Повести и рассказы

      – Он тебе сам рассказывал?
      – Он умер задолго до моего рождения.
      – Откуда же ты всё знаешь?
      – Бабушка, отец… Они про деда многое знали. – Игорь старался отвечать не впрямую, уклончиво, переводил акцент; – Дед у меня – герой-удалец. В финскую воевал, Великую Отечественную до конца прошёл, полковником конец войны встретил. А потом демобилизовался, до смерти в газете работал.
      – Журналист? Тоже Бородин фамилия?
      – Нет, он не писал, не вспоминай. Он выпускающим работал, в типографии. А писать мечтал. Даже пробовал чего-то. Царапал в тетрадке пёрышком. И заметь, именно о гражданской войне, наверно, и меня заразил.
      – Ты же его не знал, не застал.
      – Он меня генетически заразил…
      Посмеялись. Настя попросила:
      – Ты бы мне рассказал обо всём этом подробно, а?
      – О чём именно?
      – О путешествии деда. Ты о нём подробно знаешь?
      Усмехнулся: куда уж подробнее…
      – Хорошо, будет время – расскажу.
      – Завтра? Идёт?..
      Ты этого хотел, Игорёк? Поведать Насте о хождении по времени, в подробностях поведать, ничего не упустить, не забыть. Ни старика Леднёва, ни Пеликана, ни Лиду, ни её тётку, ни даже босого мальчишку-вестника. Только не о себе придётся говорить. О деде. А какая разница: тоже мальчик из хорошей семьи, тоже Бородин, тоже семнадцатилетний. Пускай о деде. Лишь бы выговориться…

12

      Ясное дело, договорились завтра созвониться. Поутру, не откладывая в долгий ящик. На часах – десять тридцать пять. Двор тёмен и тих. Интересно: ждут ли его вежливые ребята?.. Интересно – не то слово. Шёл, не глядя по сторонам, еле-еле сдерживая желание побежать. Вон они, ящики…
      – Эй, Игорь, подойди сюда, дружок!
      Ждут!
      Ну уж чёрта с два он к ним подойдёт!.. Убыстрил шаги, почти побежал, молча, никак на окрик не реагируя.
      Стоп!
      – Ты куда это разбежался? Не слышал – зовут?
      Двое в куртках перед ним. И как назло – никого во дворе. Вымер он, что ли? Может, закричать?..
      – Давай-давай двигай. Мы два раза не повторяем.
      Эти куда грубее, чем их вожак. Вежливости не обучены. Взяли под локотки и повели к ящикам.
      – Руки прочь! – Красивая фраза, но глупая. Игорь дёрнулся, сбросил руки «конвоиров», но ведь пошёл к ящикам, сам пошёл, как… корова на убой.
      Придумал сравнение и про себя усмехнулся; пошляк ты, братец! Идёшь по морде получать, а всё же пыжишься, как бы «покрасивше» о себе выразиться…
      Двое отконвоировали, трое поджидают. Итого – пятеро. Знакомые все лица. Вот и вожачок их. Сидит на ящике, развалился, на другой ящик опёрся… Интересно, что они делают, когда из магазина пустую тару вывозят?
      – Что же ты, Игорь? Ай-яй-яй…
      Тон соболезнующий, того и гляди расплачется юноша, модный свитер слезами омочит.
      – А что я?
      – Я тебя предупреждал: забудь о Насте. Предупреждал или нет?
      – Ну, предупреждал.
      – А ты не послушался. Нехорошо…
      Издевается, сволочь, остроумие своё показывает.
      – Кому нехорошо?
      – Будет? Боюсь, что тебе.
      Странное ощущение: Игорь одновременно трусил и злился. Два малосовместимых чувства, ибо злость на противника должна рождать желание если не нападать, то уж защищать себя. Но ощущая эту злость, Игорь пытался хорохориться, страшась тем не менее нечаянным словом или действием перейти ту грань, за которой дипломатические переговоры окончатся. Страшился он её перейти и не понимал – не хотел понимать! – что ребята-дипломаты ведут переговоры, только следуя неписаному протоколу подобных встреч «на высоком уровне», а на самом деле ими всё давно решено…
      – Ты о себе лучше подумай.
