Черный смерч

      Полупустой подвальчик встретил компанию летчиков шумными звуками танца «буги-вуги».
      — Виски на всех! — крикнул Поль.
      — Повторить за мой счет! — отозвался Джон.
      — Я не буду пить, — решительно заявила молодая женщина, не в силах побороть нараставший внутренний протест, вызванный резкой сменой обстановки: от героической речи перед народом до пошлых завываний «буги-вуги» в этом ресторанчике. Приглашать даже своих лучших знакомых в ресторан, вместо того чтобы звать домой, не было нарушением общепринятых норм. Все же она жалела, что пошла сюда, и готова была уйти.
      Робин Стилл хорошо понимал душевное смятение молодой женщины.
      — Вы не должны обижать своих спасителей пренебрежением к их маленьким слабостям. Ведь вы выше этого… и вам надо переждать, — сказал Робин Стилл, ласково кивнул и указал глазами на стул рядом.
      Молодой женщине сразу понравилась простота Стилла. Она бурно вздохнула, села и вдруг успокоилась, будто в ее вздохе отлетело то, что волновало ее.
      — Вы обязаны выпить за спасителей! — патетически воскликнул один из летчиков.
      — Такая красивая, а занимается таким безнадежным делом, — сказал рослый, краснощекий летчик и, не находя слов, поднял правую руку и пошевелил пальцами.
      — Что вы имеете в виду? — резко спросила женщина.
      — Эптон прав! Спаслась и даже не улыбается! — шутливо заметил второй.
      — Ни разу не улыбнулась! — поддержали его товарищи.
      — Да? — И женщина улыбнулась, показывая ослепительно белые зубы. — А теперь объясните мне, каким безнадежным делом я занимаюсь?
      — Да, этой… как ее… агитацией, — пояснил краснощекий летчик, которого назвали Эптоном.
      — А если поточнее? — спросила женщина, сразу перестав улыбаться, и в глазах ее мелькнул вызов.
      — Эптон явно не оратор, — заметил Поль, — но пусть объяснится.
      Эптон наморщил лоб и, помолчав, признался:
      — Я далеко не оратор. Вот вы кричите на улице: мир! мир! А что толку? Если нас мобилизуют в военную авиацию и прикажут бросать бомбы, мы вынуждены будем бросать.
      Издалека донесся свист падающей авиабомбы. Первоначальная высокая нота быстро переходила в низкую. Этот давно слышанный, но такой памятный противный звук сорвал всех летчиков с мест, и они упали ничком. Следуя им, Робин Стилл тоже машинально нагнулся. Только их спутница, видимо незнакомая с этим звуком, да Поль продолжали сидеть.
      Робин Стилл, уже нагнувшись, понял, что свисту падающей бомбы мастерски подражает Поль, и первым расхохотался. С пола поднялись смущенные летчики.
      — Ничего смешного, — раздался осипший голос хозяина. — Народ так напуган пропагандой войны, что если громко чихнуть, все подскочат на метр.
      — А ну, еще раз! — попросил один из летчиков.
      — Это я для того, чтобы обратить внимание, — пояснил Поль. — Слушайте, я недавно был в кино. Показывали куски хроники прошлых лет. Оказывается, японский генерал Араки сказал так: «Война — биологический закон японцев. Она — мать созидания и цивилизации». Ты тоже так думаешь? — Поль устремил злой взгляд на Эптона.
      — Нет, вы, Эптон, не борец за мир! — саркастически заметила молодая женщина и вдруг, взяв рюмку, весело сказала: — Мой тост — за мир!
      Летчики весело засмеялись: им понравилась настойчивость их спутницы.
      — Если вы так же танцуете, как говорите, то считайте, что мое сердце у вас в плену. Приглашаю! — сказал Эптон.
      — Скажите совершенно честно: неужели вы действительно не верите в силу слова? — спросила молодая женщина.
