Повести и рассказы

      Тот взглянул на обложку. Выцветшее золото букв сообщало: «Инструкция для старшего персонала блоков СВК». И чуть ниже, помельче: «Секретные материалы». Ли почти с благоговением открыл ее, медленно перелистывая страницы.
      – Зачем листаешь? — нетерпеливо остановил его Бигль. — Я же сказал: смотри на «С».
      Ли открыл страницу на указанной букве: саванна, селектор… Ага, вот и «сомнифер». Он вопросительно взглянул на инспектора.
      – Читай, читай, — кивнул тот.
      – «Сомнифер, — прочел Ли, — прибор — транслятор снов. На входы прибора поступает программа, откорректированная по Всеобщему Каталогу снов (см.). Сомнифер дает направленное излучение, действующее на кору головного мозга. Рассчитан на непрерывное восьмичасовое действие. Изобретен в конце прошлого века Джакомо Секки, впоследствии основавшим и возглавившим фирму „Сны на заказ“. В политической борьбе сомниферизация стала программным лозунгом победившей и находящейся ныне у власти партии. Платформа парламентской оппозиции „сонников“, возражавших против сомнифериэации, была объявлена антигосударственной. Фирма Секки со всеми ее гипностанциями переходит в собственность государства, превращаясь в один из важнейших рычагов Системы Всеобщего Контроля. В коммунистическом секторе запрещена».
      Ли молча дочитал до конца. Почему он не знал об этом? Почему даже этот чисто информационный параграф инструкции относится к секретным материалам? Почему так тщательно скрывается, что мир не так еще давно прекрасно обходился без сомниферов, а в коммунистическом секторе планеты они вообще запрещены? В какой это политической борьбе победила находящаяся ныне у власти партия? О каком парламенте идет речь, когда в стране уже давно нет никакого парламента и подобные ему демократические институты даже не упоминаются в школьных учебниках. Обо всем этом Ли хотелось спросить у Бигля, но он подумал и, возвращая инспектору книжку, задал только один несущественный и, как ему казалось, невинный вопрос:
      – А кого, собственно, мы называем «сонниками»? И почему их так называют?
      Бигль поморщился, вызывая в памяти когда-то слышанные им комментарии к инструкции, и неохотно пояснил:
      – В древности хаос был. Каждый видел во сне то, что виделось. Всякую всячину. А сонники — как бы это тебе объяснить? — толковали ее по-своему. По косточкам разбирали. А косточки разные бывают. Иную проглотишь — подавишься. — Бигль по выражению лица своего подчиненного понял, что запутался, и сердито оборвал: — Вот мы и называем сонником всякого, кто свои сны смотрит не по каталогу.
      – Занятно, — сказал Ли, не сумев сдержать улыбки.
      – «Занятно»?! — неожиданно вспылил Бигль. — Тебе занятно, а я эти двадцать жеваных строк своей шкурой писал. Годы и годы. Жизнь. Таким вот, как ты, начинал, самым молодым шерифом на побережье. Бил, стрелял, жег, вешал. Ну и заметили. И отметили. Произвели. Подняли. — Инспектор рванул полу расстегнутого мундира. — Думаешь, дешево обошлась мне эта курточка? А ты ее сразу надел. Со школьной скамьи.
      Ли с восхищением смотрел на сидевшего перед ним рыхлого человека в черном мундире. Какую грозную жизнь прожил он, чтобы стать в конце концов хозяином спящего города. Как ангел-хранитель обходит он блок за блоком, благословляя верных и поражая лукавых. Спящие не обманут. Еще днем они могут укрыться за лживыми заверениями в преданности, а ночью сон когда-нибудь выдаст их. Аппарат зарегистрирует опасную мысль, затаенную в сновидении. Ли занесет ее в контрольную сводку, и сонник отмечен. Что происходит с ними в дальнейшем, Ли не знал, и спрашивать об этом не полагалось. Судьбу их вершил Георгий-победоносец в мундире старшего блок-инспектора.