      – Странно… – Вожак обернулся к приятелям, театрально требуя разделить с ним изумление. – Игорь, кажется, хамит…
      – Хамит, хамит, – немедленно подтвердил один из приятелей и засмеялся довольно.
      – Обидно, – сказал вожак, встал и, не замахиваясь, коротко ударил Игоря в солнечное сплетение.
      Игорь открыл рот, попытался вдохнуть, не смог и резко согнулся пополам, присел на корточки. Было страшно: воздух не попадал в лёгкие, останавливался где-то на полпути, и к боли в животе добавлялась кружащая голову пустота в груди.
      Вежливые ребята стояли над ним, молча смотрели, как он старается дышать, судорожно открывает и закрывает рот. Рыба.
      – Плохо Игорю, – сказал вожак.
      Возможно, он и раньше что-то говорил, но Игорь не слышал его. А сейчас услыхал, голос прорвался, как сквозь вату. И дышать стало легче.
      – Как бы хуже не было, – добавил кто-то из парней.
      – Сволочи! – Игорь почувствовал, что он вот-вот заплачет. Это было совсем уж стыдно.
      – Он опять хамит, – грустно произнёс вожак, глядя, как поднимается Игорь. – Он ничего не понял.
      Игорь понимал одно: сейчас вожак снова ударит, и надо бы ударить первым, пока тот не ждёт нападения, стоит, раскрывшись. Понимал и… ничего не мог с собой поделать.
      И вдруг – это уж попахивало мистикой! – раздался такой знакомый голос:
      – Ба-а! Какие люди!
      Пащенко! Он-то откуда?..
      Обернулся. Так и есть – Валерка. Улыбается во весь рот, будто невесть что развесёлое углядел. И рядом с ним – другой парень. Тот, напротив, довольно мрачно на всё посматривает.
      – Игорь, тебе не кажется, что ты заставляешь себя ждать? – Это опять Пащенко.
      Надо бы отвечать, но Игорь не знал что, не мог ничего выдавить. А Пащенко, оказывается, и не требовалось ответа. Он и вопрос задал риторический.
      Теперь он обращался к своему мрачному спутнику:
      – Они, Алик, явно чего-то не поделили. Ты не находишь?
      Алик тоже промолчал, предоставляя Валерке право вести спектакль в одиночку. А того хлебом не корми – дай поговорить.
      – Извините, парни, извините, но доделите в другой раз. Нам Игорь очень нужен, ему через полчаса из Организации Объединённых Наций звонить будут. Сам генеральный секретарь. Надо поспешать. Ещё раз извините.
      Он подхватил Игоря под руку и потащил прочь от ящиков. Алик пошёл сзади, поминутно оборачиваясь, прикрывая тылы.
      – Эй, длинный, ты бы не лез в наши дела! А то и тебе кое-что обломится… – неожиданно опомнился кто-то из компании.
      Не вожак – тот помалкивал.
      – Премного благодарен, – паясничал Пащенко, полуобернувшись, однако не притормаживая, целеустремлённо руля к воротам. – Всю жизнь мечтал. Обломите, что обещали, и передайте Насте. А уж она меня разыщет. Через Игоря. – И захохотал нарочито по-дурацки, взвизгивая и ухая.
      А когда отсмеялся, то в разговор вступил вожак. Он сказал негромко, но Игорь услышал:
      – Тебе сегодня повезло, Игорь. Но предупреждение остаётся в силе. Помни о нём.
      – Он помнит, – продолжал на прощание дурачиться Валерка. – У него память, как у молодого. Адье, ребятишки, ариведерчи Рома…
      Они вышли из подворотни на Кутузовский проспект, и Игорь опять, как и в прошлый раз, был ошарашен и светом, и шумом, и многолюдьем.
      – Ну ладно, мне пора. Чао! – Алик помахал рукой и пошёл по тротуару, легко обгоняя прохожих.
      – Ты извини, время не рассчитал, – сказал Пащенко. – Позвонил Насте, её мама доложила: мол, в десять будет. Ну, я и накинул полчаса на провожанье, вот чуть-чуть и опоздал к кульминации… Сильно тебе врезали?
      – Пустяки… – Игорю опять хотелось плакать. Ну что ты скажешь, прямо девица сентиментальная! – Спасибо тебе.