      — Нет, — решительно заявил Эптон. — Военная сила — вот это аргумент! Деньги — тоже сильный аргумент. Атомная бомба тоже может и убить и запугать. А слово? Я много слышал пасторских проповедей. Они меня не убеждали, я не верю газетам… там все ложь, все слова…
      Поль снова протяжно засвистел, подражая звуку падения авиабомбы, и многие машинально нагнули головы, потом засмеялись.
      — Я не окончил свой рассказ о кинохронике, — напомнил Поль. — Там показали, что думают американцы об атомной бомбе: надо делать атомные бомбы или не надо? Один сенатор заявил, что атомная бомба необходима, как средство против агрессии; второй сказал, что она поможет уменьшить перенаселение земного шара и тем самым сделает для других жизнь счастливой, а то не хватает на всех еды.
      — Правильно! На всех не хватает, — отозвался один из летчиков, все время молча пивший виски. — Безработные есть везде!
      — Стоп! — решительно заявил Стилл и поднял руку. — Где вы слышали, чтобы в Советском Союзе и в странах народной демократии была безработица? Если кто-либо из вас был в Берлине, то знает, что в восточной зоне Берлина безработицы нет, а в западной зоне множество безработных, и дело не в лишних людях, а в порядках, создающих безработицу. Разве у нас не сжигают и не портят пшеницу и кукурузу, чтобы ее нельзя было есть? Разве у нас не топят в океане картофель и не выливают молоко в реки, вместо того чтобы отдать эти продукты безработным?
      — Ну, ты, парень, не агитируй! — возразил молчаливый летчик. — Ты, видно, из того же лагеря, что и девица… Одни слова!
      Снова раздался звук падающей бомбы, и летчики, с трудом подавив желание броситься ничком, обернулись к Полю.
      — Так вот в хронике, — продолжал Поль, — один священник тоже сказал: «Применение атомной бомбы все равно от нас не зависит, и это не нашего ума дело. Агитировать за запрещение — одни, говорит, слова…» И уж в самом конце кинохроники дали одной американской мамаше сказать свое мнение об атомной бомбе, чтобы потом не говорили, что нет свободы слова, и не дали сказать тем, кто против. Женщина сказала так: «Нет, нет, нет, не надо атомных бомб, с нас хватит войны!»
      — Но ведь агитировавших за атомную бомбу было больше! — заметил Эптон.
      — Да, в кинохронике их показали шесть против одной, — подтвердил Поль и скептически улыбнулся.
      — Вот видите!
      — Я не только видел, но и слышал, — подчеркивая слово «слышал», ответил Поль. — Я слышал, как вдруг во всем затемненном зале раздались одобрительные свистки и аплодисменты по адресу женщины, протестовавшей против атомной бомбы и войны. Другим не аплодировали.
      — Я шел сюда выпить рюмку спиртного и потанцевать, а попал на митинг, смешно сморщив нос, сказал Эптон.
      — Вы обязаны ответить на мой вопрос, — сказала молодая женщина. — Верите ли вы в силу Слова с большой буквы?
      — Имея в виду то, что я рассказал о кинохронике, — напомнил Поль.
      — И то, что я скажу, — добавил Робин Стилл. — Я, ребята, механик. Работаю. У меня есть жена, сын, дочка. Живем дружно. Значит, все, казалось бы, в порядке. Я хочу сказать, что то, о чем я скажу, не вызвано ни безработицей, ни голодом. Когда кто-либо недоволен теперешними правителями Америки, его сейчас же обвиняют в антиамериканской пропаганде. Мои родители — потомственные американцы, и я тоже вырос в Америке. Я сражался с фашистами за Америку. И я хочу, чтобы у нас в Америке дела шли хорошо для всех американцев. Так вот, я скажу так… — Робин Стилл взглянул на скептически улыбающегося летчика Эптона, быстро поднялся и, показывая пальцем на Эптона, выпалил: — Ты подлец, негодяй и предатель!
