Повести и рассказы

      – Можно, – не поворачиваясь, подтвердил Свен.
      Зойка отправилась на кухню, размышляя по пути, почему ей в последнее время везет на Свенов. Другие за всю жизнь ни одного Свена не встретят, а она вон сразу двоих, если считать алкаша официанта. Тот, как мы помним, тоже шведом не был…
      Не пожадничала, разорилась, заварила «Липтон» из дареной английской жестянки. Подумала: жрать он, наверно, хочет. Слепила пару бутербродов с дефицитной салями, помыла единственный помидор – больше ничего в холодильнике не отыскалось. Да и откуда бы? Жизнь Зойки, повторим, текла в унылых берегах общепита, где особых деликатесов не водится. Водрузила приготовленное на поднос и понесла в комнату.
      Мужик Свен как лежал, так и лежал. То ли спал, то ли телепатировал полегоньку. Зойка встала у дивана этакой шоколадницей с картины Лиотара и послала Свену мощную телепатему: мол, просыпайся, просыпайтесь, мол, я расстаралась, мол, поесть тебе, вам принесла. Свен на посыл не отреагировал. Тогда Зойка поставила поднос на журнальный столик и внаглую потрясла Свена за плечо. Он, похоже, и впрямь спал, поскольку от тряски дернулся, резко сел и глупо спросил:
      – Что?
      На сей раз открыты были оба глаза, и смотрели они на Зойку довольно-таки испуганно. Зойка машинально – женщина! – отметила, что глаза у него по-шведски голубые. Может, врет, что не швед?..
      – Просыпайтесь, – повторила она вслух свою телепатему. – Я принесла чай и бутерброды.
      – Спасибо. – Свен опустил ноги на пол, уселся ровненько, руки на колени положил – ну прямо пионер – всем – детям – пример. – Я есть не буду.
      – Как так?
      – Мне не надо.
      – Это еще почему? – возмутилась Зойка. Возмутилась она тем, что труд ее бескорыстный пропадал даром. А вслух возмущение объяснила иначе: – Вы потеряли много сил, вам надо чуть-чуть подкрепиться. Надо.
      – Не надо. Мне нельзя. Только вода. Чай. – Все ровненько, без эмоций. Больной?..
      – Диета?
      – Что есть диета?
      Точно, больной.
      – Это когда нельзя есть то, что есть нельзя. Но очень хочется.
      – Мне не хочется. – Похоже, он получше себя чувствовал. Говорил вот отлично. – Не уговаривайте. Я все равно буду отказывать.
      И говорил-то безо всякого акцента, а предложения строил не очень по-русски. Может, тоже эстонец, мельком подумала Зойка, как тот Свен? Или литовец?.. И устыдилась: какая разница? Да хоть папуас. Другое дело, что какой-то он… какой?.. непонятный, вот какой, больной – не больной, псих – не псих, ест – не ест, жидкость ему подавай, что-то не то. А вдруг он шпион? Или круче: инопланетянин?..
      Что на уме – то на языке:
      – Свен, а вы не шпион? Или вы с летающей тарелки, инопланетянин, extra-terrestrial?
      Ну конечно же она не всерьез, конечно же она схохмила, little конечно же joke, sir, не более того – надо ж как-то расшевелить истукана, сидит сиднем, глазами ее сверлит-колет-буравит, страшно аж жуть. Пусть улыбнется, ведь умеет же он улыбаться. Наверно… А Свен не улыбнулся. Скорей испугался. Зойка уловила его испуг то ли пресловутым шестым, то ли сто шестым чувством и тоже испугалась, чего – сама не ведая.
      – Я ж пошутила, – на всякий случай объяснила она, отмазалась, есть такой милый термин.
      Но Свен на отмазку не клюнул, а вовсе даже ответил:
      – Вы угадали.