      – Сочтёмся славой.
      – Я не ожидал удара, а он в поддых…
      – Ладно-ладно. – Пащенко видел, что Игорь пытается оправдать себя, и не хотел терпеть унижений друга. – В суде объяснения писать будешь. А я тебе не Фемида с весами, у меня оба глаза вперёд смотрят. И как ты думаешь, что они видят?
      – Что? – Игорь не сдержался – улыбнулся.
      – Они видят замечательно пустое маршрутное такси, которое пулей домчит нас до площади имени Феликса Эдмундовича. Понеслись!
      И они понеслись.
      Потом, уже лёжа в постели, собирая – пользуясь цитатой из любимого Игорем Блока – «воспоминанья и дела» минувшего дня, Игорь думал: почему «вежливые ребята» испугались? Их же пятеро, а против них – только двое, ибо себя Игорь считать не имел права. Испугались двоих? Вряд ли. Хотели бы – отлупили бы и Валерку и Алика самым лучшим образом. А ведь отступили… Может, шума боялись? Пожалуй, так. Тихие интеллигентные мальчики, не хулиганят, маленьких не обижают, со старшими не задираются. И вдруг драка. Пятеро против двоих. Тут и искать виновных не надо: кого больше, те и виноваты. Могла получиться осечка: вышли бы они из отработанного образа на виду у сбежавшихся на шум жителей дома. А этого им, ох, как не хочется!..
      Тут телефон затрезвонил. Он у Игоря прямо на полу обретался, у кровати. Взял трубку. Настя.
      – Игорь, что случилось?
      – А что случилось?
      – Мне Наташка звонила.
      Трепло Валерка!
      – Ну и что она говорит?
      – Что тебе угрожали. Из-за меня. Даже ножом пугали. Так?
      – Ну так…
      – А ты не струсил? Валерка сказал, что он специально сегодня ко мне во двор приезжал, думал, драка будет, а ты прошёл сквозь них, как нож сквозь масло…
      «Нож сквозь масло» – это явно из Валеркиного репертуара. Как он Игоревы подвиги расписал, можно себе представить! Зря, выходит, Игорь на него сейчас клепал: друг – он во всём друг.
      – Какой там нож, какое масло… – Трудно было Игорю это произнести, но иначе не мог. – Струсил я, Настя, как последний первоклашка. И если б не Валерка, не знаю, что было бы.
      – Вот что. – Голос Насти стал деловым и строгим. – Теперь я тебя провожать буду. Каждый раз. Сначала ты меня – до подъезда, а потом я тебя – до троллейбуса.
      Что ж, это выход. При Насте, можно быть уверенным, к Игорю никто из тех парней не прицепится. Только воспользуется ли он им, этим выходом? Надо уж совсем себя не уважать…
      – Вздор, Настасья, ты что придумала?
      – А что? Я знаю этих парней. Подонки. Вадька там один, он в меня в прошлом году влюбился, проходу не давал, а я его отшила разок. Теперь он считает, что я никого не могу полюбить – не имею права.
      – А ты можешь? – с замиранием сердца, полушёпотом.
      И так же – полушёпотом – в ответ:
      – Могу.
      И повесила трубку. До завтра.

13

      В доме все ещё спали, когда Игорь на цыпочках прошёл к окну по крашеным молчаливым половицам и настежь распахнул его. Оно выходило на улицу, по-прежнему пустынную. Пахло сеном, прелой травой и ещё – отчётливо – гарью. Запах гари тянулся откуда-то издалека, будто напоминание о недавнем пожаре.
      Игорь тихонько открыл дверь, прошёл через пустую общую комнату, через прихожую, выбрался во двор. Восемь на часах, на хороших часах марки «Слава», которые Игорь прятал в кармане брюк, скрывал ото всех, – здесь, в прошлом. Можно себе представить изумление старика Леднёва, если бы он узрел эти супермодные «тикалки» с зеленоватым циферблатом под гранёным стеклом. Пока не узрел, Игорь был осторожен.
      На крыльцо вышла Софья Демидовна, увидела Игоря, сказала:
      – Буди своего спутника. Завтракать станем.
      Будить Леднёва – дело привычное. Каждое утро Игорь им занимался, навострился. И сегодня со стонами, с обидами и мелкими оскорблениями, но поднялся старик. Умываться не пожелал.