      У Эптона от удивления даже открылся рот. Уж очень это было неожиданно. Он, может быть, и потребовал бы объяснений, но поймал недоверчивый взгляд спутницы. Это было как удар хлыстом. Несколько мгновений он еще сидел неподвижно, но затем лицо его покраснело. Эптон вскочил, и стул с грохотом упал на пол. В следующее мгновение он сорвал с себя пиджак и швырнул на пол, чтобы поскорее от него отделаться. Стиснутые, выдвинутые вперед кулаки, чуть откинутая голова и медленные, агрессивно-наступательные шаги по направлению к Стиллу были достаточно красноречивы.
      Решать споры кулаками было обычным явлением.
      Бармен побежал к столику и закричал, чтобы дрались на улице. Эптон не обратил на его слова никакого внимания.
      — В чем дело, Роб? — крикнул Поль вставая. — Поберегись, Эптон! Роб уложит тебя с первого удара.
      Летчики тоже вскочили с самыми воинственными намерениями.
      — Не вмешивайтесь! — крикнул им Робин Стилл. — Вы славные парни, и выпивка за мной! — Стилл стоял спокойно, опустив руки, и, видимо, не собираясь драться.
      От соседних столиков подбежали любители зрелищ.
      Эптон уже готов был ударить Стилла, но тот поднял руку и крикнул: «Стоп!» И столько было силы в этом приказе, что Эптон замер, не зная, что и думать.
      — Драки не будет! — объявил Стилл окружающим и, стиснув пальцами кулак Эптона, сказал: — Извини за грубую шутку. Если захочешь драться, прошу ко мне домой. Там есть боксерские перчатки. А сейчас садись. Я все объясню.
      Он подтолкнул ничего не понимавшего Эптона к стулу, заставил сесть и насмешливо посмотрел на окружающих. Те вернулись к своим местам.
      — Ты, Эптон, сам виноват! Точнее, твое неверие в силу слова. Ты уверял, что Слово — «пустой звук». А что произошло, когда я произнес несколько «пустых звуков»? Они сорвали тебя со стула, они заставили тебя ринуться на меня, боксера, с кулаками. Ты рисковал если не жизнью, то здоровьем. Значит, Слово обладает огромной силой. Всем известно действие слов любви на сердце девушки. Слова правды поднимают народы на борьбу за свободу и независимость. Слово способно воодушевить человечество на героические дела, но слово может сделать человека подлецом. Начитаются ребята гангстерских романов и мечтают стать гангстерами. Но справедливое слово способно поднять народ на великие дела. Поэтому права наша спутница, отстаивая силу Слова с большой буквы, а ты проиграл.
      — Ловко вы его! — сказал один из летчиков.
      Все засмеялись.
      — Выпьем за Слово с большой буквы! — предложил Стилл.
      Все дружно подняли рюмки. Не выпил только Джон. Он сидел, неподвижно уставившись в стену, и не слышал тоста.
      — У него очень неважные дела, — шепнул Поль. — Потом расскажу.
      — Только вы не думайте, что я испугался! — предупредил Эптон. — А насчет Слова с большой буквы… не спорю!
      Стилл улыбнулся:
      — Не сердись на меня и наш спор почаще вспоминай!
      — О нет, я не сержусь, — отозвался Эптон и через стол протянул Стиллу руку; тот подал свою.
      — Из-за слова, даже не с большой буквы, мне пришлось перейти из военной авиации к частной фирме, — сказал коренастый молодой летчик с обветренным, загорелым лицом. — Теперь работаю в синдикате Дрэйка. Вожу вредных жуков за границу.
      — Подлая работенка, — желчно заметил Робин Стилл, искоса поглядывая на летчиков.
      — Работа плохая. Да платили бы побольше… Деньги не пахнут.
      Робин Стилл досадливо поморщился. Ему претило это стремление к легкой наживе, превозносимое газетами, как национальная черта американского характера. К счастью, есть люди с другим характером. Робин Стилл с симпатией посмотрел на молодую женщину.
      — Простите, я не расслышал ваше имя, — сказал Стилл, обращаясь к молодой женщине.
      — Меня зовут Руфь… Руфь Норман.
      — Я знавал одного Нормана, — сказал Поль. — Славный был парень. Его звали Франк.
