Черный смерч

К таким принадлежала и эта группа рабочих, собравших материал о Пате Рушпете и надеявшаяся, что газеты помогут его разоблачить, и тогда он не будет больше профсоюзным боссом. Один из этих рабочих знал Бена Реда, который выдавал себя за летчика, работавшего в Китае у начальника одного из партизанских отрядов. Начальник Бена Реда был чанкайшистом и, спасая жизнь, назвался партизаном после разгрома Чан Кай-ши. Но об этом Бен Ред не рассказывал.
      Таков был Бен Ред, которому доверяли простодушные люди.
      Бен Ред хотел представить Дрэйка под видом журналиста из «Чикаго-Ньюс», с тем чтобы ему дали ознакомиться с этим материалом, который как сенсацию якобы опубликуют газеты. Цель Бена Реда была — завладеть этим материалом и продать его подороже Рушпету. Бен Ред действовал на свой страх и риск, вот почему и был приглашен Дрэйк, как никому не известный. Все заранее выслежено. В лачуге будет только хозяин. Дрэйку надлежало, угрожая пистолетом хозяину, а заодно и Бену Реду, забрать материал и скрыться. Для рабочих же это была возможность широко разоблачить предателя. Пока рабочие постепенно восстановят утерянные материалы, Бен Ред и Дрэйк сорвут куш.
      Они уточнили план во всех подробностях.
      Вот тут-то Дрэйк и обратил внимание на улицу. Это уже не был благоустроенный район города. Там, правда, тоже валялось много неубранной бумаги, но не было луж во всю улицу и такой грязи.
      Сначала шли мрачные, казарменного типа, одноэтажные дома. Их ветхие кирпичные стены были обшиты досками. Большинство окон было забито тряпками и жестью. Между домами висело множество веревок. Кое-где на них сушилось белье.
      Теперь машина ехала не по асфальту, а по грязной, глинистой дороге с лужами и через свалки мусора, которым здесь засыпали ухабы. Справа и слева виднелись самые различные постройки. Здесь были лачуги, сложенные из ящиков, лачуги, сбитые из старого кровельного железа, прикрепленного к четырем столбам, и покрытые кусками картона, фанеры и щитами. Сверху эту «крышу» придавливали кирпичами, чтобы ее не унес ветер.
      — Скид-Роу, — кратко пояснил Бен Ред и, так как это ничего не объяснило его спутнику, продолжал: — Так называют трущобы. Они имеются везде и даже в центре аристократического Нью-Йорка. Между Парк-авеню и Пятой авеню находится подобный Скид-Роу, но называется он «Ап Таун». Одна индуска, путешественница, поглядев на эти крысиные норы, сказала: «У нас тоже есть обездоленные люди, но мы не пытаемся рекламировать свой образ жизни, как лучший, перед всем миром».
      — Не хотел бы здесь жить! — решительно заявил Дрэйк. — Лучше подохнуть от пули. (Он имел в виду занятие бандитизмом.)
      — А они не хотят войны, — сказал Бен Ред, поняв его иначе. — Они все подписались под воззванием сторонников мира, против войны, и уговаривают подписаться других. Они еще надеются стать на ноги.
      — Я бы уничтожил их всех до одного, включая детей и кошек! Немецкие фашисты умели это делать, — пробормотал Дрэйк.
      — Они недавно начали умирать от «негритянской болезни».
      — А что это за «негритянская болезнь»?
      — Не выяснено точно. Ведь испанка, появившаяся после первой войны, тоже была неясна вначале, и от нее умирали миллионы людей.
      — Может быть, нам лучше не ехать сюда? — предложил Дрэйк, испугавшись заразы.
      — Заболевают главным образом люди истощенные и особенно при больших скоплениях, например побывавшие на собраниях негры. Это — как проказа: одних берет, других нет. Болеет много негров, вот ее и называют «негритянской болезнью»… Тише! Подъезжаем.
      Машина, разбрызгивая грязь, свернула направо, к переносному фермерскому дому, и остановилась. Машину тотчас же окружили мальчишки. Дрэйк вылез и приказал им разойтись. Но они, смелые и озорные, не двинулись с места.