      – Мне от воды ещё больше спать хочется. Я и так чистый. Ты что, забыл: мы же третьего дня в бане мылись…
      Бог с ним, пусть не умывается! Но вот как его дома оставить, чтоб не увязался за Игорем? Проблема! Помнится, ещё вчера он выражал желание побродить по городу. Говорил:
      – Всё равно Пеликана ждать…
      И сказал это при хозяйке. Она, естественно, удивилась:
      – Кого ждать?
      – Григория Львовича, – ничтоже сумняшеся объяснил Леднёв.
      – Как-то вы его странно назвали…
      Пришлось Игорю вмешаться:
      – Был случай. Григорий Львович нам одну байку рассказывал, про пеликана. С тех пор мы его так иногда называем. В шутку. Он не обижается… – И безжалостно лягнул под столом ногу профессора.
      Тот покривился, но смолчал. Потом, когда одни остались, не преминул поинтересоваться:
      – Это что ж такого я сморозил?
      – Глупость, – объяснил Игорь. – Видите, Софья Демидовна удивилась. Значит, Пеликан не афиширует здесь своё прозвище.
      – Странно, – недоумевал Леднёв. – Здесь, с родными, не афиширует, а с нами, посторонними – пожалте бриться. Мы, божьей милостью, Пеликан Единственный…
      Игорю это тоже казалось странным. Приученный всему искать пусть собственное, но объяснение, он и тут нашёлся: в доме у Софьи Пеликан человек респектабельный, куда как лояльный. Вон вчера из контрразведки приходили. Скажи им Софья, простая душа, про птичье прозвище – чего бы они не заподозрили только! А так – Григорий Львович, солидный мужчина, отсутствует за неимением в наличии. А то, что им, посторонним, Пеликаном назвался, так на то они и посторонние: сегодня есть, завтра ищи-свищи! Им как раз подлинную фамилию знать не следует.
      Всё это могло соответствовать истине при одном условии: Пеликан или бывший, или настоящий нелегал. А в том Игорь уже и не сомневался.
      Завтракали вчетвером. Лида сидела напротив Игоря и смотрела на него если и не влюблённо, то с восторгом. Игорю было неудобно. Он на Лиду не глядел, уставился в тарелку с овсяной – нелюбимой! – кашей, скрёб её ложкой. Восторг инфантильной гимназистки он относил за счёт прочитанных вчера стихов. И не столько Блока, сколько тех, что она за Игоревы приняла… Как же: знакомство с пиитом! Такой факт юной барышне-эмансипе легко голову кружит.
      Поели. Игорь хозяйку поблагодарил, попросил разрешения покинуть стол.
      – Мне в город надо.
      – Я с тобой, – сказал старик Леднёв. Как Игорь и ожидал! Но это было бы полбеды. А тут и Лида свою лепту внесла:
      – Можно, я тоже?
      Хорошо, на профессора Игорь согласен, но Лида – это уж слишком. Надо было отбояриваться.
      – Что вы, что вы! – деланно ужаснулся он. – Чувствуете, запах какой? Говорят, пожары в городе…
      Старик Леднёв немедленно вопросил:
      – Кто говорит?
      – Там… – туманно объяснил Игорь. И старик Леднёв его прекрасно понял, хмыкнул и ручки потёр.
      – Ну, раз там… А мы пожаров не боимся, правда, Лидочка? Мы пойдём и посмотрим… И вообще, в юности я служил в пожарной команде, я всё знаю. – Тут он на спинку стула откинулся, глаза блаженно прикрыл. – Какие першероны, серые в яблоках! А каски, каски, начищены, как зеркала… И брандмайор впереди… – Сладко ему было вспоминать то, чего, на взгляд Игоря, никогда в его жизни не существовало.
      Софья Демидовна робко вставила:
      – Может, и вправду опасно, а, Лида?
      Старик Леднёв очнулся от сладких воспоминаний и яростно воспротивился:
      – Абсолютно не страшно, любезная Софья Демидовна. Я Лидочку ни на шаг от себя не отпущу, следить стану паче цербера. На меня, драгоценная Софья Демидовна, можно положиться безо всякой опаски.