      — Вы говорите — был? — вскрикнула молодая женщина, с испугом глядя на Поля. — Очень прошу: опишите внешность знакомого вам Франка Нормана.
      — Моего роста, — начал Поль. — Моих лет. Круглолицый. — Чем подробнее Поль описывал наружность франка Нормана, тем больше нервничала женщина. Ну, знаете вы такого? — спросил Поль.
      — Не работал ли этот Франк Норман последнее время в порту на кране? тихо спросила женщина.
      — Работал, — подумав, ответил Поль. — Вы его знаете?
      — Это мой муж, — ответила молодая женщина, уронив руки на колени.
      Летчики с интересом смотрели на нее.
      — Насколько я помню, — сказал Поль, — жена Франка с дочкой жила у тестя.
      — Я жила на ферме у отца, пока не получила денежный перевод на двести долларов. Адрес был написан не его рукой, хотя перевод — от его имени. Не было на переводе и обычной приписки. Я сразу заподозрила неладное. Через неделю я выехала на Восток, в порт, где он работал. Там у меня долго выпытывали, не знаю ли я, где мой муж. А я не знаю. Меня задержали… Я заболела… А сейчас возвращаюсь домой. Была в гостях у сестры. Поблизости происходил съезд сторонников мира, и я там сказала, что американскую конституцию превращают в пустую бумажку. Меня выбрали делегатом сюда, в город, на съезд сторонников мира. Это мне было по дороге… Остальное вы знаете. Вы не знаете, где Франк? Он жив?
      — А почему ему не быть живым? — спросил Поль.
      — Ах, вы что-то знаете! — воскликнула Руфь и схватила Поля за руку.
      Поль, конечно, знал, где находится Франк Норман. Франк работал шофером у Стронгов под чужим именем. Но кто может подтвердить, что эта женщина не подослана к ним, чтобы выпытать местонахождение Франка!
      — Я ничего не знаю, — поспешно отозвался Поль. — А последний переводный бланк у вас с собой?
      Жена Франка достала из внутреннего кармана жакета потертый кусок плотной бумаги. Поль взял его не без волнения, посмотрел и узнал свой собственный почерк. Да, это был тот самый перевод, который он послал жене Нормана, чтобы поддержать ее. Сомнений почти не было: перед ним была Руфь Норман. Но кто знает, нет ли среди этих летчиков членов ку-клукс-клана? И как глупо, что он ввел в их компанию Робина Стилла.
      — Руфь, у вас еще много дел в городе? — спросил Поль.
      — Нет… я свободна. Демонстрация женщин была заключительным этапом работы съезда сторонников мира нашего штата. Мы выбрали делегатов на Всемирный конгресс. Я хочу уехать домой. Может быть, там уже есть вести от Франка, а писать домой я не хотела.
      — У моей девушки оказался муж, танцы откладываются! — шутливо заметил Эптон.
      — Я должен идти, — сказал Робин Стилл поднимаясь.
      Вслед за ним встали Поль, Руфь и Джон. Остальные летчики заявили, что они остаются. Робин Стилл уплатил по счету. Пока они выходили из бара, Поль успел шепнуть Робину Стиллу, что Руфь — жена того самого Нормана, которого Робин Стилл спас ночью от куклуксклановцев и отправил на машине Бекки Стронг. Но она ли это на самом деле, Поль не убежден окончательно.

7

      Очутившись на улице, Робин Стилл думал о том, что улица не место для откровенных разговоров, и поэтому сказал:
      — Пойдемте ко мне, Руфь. Я живу поблизости. Жена будет вам рада. Она простая, хорошая женщина. Может быть, мы сможем что-нибудь узнать о Франке.
      Здесь же, на улице возле бара, их догнал Эптон и сунул в руку Руфи Норман бумажку.
      — Это мой адрес, — сказал Эптон и, заметив удивленный взгляд молодой женщины, добавил: — Может быть, пригодится, если дело с хулиганами дойдет до суда. Я тоже должен спешить. Хоть мне и не везти, как другим, жуков за океан, а только на поля американских фермеров, но через час я должен быть возле самолета.