      – Что угадала? – Испуг легко пролетел, а его незаконное место тотчас заняла стерва злость: на Свена, идиотствующего почем зря, на себя – дуру бабу, приволокшую этого клоуна-соблазнителя в квартиру, на работу свою бешеную, заставляющую порядочную женщину черт-те когда поздно возвращаться домой. – Что, блин, угадала? Что шпион? Так это ж голому ежу ясно! – Опять Художественный театр попер, помноженный на упомянутую злость. – И не отпирайся! Я сейчас на Лубянку позвоню, за тобой приедут, колись с ходу. Запишут как явку с повинной, на суде учтут… – несла что ни попадя, сама себя накачивала по системе К. С. Станиславского, потому что решила: Свена этого мороженого надо гнать в три шеи, нет – в четыре, в десять шей, пока он не полез к ней с глупостями приставать или не слямзил из дому чего-нибудь высокоценного. Но выгнать так просто – этого Зойка не умела, поэтому и заводилась, как каратист перед схваткой – ууоохха! Или что-то вроде.
      Свен, несколько ошарашенный неожиданной атакой, на секунду выполз из своего коллапса и мирно, вполне по-русски, спросил:
      – Вы чего?
      – А ничего, блин! – разорялась Зойка, не покидая, однако, глубокого кресла, диванного родственника, куда забралась с ногами и откуда, в случае сексуальных посягательств, ногами же могла отбиться. – Я-то ничего, блин, а вот ты чего? Вот чего, швед, полежал, посидел, пора и честь знать. Вали отсюда по холодку. Мне завтра на службу к девяти…
      – Конечно-конечно, я уйду, спасибо, – быстро и безропотно сказал Свен, нашарил у дивана свои сандалики, встал. – Извините. Я понимаю. Я пошел. Да?
      – Всего вам доброго, – благовоспитанно попрощалась Зойка. – Не стоит благодарности…
      Злость канула так же скоро, как и набежала. Свена стало жаль, но менять решения на скаку – это, считала Зойка, ниже ее высокого женского достоинства. Да и к чему менять? Пусть себе идет. Завтра и вправду рано вставать…
      Свен пошел к выходу, шлепая и шмыгая незастегнутыми сандалиями, уже у двери обернулся, заявил:
      – Вы хороший человек, Зоя. Добрый. Зря вы себя другой придумываете это больно. А я не шпион, я не знаю такого слова. Я еще не все ваши слова знаю, но буду очень скоро знать все. Вы правы, я – инопланетянин. И прибыл к вам меньше часа назад по вашему времени.
      – Ага, – подтвердила Зойка, не покидая кресла по-прежнему: мало ли что… – Тарелка присела на Шереметьевской возле церкви Нечаянной Радости. И вся Нечаянная Радость – мне одной. Спасибочки…
      – Тарелка?.. Это как?.. Да, я помню… Unknown flying object. Так, кажется, в научной литературе?.. – Выходит, он не только русский «будет скоро знать», выходит, он и английский по научной литературе помаленьку прикидывает. – Нет, я прибыл иначе.
      – Нуль-транспортировка? Телепортация? – Зойка была фантастически подкована. В том смысле, что знала фантастику.
      – Как вы сказали?.. Нуль-транспортировка? Хороший термин. Да, похоже.
      И с этими прощальными словами он дверь открыл и вышел в никуда. Стихи.
      Самое время перевести дух и вспомнить хороший американский фильм про человека со звезды, про обаятельного стармена, внезапно материализовавшегося в доме молодой вдовы, материализовавшегося в родимом облике ее покойного супруга и, как водится, преследуемого гадами учеными, возжелавшими на нем, на воскресшем, значит, муже-пришельце, ставить свои преступные опыты, резать там, кислотами травить, под микроскоп совать, ничуть не думая о межзвездном гуманизме. Зойка сей фильм глядела, в свое время отнеслась к нему с теплом, и сейчас, естественно, вспомнила обаятельного актера, чем-то, кстати, похожего на шведа, хотя и с типично английской фамилией.