      – Да-а? – с сомнением протянула хозяйка, но спорить не стала.
      А старик Леднёв, довольный победой, так славно и просто одержанной, рвался в бой.
      – Если идти, господа, то немедля. В путь, в путь, трубы зовут.
      В городе было неспокойно. По дороге выяснили, что ночью какие-то злоумышленники взорвали казармы, расположенные на другом конце города, в районе Святой слободы. Пожарных частей не осталось, серых в яблоках першеронов – или на ком они тут ездили? – давным-давно мобилизовали не то белые, не то красные, как, впрочем, и топорников. Брандмайоры сами воевать тронулись – за единую и неделимую, а также святую Русь, опоганенную теми красными, к кому ихние, брандмайоровские, топорники подались. Стало быть, топорниками и опоганенную. Кому уж в таких сложных условиях пожары тушить? Некому. Вот казармы и погорели. Не вчистую, но сильно.
      Старик Леднёв разговорился с толстой, мордастой, краснощёкой тёткой, по виду торговкой, но с пустой корзиной. Распродала, что ли, всё? Нашла время для торговли… Леднёв вцепился в неё, как клещ, стал выяснять подробности городской жизни, торговли и наличия товаров на базаре, а Игорь решил: была не была! Потянул Лиду за рукав.
      – Есть дело. Но – секрет!
      Лида мгновенно расцвела, в буквальном смысле слова – щёки покраснели, глазки загорелись.
      – Какой секрет, Игорь?
      – Хранить умеете?
      Она мелко и быстро перекрестилась.
      – Христом богом клянусь.
      Игорь посмотрел по сторонам – не слушает ли кто? – но сделал это больше для Лиды, чем для себя.
      – Вы знаете, где Кадашевская улица? – шёпотом спросил он.
      – Знаю, – тоже шёпотом ответила Лида. – Вон та Свитская, а там направо – Кадашевская. А зачем вам?
      – Надо. Идём.
      – А Павел Николаевич?
      – Ему ни слова.
      Лиде это не понравилось. Секрет секретом, но она же воспитана в уважении к старшим! Другое дело, что она не знала, как старшие иногда могут мешать…
      – Может, мы его всё-таки предупредим?
      – Тогда он увяжется за нами, а там опасно.
      Это сразило Лиду, и, уже не противясь, она пошла за Игорем, поминутно, впрочем, оглядываясь. Вопреки опасениям, никто на них не обращал внимания – ни раньше, когда они втроём шли, ни теперь, когда отделились от профессора. Игорь с Лидой на вид – юные влюблённые, местные Ромео и Джульетта, дети приличных родителей. А Леднёв… Пащенко таких называл коротко: «чайники». Кто, скажите, заподозрит в «чайнике» поджигателя и бомбиста? Только параноик, страдающий манией преследования. Чайник – сосуд привычный и безопасный…
      Без приключений дошли до Кадашевской. Там пришлось спросить, где дом Игнатьева. Им объяснили. Дом оказался солидным по размерам; трёхэтажный, каменный, с двумя подъездами. Типичный доходный дом. Игорь сказал:
      – Стойте здесь и смотрите в оба.
      – На что смотреть, Игорь? – Уже задавая вопрос, Лида смотрела в оба именно на Игоря. Она опять была влюблена в него, ибо поэт, да ещё и окружённый ореолом тайны, весь погрязший в правилах конспирации, – это особый человек. Не любить его невозможно.
      В данный момент Лидина влюблённость играла Игорю на руку.
      – Если заметите кого-нибудь подозрительного, делайте вид, что просто гуляете. Или ждёте подругу.
      – А как я узнаю, что это подозрительный?
      – Узнаете. Подозрительного сразу видно. – Игорь не стал вдаваться в объяснения, да и что он мог объяснить? Ровным счётом ничего! Он сам не ведал, как узнать подозрительного…
      – А вы? – Лида не отставала.
      – Я – в дом. Ждите.
      – Берегите себя!
      Последняя фраза – из какого-то романа. Возможно, её произносила некая прекрасная дама своему возлюбленному, который отправлялся в очередной крестовый поход. Или ещё куда-нибудь, где уж-жасно опасно.
      – Поберегу, – пообещал Игорь и вошёл в подъезд.