      Бигль, казалось, понимал, что творилось в душе юноши. Его самого воспитывали, и он воспитывал. И знал, как воспитывать. Немножко истории, немножко патетики, несколько устрашающих намеков — и мальчишка готов! Зря их не учат как следует в школах. Мямли, плясуны! Им бы только сарт танцевать или завывать под гипномузычку. Нет, Бигль сам отшлифует этого парня. До блеска. Будет сонников, как орехи, колоть.
      – Разные сны бывают, — сказал он поучающе, — можно и по каталогу заказать, а потом повернуть по-своему. Скажем, президентские выборы. Порядок! А они закажут выборы Рузвельта или Кеннеди. Тут аппарат не поможет: ты соображать должен. Или, возьмем, полет на луну. Можно заказать сон по книгам — их в каталоге сотни три. А они героев подменят: вместо Джона — Иван. Или такое придумают: закажут полет в космос по замкнутой орбите. Все правильно. По каталогу? По каталогу. А в кабине кто? Гагарин!
      – Кто? — не понял Ли.
      – Не знаешь? Понятно. Берегут вас, не учат. А тут волков надо растить…
      Бигль не кончил. Осветился экран внешней связи, и молодой женский голос произнес:
      – Шеф вызывает старшего блок-инспектора Бигля.
      Бигль метнулся к пульту, включил микрофон.
      – Бигль слушает.
      На экране появилось огромное одутловатое лицо шефа, до каждой черточки знакомое Ли по всем каналам информации на юниэкранах.
      – Как с двадцать третьим, Бигль? — Шеф говорил быстро и резко.
      – По-прежнему, шеф. Опять не включил сомнифер. Блок триста семь контролирует сон. Так как сновидение естественное, передача не очень четкая. Картины детства, старая женщина, ребятишки в вишневом саду… Какие будут приказания, шеф?
      – Включите в список. Как его?
      – Доктор Стоун, сэр.
      – Зайдите ко мне.
      Экран погас. Бигль торопливо застегнул мундир и пошел к выходу. У двери он обернулся.
      – Включи контрольный обзор, сынок. Сны сейчас в самом разгаре. Нужен глаз да глаз… — Он хотел что-то добавить, но передумал и вышел.
      Дверь бесшумно закрылась. Ли остался один. Честно говоря, он так и не понял, о чем шел разговор, видимо очень важный, если проявляет свою заинтересованность сам шеф. Доктор Стоун? Ли никогда не слышал этой фамилии.

2

      Вопрос: Вы кому-нибудь рассказывали о своих снах?
      Ответ: Нет. В наши дни люди не доверяют друг другу.
Из стенограммы допроса Иоганна Фебера в Особой комиссии

 
      Неоновая девица над входом в бар, периодически загораясь, сбрасывала с себя остатки одежды. Огненные буквы вспыхивали на черном стекле и фейерверком осыпались на горячий от зноя асфальт. Ли долго пытался понять этот оптический фокус, но, так и не разгадав его, подошел к двери и заглянул в ее большое чистое и прозрачное, как воздух, стекло. Ему очень хотелось войти в зал, протолкаться сквозь вибрирующую в сарте толпу к тому пустому столику около эстрады, который он заприметил, стоя у двери, но он боялся. То был слишком фешенебельный для него ресторан: сюда приходили вернувшиеся из рейса космонавты, забывшие запах земли шахтеры Марса, суровые лоцманы венерианских морей. Он был не похож на пестрые и крикливые кабаки Главной авеню и на дешевые забегаловки ее переулков. Сюда Ли, наверное, не пустили бы — не стоило и пытаться.
      – Что задумались? Входите. — Чья-то рука легла ему на плечо.
      Ли обернулся: на него ласково смотрел высокий рыжеволосый мужчина в черном селеновом свитере. Он ободряюще усмехнулся и подтолкнул Ли к двери:
      – Пошли.
      – Меня не пустят, наверно… — неуверенно проговорил Ли.
      Вместо ответа незнакомец взял его под руку и открыл дверь. Эскалаторная пластиковая дорожка подвела их ко входу в зал. Танец только что кончился, и возбужденные гипномузыкой люди спешили к своим покинутым спутникам, недопитым коктейлям и прерванным разговорам.