      — Эй, вы! — И Бен подбросил на руке монету в 25 центов. — Кто хочет никель? Кто самый смелый?
      Вперед вышел невысокий плотный мальчик лет четырнадцати с яркими веснушками.
      — Кто берется его побить? — спросил Бен Ред.
      Дети молчали.
      — Великолепно! — заявил Бен Ред. — Как тебя зовут?
      — Джо! — был ответ.
      — Великолепно, Джо! Возьми никель и охраняй машину.
      Мальчик кивнул головой в знак согласия и протянул ладонь. Бен Ред отдал ему монету.
      — Вы дипломат, — только и сказал Дрэйк.
      — Это способ задержать сына человека, к которому мы идем.
      Наконец они очутились в низкой комнате, оклеенной листами из журналов. На железной койке сидел худощавый, очень бледный мужчина. Он не встал им навстречу, а только слабо кивнул головой. Возле деревянного стола на табурете сидела девушка лет шестнадцати.
      — Здравствуй, Якоб! — И Бен Ред протянул руку.
      Хозяин сидел все так же неподвижно.
      — Папа болен, — пояснила девушка.
      — Был доктор… нашел три сломанных ребра, — прерывисто дыша, с трудом ответил мужчина.
      — Несчастный случай? — спросил Дрэйк, чтобы выразить сочувствие.
      — Нет… кулаки молодчиков из Американского легиона… на митинге сторонников мира…
      Бен Ред выразил притворное сочувствие и сказал:
      — А я привез корреспондента из газеты «Чикаго-Ньюс», как обещал. Пусть с помощью желтых газет, но мы разоблачим Рушпета!
      — А вы бы, господа журналисты, черкнули там в своих газетах правду насчет нашего митинга. Как банду громил и убийц напустили на честных людей только за то, что эти патриоты своей страны не хотят войны. А то если всем, как мне, наемные громилы начнут ломать ребра только за то, что слушаешь оратора-коммуниста, то и порядочных людей у нас в Соединенных Штатах не останется…
      Хозяин быстро закрыл рот рукой, но не смог удержаться, — глухо, надрывно закашлял. Он кашлял, содрогаясь всем телом.
      — Все сделаем, старина! — почти весело сказал Бен Ред и бросил косой взгляд на свои ручные часы. — Но если действовать, так по порядку. Где материалы о делишках Пата Рушпета? Сын принес?
      — Он все закончил… сейчас он на работе… Не знаю, как и быть… мы еще не решили…
      — Но ведь я с вами договорился.
      — Не знаю… — нерешительно ответил рабочий.
      — Да вы только покажите материал корреспонденту! — настаивал Бен Ред и кивнул на Дрэйка.
      Рабочий сидел неподвижно, опустив голову, и было видно, что ему очень плохо.
      — Материалы у вас здесь, дома?
      — Да, здесь… — тихо сказал рабочий.
      Дрэйк быстро оглядел комнату. Пустой буфет с оторванными дверцами, где виднелись чашки и чайник, не мог служить для хранения документов. Была еще вешалка с одеждой. Из-под кровати виднелся угол сундука.
      — А может быть, позвать дядю Поля? — предложила девушка.
      — Позови, — прошептал ее отец.
      — А скоро это будет? — спросил Дрэйк.
      — Ну, минут десять. — И девушка быстро вышла.
      — Я не могу ждать, — решительно заявил Дрэйк. — Где материалы? — Он самовольно открыл ящик стола, заглянул в буфет.
      — Надо помочь ребятам, старик совсем плох, — громко сказал Бен Ред.
      Они быстро перерыли все. Когда Дрэйк взялся за подушку, рабочий ожил и схватил его за руку.
      — Здесь, — сказал Дрэйк и, стукнув рукояткой пистолета рабочего по руке, вынул из-под подушки толстую папку.
      Рабочий хватался за нее обеими руками.
      — Я не отдам! — крикнул Бен Ред и обеими руками вырвал ее из рук рабочего и прижал к груди.
      — Руки вверх! — крикнул Дрэйк и, прижав дуло пистолета к груди Бена Реда, выстрелил.
      Бен Ред охнул, глаза его изумленно раскрылись, и он рухнул на пол. Дрэйк левой рукой подхватил папку, а правой изо всех сил ударил пистолетом по голове рабочего. Тот опрокинулся на кровать.