      Здесь было тихо и прохладно, даже холодно, как и в любом подъезде-колодце в старых московских, ещё дореволюционной постройки домах. Игорь, случалось, бывал в них: там жили и его знакомые и знакомые его родителей. В любую жару такие подъезды, как термосы, хранили каменную прохладу. Неширокая, но внушительная лестница – похоже, из мрамора – поднималась вверх, ограниченная слева стеной с облупленной штукатуркой, но без привычных Игорю надписей цветными мелками, а справа – чугунными решётчатыми перилами. Вниз, в подвал или в полуподвал, тоже вела лестница, но куда поуже и попроще. В таком доме, если сравнить его с соседними на улице, квартиры вряд ли дёшевы. Вон лестница какова… Да за неё одну хозяин, небось, лишний рубль к квартплате накидывал! Столяр дядя Матвей не мог жить в дорогой квартире – не по карману. А между тем он живёт именно здесь. Где конкретно? Ответ ясен: в подвале. Или в полуподвале, где квартиры наверняка много хуже и дешевле. Гениальный ход мыслей, что там Шерлок Холмс!..
      И тут, как в добротном детективе, сзади раздался голос:
      – Чего встал? Вниз иди…
      Игорь обернулся не без ужаса. На него смотрел давешний малец, стоял у входной двери, придерживал руками штаны – скорее по привычке, чем по необходимости: держались они на лямке – и улыбался. Переднего зуба у мальца не имелось. Судя по возрасту, молочные у него выпали давно, а коренного, видимо, он лишился в драке. Бывает…
      – Иди-иди, не боись, – молвил малюточка басом, шмыгнул, как и вчера, носом, повернулся, не прощаясь, и выскочил на улицу. Счёл свою миссию оконченной.
      Выходит, за Игорем следили. Точнее, не за Игорем, конечно, – подумаешь, персона грата! – а за домом, И заочно уважая дядю Матвея, а тем более Пеликана, можно было утверждать, что не один малец фланировал вокруг дома, кто-нибудь ещё тем же занимался. И постарше, посолидней и посерьёзней.
      Да, интересно, как Лида на мальца отреагировала? Сочла подозрительным или нет?..
      Игорь осторожно спустился по лестнице – двенадцать ступеней вниз, сосчитал, – и упёрся в низкую, обитую железом дверь. Нечего на ней не написано, никаких табличек не висит. Постучал, Сначала тихонько, а потом и посильней. Из-за двери раздался приглушённый голос:
      – Кого надо?
      – Мне дядю Матвея, – сказал Игорь.
      – А от кого будете?
      – Мне вчера сказали, чтоб я пришёл…
      – Погоди…
      Чем-то загремели, что-то с лязганьем грохнулось. Дверь приоткрылась, и в щель Игорь увидел глаз. Глаз помигал, кто-то кашлянул, и дверь, наконец, распахнулась. На пороге стоял высокий сутулый старик с великолепными – под стать Будённому! – пшеничными усами.
      – Игорь, что ли? – спросил старик.
      – Ну, я…
      – Заходи, ждут.
      Игорь вошёл в крохотную прихожую, вернее, в пространство, отделённое от всего остального плотной занавеской. Старик сзади лязгал замком. Игорь отодвинул занавеску, увидел маленькую комнатку с низким потолком, стол посередине, керосиновую лампу на его голых досках. И за столом, выложив на него огромные лапищи, улыбаясь в сто зубов, сидел Пеликан.

14

      – Здорово, Игоряха, – сказал Пеликан. – Не ожидал?
      – Обижаешь, Пеликан, – улыбнулся Игорь. Он рад был его видеть и не собирался это скрывать. – Не только ожидал, уверен был, что ты где-то здесь обретаешься.
      – Ишь ты! – удивился Пеликан. – Какой проницательный, ехали бояре… С чего бы так?
      – А с того, что если я кому-то и нужен, так тебе, а не мифическому дяде Матвею.
      – Логично… А почему мифическому? Вот он, во плоти. Знакомься.
      Усатый старик поставил хлипкий венский стульчик рядом с Пеликаном, сел и подкрутил усы. Жест был книжный, описанный всеми, кому не лень, но тем не менее…
      – Здрасьте, – поклонился Игорь, а дядя Матвей ему на свободный стул указал:
      – Садись. В ногах правды нет.