      — Этого еще недоставало! У нас же в Америке — и разбрасывать вредных жуков?! — сердито спросил Поль. — Ты, парень, не врешь? Или это государственная тайна?
      — Государство здесь ни при чем. Этим занимается частная фирма Дрэйка. Да и зачем мне врать? Я слышал, это этот бизнес помогает Дрэйку почти даром захватывать земли «диких» фермеров.
      — Этого еще недоставало! — повторил Поль и обратился к Стиллу: Слыхал?
      — Фермеры много раз жаловались на это, — сказал Стилл. — Их заявления каждый раз объявляли ложью. Конечно, это преступление. Преступление, парень, против народа! И как только у тебя рука на это поднимается? — Робин Стилл неприязненно посмотрел на летчика. — Мы не должны помогать заражать поля — наоборот, надо разоблачать действия грязных трестовиков против наших же американцев-фермеров! Надо писать об этом в газетах, чтобы до конца разоблачить этих преступников и запретить это законом. Ведь это насущный вопрос жизни! — так закончил Робин Стилл и пригласил летчика, как только он вернется из полета, зайти к нему домой. Эптон согласился без особого энтузиазма.
      Квартира Робина Стилла состояла из двух комнат: большой и маленькой возле кухоньки. Она помещалась на пятом этаже пятиэтажного дома. Эти «доходные» дома из красного необлицованного кирпича теснились за первой линией домов, нарядный фасад которых выходил на улицу. В маленькой квартирке было очень чисто и уютно. Жена Стилла, полная, живая молодая женщина среднего роста, встретила их очень приветливо и очень шумно. Она сейчас же объявила, что у них находится ее брат и еще две «чудесные женщины» из Лиги защиты мира. И будет очень хорошо, если вновь прибывшие примут участие в их беседе.
      Женщины из Лиги защиты мира оказались двумя худощавыми старушками, ласково улыбающимися сквозь очки. Они были сестрами, и даже их платья из тонкого серого сукна были одного фасона. Обе были почти седые.
      «Божьи одуванчики», — решил про себя Поль. Брат хозяйки, рослый мужчина, сидевший в угловом кресле, ничем не привлек его внимания: стандартный костюм, стандартные ботинки, стандартная улыбка и, видимо, стандартный американец. Все же Поль очень вежливо поздоровался с ним и спросил о здоровье, сказал несколько слов о погоде. От этой укоренившейся привычки вежливо «разведывать» нового знакомого он никак не мог избавиться. Это был обычный американский стиль «доброжелательного знакомства», объяснявшийся весьма просто: каждый из знакомящихся старался показать себя в лучшем свете и узнать, может ли его партнер быть ему чем-либо полезен. Если партнер стоял выше по заработку, доброжелательность увеличивалась. Если он был ровней и ничем не мог быть полезным, создавалась атмосфера незаинтересованной нейтральности. Если же партнер стоял на ступеньку ниже или, избави бог, был без работы, от него старались поскорее отделаться.
      В последнее время Поль возненавидел эти разговоры о погоде и вообще разговоры с неизвестными людьми. Кроме горя и разочарования, он ничего не видел в жизни и поэтому не верил в доброжелательность соотечественников, если они были не рабочие. Поэтому он был очень удивлен тем, что услышал от «божьих одуванчиков». Вот ведь как может обмануть благообразная внешность!
      Обе почтенные женщины решили посвятить себя борьбе за мир. Они много выступали на митингах в своем городе и собирали подписи под воззванием сторонников мира. Но сестер не удовлетворял небольшой район действия. Они решили вести проповеди о мире в самых глухих уголках Соединенных Штатов. Правда, у младшей сестры в этом решении преобладал элемент веры, но ведь сторонники мира — это народное движение, и различные люди доброй воли, самых различных направлений, боролись за мир в силу своих возможностей.
      На стареньком «фордике» обе проповедницы мира пустились в путь. За рулем они сидели по очереди. Сейчас они рассказывали о своем удивительном путешествии.