      Дрэйк выпустил пистолет и сделал рукой движение. Пистолет, висевший на резине, спрятался в рукаве. Дрэйк поправил галстук, шляпу и спокойно вышел из дома. Он подошел к машине и сел за руль.
      — Садись — покатаю! — сказал он сыну рабочего.
      Мальчик сел рядом. Дрэйк сразу включил третью скорость, и машина помчалась, разбрызгивая грязь.
      — Разобьете машину, — сказал мальчик, стукнувшись лбом о переднее стекло, и попросил выпустить его.
      Но Дрэйк не сбавил скорости. Он выпустил мальчика только через десять минут. Еще через пятнадцать минут он остановил машину и вошел в подземку. Он вылез на другом конце города, зашел в закусочную и выпил стакан за стаканом бутылку портвейна, затем взял такси и, сменив по пути три машины, приехал в страховое агентство «Стромфильд».
      Шеф сыскного агентства Барнс, просматривая вечерние газеты, наткнулся на сообщение о смерти своего агента Бена Реда. Барнс послал сыщиков узнать, в чем дело, и те донесли ему, что Бен Ред ранен, но жив и сообщение о его смерти исходит от него самого.
      — Скажите ему, — рассердился Барнс, — что если он выболтает наши секреты, мы сделаем его трупом по-настоящему! А если ему надо скрыться от своих врагов, то ему предоставляется прекрасная возможность скрыться в Индонезии. Мы подсунем его в экипаж, везущий контрабандой медикаменты повстанцам.
      Ихара был удивлен лающими звуками, доносившимися из комнаты. Оказалось, что это был радостный смех Дрэйка. Ихара попробовал узнать причину, но мог только установить, что тот в это время читал отдел происшествий в вечерней газете.

5

      Утром Луи Дрэйк еще сидел на том же тридцать восьмом этаже, в той же квартире, перед тем же большим письменным столом, в клубах табачного дыма. На столе стояла очередная пустая бутылка из-под портвейна. Пепельница была наполнена окурками сигар. Перед ним лежала папка с газетными вырезками, а рядом — целые кипы этих вырезок, перевязанные шнуром.
      Дрэйк лениво перелистывал вырезки. Перед ним мелькали различные заголовки газет. На фотографиях он видел квадраты фабричных дворов, наполненных толпами рабочих, рабочих возле станков на заводах, издольщиков на хлопковых плантациях возле Миссисипи, и везде на первом плане красовался невысокий, очень плотный мужчина с благородным, открытым лицом. Если фото изображало его говорящим речь перед народом, то руки его были вытянуты вперед. Так на дешевых литографиях изображали пророков, благословляющих народ.
      Все его выступления начинались со слов «братья мои по классу», «братья рабочие». Заголовки в начале страниц, над портретами и под портретами на многих языках, всеми шрифтами и величинами букв гласили: «Неподкупный Рушпет — профсоюзный деятель», «Вождь рабочих — противник Конгресса производственных профсоюзов», «Наш Пат не даст рабочих в обиду», «Всякий, кто хочет иметь обеспеченный заработок и мир в промышленности, пусть голосует за Пата», «Пат Рушпет подписывает договор с заводчиком об урегулировании конфликта», «Не верьте клевете коммунистов на великого Пата Рушпета», «Честнейший человек эпохи», «Пат выступает на митинге перед двадцатью пятью тысячами забастовщиков», «Рабочие лидеры преподносят Пату автомобиль за бескорыстную десятилетнюю работу», «Великодушный Пат навещает семью рабочего, погибшего от несчастного случая. Этот рабочий выступал против Пата», «Пат вручает деньги голодающей семье».
      Дрэйк зевнул, захлопнул папку с материалами, полученную из ФБР, и сказал вбежавшему Ихаре:
      — Возвратите этот хлам в ФБР. Они воображают, что все знают, а зря.
      — А ваша папка?
      — В ней настоящий материал, он пригодится. — И Дрэйк бросил веселый взгляд на папку, содержимое которой он заучил на память.