      Ситуация из фильма повторилась если не в деталях, то в сути. Правда, предстал он перед Зойкой в чужом обличье, а не под маской бывшего благоверного, слинявшего от нее три года назад с посторонней юницей. Но, в отличие от киновдовы, Зойка не прониклась бедой инопланетянина, не рванулась сломя голову помогать ему, а просто-напросто выставила за дверь: мол, разбирайся сам со своими проблемами, мол, рули в Академию наук, мол, советские ученые – самые гуманные в мире, они резать не станут, и микроскопов у них не хватает, так что помогут бескорыстно. Логично поступила Зойка. По-советски. Так будет с каждым, кто покусится. Ни пяди родной земли не отдадим инопланетным агрессорам. Так поступают пионеры… Да и в самом деле: какой, к чертям собачьим, пришелец? Это в конце двадцатого века, на исходе лета, посреди Марьиной рощи?.. Нечаянная радость… А в «Вечерней любимой газете Москве», между прочим, регулярно печатаются сводки уголовных происшествий, где легко проследить рост изнасилований и квартирных краж, совершенных как раз такими пришельцами.
      А что до кино – так это ж в кино!
      Зойка вылезла из спасительного кресла, пошла в прихожую, накинула на дверь очень стальную цепочку. Есть ей, как и Свену, не хотелось, но чай выпить стоило. Чай снимает последствия стрессов, а Зойка только что испытала сильный стресс, который сама на собственный зад словила. Пила буржуйский «Липтон» и анализировала ситуацию. Любила она поанализировать ситуацию, пия чай – особенно тогда, когда от анализа ни хрена не зависело. После драки – кулаками, вот. Во-первых, никакой он, конечно, не пришелец, хотя и ничего себе. И физиономия тоже интеллигентная. Правда, одет… А что одет? Может, на ихней планете ничего импортного приличного не достать, одно отечественное крепкое… Говорит странновато, факт, но – не жлоб. Да, еще: телепат. У кого из Зойкиных знакомых есть знакомый телепат? Ни у кого. Это все – плюсы. Их мало, но они приятны. Теперь – минусы.
      Весь его треп – дешевый провинциальный кадреж, рассчитанный на сопливых от восторга пэтэушниц. Поскольку Зойку за ее тридцатилетнюю жизнь клеили десятки, если не сотни, раз, то она назубок выучила многозвонкий, но все ж ограниченный набор приемов, приемчиков, приколов, отмычек и ключей для добровольно-насильственного вскрытия женских сердец. Почему-то мужики-кретины считают, что любую бабу надо брать как-нибудь похитрее, пооригинальнее, поскольку она-де, как сайра (рыба такая есть, кто забыл), на свет ловится, на загадочное. Да любой нормальнойбабе все эти загадки – до фени, если уж на что она и клюнет, так на естественность, на простоту. Именно естественности бабам в жизни не хватает, все кругом выпендриваются, выдрючиваются, чтоб не сказать круче, строят из себя принцев, пришельцев, суперменов – тоска! Господи, да подойди он к ней по-человечески, представься, скажи, что она ему нравится, что он хотел бы пригласить ее… куда?.. в Большой театр, в Третьяковскую галерею, в музей-усадьбу «Останкино», например!.. И что она? Увы, увы, послала бы его на три русские буквы. А почему? А потому что в мире всеобщего выпендрежа любая естественность тоже покажется выпендрежем. Только изощренным. Особо опасным…
      Парадокс? Никакой не парадокс. Дефицит простоты в человеческих отношениях рождает неверие в нее, незнание ее, даже боязнь. Это – как черная икра: сто лет ее не пробовал, а угостили на халяву – невкусной покажется. Потому что отвык. А привык к накрахмаленной колбасе, которая скверно прикидывается мясной. И знаешь, что мяса в ней – три процента, а хаваешь. А если ее еще и упакуют как-нибудь позаковыристей, обзовут «старорусской» там или «пикантной» – вовсе кайф… Но если Свен – та самая колбаса «пикантная», чего ж она его прогнала? Об икре размечталась?..
      Гастрономические ассоциации вызвали легкое чувство голода, не утоленное, оказывается, ресторанным калорийным ужином, и Зойка машинально и задумчиво съела бутерброды, приготовленные ею для Свена. Но сытый человек – добрый человек, это еще второй раз здесь поминаемый В. И. Даль сообщил в своем фолианте пословиц и поговорок, и сытая Зойка внезапно ощутила колкую жалость к выгнанному шведу – эстонцу – шпиону – инопланетянину. Ну захотел человек покадриться, ну не придумал ничего умней, чем прикинуться старменом, ну жить ему в Москве негде. В конце концов можно было позвонить заботливой Марии Ивановне и запихнуть Свена на тот же двенадцатый. Хоть на ночь…
      Зойка встала, отнесла поднос на кухню, вымыла чашки, поставила их в шкафчик – все механически, не думая о делаемом. Если сравнить ее со спортсменом, который собрался прыгать в высоту, то все это мытье посуды разбег. А потом будет прыжок. Зойка закрыла дверцу настенного шкафчика, повесила на крюк полотенце и решительно пошла грудью на планку. То есть к двери.