      – Хотите получить свои семь футов под килем? — весело спросил незнакомец.
      – Семь футов? — не понял Ли.
      – Это же название ресторана. Разве не слыхали?
      – Странное название, — удивился Ли.
      – Старое напутствие морякам, отправлявшимся в плавание. Семь футов под килем — достаточно, чтобы не сесть на мель.
      – Разве сейчас есть такие суда?
      Незнакомец засмеялся: мальчик был глуповат или наивен; вероятно, только что вышел из школы, где ничему не учат, кроме умения пользоваться современной техникой.
      – Мы любим вспоминать прошлое только для рекламы, — сказал он. — Или вспоминаем о былых неудобствах только для того, чтобы сказать: «Как хороша жизнь!»
      – А разве она не хороша? — спросил Ли.
      Незнакомец молча повел его по залу как раз к тому столику возле перламутровой раковины эстрады, который Ли увидел сквозь дверное стекло. Неизвестно откуда возникший метр услужливо подвинул стулья.
      – Как всегда, док? — спросил он с заботливой фамильярностью слуги, прочно усвоившего привычки хозяина.
      – Конечно, Рид, за столом я консерватор. А молодому человеку — семифутовый. Самое безвредное пойло из всех ваших коктейлей, кроме чистой воды. К тому же молодой человек у вас впервые.
      Ли послышалась явная ирония в реплике незнакомца, но юноша не ответил. Радости жизни, о которых намекнул его спутник, уже начинались. С музыки, неизвестно откуда звучавшей и наполнявшей все его существо. С мигания мерцающих огней в воздухе, то вспыхивающих, то погасающих, то внезапно сменяющих цвет прямо над головой, перед глазами. С пения невидимого хора, доносившегося с пустой эстрады. Звуки томили, будили, звали, спрашивали. О чем-то волнующем и сладостно непонятном. Ли хотелось петь, танцевать, прыгать, кружиться с кем-нибудь в бесконечном, смеющемся хороводе, хотелось кричать что-нибудь очень веселое, объясняться в любви и хохотать, хохотать — он еле сдерживался, стиснув зубы и сжимая руками прыгающие колени.
      – Вы что-нибудь чувствуете? — спросил незнакомец.
      Голос его прозвучал глухо, словно из-за стены. Ли тупо посмотрел на него:
      – Вы о чем?
      – По-моему, вы что-то чувствуете. Радость, да? Приступ веселья?
      – Откуда вы знаете? — спросил Ли. Ему было трудно оторваться от охватившего его настроения, как от нахлынувшей теплой морской волны.
      – Нетрудно догадаться: в этом кабаке хорошая гипноустановка.
      – Вот оно что! — протянул Ли. — А я и не подумал.
      Он постепенно приходил в себя. Как и все волевые люди, Ли хорошо сопротивлялся массовому гипнозу, особенно рассеянному, когда поле, модулируемое пси-установкой, не имеет четкого направления.
      – Обидно. — Ли смущенно посмотрел на своего визави. — Влип, как мальчишка. Не люблю, когда мне навязывают чужую волю.
      – Сэ ля ви, говорили когда-то французы. Такова жизнь, — невозмутимо заметил док, смакуя принесенный метром изумрудный напиток в бокале, таком чистом, что казалось, он был соткан из воздуха. — Не принимайте все это так близко к сердцу: таких «мальчишек», которые здесь «влипают» и, главное, стремятся к этому, в одном только нашем городе десяток миллионов, а сколько их в стране, осчастливленной Всеобщим Контролем!
      Ли опять послышалась ирония в голосе незнакомца, настолько откровенная, что он спросил:
      – Что вы подразумеваете? Я вас не понимаю.
      – Неужели? — засмеялся незнакомец и нарочито гнусаво пропел знакомые каждому пошловатые строки: — «Столько наслаждения свыше всяких мер… вам, как провиденье, дарит сомнифер!» Этот оплаченный государством рифмач, по-моему, очень точно сформулировал отпущенные нам радости жизни.
