Черный смерч

      — Я пойду вперед, — сказал Элмер и побежал к залу.
      У вращающейся двери была толпа.
      — Алло, Гринберг! — окликнул Элмер молодого человека с длинными черными волосами, стоявшего на тротуаре и настойчиво вглядывавшегося в лица прибывающих.
      Молодой человек живо обернулся и подбежал к Элмеру.
      — Явилась одна компания с чемоданом, — шепнул он.
      — Почему ты подозреваешь именно их?
      — Наши установили, что они не из администрации зала, и не друзья мира, и не агенты этого района. Пойдем поскорее!
      Элмер шел впереди, спокойно поглядывая на присутствующих. Зато Гринберг явно нервничал. Он не шел, а чуть ли не подпрыгивал от волнения и порывисто оглядывался во все стороны. Его длинные черные спутанные волосы то и дело спускались на лоб и глаза.
      — Пегги только что сообщила мне интересную подробность, — сказал Гринберг. — Будто эта компания, которую привел Стойман, переменила в люстре самую большую лампу. Я не успел посмотреть, так как выбежал встретить тебя и еще не говорил с электромехаником.
      Послышался удар гонга. Толпы людей входили в зал с разных концов. Великая идея борьбы за мир объединила всех честных людей, без различия расы, пола и вероисповедания. Это прежде всего были люди мужественные, настоящие патриоты своей родины, желавшие мира.
      — Пойдем к электротехнику! — потребовал Элмер.
      Они прошли к «электротехничке». В коридоре, у окна, стоял, заложив руки в карманы, пожилой мужчина в спецовке и растерянно оглядывался.
      — Ты что же не у себя? — удивился Гринберг.
      Мужчина недоуменно пожал плечами, а потом негромко сказал:
      — Хозяин приказал передать управление светом другому.
      — Уволен? — с испугом спросил Элмер.
      — Нет, только на сегодняшний вечер, но с сохранением заработка — вот что странно!
      — Тут дело серьезное, — сказал Элмер. — Слушай внимательно и отвечай точно. Они сменили лампу в люстре?
      — Сменили!
      — Ту самую большую лампу, что в центре огромной люстры?
      — Да.
      — А зачем?
      — Не знаю.
      — Новая лампа чем-нибудь отличается?
      — Мне ее вблизи не показывали, а издали сами увидите — почти такая же.
      — А как же они сменили? Лестницу ставили?
      — С чердака на люстру есть люк, он закрывает отверстие в потолке. По металлическим креплениям люстры можно лазить. Так и меняем лампы.
      Раздался второй удар гонга.
      — Хочешь заработать? — Элмер быстро обыскал все свои карманы и собрал около пятидесяти долларов. — Вот, — сказал он, протягивая деньги. — Сними для меня эту новую лампу.
      Электротехник отвел руку Элмера и безнадежно покачал головой. Гринберг наклонился к его уху и что-то зашептал. Элмер, держа в протянутой руке деньги, напряженно ждал. Время шло.
      — Так бы сразу и говорили! — ворчливо заметил электротехник. — А раньше где были? Недотепы! Теперь уже полный зал. Заметят — показывать пальцами начнут. А эти, — и электротехник кивнул на дверь «электротехнички», — не дадут снять без драки. Они отнесли на чердак усилитель тока.
      Раздались три удара гонга.
      В коридоре появился Поль и с ним хорошо одетая женщина. Женщина шла крупными, быстрыми шагами, глядя прямо вперед. Все в ней говорило о решительном характере. В руках у женщины был небольшой чемодан. Элмер направился к ним и поздоровался с женщиной.
      — Она искала вас, — пояснил Поль.
      В коридоре чуть дрогнул свет.
      — Включили большую люстру, — заметил электротехник.
      Полисмены очень быстро пошли к выходу, за ними из будки электротехника поспешно проследовали двое мужчин с чемоданом, и последним ушел хозяин зала Стойман. Он запер дверь и ключ положил в карман. Все они чуть не бежали, во всяком случае шли так быстро, будто за ними неслась волна или их преследовал пожар.