      Свен, как Зойка втайне и ожидала, сироткой сидел под тополем и, похоже, караулил свою тарелочку. Или канал для нуль-транспортировки. Зойкиному приходу внешне не удивился и не выказал ликования: и ранее, помним, сдержан был…
      – Ну и что будем делать? – туманно спросила Зойка, надеясь, что на сей раз не ей, вконец эмансипированной, придется брать на себя инициативу, а сам Свен предложит какой-нибудь приемлемый вариант дальнейшего общения. Например, попросит прощения за дурацкий розыгрыш, со слезой признается, что не пришелец, а командированный, и не с Тау Кита, а из Краснококшайска…
      – Не беспокойтесь, – кротко сказал кроткий пришелец Свен.
      – Ладно, – стремительно решила Зойка, опять стремительно сама все решила, – пошли обратно. Постелю вам на кухне, а завтра разберемся. Пристроим куда-нибудь…
      Если честно, все это она заранее заначила, еще когда грудью на планку шла, а сейчас выпалила, но зачем ломать имидж стремительно решающей женщины?..
      – Меня не надо куда-нибудь, – быстро возразил Свен.
      Заметим, что идея возвращения протеста у него не вызвала. И то понятно: он уже полежална диване, понял, что под тополем – хуже…
      – Где ж вы жить собираетесь? – поинтересовалась Зойка.
      – Нигде. Я здесь на сутки. И назад.
      – Куда?
      – Домой.
      – А дом далеко?
      Свен на миг задумался:
      – Приблизительно триста семнадцать парсеков в ваших единицах измерения.
      Он, умник, никак не мог дотумкать, что пора завязывать с детскими играми, хорошего понемножку, самый терпеливый партнер на стенку полезет от такого перебора. Зойка чувствовала себя в преддверии (или все-таки в подножии?..) стены, но помнила, помнила, помнила о своей милосердной миссии, взяла себя в руки – кто-то из двоих должен быть мудрее, этот кто-то не мог не быть женщиной! – и сказала:
      – Хорошо. Завтра, завтра – не сегодня! Пошли… – и порулила впереди, злорадно не сомневаясь, что умирающий Свен сам преотлично доберется до квартиры.
      А время между тем за полночь забежало.
      Зойка молча – это уже была ее игра! – постелила Свену в кухне на узком топчанчике, налила в поллитровую чашку остывший чай, поставила на стол. Возникла в комнате:
      – Я вам все приготовила.
      Свен послушно и тоже молча – никак понял, что все слова сейчас будут лишними, – последовал за Зойкой в кухню, а та его особо провожать не стала, бросила вслед:
      – Завтра в семь я вас, простите, разбужу.
      И ушла. И закрыла дверь к себе в комнату, и подперла ее тяжелым креслом – на всякий пожарный! – и влезла в холодную постель. И вырубилась из действительности, нуль-транспортировалась куда-то, где не было ни американских делегаций, ни плановых ремонтов, ни инопланетян под тополями, ничего не было гнусного, отравляющего нам бессонные будни.
      А проснулась от звона будильника: оказывается, не забыла вечером завести его. Что значит условный рефлекс, спасибо Павлову и его псам!
      Накинула халат, тяжко откатила кресло от двери, мимолетно усмехнувшись: ишь ты, как поставила, так и простояло, никто на ее честь не позарился пожалела о том? а что, может, и пожалела – и в кухню. Картинка была точно такой, что и накануне вечером: Свен сидел за столом и дул чай, как не ложился.
      – Доброе утро, – приветливо сказал он.
      – Доброе, – не столь приветливо констатировала Зойка. Глянула на топчан: подушка взбита пышечкой, плед расправлен, ее рука, ее, любимая… – Вы что, не спали?