      Дрэйк снял телефонную трубку и вызвал Рушпета:
      — Мне нужно поговорить с вами, великий Пат Рушпет. Назначьте час свидания в ближайшие двадцать четыре часа.
      — Кто вы и по какому делу? — раздался в трубке зычный голос привычного оратора.
      Узнав, что с ним хотят говорить по личному делу, Пат Рушпет долго расспрашивал Дрэйка, стараясь выведать, чего от него хотят, и, не добившись толку, отказал.
      — Какой же вы общественник, — издевался Дрэйк, — если к вам труднее попасть на прием, чем к папе римскому! Чего вы боитесь?
      — Моя популярность среди рабочих, — сказал Пат Рушпет, — делает меня ненавистным для некоторых. Я знаю многих, кто хотел бы от меня избавиться. Я возглавляю борьбу масс. Я не какой-нибудь красный. Понятно?
      — А насчет того, чтобы урегулировать ваш должок Черному Бру? — сказал Дрэйк.
      — Бру? — закричал голос в трубке. — Бру? Да ведь Бру давно похоронен!
      — Но у него есть наследники.
      — Не знаю никаких наследников…
      — Зато они вас знают… и хорошо… Значит, война? — спросил Дрэйк.
      Последовало длительное молчание.
      — Приходите в семь вечера ко мне домой, — ответил недовольный голос.

6

      В назначенный час Дрэйк был у Пата Рушпета.
      Красивое, дородное лицо, большой лоб, широко открытые, большие серые глаза и все черты Пата Рушпета выражали благородство и честность. Он стоял перед Дрэйком, большой, широкоплечий, энергично жестикулируя руками, и говорил так, как будто говорил перед широкой аудиторией. Он не соглашался платить гангстерам и в заключение сказал:
      — И вот гангстеры приходят ко мне, они требуют деньги — с меня, профсоюзного деятеля, деньги! Но что я имею? Небольшое жалованье! Что такое жалованье? Тысячи несчастных бедняков-рабочих собирают свои гроши, отрывая от полуголодных детей, дают мне через профсоюзную кассу и говорят: «Пат Рушпет, ты один из чисто американских профсоюзных боссов, ты лучше тех, кто организует стачки, ты умеешь ладить с заводчиками! Возьми часть того, что мы заработали потом и кровью, возьми, наш вождь, наши взносы, удели часть себе за свою адскую работу и сделай нас людьми. Добейся у хищников-капиталистов хотя бы нормальных условий труда и оплаты». И я борюсь за них, за рабочих, не жалея жизни. Не гроши бедняков, а их страдания воодушевляют меня на борьбу. Я хочу, чтобы американцы были первыми.
      Услышав смешок Дрэйка, Рушпет на минуту опешил, но потом закричал:
      — А вы, вы, гангстеры, хотите урвать у меня, у моих детей то, что рабочие дали мне! Вы…
      — Довольно! — зло сказал Дрэйк, — Я не за тем пришел, чтобы слушать ваши басни! — Он встал так стремительно, что стул опрокинулся. — Я не мальчик, каким вы меня считаете! Сколько вы получаете жалованья за профработу? Сколько вы платили Черному Бру?
      Рушпет замялся.
      — Я подскажу вам: Черному Бру вы платили десять тысяч. А за последние шесть лет не платили ничего. Так? Ну?
      Рушпет молчал.
      — А откуда вы их брали, десять тысяч, для Бру, если зарабатывали десять тысяч в год?
      — Я работал. Я дополнительно зарабатывал статьями, докладами. Я платил эти деньги Бру, но я и моя семья голодали… Да, мистер, голодали!..
      — Вы не станете отрицать, что в это же время вы себе купили дорогой автомобиль?
      — Мне его подарили.
      — А дача в Палм-Бич?
      Рушпет испуганно посмотрел на Дрэйка.
      — Она не моя, — тихо сказал он.
      — Вы хотите сказать, что так как профсоюзному деятелю неудобно покупать роскошный автомобиль — как бы чего не подумали рабочие, — то он просит друзей разыграть фарс подарка. А дачу в Палм-Бич покупает за свои деньги на имя отца жены и заставляет его подарить жене. Итак, сколько вы заработали за эти два года?