      «Неужели в лампе микробы и сейчас, посредством особого приспособления, вместе с включением тока началось рассеивание их?» — подумал Элмер и подошел к Полю.
      Женщина быстро приоткрыла чемодан и заглянула внутрь, затем, видимо не веря своим глазам, она значительно посмотрела на Поля. Тот подошел.
      — Посмотрите на показания счетчика, — прошептала женщина.
      — Какого такого счетчика? — удивился Поль.
      — Может быть, зрение обманывает меня, но я прошу вас помочь. Это усовершенствованный счетчик типа Гейгер-Мюллера для обнаружения меченых атомов. Зеленые лампы, укрепленные на панели, мигают, воспроизводя различные количества импульсов: крайняя слева реагирует на один импульс в секунду, вторая лампа отмечает десять импульсов, третья — сто, четвертая тысячу импульсов, то есть отмечает кило-импульс, а сейчас вы видите?..Женщина испуганно посмотрела на Поля.
      Все лампы горели ровным светом, а счетчик низко, протяжно гудел.
      Поль посмотрел и сказал, что счетчик явно лихорадит.
      — Но ведь это же означает очень активный атомный распад! — громким шепотом сообщила взволнованная женщина. — Это значит, что в этом зале происходит активный атомный процесс, безусловно угрожающий жизни находящихся здесь людей.
      — Я что-то не чувствую, — усомнился Поль.
      — Я знаю! — резко оборвала его женщина. — Я работаю в атомной лаборатории Дюпона по противоатомным костюмам для рабочих на урановых заводах и знаю. Элмер, сейчас же объявите об этом собравшимся и удалите народ из зала!
      — Это действует моментально? — спросил Поль.
      — Нет, но больше получаса это уже может быть опасно.
      — Если сразу так вот объявить, начнется паника, — сказал Элмер. — Мы лучше удалим источник.
      — Но где его искать? — спросила женщина.
      — Я знаю: какая-то особая электрическая лампа, — убежденно сказал Элмер и кратко рассказал о том, что узнал от электротехника.
      — Сейчас же выключайте верхнюю люстру! — распорядился Поль.
      Элмер с отчаянием протянул руку в направлении запертой двери электротехнической будки. Подбежал Гринберг и, узнав, в чем дело, предложил перерезать провода. Он обратился к электротехнику за помощью. Тот молча вынул из кармана ключ и направился к железной двери. Отпереть дверь было делом одной минуты.
      — Я выключу большую люстру, — сказал электротехник, — но это сейчас же заметят люди, которые включили.
      — Не беспокойтесь, они все сбежали, — сказал Элмер.
      Электротехник выключил рубильник. Свет в зале сразу уменьшился наполовину. Тысячи присутствующих, как по команде, посмотрели вверх, но остались на местах.
      — А ты, видно, не из трусливого десятка, — обратился Поль к электротехнику. — Люблю таких! А воззвание сторонников мира подписал?
      — Подписал, — спокойно отозвался электротехник. — Газеты пугают, что всех, кто подписал, будет преследовать Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Правда это?
      — Боятся они нас, — пояснил Поль. — Пугали и будут пугать и обманывать, потому что если не запугать и не обмануть народ, то и воевать нельзя. В Бразилии тоже и запрещают, и стреляют, и убивают, а все же конгрессы мира состоялись в Баия, в Минас-Жераис, в Рио-Грандедо-Сул. В Аргентине против сторонников мира действовали бригады полицейских с собаками и не запугали. Нет, правду в тюрьму не упрячешь! Правда путешествует без виз. А спасти собравшихся — святая обязанность каждого честного человека… Думаю, что потушенная лампа остыла. Пора действовать.
      Поль позвал Элмера и направился к человеку, раздававшему листовки о мировом фронте сторонников мира всем проходившим в зал. Поль взял из рук человека все листовки. Тот запротестовал.
      — Мы сбросим листовки через люк потолка, — объяснил Поль. — Скажи об этом руководителям митинга.
      Поль передал листовки Элмеру и объяснил, как действовать.
      — Я буду защищать проход на чердак отсюда от всяких обезьян. Только действуйте мгновенно! А ну, бегом!
      Молодые люди и так стремились сделать все поскорее. Вместе с электротехником, захватив с собой прежнюю большую электролампу, вывинченную из люстры, они побежали по коридору к двери, ведущей на винтовую лестницу.
      И на этот раз у электротехника оказался запасной ключ.
      — Если на чердаке дежурит бандит, он перестреляет нас по очереди, сказал Гринберг.
      — Хуже, если заперта дверь, выходящая на чердак, — отозвался электротехник. — У меня нет от нее запасного ключа.

3

      В зале выступал оратор, профессор. У него были юношески розовое лицо и седые волосы.
      — Нам говорят, — продолжал он, — что оружие делается для того, чтобы чем-нибудь занять безработных. Так не лучше ли заниматься мирным строительством домов для миллионов бездомных?
      Из зала послышались возгласы одобрения. Профессор предложил большой деловой план строительства домов для рабочих в разных городах.
      Следующим выступил старый пастор. Он предложил написать президенту о перераспределении военного бюджета. Значительную часть пастор предлагал выделить на образование, затем на бесплатное лечение за счет государства, на общественные работы, на пособие больным и пенсионерам. Выступавшая женщина рассказала о двух сыновьях, погибших на войне.
      — Если вы настоящие американцы, — сказала она, — вы добьетесь того, чтобы конгресс принял закон против военной пропаганды. А то что же получается? Радио призывает к войне, газеты агитируют за войну, даже в церквах говорят проповеди о войне.
      Выступавший юноша заявил:
      — Мы не будем воевать за увеличение прибылей монополистов! Мы не будем проливать за них свою кровь!
      Один за другим на трибуну поднимались мужчины и женщины. Они выражали волю передовых людей, с которыми не считаются, но с которыми придется считаться.
      Говорили так: «Если первая империалистическая война началась тайно от народа и народы не знали истинной причины, то теперь мы знаем, что война нужна монополистам для их обогащения».
      После речи престарелого пастора, еле передвигавшего ноги, на трибуну быстрым шагом взошел Гаррис. Его мужественное, загорелое лицо выражало решимость.
      — Мистер Гаррис, — сказал председательствующий, — был уволен из министерства земледелия как коммунист. Он протестовал против превращения культурных земель в пустыни.
      Сначала в зале раздался одинокий свист. Так обычно американцы выражают одобрение. Потом послышались многочисленные свистки и аплодисменты. Об агрономе Гаррисе уже слышали и поэтому тепло встретили его. Это был тот самый Гаррис, которого встретила Бекки Стронг. Он поднял правую руку и в наступившей тишине сказал:
      — В интересах науки умножать, а не уничтожать земельные богатства страны. И если ученый отдает свои знания на дело разрушения цивилизации, то есть работает на войну, пусть он будет проклят, как злейший враг прогресса!
      Мы знаем ученых с мировым именем, ученых, идущих в первых рядах почти миллиардной армии сторонников мира. Но мы знаем и других, живущих здесь, у нас в Америке. Эти «ученые», продавшиеся за сребреники поджигателям войны, выступают за быстрейшую атомную войну! За организацию голода! За бактериологическую войну! За организацию голода любыми средствами, вплоть до задержания туч, несущих влагу с Атлантики в Европу! Эти «ученые» пытаются создать ядовитые радиоактивные ракеты. Эти изверги, работающие на человекоубойную промышленность, пытаются оправдать свои действия необходимостью убить один миллиард «лишних» людей!
      Я не страшусь заявить, что если бы Соединенные Штаты стали страной народной демократии, национализировали бы земли, недра и промышленность, то они смогли бы прокормить в четыре раза больше народа и создать изобилие в стране. Ведь нет же безработных в Советском Союзе! Там лечение бесплатное, трудящиеся получают отпуск, простые рабочие лечатся в санаториях. Там учится вся страна, и вся страна переделывает лицо земли, покоряя стихийные силы природы. Поэтому Советскому Союзу не нужна война! Пусть фабриканты человекоубойной промышленности не пугают нас якобы коварными замыслами Советского Союза. В Советском Союзе ученые работают на созидание, а не для разрушения. Ученому не может быть безразличен характер использования его изобретения. Между тем значительная часть наших аполитичных ученых уподобляется страусам, прячущим голову в песок.
      Я обращаюсь к вам, люди науки! Вы ответственны за будущее человеческой цивилизации. Не заблуждайтесь! Пусть каждый из вас имеет гражданское мужество определить свою общественную позицию в связи с назначением своей научной специальности.
      В качестве печального примера я могу назвать Аллена Стронга, микробиолога и энтомолога. Он недавно получил премию Мак-Манти за «сохранение сокровищ Солнца». Аллен Стронг считает науку надсоциальной, а себя — аполитичным, и эта ошибка завела его очень далеко. Он верит, что помогает создавать изобилие, то есть, борясь с вредными жуками и болезнями растений, он уничтожит голод, нищету и неравноправие. Как известно, благими пожеланиями вымощена дорога в ад. На этой его вере очень легко сыграли те, кому необходимы были его знания энтомолога и микробиолога. В душе чистый человек, объективно он может стать злейшим врагом народов.
      Я бы хотел, чтобы эти мои слова дошли до него и чтобы он понял, что создает страшное микробиологическое оружие! Если человек идет к пропасти с закрытыми глазами, мы обязаны его остановить; а если он толкает в пропасть людей — не позволить делать это. Наука — это острейшее оружие. Весь вопрос в том, у кого находится в руках острый нож — у хирурга или у бандита. Кто вооружает человекоубийцу, тот роет могилу себе и друзьям! Наука должна служить только миру! — крикнул Гаррис и стукнул кулаком по трибуне.
      Будто вихрь пронесся по залу. Люди вскакивали, кричали, свистели, аплодировали, всячески выражая свое одобрение.
      Вслед за Гаррисом выступил известный ученый. Он тоже говорил о том, что наука должна служить миру и что он удовлетворен тем, что во всенародном движении сторонников мира видная роль принадлежит деятелям науки. Если все ученые объединятся в борьбе за мир, войны не будет.
      — Да здравствует международное содружество на благо народов мира! Так закончил он.
      Старший подошел к председателю и что-то шепнул ему. Тот кивнул головой.
      Вдруг чья-то рука показала на потолок. Затем протянулись десятки рук, и все присутствующие стали смотреть вверх. В огромной, недавно потухшей люстре передвигался человек, цепляясь за металлические конструкции. Оратор замолчал.
      И вдруг сверху что-то полетело.
      — Сохраняйте спокойствие! — раздался зычный голос председательствующего. — Это наш человек, он сбросил листовки с лозунгами мира!
      Зал облегченно вздохнул. Затем человек на люстре вывинтил большую лампу и ввинтил лампу поменьше. Люстра тотчас же засветилась.
      Листовки сыпались вниз. Люди начали оживленно ловить их. Это было информационное сообщение о мировом фронте сторонников мира. Речь шла о многогранных формах протеста против подготовки войны — об «эстафетах мира», о «караванах мира» во Франции, «автобусах мира» в Англии, о пропаганде за мир «из дома в дом» в Италии, о «неделе борьбы за мир» в Индии и других странах.
      У трибуны стоял Робин Стилл.
      Он рассказал о заговоре Комитета двенадцати против мира, о чем уже сообщал Поль по радио. В зале то и дело слышались крики возмущения.
      — Методов борьбы за мир много, но цель одна — не позволить воевать. Не позволить вовлечь американский народ в беду.
      Затем Робин Стилл в конце митинга разоблачил секрет «НБ-4001», закончив тем, что не страшны никакие угрозы, если народы едины в своем стремлении сорвать планы поджигателей войны. Во время речи Стилла ни один человек не покинул зала.

4

      Ночью Поль явился на борт гидроплана. Эрл, читавший газету, молча поднес к его глазам свои ручные часы. Было около двенадцати.
      — Если бы я опоздал на миллион лет, то и тогда не стал бы извиняться, сказал Поль, отводя руку Эрла с часами. — Ну что ты скажешь, если мы открыли секрет «НБ-4001»?
      — Потрясающе! — воскликнул Эрл. — Ты не шутишь? Ну тогда объясни.
      — Снаряд в виде очень большой электрической лампы, только металлический. Устроен так, что издали блестит, и, не зная, даже трудно понять, что это не лампа. Мы завезли его к нашим специалистам. Там все выяснили. Оказывается, «негритянская болезнь» вызывает такой же распад кровяных шариков, какой совершается под воздействием радиоактивного распада в атомной бомбе. Этот снаряд «НБ-4001», действовавший от обыкновенной электрической сети, имел очень мощный усилитель, но маленького размера. Снаряд создавал замедленный атомный распад, облучая присутствующих… Этого было достаточно, чтобы через десять-пятнадцать дней начиналась болезнь.
      — Теперь нашим людоедам уже не удастся практиковать «НБ-4001», — сказал Эрл. — И люди в зале спасены?
      — Спасены, — ответил Поль.
      — Теперь на очереди секрет «БЧ» и «Эффект Стронга». Очень важно, чтобы Джиму Лендоку удалось выяснить и обезопасить «Эффект Стронга». От него нет известий? — И Эрл включил радиоаппарат.
      Тем временем Робин Стилл медленно ехал с митинга в известном читателю такси оранжевого цвета и говорил в микрофон: «Всем, всем, всем!»
      Эрл поймал эту радиопередачу.
      — «Поджигателям войны уже мало своих газет, журналов, книг, радио и кино, запугивающих и оглупляющих народ. Поджигатели войны уже применяют против своего же народа атомную бомбу замедленного действия. „Негритянская болезнь“ — не что иное, как распад красных кровяных шариков, вызванный медленным атомным распадом в аппарате „НБ-4001“. Этот аппарат применяется в виде большой электролампы, включенной в обычную сеть. Поджигатели войны начали применять ее для уничтожения самых активных членов нации…»
      На этом сообщение оборвалось. Эрл долго ждал у радиоаппарата продолжения передачи и не дождался.
      — Продолжим разоблачение поджигателей войны, — сказал Эрл. — Нам предстоит облетывать наш новый гидросамолет ночью. Вот мы и полетим теперь же.
      Ночью над американскими городами летал гидроплан. Эрл, пользуясь мощной радиостанцией на самолете, разоблачал секрет «негритянской болезни».
      Множество американцев узнало секрет «негритянской болезни». Но радио и газеты, столь падкие до сенсации, ни одним словом не упомянули об этом.
      На другой день Эрл узнал о печальной судьбе трех борцов за правду. Их машину захватили куклуксклановцы.

* * *

      В тот же день Пирсон и Два Пи дали указание временно воздержаться от применения «НБ-4001», как разоблаченного средства массового уничтожения неугодных.
      — Зато они будут бояться собираться на митинги! — сказал Два Пи.
      Однако митинги продолжались, хотя владельцы залов и стадионов снова отказывались сдавать внаем свои помещения «красным», а губернаторы штатов сулили кару за нарушение закона, запрещавшего митинги в городах под открытым небом.
      Пирсон угрюмо сидел за своим столом и не обращал внимания на ползущие под стеклом ленты. «Почему же так получается? — думал он. — Имея на каждые десять американцев одного шпиона, мы не можем выловить и уничтожить тех, кто недоволен американским образом жизни и политикой. Если их нельзя ни купить, ни запугать — их надо рукой голода поставить на колени или уничтожить». Пирсон отдал ряд срочных приказаний.

Глава IX
Аллен Стронг счастлив

1

      Если в Западном полушарии и был воистину счастливый человек, то это профессор Аллен Стронг. Ведь счастье — это полное развитие творческих сил человека. Человек вполне счастлив только тогда, когда применение этих сил дает ему полное удовлетворение, как достижение определенной цели в жизни, цели, выработанной воспитанием и, в частности, влиянием окружающей среды.
      Аллен Стронг уже в юношеские годы сформировался как крупный ученый. Раньше Лифкен заставлял его работать только по темам, «окупавшим себя» у местных магнатов, не давая ни цента на разработку теоретических проблем. Теперь Аллен Стронг мог делать что хотел, как хотел и где хотел.
      Аллен Стронг познал усовершенствованные условия работы. Он мог не писать пером на бумаге, а диктовать стенографистке, но ее настороженный взгляд торопил его, нарушая привычный ход мыслей. Это нервировало Стронга, и он отказался от стенографистки. Парлографы и диктофоны стояли во всех помещениях, где задерживался Аллен Стронг. Это было приятно — нажать кнопку, продиктовать; а надо подумать — снова нажал кнопку, и машина ждет, не бросая нетерпеливых взглядов. Аллену Стронгу достаточно было сказать несколько слов, и услужливые ученые разрабатывали его мысль. Но система и стиль работы, выработанный всей предыдущей жизнью, мешали Стронгу широко пользоваться новыми для него условиями работы. В гонце концов он снова начал писать пером на бумаге, а не диктовать.
      Чтобы сберечь время для работы, Стронг спешил есть, меньше спал, работал изо всех сил, тая в глубине души страх, что вдруг все эти блестящие возможности исчезнут или он умрет, не завершив начатых опытов. Он стал еще более жаден к работе и первые шесть дней только забегал домой перекусить; спал же в рабочем кабинете института на диване. В эти дни Аллен Стронг вставал не в 7 часов 15 минут, как обычно, а в 6 часов утра.
      На седьмые сутки в институт явилась Дебора и увела мужа домой.
      — Все говорят, что ты ведешь адскую жизнь. Я не хочу, чтобы ты был несчастен, — сказала она.
      — Во-первых, выключи радио, — потребовал Стронг, — я ненавижу этот рекламный визг! Во-вторых, убери эти газеты. Отец всегда презирал желтую прессу!
      За обедом Дебора сделала, как ей казалось, совершенно последовательный вывод:
      — Наконец-то мы богаты! Теперь мы можем позволить себе жить по-человечески. Как только вернется бедная девочка — а судя по ее вчерашней телеграмме, она вернется на днях, — мы уедем отсюда в Палм-Бич, на берег океана. Там мы будем шикарно одеваться, принимать гостей, бывать в театрах, ресторанах и вести приличествующий нам образ жизни!
      — Мы никуда не уедем. Никаких баров, обществ и ресторанов. Можешь одеваться, как хочешь, но я не хочу, чтобы гости отнимали у меня время. Лучше ты ходи к ним сама или с Бекки. Я надеялся, — продолжал Стронг, — что деньги помогут мне сберечь время для научной работы. А теперь на обед у меня уходит на семнадцать минут больше, чем раньше. К чему эта смена блюд, эти подогретые тарелки, эта торжественность и две прислуги?
      — Но обед из восьми блюд!
      — И за что ты меня мучаешь! Я очень спешу, меня ждет президент академии с докладом о плане научной работы.
      Аллен Стронг быстро ел, с тоской думая о том, что приходится отрываться от работы только для того, чтобы ввести через рот внутрь организма необходимую для жизни энергию, заключающуюся в углеводах, белках и жирах пищевых продуктов. Когда же изобретут питательные таблетки, чтобы этот процесс занимал одну-две секунды и не мешал работе мозга! Всякий отрыв от работы Аллен Стронг считал вынужденным прогулом, была ли это еда, отдых или сон, отнимающий у человека почти треть его сознательной жизни. Он поморщился, увидев, что несут еще новое блюдо, и категорически отказался от него, чем возмутил Дебору:
      — Аллен, ты никогда не уважал моих забот! Ешь со вкусом. Когда же ты станешь джентльменом!
      — К черту джентльменов, этих дикарей в белых воротничках! Ручаюсь, что любой из них не сможет ответить на вопрос, вертится Земля или не вертится.
      — Аллен, что за выражения в устах профессора! Когда же мы начнем жить по-настоящему?
      — По-настоящему можно жить в лабораториях. И потом, Ди, если ты ничего не понимаешь в науке, не давай, ради бога, интервью журналистам. Говорят, что ты черт знает что наболтала газетчикам о моих работах.
      — Ты сам виноват, Аллен. Ты никогда не говорил мне ни слова о своей науке. Ты скрыл от меня даже тайну с Лифкеном. Я не могу не давать интервью, раз ты их не даешь. Я хочу, чтобы ты был знаменит.
      Аллен испытующе посмотрел на жену, потом на часы и, отхлебывая кофе маленькими глотками, спросил:
      — Ты читала книгу Крэнкэ «Циклическая теория моложения и старения»?
      — Не помню. О чем это?
      — О том, что сущность старения заключается в том, что в живых клетках замыкаются и отвердевают углеродные скелеты. Смерть — это, так сказать, циклизация.
      — Нет, не читала.
      — О токсикологии, науке о ядах, ты имеешь представление?
      — Конечно. Я читала «Мстительницу» и «Тайну опиокурения», «Любовь бразилианки» и массу других романов, где причиной смерти были ужасные яды.
      — Первый раз слышу, чтобы токсикологию изучали по бульварным романам!
      — Я всегда имела отличные отметки в школе.
      — Ну так вот, слушай. Ты не представляешь себе, как я спешил, как я искал…
      — Боже мой, что за поиски! Надеюсь, ключ от квартиры не потерян?
      — Ключ?.. Н-да, конечно, ключ. Ключ от нейрона. Нейрон, видишь ли, вершина творчества природы. Таинственная их совокупность — это мозг, это мысль.
      — Но я не понимаю, при чем тут токсикология?
      — Сейчас ты поймешь. Когда ты ощупью идешь в темноте, нейроны бесчисленных нервных окончаний в пальцах протянутых рук дают сигналы о твердом, холодном, мягком, теплом и т. д. У насекомых на лапках есть особые сенсорные, то есть чувствующие, органы…
      — Ты, кажется, хочешь прочитать мне лекцию по энтомологии?
      — Минутку терпения. Я воспользовался трудами советских ученых, Джонсона и усовершенствовал яд, которому кураре и аква тофана в подметки не годятся, — это король ядов. Его имя — ДДТ, то есть дихлордифенилтрихлорэтан, таково его полное название. Для насекомых это страшный яд, а для нас он безвреден. Он действует на нейроны сенсорных органов на лапках насекомых. Нейроны и вся нервная система цепенеет, как будто зажатая в страшных тисках. Оконное стекло, смоченное раствором ДДТ и затем протертое до блеска, сохраняет смертоносную силу много недель.
      — Но для нас этот яд — не яд?
      — Да, для позвоночных он безвреден. Но где-то рядом с ключом от нейронов насекомых лежит ключ от нейронов человека. Прикосновение, оцепенение, смерть… Представь себе ясное утро, лес, пронизанный солнечными лучами, необозримые поля, песню жаворонка и среди этого великолепия медленно цепенеющие села и могильную тишину городов. Роса смерти, ключ от нейронов, как саваном, покроет страну.
      — Бррр… Это страшно, Аллен… Я не верю, это лишь страшный сон.
      — А ведь нашлись люди, которые предложили мне работать над созданием такого яда. Я отверг это предложение. Ты хотела знать сущность ДДТ? Смотри! — Аллен взял из стаканчика бумажную салфетку, развернул ее на столе и начертил карандашом шестигранник. — Это формула бензола. H — можно заменить чем угодно, и шестигранное кольцо не развалится. Два таких кольца вместе нафталин. Ты употребляешь его против моли. Три кольца — антрацен. Очень много колец — графит, то есть чистый углерод. Если в бензоле H заменить группой OH, то это будет карболка, фенол. Две группы OH с присоединением цепочки из трех углеродов дают адреналин. А если в адреналине заменить группы OH водородом и присоединить аминогруппу, то получится бензедрит. Это сильнейший возбудитель нейронов. Его дают летчикам. ДДТ — две фенольные группы: дихлордифенилтрихлорэтан. Я его усложнил.
      — Я знаю бензедрит по рекламе… Говорят, там у тебя в лаборатории есть какая-то Томпси… — неожиданно сказала Дебора.
      — Клара Томпсон? Очень способная! Ей достаточно нескольких моих слов, чтобы построить рабочую гипотезу. Поразительный ум!
      — Я так и знала, я так и чувствовала, что если ты разбогатеешь, тебе понравится молодая вертихвостка!
      — Дебора, стыдись!
      — Аллен, я знаю, ты добрый человек. Обещай мне, что допустишь к себе Арнольда Лифкена и поговоришь с ним. Об этом просил мистер Ихара.
      — С Лифкеном? Человеком, который бессовестно эксплуатировал меня, как негра?! Никогда!
      — Но ведь Иисус Христос заповедал прощать врагам…
      — Я не Иисус Христос.
      — Аллен, профессор Лифкен считался женихом Бекки. Я слишком хорошо знаю, что значит общественное мнение. Я не хочу позора нашей девочки! Прими Арнольда, прости и потребуй, чтобы он официально отказался от Бекки. Теперь он ей не пара.
      — Я не хочу его видеть, Дебора! Я и так опаздываю на доклад к президенту академии.
      — Но я прошу тебя! Это ты делаешь не для него, а для нашей девочки.
      Как только хозяева ушли из столовой, горничная Бетси быстро схватила со стола бумажную салфетку с написанной на ней формулой и сунула за блузку.

2

      Аллен Стронг вошел в гостиную. Арнольд Лифкен шагнул ему навстречу.
      — Пусть я негодяй, пусть я вор, пусть я подлец и шантажист, — сказал Лифкен, — но это вы, мой учитель, внушили мне веру в науку, возбудили мое честолюбие, и я возомнил, что могу быть ученым. Дайте досказать… Да, я крал ваши труды, подписывал на них свою фамилию первой. Но теперь я понял, что я жалкий червь в куче научных фактов и не мне открыты небеса науки. Но будьте милостивы ко мне, профессор! Простите заблуждение… Откройте мне глаза! Помогите! Я раскаялся, раскаялся — и вот свидетельство этому…Лифкен протянул Стронгу пачку книг. — Я переиздал все ваши книги, где мое имя стояло первым. Теперь, вы видите, они носят только ваше имя. Эти издания были сделаны за пять дней и стоили мне, не скрою, огромных денег. Пусть это убедит вас в моей искренности и раскаянии. Вот книги… Только ваша фамилия.
      Аллен Стронг посмотрел: действительно, на книге стояло одно только его имя. Он смутился.
      — Вот уж это напрасно! Что было, то было. Ведь вы тоже помогали мне, Лифкен. Это даже несправедливо — только мое имя. Тогда я обязан упомянуть об этом в предисловии. И потом, кто поверит, что это написал я, раз книги раньше вышли под вашим именем!
      — Вот, — закричал Арнольд Лифкен, — вот, смотрите! — Он выхватил из кармана свернутую газету. — Здесь на второй странице опубликовано мое покаянное письмо. В нем я признаю, что, будучи вашим учеником, я несправедливо пользовался вашей скромностью, свойственной великим людям, пользовался как ваш начальник и раб тщеславия. Я ставил вашу фамилию второй, отодвинул вас, моего научного отца, на второй план. Обуреваемый научным тщеславием, я совершил преступление. Меня уволили из колледжа, и я считаю это справедливым. Простите, от щедрости души вашей, ради вашей великой любви к науке!
      — Неужели вы всегда понимали мою любовь к науке, Арнольд? Неужели ваше раскаяние искренне?