      – Я мало сплю. В отличие от вас. Я плохо себя чувствовал. Вчера. Так всегда после перехода. Надо было лечь, сконцентрировать энергию. Это недолго. И еще посчитать.
      – Много насчитали? – Зойка варила кофе, пена старалась вылезти из джезвы, Зойка следила за ней, ловила момент, чтобы снять с конфорки, поэтому поначалу не вникла в ответ Свена.
      – Меньше, чем я надеялся, – вот что он ответил. – Сейчас – семь шестнадцать. По вашему счету. У меня осталось тринадцать часов сорок четыре минуты. Плюс – минут минута допуска.
      – Бывает, – равнодушно подтвердила Зойка. Ставила джезву на стол, ставила тарелки, ставила чашки, а еще хлеб достала, масло в масленке, салями распрекрасную – чем богаты… И вдруг ее как стукнуло: – До чего осталось?
      – До перехода. До этой… как вы назвали?.. Нуль-транспортировки.
      – О Господи! – только, значит, и сказала Зойка.
      Да уж, так уж, хватит уж. Позавтракают – и в стороны, чао, пришелец, мы от вас сильно утомились. Вечерний альтруизм по утрам превращается в свою противоположность.
      Давайте вернемся к триллеру «Человек со звезды». Пардон, конечно, за многословие, но пока эта повесть добредет до читателя, он, читатель, сей триллер забудет вовсе, поэтому автор нудно напоминает подробности сюжета. Там героиня с ходу поверила в то, что неожиданный ее гость инопланетянин. Это объяснимо. Во-первых, накануне его появления в доме героини по небу долго летала какая-то светящаяся хреновина, которая потом, если теперь уже автору память не изменяет, громко взорвалась. Во-вторых, превращение невесть чего или кого в копию покойного мужа героини происходило буквально на ее глазах: за считанные секунды существо прошло цепочку метаморфоз от слизистого младенца до взрослой голой особи. В-третьих, полиция почти сразу начала охоту за кем-то, кто причастен к полету и взрыву означенной хреновины. Все перечисленное в сумме должно было привести либо к сумасшествию героини, либо к вере в чудо. Героиня оказалась дамой с крепкой психикой, с ума не слезла, зато чудо приняла легко и с приязнью. И дальше, как писал некий классик, «все заверте…».
      Теперь о Зойке.
      Наши самые прогрессивные в мире ученые давно уверили советский народ, что наука о неопознанных летающих объектах – по-ихнему, по-буржуазному: уфология – и не наука вовсе, а нечто вредное, что отвлекает трудящихся Запада от каждодневной классовой борьбы. Впору применить к ней известный по другим наукам термин – продажная девка империализма. А посему советский народ твердо знает, что летающие тарелки – бред, милые игры рефракции, обыкновенный обман зрения. И художественные фильмы о них – даже с маркой «фантастика» – наши киношники не снимают: нет в СССР пришельцев, нет и не было, в отличие от шпионов, всегда толпами наводнявших наши города и веси.
      Далее. Помня о засилии шпионов, огромное большинство простых граждан никогда их живьем не видело, а посему, точно зная об их наличии, малость абстрактно себе их представляло. Все больше по карикатурам в «Крокодиле» или по фильмам – здесь наши киношники на высоте! – о работе доблестных контрразведчиков.
      Но вот сумасшедших-то у нас в державе – пруд пруди. Всяк, кто хоть чем-то отличается от среднестатистического уровня, – псих. Ату его! Вот почему Зойка ни на миг не поверила, что Свен – пришелец, не взбрело ей в голову, что он – шпион, а вот то, что она из жалости клюнула на явного психа – это у нее сомнений не вызвало. Причем советский человек, как правило, психов не боится, привык он к ним, притерся и, когда встречает, старается немедленно от них отделаться. Возвращаясь к определению среднестатистического уровня нормальности, автор смеет утверждать, что каждый нашчеловек неоднократно бывал в шкуре сумасшедшего то в ЖЭКе, то в магазине, то в исполкоме, то в милиции и тэ до и тэ пэ.
      Вот почему Зойка Свена не боялась, он лишь – как всяк сумасшедший надоел ей до зла горя, и она – как и всяк нормальный– спешила от него избавиться.