      — Ну, тысяч… За два года?.. Тысяч… тридцать.
      — Вы врете, великий Пат Рушпет… Можете своей благообразной личностью и болтовней обманывать доверчивых рабочих, но меня не проведете, я вас знаю. Уплатите нам сейчас же шестьдесят тысяч долларов и в дальнейшем каждое первое декабря вносите по десяти.
      — Убейте, у меня нет таких денег!
      — А если я вам докажу, что вы заработали больше тридцати тысяч долларов за два года, вы заплатите? О, неподкупный Пат Рушпет!
      Дрэйк встал и заходил по комнате, чувствуя себя Наполеоном. Он заучил факты, собранные рабочими, и будет цитировать их на память, но есть еще и фото…
      — Но я бедняк, бедняк! — твердил Рушпет.
      — Сколько вы получили за срыв стачки на заводах Ридерса? — спросил Дрэйк.
      — Я? Клевета! Я боролся!
      — Да, вы чисто работаете под «папашу» рабочих. — Дрэйк вдруг разозлился и сердито закричал: — Только благодаря махинациям ты, Пат, ловко сумел продавать рабочих оптом и в розницу и нажил на этом бизнесе пятьдесят тысяч! Брось разыгрывать передо мной наивного! Не на того напал. Сам такой, и меня не проведешь. Где у тебя счетная машинка? Крути пятьдесят тысяч!
      — Но это ложь!
      — Я ведь не засчитываю те тысячи, которые ты получил за предательство в профсоюзе «индустриальных рабочих мира» много лет назад.
      — Что вы болтаете! — испуганно воскликнул Рушпет.
      — Ты сговорился с заводчиками и убил полисмена. Это дало властям случай разогнать забастовку. На суде ты свалил это убийство на рабочего. Чистая работа!
      — Чего вы от меня хотите?
      — Клади на счетной машинке пятьдесят тысяч. Вот… — и Дрэйк вынул из портфеля и бросил на стол пакет, — вот фотография твоей расписки в получении пятидесяти тысяч.
      — Подделка! — закричал Пат Рушпет, держа в дрожащей руке фотографию.
      — А вот фотодокумент. — И Дрэйк бросил на стол фото. — Ты получаешь деньги от Ридерса.
      Рушпет вне себя схватил фотографию.
      — Ничего не понимаю, — сказал он, — ничего!
      — За поставку штрейкбрехеров во время забастовки на военных заводах и фабриках Армстронга ты получил по двадцать долларов с головы — сто тысяч долларов.
      — Неправда…
      — Сбрасываю двадцать тысяч твоим приспешникам. Щелкай восемьдесят тысяч.
      — Но это много, — упавшим голосом сказал Рушпет и отложил на счетной машинке восемьдесят тысяч.
      — За выдачу пяти рабочих — вожаков коммунистов — на заводе Шнеера, шестнадцати коммунистов на заводе Бимас, тридцати у Чаверса и за проданные фабрикантам забастовки рабочих, составление черных списков рабочих, для которых закрыт вход на все фабрики и заводы, за фальшивый материал для суда над коммунистами…
      — Тсс… — прошептал Рушпет. Бледный и дрожащий, он подошел к дверям и прислушался, затем запахнул гардины на окнах. Челюсть у него тряслась, и он удерживал подбородок рукой, делая вид, что трет его по привычке. — Сколько? — сердито крикнул он.
      — Всего за два года ты выдал семьсот шестьдесят двух рабочих-вожаков… За твою агитационную деятельность в пользу Атлантического пакта и новой войны…
      — Сколько денег, сколько денег? — нетерпеливо закричал Рушпет.
      — С головы по тысяче долларов, а всего…
      — Нет, нет, нет! Сколько вам, черт возьми, надо? Вам?
      — Я сказал: шестьдесят тысяч.
      — У меня нет таких денег, — тихо сказал Рушпет и грузно сел в кресло.
      — Я тебе напомню. Твоя вторая жена из Кубы, которая сейчас живет во Флориде и о которой твоя первая жена не знает, — а если узнает, то тебе не видеть больше дачи в Палм-Бич и фермы в Оклахоме, — так вот, пусть эта вторая жена выпишет мне чек на тридцать тысяч долларов из твоих пятидесяти, которые у нее хранятся. И, кроме того, ты дашь мне акции сталелитейных заводов, газоэлектрической компании и нефти на тридцать тысяч. Агентство Пинкертона все знает.