      Ли все еще не понимал: при чем здесь сомниферы? Неужели этот чудак ставит их рядом со здешней пси-установкой. Он даже улыбнулся столь очевидной нелепости.
      – Чему вы улыбаетесь? — спросил незнакомец.
      – Простите, сэр… — начал было Ли.
      Но тот перебил его:
      – Зовите меня док. Так меня все называют. И здесь… и в других местах, – загадочно прибавил он.
      – Хорошо, док, — согласился Ли. — Я только хотел сказать, что сомниферы и гипноустановки совершенно разные вещи.
      – Технически, — улыбнулся док.
      – Не только технически, — с горячностью возразил Ли. — Гипноустановки одурачивают людей, а сомниферы действительно украшают жизнь, делают ее более интересной и, если хотите, насыщенной.
      Рыжий человек в селеновом свитере, сидевший напротив, отставил бокал с таинственной смесью и пристально смотрел на Ли. В его взгляде сквозили любопытство и жалость. Так смотрят на первого ученика в классе, пытающегося объяснить жизнь по школьным программам.
      – Милый мальчик, — грустно сказал незнакомец, — вы нелогичны, но это по молодости. Если жизнь недостаточно хороша, то зачем же улучшать ее только во сне?
      Ли подумал немного и не согласился. Док что-то упрощает или усложняет.
      – Это же развлечения, как и юниэкраны! — воскликнул он.
      – Кстати, наши универсальные юниэкраны рассчитаны на собачью неприхотливость. Думающий человек только разучится думать. Но он, по крайней мере, может встать и уйти, — сказал док. — А сомнифер не выключишь и во сне не уйдешь. Так и смотри до утра навязанный тебе сон. Или чужую волю — ваше выражение, юноша.
      Ли закипел от негодования: ведь он имел в виду только гипноустановки.
      – Ну и что? — Док словно читал его мысли. — В одном случае вам навязывают чужую радость, в другом — чужие сны. А разницы никакой: и тут и там — чужое.
      Ли задумался в поисках возражения. Нет, док в чем-то неправ.
      – Почему чужое? Ведь я сам выбираю сон по каталогу. Мне только подсказывают образы, мой мозг сам воспроизводит их. Один и тот же сон два человека видят по-разному.
      – Но по одной подсказке.
      – Почему? Я могу выбрать одно, вы — другое.
      – По одному каталогу.
      – В конце концов, я сам могу придумать сон.
      – И станете сонником.
      – Да нет же! — Голос Ли даже зазвенел от обиды. — Кто-кто, а я-то знаю! Сонники смотрят запрещенные каталогом сны.
      – А какие сны запрещены? — лукаво спросил док.
      Ли вспомнил свой разговор с Биглем, но почему-то все ухищрения сонников, описанные инспектором, показались ему неубедительными. Сейчас док их высмеет.
      – Каталог разрешает президентские выборы, а они заказывают выборы Рузвельта или Кеннеди, — робко повторил он слова Бигля.
      – А кто такой Рузвельт? — спросил Док.
      – Президент, — неуверенно сказал Ли.
      – Какой?
      – Нас не учили.
      – А Кеннеди?
      – Его убили, — вспомнил Ли.
      – За что?
      – Не знаю.
      – В том-то и дело, что вы не знаете, — сказал док. — И никто из вас не знает. А если знает, молчит. Запрещено все, что не имеет индекса, указанного в каталоге. Как по-вашему, можно посмотреть во сне сказку о Красной Шапочке?
      – Конечно, — улыбнулся Ли. Глупый вопрос. Впрочем, сказочку он не помнил.
      – Один мой знакомый, по имени Иоганн Фебер, — задумчиво произнес док, — попробовал рассказать ее во сне по-своему. Там все было — и Красная Шапочка, и волк, и бабушка, только в их словах и делах был особый смысл. Вот и все.
      – Что — все? — поинтересовался Ли.
      – Дело Фебера разбиралось в Особой комиссии…
      – Где он сейчас?
      – Не знаю. И никто не знает… Кроме… — грустно усмехнулся док. — Впрочем, оставим это.