      – Тринадцать часов, говорите? – ласково размышляла она, моя посуду. Немного, немного… Но с другой стороны – тоже срок… А у вас в Москве дела?
      – Дела, – радостно отвечал сумасшедший, уловивший, что его судьбой заинтересовались, что ее вот-вот устроят.
      – В министерстве, в главке? Фонды, дефицит?..
      – Не понимаю. – В голосе Свена звенела явная боль: ну не ведал он таких богатых слов, не слыхивал в своем Краснококшайске. – Мне нужно большое скопление разныхлюдей.
      – И только-то? – Зойка повесила чашки на крючки и обернулась. – Идите в любой универмаг. В ГУМ, в ЦУМ, в «Детский мир». Скопление – больше нигде в мире.
      – Это магазины? – сообразил догадливый псих.
      – Точно. Я вас довезу, хотите? – Что не сделаешь ради любимой цели обрести покой.
      – Не надо. Магазины не подходят. Ограниченность целей, жесткая общность интересов, тревога, агрессивность, эмоциональный шумовой фон. Не получится… Нужно много людей, разных, и чтоб у каждого – свой вектор цели, дискретность шагов, вариативность методов.
      Понесло, подумала Зойка. Если сейчас он – уже псих, то раньше был еще каким-нибудь физиком-химиком-кибернетиком. На том крыша и поехала.
      – Придумаем, – ласково сказала она. – Попейте пока «Липтону», а я оденусь. И придумаем вместе… – Пошла в ванную комнату, вдруг оглянулась, засмеялась: – А вообще-то вам мой отель во как подойдет! Все есть: и векторы, и дискретность, и вариативность. А уж людей-то!..
      Ну кто ее за язык тянул? Кто вообще тянет нас за язык, когда общеизвестно: молчание – золото? Не потому ли и рупь у нас золотым запасом не обеспечен, что разменяли мы наше молчание на медные пятачки?
      Опять, опять нас понесло невесть в какие высоты…
      А Зойка и не поняла, чтосказала, заперлась в ванной, плескалась, потом физиономию раскрашивала, пела что-то из репертуара крутых ресторанных мальчиков, а когда явилась на свет Божий, то Свен уже стоял у дверей, весь из себя такой аккуратный, такой подтянутый, такой причесанный и – вот странность-то! – побритый. И сандалии застегнуты.
      – Я готов.
      Ну прямо юный пионер значит первый!
      – Куда?
      – В отель.
      – Как в отель? Зачем?
      – Вы же сказали. Я проанализировал. Мне подходит.
      Кто меня за язык тянул, запоздало подумала Зойка, с волчьей тоской подумала: как теперь от него избавиться?.. Убить? Трахнуть по голове чайником и – с концами? Кто его хватится, раз он с другой планеты?
      – Вам подходит, мне – нет. Вы что, думаете – я туда развлекаться иду? Я туда работать иду. И остальные там – работают, а не ля-ля разводят.
      – Постояльцы тоже? – скромно спросил Свен.
      Интересное кино: слово «фонды» ему, видите ли, неведомо, а позабытое «постояльцы» – нате вам…
      – Все, – подбила бабки Зойка, – дружба врозь. Переночевали, чайку похлебали – всего вам доброго. Пора и честь знать. Тринадцать часов – срок и верно небольшой, сами разберетесь, – открыла дверь, ручкой пополоскала. – Прошу вас, сэр.
      Сэр, конечно, вышел, но на площадке застрял, ждал, пока Зойка с замком возилась, топтался в своих сандаликах, кудахтал жалобно:
      – Как же так… я один не смогу… нет, я понимаю, я надоел… но срок, правда, мал… я должен успеть… это важно для Вселенной… и для Земли…
      Пой, ласточка, злорадно думала Зойка, сбегая по лестнице, выскакивая на вольный простор Девятого проезда, «здрасьте, здрасьте!» – теткам на лавочке, летящей походкой по асфальту – к Шереметьевской, к гнездовью таксомоторов, к свободе, к свету. И что с того, что Свен не отставал, что вякал про Вселенную, про сжатые сроки? У всех сжатые. У нее, что ли, растянутые? Сейчас директор про двенадцатый этаж узнает и в сжатые сроки вмажет ей по служебной минус полпремии за квартал.