      Честно говоря, дядя Матвей напоминал этакого традиционного революционера-подпольщика. Тут тебе и усы, и хриплый голос, и руки, как положено, жилистые, корявые, рабочие руки. Но он и не мог быть иным, потому что своя память, перемешанная с чужой, подарила Игорю именно то прошлое, какое он ждал, какое хотел видеть.
      – Как профессор? – спросил Пеликан.
      – Нормально. Гуляет по площади у фонтана.
      – Он знает, куда ты пошёл?
      – Не-а, мы от него сбежали.
      – Мы?
      Надо было признаваться.
      – Там, у подъезда, Лида…
      – Что-о?..
      – Так получилось, – зачастил Игорь. – Я не смог смотаться из дому, сначала Леднёв увязался, город ему, видите ли, посмотреть захотелось, а потом и Лида, я же не сказал им, что иду к тебе…
      – Погоди, – остановил Пеликан Игореву пулемётную очередь. – Где она?
      – Лида? Гуляет возле дома.
      Пеликан посмотрел на дядю Матвея.
      – Там же Сом и Колька?..
      Дядя Матвей смущённо кашлянул в кулак – это тоже у него вышло традиционно, по-книжному.
      – Девка ведь… Чего за ней смотреть…
      – Какая разница, – жёстко сказал Пеликан, – Ладно – Колька, но Сом-то, Сом…
      – Я скажу им…
      Игорь слушал этот малопонятный разговор и делал свои выводы. Дом под наблюдением неизвестного человека по фамилии или по кличке Сом. Ему в помощь придан некто Колька, – видимо, тот самый малец. Пеликан недоволен, что они никак не отреагировали на фланирующую у подъезда Лиду. Прав Пеликан, девка тоже может в охранке служить. Или не в охранке, охранка при царе была – в контрразведке…
      – Ты говорил ей, куда идёшь? – Пеликан явно нервничал.
      – Что я, псих? – обиделся Игорь. – Не из детского сада.
      Сказанул и осёкся: какой тут, к дьяволу, детский сад? О них пока не слыхивали в России…
      Но Пеликан на промашку внимания не обратил, а может, воспринял словосочетание буквально: сад, где гуляют дети. С боннами. Городской парк, к примеру…
      Пеликан встал и заходил по комнате. Она была ему тесна, как тюремная камера: три шага в одну сторону, три в другую. Дядя Матвей по-прежнему сидел молча и, не отрываясь, смотрел на Игоря.
      Игорь терпеливо ждал, пока Пеликан отмерит задуманное количество шагов и что-нибудь скажет. Наконец Пеликан остановился, взялся ручищами за гнутую спинку стула, Игорь даже испугался: не сломал бы…
      – Вот что, парень. Я чего опасаюсь? Можно ли тебе доверять?
      Другой бы стал убеждать Пеликана в своей верности, клялся бы и божился, а Игорь лишь плечами пожал.
      – Твоё дело. Я тебя понимаю: чужая душа – потёмки.
      – Не в том суть, – покривился Пеликан. – При чём здесь душа. Парень ты надёжный, да больно дорога далека…
      – Куда дорога?
      Дядя Матвей разлепил губы – а Игорь думал, что они у него навеки склеились, – и вставил своё:
      – Не путай малого, Гриня, дуй по порядку…
      А Пеликан словно и ждал этих слов. Сразу успокоился, опять умостился на стуле и начал «дуть по порядку».
      – Про взрыв и пожар в казармах слыхал?
      – Весь город взбудоражен…
      – Какие-то умные люди постарались. – Пеликан подмигнул Игорю, полагая: тот поймёт, что к чему, кого он в виду имеет. Может, просто так подмигнул, от хорошего настроения, а Игорь напридумал себе невесть чего. – Так из-за этих громких дел, – продолжал Пеликан, – мне из города трудненько будет выбраться…
      Игорь усмехнулся. Он знал то, что не было известно Пеликану.
      – К Софье Демидовне из контрразведки приходили, про тебя спрашивали…
      Дядя Матвей быстро глянул на Пеликана.
      – Я упреждал, не ходи сюда…
      – А не пришёл бы – ни хрена б не было! – рявкнул Пеликан.