      Джон расширенными от удивления глазами смотрел на старушек. Вначале он слушал их без интереса, но потом заинтересовался ярким описанием выступлений на улицах и сбором подписей на фермах, где богатые собственники иногда даже травили их собаками. Путь этих скромных, но мужественных женщин превратился в своеобразную эстафету мира. О них начали писать в газетах. Их встречали куклуксклановцы на границах штатов, чтобы не пропустить; но их же встречали и сторонники мира, охранявшие их путь. По пути им встречались девицы из баров с плакатами: «Война даст вам деньги!», «В тюрьму заговорщиков против американского мира!», ибо американские поджигатели войны часто прикрывали свои действия словами миролюбия. Но плакатов с требованиями укрепления мира и запрещения атомной бомбы было больше.
      Джон, подписывая воззвание сторонников мира, поданное ему хозяйкой, бросил три слова:
      — Мне все равно!
      Все переглянулись. Элиза Стилл, как женщина решительная, сейчас же с возмущением спросила:
      — Что это значит: «Мне все равно»?
      — Что значит «все равно»? — спросила также Руфь Норман. — Ведь линия фронта мира проходит в сердце каждого честного человека. О равнодушии и речи не может быть, если дело идет о самом ужасном для народов — о новой войне, с атомными бомбами, микробами, газами и прочими ужасами!
      — Нас хотят заставить думать, — вмешался брат Элизы, до этого молчавший, — что война будет молниеносной и не коснется той страны, которая ее начнет. Так думал и Гитлер. Сейчас нас запугивают огромной военной мощью Советского Союза, который якобы собирается на нас напасть, и поэтому нам надо вооружаться. Но почему же Советский Союз не нападает на нас? Да потому, что занимается мирными делами и воевать не хочет. И если американские монополисты не начали войну в начале этого года (как это они предсказывали), так это потому, что народы, подписавшие воззвание сторонников мира, продемонстрировали огромную силу противодействия, помешали поджигателям войны. Воюют не только снаряды, воюют идеи. Люди, вооруженные идеей борьбы за справедливость, всегда сильнее. Это закон истории. Посмотрите, что делается во всем мире! Сотни миллионов подписали воззвание сторонников мира! Во Франции простые люди останавливают поезда с вооружением, которое направляется для войны со свободным Вьетнамом.
      Более трети человечества живет сейчас в условиях социалистической системы, где нет безработицы, и тот, кто начнет против них войну, проиграет! Мы не верим американским газетам, радиопередачам, даже судьям. Ведь осудила же конференция в Нью-Йорке, созванная в защиту гражданских прав, нарушение этих прав, выразившееся в суде над лидерами компартии! И если бы движение сторонников мира не срывало планы поджигателей войны, его бы не преследовали.
      А сотни матерей, одетых в траур, которые прошли по улицам Парижа? Их сыновья погибли во Вьетнаме. Значит, народу не все равно. А недавняя демонстрация протеста в Англии против создания американских авиационных баз? Значит, народу не все равно.
      Американские женщины провели массовые кампании поддержки греческих патриотов и собрали десятки тысяч подписей, требующих прекратить террор в Греции. Значит, народу не все равно. Американским монополистам война необходима как бизнес. И вы увидите — они ее начнут, пусть как небольшую, но шуметь будут много, чтобы увеличить налоги. Монополисты начнут всемирную войну, если людям будет «все равно» и народы не возьмут дело мира в свои руки. Я надеюсь, этот лозунг вам известен?
      — Я сказал «мне все равно» в предвидении той опасности, которая мне может грозить за то, что я подписал воззвание, — пояснил Джон. — Вы меня неправильно поняли.
      Хозяйка вышла на звонок, и в комнату вбежали два мальчика лет восьми. Следом за ними вошла девочка года на три старше. Один из мальчиков держал в руках игрушечный автомат с трещоткой, второй — копилку.
      — Деньги или жизнь! — закричал первый, упираясь дулом игрушечного автомата в живот Джона, и покрутил трещотку.
