы обошли это глухое селение стороной. Раненого поместили в доме колхозников Новокрещеновых. Красноармейцы после этого вернулись к своим, а врач и медсестра остались. У Петрова началась гангрена. Он приказал медицинской сестре уйти, видимо, для установления связи с партизанами, так как она была уроженкой этих мест. Примерно через неделю дней десять в Голынку нагрянули гитлеровцы-автоматчики. Врач скрылся в лесу. Раненого же перенести не успели, и он остался у Новокрещеновых. Фашисты пожаловали и в этот дом. Хозяйка укрыла генерала старым тулупом и на вопрос врагов ответила, что это лежит ее хворый мужик, ходивший в лес и подорвавшийся на мине. Никто в деревне не видал генерала, и гитлеровцы ушли, по своему обыкновению начисто ограбив крестьян.
      После этого случая врач вскоре привел группу пробиравшихся на восток красноармейцев. Они сделали удобные носилки из жердей и перенесли генерала на заброшенный лесопункт в 7 км от деревни. Здесь жил лесник и несколько человек, скрывавшихся советских людей. Гитлеровцы сюда еще не добрались. Здесь Петров был помещен в отдельной комнате, относительная безопасность позволила улучшить уход. Но гангрена усиливалась. Было решено отвезти его в Карачев, где среди врачей районной больницы были верные люди, с тем, чтобы сделать операцию. Начали подготовку к этой сложной перевозке. Сам Петров, однако, не одобрил этого решения. Состояние его резко ухудшалось Пробыв около 10 дней на лесопункте, Михаил Петрович скончался. Ночью он был похоронен. Это была середина ноября 1941 г.
      На похоронах присутствовало несколько десятков крестьян и рабочих из Карачева и соседних поселков. Врач в своей краткой речи на могиле сказал, что хороним Героя Советского Союза командующего Петрова (какими войсками командовал умерший, врач не сказал).
      В 1956 г. эту могилу показали сыну командарма. Останки Героя были перенесены в Брянск. Тысячи жителей района провожали гроб с прахом М. П. Петрова. Он похоронен сейчас в Брянске на городском кладбище. В дни годовщины освобождения города здесь проводятся митинги.
      Итак, все армии Брянского фронта, сохранив организованность, порядок и дисциплину, выполнили основную в создавшихся условиях задачу - вышли из оперативного окружения. Под сильным натиском противника с тыла войска фронта в упорных боях прорвали многочисленные вражеские оборонительные рубежи и сохранили достаточно сил для создания нового фронта обороны. Это было во многом обусловлено своевременностью поворота фронта и постановкой армиям соответствующих ясных и конкретных задач на уничтожение врага и выход из оперативного окружения. (С момента моего ранения руководство войсками фронта приняла на себя Ставка.)
      В результате сопротивления войск Брянского фронта, сковавших главные силы 2-й танковой и часть сил 2-й полевой армий противника, и упорных боев при выходе на новые рубежи было на 17 дней остановлено наступление вражеских войск на Тулу. Войска Брянского фронта потрепали большую часть сил ударных группировок немецко-фашистских войск, нацеленных на Москву в октябре и ноябре с юго-запада, через Брянск, Орел, Тулу.
      Характерно, что ведомство Геббельса широко рекламировало в то время свои измышления о разгроме войск Брянского фронта. В связи с этим Красная Звезда 13 ноября 1941 г. опубликовала статью генерал-майора Ермакова, отрывки из которой не лишне привести здесь.
      4 октября - через три дня после затеянного Гитлером нового наступления немецкое командование известило мир о том, что русские армии Брянского фронта окружены и полностью уничтожены. Неукротимые брехуны из германского генштаба убили в этом сообщении несколько десятков тысяч советских бойцов и командиров, еще большее количество взяли в плен, лишив наши армии множества танков, артиллерии, пулеметов и другого оружия. В добавление ко всему сообщалось, что в числе пленных и убитых имеются советские генералы - Ермаков, Крейзер и другие.
      Насколько все это сообщение соответствует действительности, видно хотя бы из того, что один из убитых или взятых в плен советских генералов пишет эту статью. Но не это является главным в лживой фашистской стряпне. Не об этом мне хочется сказать. Правды ради сообщу лишь, что Крейзер жив, здоров и продолжает драться с врагом.
      Правда, неблагоприятные условия - численное превосходство гитлеровцев в танках и авиации - сказались в значительной мере и на Брянском фронте и вынудили нас отступить. Фашистам удалось взять Орел и Брянск. Таким образом, мы потерпели неудачу. Но посмотрим, что хотел враг и чего он добился.
      К концу сентября фашистское командование сосредоточило на нашем направлении огромные силы - до 500 танков, до 800 самолетов, до 10 дивизий мотопехоты. Из оккупированных районов Франции, Норвегии, Дании, даже из Ливии доставлялись под Брянск танки и самолеты...