      Но дядя Матвей на рявканье внимания не обратил, сказал спокойно:
      – Зря гоношишься. И без тебя справились бы…
      И опять Игорь почувствовал, что он здесь лишний, что разговор идёт о чём-то своём, тайном, может быть, даже о взрыве в казармах. И посвящать Игоря в суть этого разговора никто не собирается.
      – Не ходил бы, сам пошёл бы… – непонятно сказал дядя Матвей. А Пеликан немедленно отпарировал:
      – Другой сходит, ехали бояре. Вон он… – И на Игоря кивнул.
      – Идти далёко, – кротко заметил дядя Матвей. – А тебе сидеть и сидеть…
      Игорь наконец не выдержал полного неведения – слушал дурак дураком, ушами хлопал, – взмолился:
      – Может, объясните, о чём речь?
      – Объясни человеку, Гриня, – строго сказал дядя Матвей. – Он мне нравится. Серьёзный.
      Вот и дождались! Игорь усмехнулся про себя, Большое дело: нас серьёзными назвали…
      – Плохих не держим, – заносчиво подтвердил Пеликан и бухнул, не раздумывая, без подготовки: – Понесёшь кое-куда один пакетик. Ба-альшой ценности вещь!
      Странное дело: Игорь совсем не думал сейчас об опасности. Более того, ни разу не вспомнил ни о тёмном дворе на Кутузовском проспекте, ни о вежливых мальчиках, ни об их угрозах, ни о своих – неподдельных! – страхах. Чужая память делала его смелым и решительным, а своя ни о чём неприятном не напоминала. Услужливой была.
      – Хорошо, – сказал он. – Куда идти?
      Пеликан перегнулся через стол, почти лёг на него. Зашептал. Правда, шёпот у него – в соседней комнате слышно.
      – В сотне километров на северо-запад – по вашей с профессором дороге, крюка давать не придётся-должна стоять сейчас двадцать вторая кавдивизия. Командиром у них Иван Фёдорович Сокол, человек геройский. А начразведки – Семён Дворников. Запомни их фамилии. Придёшь к Семёну, доложишь обо мне так: сидит Пеликан в подполе, пряники жуёт. И передашь пакет.
      – А поверят?
      – Поверят. Только так и скажи, слово в слово: сидит Пеликан в подполе, пряники жуёт. Запомнил?
      – Запомнил. Дело нехитрое.
      – Запомнить – тут и впрямь хитрость не нужна. А вот дойти…
      – А что дойти? Шли до сих пор…
      – То до сих пор.
      – Или изменилось что?
      – Может, и изменилось.
      И тут молчаливый дядя Матвей выговорил не без суровости:
      – Серьёзное дело тебе поручаем, парень. Сам видишь, каково в городе. Пеликана ищут. Моя рожа примелькалась, не сегодня-завтра сцапают. Половина наших по дворам ховается, носа не высовывает. Люто у нас, ох, люто! Дойди, парень, туда, дойди, очень надо.
      Игорь встал.
      – Давайте пакет.
      Дядя Матвей вышел в другую комнату и через минуту принёс небольшой, чуть крупнее современного почтового конверта, пакет, крестом перевязанный суровой ниткой, запечатанный сургучной печатью.
      – Ежели что – съешь! – грозно сказал Пеликан, и непонятно было: то ли он всерьёз, то ли шутит. Во всяком случае, Игорь тут же вспомнил виденный по телевизору фильм, где герой ел пакет с сургучной печатью, а потом долго мучился коликами в желудке. Весело! Однако ничего не попишешь, придётся есть, коли что случится…
      Игорь взял пакет, на котором ничего не было написано, – просто чистая обёрточная бумага да коричневая клякса сургуча – и сунул его за пазуху.
      – Дойду.
      И в это время за окном раздался пронзительный свист. Пеликан замер, повернув голову к окну. А дядя Матвей спокойно, даже, показалось, лениво произнёс:
      – Тикаем. За мной, хлопцы.

15

      Из соседней комнаты низкая, в половину человеческого роста, дверь вела на чёрную лестницу. Дядя Матвей чуть задержался, пропуская Пеликана и Игоря, и уже было слышно, как кто-то ломился в парадную дверь, грохотал железом по железу.