      Джон поднял правую руку вверх, а левой вынул никель из жилетного кармана. Второй мальчик подставил копилку, и монета со звоном упала в середину.
      — Деньги или жизнь! — закричал мальчик с автоматом, обращаясь к Робину Стиллу.
      Тот молча взял автомат из рук мальчика, чем вызвал бурю детского негодования.
      — Дурацкие игрушки! — сказал Робин. — Это прививает детям вкус к гангстерству… Гек, — обратился он к сыну, державшему копилку, — ведь ты решил быть гонщиком на мотоцикле. Где твой велосипед?
      — Я отдал его покататься Анри, а он, — мальчик кивнул на приятеля, взял меня сейчас в компанию, чтобы собрать деньги на пистолет, стреляющий пульками. Мы собрали почти доллар! — ответил сын и, довольный, улыбнулся.
      Первый мальчик изо всех сил тузил кулаками Робина Стилла по бедрам и требовал свой автомат.
      — Я полисмен, — заявил Стилл, — и поэтому беру вас, обоих гангстеров, в плен.
      Он обратил все в шутку, но был недоволен, что сын соседа вовлек его сына в эту игру. Чтобы отвлечь детей, Робин Стилл попросил жену включить радио.
      Послышались звуки музыки.
      — Симфония Чайковского, — объявила младшая из двух сестер-гостей. Отдыхаешь душой, слушая ее.
      — Ах, нет! — возразила девочка. — Это музыка «Гамборелли и сыновья».
      — Что-о? — переспросила старушка и с недоумением посмотрела на сестру. — Я хорошо знаю, что это симфония Чайковского.
      — Да нет же! — И девочка снисходительно улыбнулась, довольная своими музыкальными познаниями. — Это «Гамборелли и сыновья».
      — Кэй! — строго сказала Элиза. — Ты не должна вмешиваться в разговор старших.
      — А наша учительница требует, чтобы мы слушали разговоры взрослых и, если услышим слово «мир», сообщали об этом первому встречному члену Американского легиона.
      — Нечего сказать, хорошая наука! — Поль саркастически усмехнулся. Превращают детей в домашних шпионов!
      Музыка чуть стихла, и все услышали рекламную передачу фирмы «Гамборелли и сыновья», после чего снова громко зазвучала симфония Чайковского.
      — Я же говорила! — весело закричала девочка и запрыгала на правой ноге.
      — Простите, Элиза, но ваша сестра не уделяет должного внимания музыкальному воспитанию своей дочери, — сказала старшая из старушек. Она обратилась к девочке: — Если фирма «Гамборелли и сыновья» использует музыку Чайковского для сопровождения своей рекламной передачи, это вовсе не значит, что эту музыку написали Гамборелли и сыновья.
      — Я буду доволен, если Элиза будет больше следить за тем, чтобы моему сыну даже в игре не прививали гангстерских наклонностей, — заметил Робин Стилл.
      Девочка смутилась. Как и все подростки, она казалась неуклюжей. Было видно, что она едва сдерживается, чтобы не заплакать. Руфи Норман стало жаль девочку.
      — А у меня такая же дочка, как ты, — сказала она девочке, чтобы отвлечь ее. — И зовут ее Клара. Хочешь посмотреть ее фотографию?
      — Да, — ответила Кэй, не поднимая глаз.
      — Ты кем будешь, когда вырастешь? — спросила Руфь, доставая бумажник.
      — Не знаю… Ведь мы все равно умрем…
      — Что за дурацкие разговоры! — удивился Поль.
      Элиза взволнованно объяснила гостям, что теперь школьников каждый день заставляют приветствовать в классе флаг, каждую неделю устраивают «атомные тревоги» и запугивают их.
      — Я один раз сказала, что мы не погибнем, так как войны не будет! горячо заговорила девочка. — А наша учительница сказала, что пусть я лучше буду лентяйкой, но чтобы она больше не слышала у себя в классе красной пропаганды, и заставила меня десять раз подряд спеть гимн и двадцать раз прочесть молитву. Так что я не могу говорить иначе.
      Поль подошел и увидел на фотографии, которую держала в руках Руфь Норман, девочку-подростка, а рядом с ней — Франка, настоящего Франка Нормана.
      — Это ваш муж? — спросил Поль.
      — Да… с дочкой! А вот он со мной, — и Руфь протянула Полю еще одну фотографию.
      Поль молча подошел к Робину Стиллу и показал карточку.
      — Франк Норман! — подтвердил Робин Стилл.
      — Вы знали моего мужа?
      — Да. И знаю, где он теперь. Он жив, здоров, работает неподалеку отсюда шофером. Я уверен, что он дал знать о себе на вашу ферму, и только ваше длительное путешествие…
      — Но почему же вы не сказали мне сразу? — Руфь обняла Элизу и заплакала.
      — Милая моя, — сказала Элиза, — я рада за вас и за вашу дочурку — ведь все в порядке.
      — Ваш Франк — настоящий парень! — сказал Поль.
      Но Руфь плакала все сильнее и сильнее. С ней случилась настоящая истерика, и обе старушки хлопотали возле дивана, на который ее положили. Видимо, большое нервное напряжение последних недель требовало разрядки.
      Когда Руфь Норман успокоилась и лежала притихшая и счастливая, Робин Стилл сказал ей свое мнение о Франке. Речь шла не только о Франке. Робин Стилл попробовал описать Руфь деятельность ее мужа, как одного из борцов тех стомиллионных армий сторонников мира, которые готовы отразить провокацию и удары поджигателей войны.
      Казалось бы, как мало значит один человек в этой борьбе! Но имена тех, кто действует активно, являются знаменем для масс. Поджигатели войны действуют страхом и подкупом. Борцы за мир воодушевлены великой идеей мира и содружества народов. И трудящиеся борются за мир и верят в Советский Союз не потому, что являются пропагандистами политики Советского Союза, а потому, что Советский Союз учел желание народов и поддерживает их стремление к миру и независимости.
      Велики силы мира. Даже самые изуверские меры борьбы типа «НБ-4001» — и те были разоблачены. Но многое еще надо сделать, чтобы все народы узнали правду.
      Много говорил Робин Стилл о великом единении честных людей против сил зла.
      Руфь Норман сама выступала за мир, но, только выслушав Робина Стилла, поняла, какая огромная опасность нависла над всеми народами земного шара и что только объединенные усилия приведут к победе. А ее скромный, немногословный Франк, он — один из многих незаметных героев этой борьбы. И не будь Робина Стилла, она так бы и не узнала всей правды о Франке. Руфь не знала, как и благодарить Поля и Робина, да и нужно ли благодарить!
      Поль давно уже делал знаки Робину Стиллу. Наконец ему удалось привлечь внимание Роба, и хозяин повел его и Джона в маленькую комнату.
      — Хотя я и «никто», но я люблю свою шкуру, — сказал Джон, — и не хочу, после того как вытащил ее из ада, чтобы ее снова поджаривали на войне. Твоя женка и ее брат напрасно на меня набросились.
      — Рассказывай! — предложил Робин Стилл.
      Рассказ Джона был немногословен. Он будто с трудом выдавливал из себя слова — так ему не хотелось говорить о том, как он на самолете возит вредных жуков и сбрасывает их на поля.
      — Пошли за виски, — не вытерпел Джон. — Чертовски хочется выпить!
      — Что ты с нами скрытничаешь! — рассердился Поль. — Или оправдываешь полученные доллары?
      — Что ты, Поль, что ты! — встревожился Джон. — Я сам ненавижу эту работу. Это похуже, чем быть гангстером… Ну… летал я на север Канады, к эскимосам… сбрасывали сосуды с блохами, комарами и прочей дрянью… А эти насекомые разносили микробов чумы.
      — Как, вы сознательно заражали людей чумой? Зачем? — тихо спросил Робин Стилл.
      — Не знаю… Опыт какой-то… Вымерло несколько племен… Потом я привозил туда врачей, которые исследовали результаты, и слышал их разговор. Они сказали: «Чистая работа». Сволочи!