      И тут Свен произнес довольно странную фразу, которую Зойка и не старалась, а услыхала:
      – А хотите, ваш директор сегодня не придет? Заболеет.
      Зойка даже остановилась на миг, хотя у продуктового маячил зеленый огонек, который в любую секунду мог погаснуть.
      – Что значит – заболеет?
      – Тиф. Или чума.
      – Нет, это слишком, – глупо, потому что всерьез отреагировала она на явно провокационную реплику.
      – Согласен. Слишком. Ваш вариант? Грипп?
      – Грипп – это ничего… – И спохватилась: ее же на раз покупают, а она, соответственно, на раз покупается. Рявкнула: – Кончайте нести чушь! – и пошустрила к огоньку.
      А Свен не отставал, понял, что зацепил-таки нужную струночку, и не отпускал ее, бренчал не переставая:
      – Честное слово. Вы приезжаете. У директора – сильный грипп. Температура – сорок и пять десятых по шкале Цельсия. И проблема двенадцатого этажа больше не стоит. Все в ваших прекрасных руках.
      Ишь как заговорил – «в прекрасных руках»! Телепат проклятый. Неужели он все слышит?.. Может, не думать? Нет, совсем не думать не выйдет… А если он и вправду инопланетянин?..
      – Я и впрямь инопланетянин, – точь-в-точь мысль повторил. Как доказательство оной.
      – Директор еще не все. – Зойка невольно включилась в игру, навязанную Свеном. – Есть еще зам.
      – И у зама грипп.
      – У двоих сразу? Подозрительно.
      – Кого подозревать? Бога? Природу? – смотри-ка, не без иронии спросил Свен, малость уже задыхаясь: скорости, предложенные земной женщиной, оказались высоковатыми для залетного пришельца. – Не хотите грипп – пусть у зама будет острое кишечное отравление. Грибов поел. Несвежих… – За ночь русский его язык стал совсем русским, осталась только склонность к рубленым фразам.
      – Какие грибы? Он, насколько я знаю, за грибами не ходит.
      – Ходит тайно. Ходит жена. Купил на рынке. Съел маринованные. Выбирайте…
      Тут они ненароком до такси и добежали, никто его не перехватил. Зойка открыла дверь.
      – Прощайте, Свен. Конечно, славно, если б все ваши инопланетные штучки сбылись временно, но…
      – Почему «но»? – Лицо у Свена было ну просто несчастным: еще чуть-чуть и расплачется. – Не «но», а правда. Зоя, хотите пари? Мы едем в отель. Вы узнаете, что у директора грипп. А у зама отравление. И на работу они в ближайшие… – тут он глянул на часы, на дешевенькие, «Ракета» называются, совсем даже не инопланетные, хотя, конечно, мимикрия, – тринадцать часов не придут. Если я соврал, то исчезну сразу. Навсегда.
      – А если не соврали?
      – Тогда вы проведете меня в отель. И не станете мешать.
      Фарцовщик он, что ли?..
      – Зоя. – Свен сузил глаза, и они ощутимо кольнули Зойку. Может, в сердце кольнули, а может, в печень. Где-то внутри. – Зоя, если я могу заставить людей заболеть, зачем мне быть фарцовщик? Пусть им будет другой Свен…
      – Фарцовщиком, – машинально поправила Зойка. Спохватилась: – А откуда вы… – И опять-таки спохватившись: расспрашивать сейчас – себе в убыток: – Договорились. Поехали. – И дверцей хлопнула.
      Все-таки слаба баба! Купили ее на недорогую, но сильно блестящую цацку – в переносном смысле, конечно. В каждой из наших милых и шибко передовых женщин живет Эллочка-людоедка, для кого волшебный блеск бендеровского ситечка порой куда дороже приземленного гласа разума.
      Но то, что Свен – телепат, сомнений нет!
      Еще в такси спросила:
      – Паспорт у вас есть?
      – Нет, – растерялся Свен.
      – А какой-нибудь документ? Удостоверение? Права? Пропуск на работу?
      – Ничего.