      Ли был оглушен услышанным. Что такое сонники, он узнал в школе. Что они смотрят запрещенные сны, он услышал от Бигля. Рузвельт и Кеннеди не убедили, а лишь насторожили его. Но Красная Шапочка… Какой же новый смысл можно вложить в детскую сказку?
      – Пока есть только одна возможность почувствовать себя человеком, — негромко продолжал док. — Начать с оглупляющих снов…
      – Как?
      – Не включать сомнифер.
      – Я бы не заснул без него, — усомнился Ли.
      – Конечно. Это как наркотик. И так же раздражает нервную систему. Сначала просто любопытно, потом втягиваешься. Круговорот развлечений — наяву и во сне. Вечером — гипномузыка, ночью — гипносон. И уже не можешь без сомнифера, как без снотворного. Но я, слава богу, не наркоман.
      – Сомниферы же не обязательны, — не совсем уверенно сказал Ли. — Смотрите естественные сны. Это же не запрещается.
      – Кто знает? — горько сказал док. — Странное у нас время.
      Он поднялся и подозвал метра. Расплатившись, он наклонился к Ли и спросил:
      – Надеюсь, я не сделал вас сонником?
      Он рассмеялся не без горечи и, не оглядываясь, пошел к выходу. Ли недоуменно посмотрел ему вслед.
      – Кто это? — спросил он у метра.
      – Доктор психологии Роберт Стоун, — почтительно сказал тот. — Хороший человек, только со странностями.

3

      К показательному допросу можно прибегать лишь в том случае, когда вина подсудимого не вызывает сомнений.
Инструкция для старшего персонала блоков СВК.

 
      Ли посмотрел на часы: хорошо, что дежурство кончается.
      Он устало потянулся в кресле, закрыл глаза.
      И снова, в который раз, будто из затемнения, перед ним возникло грустное лицо доктора. «Кто знает? — сказал он. — Странное у нас время». Почему странное? Ли мучительно искал разрешения неожиданно, возникших сомнений. Не то чтобы доктор поколебал его веру в систему, нет: Ли по-прежнему был убежден в ее великой целесообразности. Просто Стоун, сам того не ведая, приоткрыл ему дверцу в вечный мир вопросов «как?» и «почему?», тревоживших человечество с первой попытки мыслить.
      Ли машинально повернул верньер настройки экрана координационного центра. Изображение еще не возникло, но звук уже был, вернее, гуденье, слабое и неровное. И вдруг в привычной тишине блока раздался негромкий, так хорошо знакомый Ли голос:
      – Я к вашим услугам, сэр. Спрашивайте.
      Изображение прояснилось, и сквозь розоватую дымку экрана Ли увидел огромный кабинет шефа и его самого за старинным, нелепым в этом царстве модерна столом, а напротив в овальном кресле высокого рыжеволосого человека, который так внезапно и так тревожно ворвался в жизнь младшего блок-инспектора. Почему он возник в кабинете шефа? Что случилось? Ошибка диспетчера, забывшего выключить внешнюю связь, или заранее продуманный акт? Показательный допрос, — Ли слыхал и об этом. Но при чем здесь доктор Стоун? Ли недоумевал, а док почему-то казался даже довольным, только чуть-чуть возбужденным.
      – Спрашивайте. — Голос его звучал вежливо, но иронически. — Я постараюсь удовлетворить вашу любознательность.
      – Этого я и хочу. — Шеф встал, обошел свой гигантский стол и сел в соседнее с доктором кресло.
      «Играет в демократичность», — почему-то неприязненно подумал Ли.
      – Вы, конечно, догадываетесь, зачем сюда вас пригласили, — начал шеф.
      – Привели, — поправил Стоун.
      Шеф поморщился: он не любил резких определений.
      – Допустим, — сказал он. — Назовем это так. Сами бы вы наверное не пришли.
      – Не пришел бы, — усмехнулся доктор. — Но я понимаю причину вашего «приглашения».
      – Отлично, — обрадовался шеф. — Люблю говорить с умным человеком.
      Ли в глубине души испугался. Даже кончики пальцев похолодели от напряжения. Чего добивается шеф? В чем он подозревает доктора? «Кто знает?» — вспомнил Ли последние слова Стоуна там, в ресторане. Неужели он был прав?
      А Стоун на экране не разделял опасений Ли. Он поудобнее устроился в кресле, даже ноги вытянул, как будто отдыхал у себя в кабинете, а не сидел перед лицом самого грозного судьи в государстве.
      – Почему вы не включаете сомнифер, док? — вдруг спросил шеф.
      – Не хочу. Он вреден для здоровья.
      – Чушь! — грубо оборвал шеф. — Действие прибора неоднократно проверяли специалисты-медики.
      – И тем не менее, — вежливо заметил Стоун, — частое пользование сомнифером приводит к расстройству гипногенных систем. Вы не интересовались причиной роста психических заболеваний за последние годы?
      – Кому, по-вашему, я должен верить: светилам современной медицины или заштатному эскулапу, возомнившему себя спасителем человечества?
      – Я бы поверил заштатному эскулапу, — засмеялся Стоун. — Хотя бы потому, что он вас не боится.
      – Действие сомнифера проверялось электронной машиной. По-вашему, она тоже боялась? — Шеф с трудом сдерживался: простеганные, как ватное одеяло, щеки его покрылись красными пятнами.
      Вместо ответа Стоун протянул ему красную коробочку с выпуклой крышкой.
      – Это витаген, — сказал он. — Моментально успокаивает. Поверьте заштатному эскулапу.
      Шеф молча встал, обошел свой письменный саркофаг и уселся напротив доктора.
      – Вы не ответили на мой вопрос.
      – Боялись программисты. Нужный ответ машины всегда можно обусловить заранее.
      – Кокетничаете смелостью? Зря.
      – Это не смелость. Это уверенность в своей правоте.
      – И эта уверенность оказалась настолько сильной, — засмеялся шеф, — что вы даже перестали включать «Спон».
      – Включать что? — переспросил доктор. — Я не понимаю вашей терминологии.
      – Поясню, — с язвительной вежливостью ответил шеф. — «Спон» — это электронный мозг модели «эс-пе-четыре». Биополе спящего мозга переключается на «Спон», и тот видит сны вместо человека. Очень удобно для сонников. Улыбаетесь?
      – Улыбаюсь. Я называл его «соней».
      – Почему же вы так быстро от него отказались?
      – Потому что узнал, что частота волн, характерных для так называемых «машинных» снов, ниже частоты альфа-ритма, свойственного сну человеческому.
      – От кого вы узнали?
      – У меня много друзей.
      – За последнее время вы ни с кем не встречаетесь.
      – Есть разные формы общения.
      – Аппаратура? Мы ее не нашли, — устало сказал шеф. — Но вы с кем-то связаны, у вас есть единомышленники.
      – О, Система Всеобщего Контроля! — воскликнул доктор с такой откровенной издевкой, что Ли даже содрогнулся у пульта: так разговаривать с шефом, и о чем — о Системе! Но доктор разговаривал именно так, и о Системе! — Всесильное божество, промывающее наши мозги и днем и ночью, — издевался он, — почему же ты не можешь промыть их ничтожному заштатному эскулапу? И требуется так немного! Только узнать, кто его друзья, сколько их и о чем они думают. Я бы сказал вам, да вы не поймете… — Он отвернулся и замолчал.
      – Я жду, — насторожился шеф.
      – Один поэт сказал… — задумчиво начал доктор.
      – Кто, кто? — перебил шеф.
      – Лорка. Федерико Гарсиа. Вы никогда не слышали о нем, невежда? Так услышьте хотя бы его слова.
      Доктор поднялся с кресла, почти заполнив собой экран.
      – «Я обвиняю всех… — услышал Ли, — кто забыл о другой половине мира… неискупимой и неискупленной, воздвигающей цементные громады мышцами своих сердец… биенье которых пробьет стены в час последнего суда…»
      – Выключить! — закричал шеф. Рука его нервно шарила по столу.
      – «Я плюю вам в лицо, и та половина мира слышит меня!» — Доктор успел закончить строфу.
      Но рука шефа уже нащупала тумблер, а может быть, призыв его был наконец услышан дежурным диспетчером связи, только экран вдруг вспыхнул зеленым светом и погас.
      – Передача прекращается по техническим причинам… по техническим причинам, — повторял диспетчер, словно убеждая себя в правдивости официального сообщения.
      Ли тупо смотрел на потухший экран. Мыслей не было. Был смутный поток воспоминаний, рвущихся из глубины бездонного колодца памяти. Какая-то фраза знакомо мелькнула в нем. Ли попытался схватить ее, как бабочку за крыло, но она ускользала, оставляя на ладони мягкий след пыльцы. И вдруг он поймал ее, такую непонятную тогда на фоне ресторанной гипномузыки: «Странное у нас время».
      Теперь она стала почти понятной.

4

      Уходящим из ночи, убивающим тьму, факелам рассвета — песня моя!
Из посмертных стихов казненного поэта-сонника

 
      Бигль был явно в хорошем настроении. Он весело насвистывал что-то, искоса наблюдая за Ли, молча сидевшим у пульта. Ему не нравилось состояние Ли: похоже, что мальчишка не выспался. Проболтался, наверно, с девчонкой, а сейчас зевает.
      – Включаю информационную запись блока, — сказал Ли.
      На экране появилась диспетчерская космического корабля, и знаменитый космонавигатор Нэд Гарроу что-то прокричал в микрофон. Изображение на экране мелко затряслось, и металлический голос произнес:
      – Канал номер шестьсот семьдесят три. Первая экспедиция на Марс. Космический корабль «Реджинальд» попал в метеоритный поток. Добавочная информация к шифру АЮ-восемнадцать — сорок два.
      – Конец прошлого века, — сказал-Бигль. — Гарроу тогда бы не выбрался, если б не русские. Какой дурак это смотрит?
      Ли нажал клавишу на пульте. Металлический голос снова заговорил:
      – Номер шестьсот семьдесят три. Айвен Лоу, студент Харперс-колледжа.
      – Студент… — удовлетворенно протянул Бигль. — Я так и думал. Возьму-ка его на заметку.
      Ли неприязненно посмотрел на Бигля и выключил экран. Откинувшись в кресле, закрыл глаза: мучительно хотелось спать.
      – Что с тобой, малыш? Заболел? — услышал он встревоженный голос Бигля.
      – Просто не выспался, — неохотно процедил Ли.
      – Поменьше надо гулять, — наставительно заметил Бигль. — Я в твои годы всегда знал меру.
      Ли передернулся.
      – Я не гулял. Просто не мог заснуть, потому что не включал сомнифера.
      – Вот тебе и раз, — присвистнул Бигль.
      Он поднялся и медленно подошел к пульту.
      – А что тебе помешало включить его? — Голос Бигля показался Ли плоским и бесцветным, как изображение на черно-белом экране блока.
      – Я слушал вчерашний допрос, — сказал Ли. — И я знаком с доктором Стоуном.
      – Плохо, — задумчиво произнес Бигль, — совсем плохо.
      – Почему?
      Вместо ответа Бигль только вздохнул.
      – Что с ним сделают? — спросил Ли. Он с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться.
      – Что надо, то и сделают, — сурово сказал Бигль и, заметив состояние Ли, прибавил с былой ласковостью: — Иди-ка, малыш, отдохни. А я покараулю твоих подопечных.
      Ли встал, растерянно оглядываясь по сторонам. Он не знал, как ему говорить с Биглем и что он должен сделать.
      – Иди, иди, — подтолкнул его Бигль.
      Оставшись один, он долго смотрел на дверь, словно пытаясь увидеть за ней Ли, медленно бредущего к выходу.
      – Да-а, — протянул Бигль, — жаль парня.
      Он грузно уселся в кресло гоноши, подумал и недрогнувшей рукой включил микрофон.
      – Старший блок-инспектор Бигль вызывает шефа.
      На экране возникло желтое, измятое лицо начальника Главного управления Системы.
      – Что случилось, Бигль?
      – Довожу до вашего сведения, шеф, о нелояльном поведении младшего блок-инспектора Джексона.
      – Из новеньких?
      – Да. Недоглядели. Встречался с доктором Стоуном, шеф.
      – Параграф? — быстро спросил шеф.
      – Тридцать пятый.
      – Значит, сомневается, — засмеялся шеф. — Что ж, действуйте согласно тридцать пятому.
      Его лицо начало расплываться, бледнеть и наконец совсем исчезло.
      Бигль выключил микрофон и подошел к окну. Далеко внизу под ним маленькая фигурка Ли пересекала дорогу. Вот она уже скрылась за поворотом.
      – Да-а, — опять протянул Бигль, — жаль парня.

Двое под одним зонтом

1

      Ночь и дождь, ночь и ветер – мокрый и колкий, забытый зимой в этом насквозь продрогшем апреле, в этом фальшивом апреле, который даже и не притворяется серединой весны. Впрочем, днем еще туда-сюда: солнце проглянет иной раз, чуть согреет ветер «умеренный до сильного», а уж ночью…
      «Ночь нежна», – сказал некий классик. Счастливчик – он не шлепал по черным лужам в заполуночном мороке, когда фонари на столбах – из разумной экономии, вестимо! – уже погашены, утлый зонт мощно рвется из рук, но его подъемной силы – увы! – недостаточно, чтобы перенести тебя по воздуху прямо к остановке троллейбуса, зато твоих сил едва хватает, дабы не упустить его в свободный полет. А дождь между тем нещаден.
      Плюс еще одно существенное неудобство: холодно.
      Были бы денежки, плевать тогда на все неудобства: теплое такси – лучшее средство от стихийных неурядиц. Но зарплата ожидалась лишь в среду, а полчаса назад настал понедельник, и даже если попоститься пару деньков, все одно на рупь с мелочью, имеющиеся в кармане, до дому на такси не добраться. Вот так-то: безденежье – род подвижничества…
      Вслед за зонтом Дан выскочил из крутого переулка на Садовое кольцо и не без усилий направил зонт к троллейбусной остановке. Она была безлюдна – под стать улице, несмотря на непоздний час, и Дан с тоской подумал: а вдруг троллейбусы уже забились в свои теплые стойла и ожидать их весьма напрасно, перспектив никаких?
      Требовалось терпение, и Дан верил, что обладает им; он прислонился спиной к дереву, смотрел на редкие автомобили, глиссерами несущиеся по мелкой реке Садового кольца. Она текла мимо Дана, мимо его крохотной пристани, обозначенной жестяной табличкой с буквой «Т» на фонарном столбе, асфальтовой Волгой вливалась она в ночной шлюз тоннеля – там, вдалеке, у Таганки, в яркий квадрат, чуть приглушенный карандашной штриховкой дождя.
      – Давно ждете?
      Это было слово, вернее – слова, даже законченная фраза с вопросительной интонацией, но она помстилась Дану явным наваждением, таинственным порождением ветра или дождя, говоря по-научному, – аберрацией слуха. И все же он обернулся, выглянул из-под своего раскладного укрытия, укрощенного зонтика, поискал причину ослышки. Причина эта – вполне реальная, однако, – предстала неким марсианским существом малого роста в длиннополом темном, цвета ночи, балахоне, почти без лица, но Дан все же отметил глаза – то ли сами горели они кошачьим огнем, то ли блеснули чем-то отраженным: может быть, фары промчавшегося авто вспыхнули в них.
      Но было нечто, зачеркнувшее придуманную Даном гофманиаду, нечто современно-рациональное, утилитарно-целесообразное, более того – роднившее Дана с этим ночным фантомом: зонт. Слишком пестрый, несерьезный, с какими-то розочками, разводиками, я, углядев его, Дан не без грусти умерил разгулявшееся воображение, и балахон цвета ночи стал обыкновенным модным плащом – с пелеринкой, с пояском, со всем, что положено, а глаза ожидающе смотрели из-под платка, повязанного по-бабьи – по брови, чтоб дождь не мочил волосы.