      Рушпет сидел с открытым ртом и шумно дышал.
      — Ведь акции повышаются, — сказал он, — это нечестно. Я заплачу вам через месяц.
      — Ты сейчас же позвонишь маклеру и прикажешь прислать акции сталелитейных заводов.
      Рушпет вскочил, сорвал воротничок и забегал по кабинету:
      — Откуда все известно, откуда? Шестьдесят тысяч! С ума можно сойти! А если я не дам? Убьете? черта с два! Меня ценят. У меня личная охрана, связи! Вы не выйдете отсюда живым!
      — А зачем нам тебя убивать? Ты же знаешь, как газеты падки до скандальчиков. Ради сенсации газеты даже сенаторов не жалеют, а на твоем деле газеты сделают большой бизнес. А уж если это разоблачение коснется твоих коллег и покровителей, они же сами расправятся с тобой. Да еще как! Ну что, по рукам?
      Рушпет побагровел. Было слышно его хриплое, частое дыхание.
      — А если я заплачу?
      — Продолжай свой бизнес, но плати аккуратно взносы.
      Через час Дрэйк увозил чек на тридцать тысяч долларов и акции на тридцать тысяч. Босс Биль мог быть доволен своим экономическим экспертом.
      Но через день взбешенный босс вызвал его к себе.
      — Будь он проклят, этот Пат Рушпет! — сердито кричал босс. — Верни все обратно! Я получил нахлобучку. Этого Рушпета выдвигают в сенат, и он кандидат в члены Верховного суда. Мне сказали, что Рушпет будет сенатором и министром. Мне приказали не трогать профсоюзных боссов, поддерживающих фабрикантов. Эти профсоюзники спасают Америку от революций и забастовок и поворачивают мозги рабочих Америки, Европы и Азии в нужную нам сторону. Сегодня рабочий, а завтра этот рабочий — солдат. Вот Рушпет и старается сделать будущих солдат послушными.
      — Да, язык у этого Рушпета ловко подвешен, — согласился Дрэйк, вспоминая разговор с Рушпетом.
      — А сейчас этого Рушпета посылают вместе с другими командовать профсоюзными боссами в Англии, Франции и других маршаллизованных странах. Верни все деньги и акции Пату Рушпету. Он — один из больших профсоюзных гангстеров.
      Так Пат Рушпет получил обратно свои деньги и акции. Все же почти пятую часть их, припугнув Рушпета, оставил себе Дрэйк, скрыв это от босса. Рушпет поспорил, но в конце концов согласился, взяв с Дрэйка обещание тайно «убирать» неугодных Рушпету конкурентов.
      — А тот… рабочий, убивший полисмена, жив? — шепотом спросил Рушпет.
      — Узнаю, — обещал Дрэйк. — А за переделку твоих врагов в трупы, продолжал он, — я буду брать от одной до пяти тысяч с головы, но ты должен писать в газетах о том, что это делают коммунисты или негры.

7

      Через несколько дней после посещения Рушпета Луи Дрэйк занялся изучением досье: К.М. Гроверпут — «Говядина, свинина, баранина, мясные консервы»; Л.О. Кент — «Молоко — масло — сыр»; Д.Р. Грю — «Зерно — хлеб»; Фишер — «Птица — яйца».
      Дрейк плохо разбирался в вопросах сельскохозяйственного производства и экономики, но понял одно: все они были, по-видимому, в весьма стесненном финансовом положении.
      Так, Гроверпут продал свою знаменитую яхту. Кент расстался с дачей во Флориде и продал имевшиеся у него акции в самый неподходящий для этого момент. Д.Р. Грю продал десять своих больших пароходов. Его дочь не поехала, как собиралась, в Париж, и ее свадьба расстроилась.
      Один только Фишер («Птица — яйца») вместо обычного миллиона заработал за три года более четырех миллионов долларов и не платил гангстерам ни копейки. Решив, что это самое легкое дело, Луи Дрэйк без предупреждения поехал в контору «Птица — яйца». Он потребовал свидания с главой конторы, не объясняя причины, и был после получасового ожидания принят.
      — Вы Фишер, глава конторы? — резко спросил Дрэйк, без приглашения опускаясь в кресло. Он был взбешен продолжительным ожиданием.
      — Нет, я не Фишер, я Фритпор Тронсон. Но я глава фирмы. Что вам угодно?
      — А где Фишер?
      — О, Фишер, — ответил Тронсон, поднимая указательный палец вверх, Фишер теперь лобби! Он помогает делать законы в конгрессе.
      — Вот как? — удивленно протянул Дрейк, не зная, что сказать.
      — Да, так, — отозвался Тронсон. — Я вас не задерживаю.
      Дрэйк заложил ногу за ногу и сказал:
      — Прекрасно! В таком случае, вы, как и Фишер в прошлом, будете платить нам в год тридцать тысяч долларов за охрану ваших предприятий от посягательства воров.
      — Кому — вам?
      — Организации босса Биля.
      — Никогда, ни одного цента. Это вымогательство и шантаж! Если вы будете настаивать, я позвоню в полицию. С какой стати?
      — Вы, по-видимому, недавно в Америке? — спросил Дрэйк.
      — С 1945 года, но я платить не буду. Правительство предоставило мне гражданство. Вы меня не заставите.
      — Я надеюсь, что через несколько дней вы передумаете, — сказал подчеркнуто вежливо Дрэйк и вышел.
      — Никогда! — крикнул ему вслед возмущенный норвежец. — Никогда!
      В тот же день, около двух часов дня, закрытая машина остановилась против центрального магазина «Птица — яйца». Из окон машины высунулись дула пулеметов и начали стрелять по магазину. Зазвенели стекла, посыпалась штукатурка, из корзин потекли разбитые яйца. Перепуганные покупатели лежали на полу. Сделав свое грязное дело, гангстеры умчались. То же самое, почти одновременно, произошло во всех семнадцати магазинах «Птица — яйца».
      В том, что случилось, не было ничего необычного. Все американские гангстеры-рэкетиры действовали именно таким образом. Если им не удавалось путем шантажа и вымогательства заставить платить дань, они применяли грабеж и насилие до тех пор, пока потерпевший не начинал регулярно платить деньги.
      В одних случаях гангстеры-рэкетиры заходили в магазин, грабили и уничтожали товар, действуя палками и молотками. В других случаях стреляли, иногда взрывали, но результат был один — материальный ущерб владельцам магазинов, прачечных или баров. Но во всех случаях рэкетиры избегали одного — убивать посетителей, так как это было чревато местью со стороны родственников пострадавших. Впрочем, случалось и это.
      Страницы газет пестрели сообщениями о налетах гангстеров-рэкетиров. Целые улицы, кварталы и даже города платили дань гангстерам-рэкетирам за то, чтобы их не трогали. Полиция была подкуплена и не вмешивалась.
      Фритпор Тронсон был вне себя. Он сам звонил в полицию и требовал розыска виновных, чтобы взыскать убытки. Полиция виновных не обнаружила.
      За ночь магазины были приведены в прежний вид. На другой же день стрельба повторилась. Человеческих жертв не было, но убытки возросли. Опять магазины были отремонтированы, а через день повторилось то же самое. На третий раз стреляли ночью и в склады были брошены бомбы, в том числе зажигательные. Убытки были огромные. Фритпор Тронсон был взбешен и организовал охрану. Но через два дня стрельба повторилась. Охрана исчезла. В тот же день товарный поезд с яйцами и мороженой птицей свалился под откос. Вагоны сгорели. Фритпор Тронсон поехал в полицию. Он возмущался, нервничал и негодовал. Краснолицый, упитанный джентльмен снисходительно выслушал его и в ответ на сетования об убытках похлопал по плечу и посоветовал застраховать магазины.
      — Не страхуют, я уже пробовал! Ни одно общество не страхует! — кричал Тронсон.
      — А вы обратитесь в страховое агентство «Стромфильд», — посоветовал джентльмен и дал адрес.
      Фритпор Тронсон поехал и поднялся на двадцать первый этаж. Он пожелал видеть главу страхового агентства и был приведен к главному бухгалтеру. К немалому удивлению торговца, агентство «Стромфильд» бралось застраховать его магазины от нападения. Для уточнения суммы главный бухгалтер распорядился вызвать экономического эксперта.
      Вошел невысокий смуглый мужчина с сигарою в толстых губах и наглым взглядом карих глаз навыкате. Он насмешливо посмотрел в лицо Тронсону и назвал, не задумываясь, сумму в тридцать тысяч долларов.
      Тронсон ничего не ответил. Он сидел с отвалившейся челюстью и не сводил глаз с экономического эксперта.
      Тронсон готов был поклясться, что это тот самый человек, который был у него в конторе.
      Тронсон внес часть денег, и обстрел его магазинов прекратился.
      Спустя день босс вызвал Луи Дрэйка:
      — Вот что, молодчик: ты пересолил. Какого черта ты связался с железной дорогой! Наше дело — город. А теперь железнодорожная компания требует от нас сорок три тысячи за разбитые вагоны. Они очень сильны, не нам ссориться с железнодорожным королем. Надо платить, или нам нагадят.
      — Откажитесь, босс, — посоветовал Дрэйк. — Кто знает, что это именно мы?
      — Ты что, в самом деле воображаешь, что мы на Луне? Все, что мы делаем, или почти все, кое-где знают. Монета затыкает глаза и уши, но не всегда. Здесь ты дал осечку. Вся Америка поделена между организациями (так босс называл банды гангстеров) на шесть районов.

8

      Самая модная и самая дорогая модель, последняя марка автомобиля фирмы «Кадилак» привлекала взоры прохожих своим необыкновенным золотым цветом. В машине, небрежно развалившись, сидел Дрэйк. Он презрительно смотрел на толпу и не видел в ней людей — они были для него только источником наживы.
      В страховом агентстве «Стромфильд» Дрэйк снисходительно кивнул Ихаре и подал два пальца бухгалтеру Тому. Том насмешливо улыбнулся и сделал что-то вроде реверанса, чем привел Дрэйка в бешенство.
      Дрэйк позвонил Гроверпуту («Мясо — консервы») в контору.
      — Алло! — отозвался хриплый баритон.
      — Мистер Гроверпут?
      — Он! А кому я нужен?
      — Это говорят из организации, от босса Биля. За вами должок.
      — Вы тысяча первый, кто напоминает мне о долгах! Всем я должен, но денег у меня нет.
      Голос звучал искренне и убедительно.
      — Может быть, я смогу вам помочь восстановить дела? — спросил Дрэйк.
      — Вы? — удивился Гроверпут. — Вот уж не ожидал от вашего страхового агентства такого предложения! Спасибо, но вряд ли… Это мог бы сделать только банк Мак-Манти. Это он нас режет, вернее — наших товаропроизводителей, фермеров. Вы читали в газетах, что каждый день две тысячи ферм продают с молотка?
      — Читал.
      — Так это продают нас. Продают нашу базу.
      — Кто же их продает и почему?
      — Кто? Конечно, Пирсон, правая рука Мак-Манти.
      Дрэйк бросил трубку и вызвал Юного Боба. Юный Боб был самым способный из гангстеров по части стрельбы, управления машиной и успешного выполнения любых поручений. Это был коренастый мужчина ниже среднего роста, с приплюснутым носом и изуродованными ушами. Первое знакомство с бандитом создавало впечатление о нем, как о вялом малом, тяжелом на подъем. Но это только так казалось. Возможно, что именно это впечатление способствовало его успеху, потому что противники не ожидали от него ни той сообразительности, ни точности и стремительности в действиях, которые прославили его среди остальных гангстеров. Юный Боб умел молчать и не болтал о своих похождениях. Единственно, о чем он позволял себе говорить, это о годах ранней юности. «Когда я был юн…» — начинал он каждый свой рассказ. За эту привычку его прозвали «Юный Боб», хотя теперь ему было около сорока лет.
      — Вот что, Юный Боб: подбери полдюжины молодчиков, чтобы поехать в штат Миннесота для ликвидации шайки Пирсона, — распорядился Дрэйк. — Они там скупают фермы.