      – Как же вы в отель пройдете?
      – Я не вор.
      – Это на лице не написано. Для наших церберов каждый клиент – ворюга. Особенно если без документов. Ладно, что-нибудь придумаем.
      И придумали.
      Подъехали не к главному входу, а к заднему, где с ночи разгружались фургоны с продуктами для ресторана. Там торчал завпроизводством, принимал ко накладной помидоры, заметил Зойку, и не преминул поинтересоваться:
      – Что это вы с тыла, Зоя Александровна? Контрабанду тащите?
      – Ее, – лаконично, не вдаваясь в объяснения, отрезала Зойка. Но тоже не преминула подколоть вопрошающего: – А помидорки-то с гнильцой. Лев Наумович. Отравить гостей вздумали?
      – Где с гнильцой, где? – засуетился завпроизводством, но Зойка уже проскочила мимо грузовика, и Свен за ней мышью скользнул. Черной лестницей поднялись на второй этаж, по пустому в этот час коридору – к приемной шефа. Зойка на Свена кивнула:
      – Стоять здесь. Ждать.
      Он солдатом застыл у стены – в карауле за сильно запыленной с Нового года стенгазетой «За отличное обслуживание», а Зойка мощно ворвалась в приемную.
      – Говоров у себя?
      Секретарша Мария Демьяновна, крыса крашеная, дама приятная во всех отношениях, не терпящая Зойку за наглость и отсутствие мужа, вскинула на нее скорбные глаза:
      – Увы, нет, не спешите, Зоя, Сергей Степанович заболел.
      Постным тоном подчеркнула, что, не исключено, Зойка и виновата в хвори директора, довела начальника, стерва…
      – Тиф? Чума? – деловито осведомилась Зойка, внутренне замирая от предчувствия ожидаемогоответа.
      И тот не замедлил быть:
      – Не вижу повода для глупых шуток. У Сергея Степановича сильный грипп с высокой температурой.
      – Сорок и пять десятых?
      – Откуда вы знаете? – с подозрением, с ревностью.
      – Сердце подсказало, – как с ней, с мымрой, еще разговаривать? – А где Кочерженко?
      – Товарищ Кочерженко тоже захворал. У него отравление.
      – Говорила я ему: не ешьте грибов, беда будет. Не послушался… Как будем жить дальше, Мария Демьяновна? – последний вопрос из ряда риторических.
      Мария Демьяновна так его и расценила:
      – Вам решать. Вы у нас теперь за начальство. Временно…
      Столько яда в голосе, могла бы – ужалила. Но это кого другого, а не Зойку.
      – Тогда вы сидите на телефонах, отвечайте на звонки, а я пошла делом заниматься, – вроде бы намек на то, что сидение «на телефонах» – никакое не дело, а так, пустое колыхание воздуха.
      Мария Демьяновна хотела достойно отбрить наглую, но не успела: Зойка из приемной исчезла. Нуль-транспортировка. И возникла рядом со Свеном, который уже прочел передовую и штудировал статью о междуэтажном соцсоревновании. На стенгазете, кстати, пыли больше не имелось, исчезла, казенная гуашь сияла радугой. Свен поймал мимолетный взгляд Зойки, объяснил виновато:
      – Почитать хотелось, а сквозь пыль плохо видно. Ну что? Как здоровье начальников?
      – Здоровье – обвал, – невпопад, но торжественно сказала Зойка. Знаешь, Свен, я тебя боюсь.
      «Боюсь» прозвучало как «уважаю». Да и то верно: если женщина в интимной обстановке – под стенгазетой, например, – говорит, что боитсявас, и говорит сие нежно-высокопарно (такое сочетание вполне возможно), но при сем свой страх никак не проявляет, не бежит опрометью, не запирается в дамском туалете – значит, вы ее круто заинтересовали, чтоб не сказать больше. Что же до Зойки, то она и впрямь была восхищена прозорливостью Свена. Она уже легко забыла, что он – псих. Она помнила только – желала помнить! – что он телепат, а он теперь проявил и редчайшие качества прорицателя, предсказателя ближайшего будущего, этакий кассандризм. Зойка даже готова была молвить Свену нечто приятное, такое вот, например: