Шхуна 'Колумб'

      из морской воды, хотя мы и знаем, что оно в ней содержится. Дешевый гелий
      даст возможность обезопасить от пожара дирижабли, стратостаты, аэростаты и
      двинет вперед строительство гигантских воздушных кораблей.
      У берегов Индии есть остров Цейлон. На нем найден минерал торианит...
      Исследователи открыли, что из каждого килограмма торианита можно добыть
      десять литров гелия. Для этого надо только раскалить торианит на огне.
      На песчаном холме вашего острова я нашел торианитовый песок. Мне
      казалось, что в нем много торианита, а следовательно, и гелия. Мои надежды
      оправдались. Это в самом деле высококачественный торианитовый песок. Он
      гораздо богаче торианитом, чем пески островов Индийского океана.
      Безусловно из него можно добывать гелий и еще одно вещество, мезаторий,
      которое замещает радий.
      Для того чтобы наладить эти разработки, надо хорошо знать две вещи:
      во-первых, много ли здесь этого песка, а во-вторых, как быстро и дешево
      добывать из него гелий в больших количествах. Пока техника еще не знает
      такого способа добывания гелия, но я уверен, что этот способ мы скоро
      найдем. В данный момент важно выяснить, каковы на острове запасы
      торианитового песка. Геологическая разведка, особенно в условиях
      Лебединого острова, требует средств и времени. Заявка об открытии
      торианитового песка на вашем острове передана в Главное геологическое
      управление. Думаю, что там учтут все возможности и выделят необходимые
      средства. Тем временем я, по поручению университета, буду продолжать на
      острове изучение торианитовых россыпей. Одновременно я закончу
      теоретическое обоснование добычи гелия из торианита в больших количествах.
      Мне удалось найти формулу, которая принципиально разрешает этот вопрос.
      Остается только на основе этой формулы разработать схему добычи, и тогда
      можно будет приступить к организации рудников...
      Потом профессор рассказал о перспективах Лебединого острова, если на
      нем будет создано предприятие по добыче гелия и мезатория.
      Слушатели еще теснее обступили ученого. И только после полуночи,
      когда уже высоко поднялся полный месяц, они разошлись, возбужденные и
      увлеченные рассказом.
      Раньше других ушли Марко и Люда. Они уже слышали то, о чем
      рассказывал теперь профессор.
      Дойдя до моря, юнга и девушка уселись на небольших бочках из-под
      рыбы. Обоим хотелось поболтать, потому что шхуна должна была сегодня же
      уйти обратно в Лузаны: шкипер не хотел надолго задерживать непосоленную
      рыбу.
      Теплая лунная ночь и величественное море располагали к задушевной
      беседе. Марко рассказал о последнем рейсе "Колумба" в Карталинский залив.
      Люда вспомнила о букете и рассказала свои сегодняшние приключения.
      Марко с интересом слушал о Находке.
      - Понимаешь, - сказала в заключение девушка, - она немного странная,
      совсем неразговорчивая и очень плохо одета. Впрочем, одежда зависит не от
      нее... Зато выглядит и говорит она совершенно нормально.
      - Я видел ее лишь несколько раз, да и то издалека. Инспектор не
      пускает ее из дому, а к нему рыбаки тоже редко ходят. Не любят его, хоть и
      давно он здесь живет. Особенно досаждает он всем своими инструкциями и
      распоряжениями. Всегда возит их с собою и везде находит всякие зацепки. Он
      злее, чем его Разбой. О девочке всегда говорит: "Дефективная. Боюсь, чтоб
      беды кому не наделала".
      - Знаешь, ее заинтересовали мои сандалии. Вот мне и пришла мысль:
      что, если купить в Лузанах и подарить ей сандалии?
      Беседа кончилась, и рыбаки стали расходиться. Первым на берег пришел
      Левко. Увидев Марка и Люду, он спросил, почему они выбрали для свидания
      такое видное место.
      - А мы тут о твоей крестнице разговариваем, - ответил Марко.
      В Соколином иногда в шутку называли Находку крестницей Левка - в
      память о том, что он первый предложил спасать людей с "Дельфина". Левко
      одно время даже проявлял особый интерес к спасенной девочке, но первый год
      она не разговаривала, а бранчливый инспектор мог кого угодно отвадить от
      своего дома.
      Люде пришлось рассказать вторично о своей встрече и разговоре с
      Находкой. Теперь она с еще большей горячностью говорила о девочке и о
      запрете Ковальчука подпускать кого бы то ни было к дому.
      - Тоже миллионер! - презрительно сказал Левко. - Боится - ограбят.
      Специально из-за моря бандиты для этого приедут... Говоришь, в лохмотьях?
      - На ней все целое, но это просто балахон, а не платье!
      - Ну и гадина! - пробормотал по адресу Ковальчука Левко.
      Люда повторила свое предложение подарить Находке сандалии. Марко
      поддержал ее.
      - Сандалии? - переспросил матрос. - Обязательно! И не только сандалии
      - я ей все привезу. Завтра в Лузанах все магазины переворошу. Пусть Яков
      Степанович попробует не позволить подарок крестнице сделать! А там еще
      проверим, правда ли, что она такая дефективная, как он рассказывает... Или
      это он ее такой сделал...
      Послышались тяжелые шаги шкипера. Впереди него двигалась тень.
      - Эй, команда! - закричал Стах. - Давай на корабль! Разводи пары,
      отходим!
      Юнга и моторист распрощались с Людой и условились в следующий приезд
      вместе навестить Находку.
      Девушка вернулась домой. Отец сидел в большой комнате, склонившись
      над широким блокнотом. Керосиновая лампа освещала лежавший на столе хлеб,
      нарезанную ломтиками кефаль и высокий кувшинчик с кислым молоком.
      Профессор, очевидно, за ужин еще не принимался. Он сосредоточенно
      производил какие-то вычисления. Между пальцами левой руки дымилась
      папироса. Дочь деловито подошла к отцу, взяла папиросу и выбросила в
      раскрытое окно. Андрей Гордеевич вздрогнул, сердито взглянул на дочь и
      сказал спокойным тоном:
      - Прости, но будь осторожна: здесь от папиросы может возникнуть
      пожар.
      Люда подошла к окну, посмотрела, куда упала папироса, и ответила:
      - Пожара не будет. Но, папа, ты же дал слово врачу не курить в
      течение месяца! И почему ты не ужинаешь? Ты же обещал ложиться на
      Лебедином не позже двенадцати.
      - Сейчас без пяти двенадцать, - сказал профессор, - а главное, я
      только что окончательно упростил мою формулу. Она теперь стала прозрачна,
      как чистая вода.
      Он стал объяснять дочери процесс добывания гелия из торианитового
      песка. Девушка слушала с увлечением и, когда вспомнила об ужине, часы
      показывали четверть второго.
      Глава XI
      Д Е В О Ч К А  С О  С В Е Ч О Й
      В тот же вечер, около полуночи, в инспекторском доме пили чай. За
      столом, освещенным большой керосиновой лампой, сидели Ковальчук и его
      гость. Находка клевала носом в уголке. Она постлала фотографу постель, а
      теперь наливала чай или, когда ей приказывали, подавала на стол еду.
      Ковальчук рассказывал о рыбачьих делах, жаловался на скуку и однообразие
      жизни на острове. Анч, попыхивая папиросой, спокойно, но очень внимательно
      слушал. Временами он посматривал на девочку, точно ожидая, когда она уйдет
      отсюда. Наконец спросил:
      - А почему девочка не идет спать? Она же вот-вот захрапит.
      Ковальчук перевел глаза на свою воспитанницу:
      - Находка, ступай спать!
      Девочка вышла в маленькую каморку за стеной. Там стоял ее коротенький
      топчан. В каморке окон не было, и девочка зажгла свечу. Она постелила
      драную холстину, положила подушку, набитую морской травой, и стала
      раздеваться. Укрывшись рваным мешком, она взяла свечу, чтобы погасить ее,
      как вдруг долетавший сквозь дощатую перегородку разговор привлек ее
      внимание. На лице, озаренном свечой, появилось выражение настороженности.
      Девочка повернула голову и почти прижалась ухом к стене. Мерцающее пламя
      свечи покачивало тени на стене и отражалось в глазах Находки.
      - Я ничего подобного... не знаю, - хрипел голос Ковальчука.
      - Возможно, - слышался другой, иронический голос, - возможно, это
      ошибка, но, - голос стал металлически звонким, - может быть, вы знаете
      человека, изображенного на этой фотографии?
      На полминуты воцарилась тишина.
      - Фотография эта, - продолжал Анч, - сделана в 1918 году.
      Находка услышала, как кто-то вскочил на ноги, уронив стул.
      - Отдайте, - шипел Ковальчук, - отдайте!
      - Во-первых, я сильнее вас физически, а во-вторых, это не
      единственный экземпляр. Успокойтесь! Вы очень возбуждены. Помните, что во
      всех случаях жизни надо быть спокойным, тогда легче найти выход из
      положения.
      Было слышно, как инспектор сел на стул. Снова наступило молчание. Так
      продолжалось минуты полторы.
      Находка слышала, как стучало ее сердце и как трещала свеча.
      - Я требую! Отдайте! - крикнул Ковальчук.
      - Тише, может проснуться ваша дурочка. Она подумает, что я вас режу.
      - Вы и режете. Без ножа режете! - уже плаксиво отвечал инспектор.
      Свеча разгорелась, фитиль вытянулся, воск скатывался большими каплями
      и застывал на пальцах. Но Находка не замечала этого. Она слушала.
      - Мы все эти годы внимательно следили за вами. Вы действительно трус:
      спрятались на этом острове еще до конца гражданской войны и до сих пор
      никуда не показываете носа, хотя в тех местах, где вы когда-то проявляли
      активность, вас, вероятно, забыли уже лет десять назад. Здесь не знают
      вашего прошлого. Тем лучше. Только мы не выпускаем вас из поля зрения.
      Когда-нибудь вернется же старое, надо беречь кадры. Разве вы отказались бы
      от своего прошлого, если бы осуществилось то, о чем вы мечтали в 1918
      году, когда вы снимались в полной форме? Да и наш разговор показал, как
      надоела вам эта нора. Ну, а если, скажем, до осуществления этой цели еще
      далеко, то не согласитесь ли вы на предложение перебраться за границу и
      получить полное обеспечение?
      Очевидно, Ковальчук долго думал - пауза снова затянулась.
      Наконец опять заговорил Анч. Он говорил тихо, но девочка разобрала
      его слова:
      - Слушайте, ваша дефективная наверняка спит?
      Скрипнул стул, и послышались шаги. Находка отскочила от стены и
      дунула на свечу. Свет погас, и все погрузилось во тьму.
      Ковальчук приоткрыл дверь в каморку, зажег спичку, посмотрел на
      девочку, свернувшуюся калачиком на топчане, и, очевидно совсем
      успокоенный, вернулся обратно к Анчу.
      Теперь Находка лежала в темноте. Она прижалась к стене и продолжала
      слушать.
      - Пока, - говорил фотограф, - я могу вам выдать три тысячи рублей.
      - И вы обещаете мне за границей обеспечение?
      - Несомненно! Но это, как и мой аванс, надо заслужить.
      - То есть?
      - О, дело небольшое! В Соколином выселке теперь находится профессор
      Ананьев. Об этом я узнал от вас два часа назад.
      Слова "профессор Ананьев" что-то напомнили Находке. Ах, да! Это отец
      той девушки, что приходила днем.
      - Вас интересует этот профессор? - спросил Ковальчук.
      - Да. Нам должен быть известен каждый его шаг. Он здесь нашел
      торианитовый песок. Поэтому я задержусь на острове на некоторое время, а
      вы будете исполнять обязанности моего помощника.
      - Ну, а потом?
      - Выполнив это задание, - слова Анча звучали многозначительно, - мы
      покинем остров вместе. Перебраться через границу не так трудно, как вы
      думаете.
      - Так... так... но все же... мне не совсем ясно это... задание...
      - Ах, какой вы недогадливый!.. Торианитовых разработок на острове не
      должно быть, вот и все! - выразительно закончил Анч.
      - А профессор Ананьев?
      - У него больное сердце. Доктора побаиваются, что он долго не
      проживет. Понимаете?
      - Та-ак, та-ак... Ну, а если я несогласен?
      - Можете заявить обо мне, но не надейтесь, что вам простят 1918 год.
      У нас материалов больше чем нужно... А во-вторых, можете быть уверены, что
      руки у нас длинные. В-третьих, если вы еще раз продумаете обстоятельства,
      в которые вы попали, то согласитесь, что этот выход из вашего положения
      лучший. Вы удовлетворите свою тайную ненависть и получите большую
      награду... А пока пойдемте спать. Спокойной ночи!
      Находка слышала, как кто-то вышел во двор, и все стихло. Она лежала с
      раскрытыми глазами и не могла заснуть. Девочка надеялась услышать еще
      что-нибудь. Но в комнате было тихо.
      Анч выкурил перед сном папиросу и смотрел в окно на освещенный лунным
      светом двор, где задумчиво от калитки до огорода и обратно ходил Яков
      Ковальчук. Анч так и оставил его ходить и думать, а сам совершенно
      спокойно растянулся на инспекторской постели.
      Сон бежал от Находки. А прежде редко случалось, чтобы она не заснула
      сразу. Девочка мало поняла из того, что услышала. И все же для нее было
      ясно, что человек, прибывший к ним, подговаривал Якова Степановича на
      что-то дурное. Зная инспектора, она почти не сомневалась, что он пойдет на
      это дурное дело. Они задумали что-то против отца той девушки.
      Находка очень редко появлялась в Соколином. Выселка она не любила.
      Мальчишки сбегались смотреть на нее. Женщины жалостливо кивали ей вслед
      головой, а взрослые рыбаки почти не обращали на нее внимания. Ни дети, ни
      женщины из выселка не обижали ее - первые никогда не отваживались ударить,
      а вторые никогда не насмехались над ней, - но все же что-то в их поведении
      задевало ее самолюбие.
      Впрочем, она знала почти всех жителей выселка: хоть изредка, но
      рыбаки приходили к Ковальчуку домой по делам. О профессоре Ананьеве и его
      дочери она услышала только недавно. Девушка в сандалиях произвела на нее
      большое впечатление и завоевала доверие тем, что пришла поблагодарить.
      Находка почти не помнила, чтобы ее когда-нибудь благодарили. Разве
      какой-нибудь рыбак механически скажет "спасибо" за кружку воды.
      Теперь она снова услышала про этого Ананьева. Странное у него имя:
      "профессор"! Ну, да всякие имена бывают! Девочка снова и снова обдумывала
      нечаянно подслушанный разговор. Она не любила Якова Степановича. Больше
      того: она его ненавидела, хоть и привыкла покоряться ему беспрекословно.
      Единственный человек, которого Находка вспоминала тепло и со слезами на
      глазах, была умершая жена Ковальчука. После ее смерти девочка, оставшись
      под присмотром инспектора, больше не видела ласки. Случалось, что и
      Ковальчук относился к ней лучше, даже приносил маленькие подарки, но
      гораздо чаще он за малейшую вину хлестал ее ремнем и оставлял на целый
      день без хлеба. А кроме того, она очень уставала от повседневной, часто
      непосильной для нее работы по хозяйству.
      Был еще один человек, к которому Находка относилась почти с
      благоговением, но видела она его очень редко и при встречах никогда с ним
      не разговаривала. Это был Левко Ступак. Однажды кто-то из рыбаков сказал
      при ней, что она крестница Левка, и объяснил, что когда-то ее спасли
      благодаря его настойчивости. Она спросила об этом Ковальчука. Тот
      рассердился, разругал ее и сказал, что спас ее он, а не Левко, который
      тогда был еще мальчишкой. Находка не поверила инспектору и расспросила об
      этом одну женщину из выселка. Та подтвердила слова рыбака.
      Теперь, думая о своей беспросветной жизни, Находка прибавила к числу
      тех, кого любила, Люду Ананьеву. С мыслью о новой знакомой она наконец
      уснула.
      Глава XII
      Н А  П Е С Ч А Н О М  Х О Л М Е
      В центральной части острова, ближе к проливу, поднимаются две
      конические вершины песчаного холма. Холм находится приблизительно в шести
      километрах от выселка. Он напоминает гигантского верблюда, который лежит
      на земле, низко опустив голову. Высотой он не более тридцати метров, но
      растянулся на полтораста метров с северо-запада на юго-восток, начинаясь у
      маленького озерка. Ковер жестких трав, среди которых цветут кусты
      шиповника, покрывает холм. Достаточно было копнуть землю сантиметров на
      сорок, чтобы добыть из-под чернозема серый песок с черными зернами.
      Однажды утром профессор вышел с Людой из дому и направился к
      песчаному холму. Вооруженные лопатками, молотками, компасом и рулеткой,
      они бодро шли по высокой траве. Когда высохла роса, отец и дочь были уже у
      подножия холма. Профессор решил обмерить холм, раскопать в нескольких
      метрах грунт и приблизительно обозначить положение верхнего слоя
      торианитового месторождения.
      - Если уж серьезно браться за работу, нам надо поставить здесь
      палатку, - сказал он. - В палатке можно спрятаться от солнца, отдохнуть и
      сложить инструмент.
      - А может быть, совсем перебраться сюда на несколько дней?
      предложила Люда.
      - Совсем - не надо. В этом болотце, вероятно, есть малярийные комары,
      так что на ночь здесь оставаться не следует.
      - Но ведь на острове о больных малярией ничего не слышно.
      - Это не значит, что здесь нет малярийного комара.
      - Но если комар не несет заразы, он ведь не страшен.
      - Ты права, но надо беречься. Во-первых, мы не знаем, безопасны ли
      здешние комары, а во-вторых, достаточно появиться одному малярийному
      комару, чтобы болезнь распространилась.
      - Пока, папа, мы можем не спорить.
      - Правильно! А когда здесь будут организованы разработки, то все эти
      болота мы уничтожим или зальем нефтью, напустим гамбузий, и малярии здесь
      больше не будет.
      Прежде всего профессор принялся с помощью рулетки делить холм и
      окружающую местность на равные квадраты. На этой площади надо было
      разметить места для шурфов.
      Тем временем солнце начало припекать. Профессор сбросил китель,
      остался в одной сорочке, разулся и ходил босиком. Люда смеялась: вот бы
      показать его в таком виде университетским коллегам! Она жалела, что не
      захватила фотоаппарата.
      - А кто это к нам идет? - промолвил вдруг профессор. - Кажется, этот
      человек как раз и несет фотоаппарат.
      Люда, посмотрев в сторону, куда показывал отец, увидела высокого
      человека с футляром, перекинутым на ремне через плечо, как обычно носят
      фотографы.
      Это был Анч. Он утром появился в Соколином вместе с инспектором,
      познакомился с рыбаками, узнал, куда пошел профессор Ананьев, и направился
      вслед. Подойдя ближе, он увидел, что его заметили, и поспешил к профессору
      и Люде. Поздоровался, отрекомендовался, сказав, что прибыл сюда лишь вчера
      с поручением редакции сделать фотоочерк о рыбаках Лебединого острова и о
      самом острове.
      - Здесь я узнал о ваших работах и, конечно, не могу не зафиксировать
      этого события. Надеюсь, вы позволите? Это же колоссальное открытие,
      профессор!
      Ананьев улыбнулся, но тотчас же лицо его снова стало серьезным, хотя
      в глазах пробежала лукавая искорка. Он очень вежливо заметил, что с
      удовольствием сфотографируется, но возражает против появления этого снимка
      в прессе. Открытие интересно, но практическое значение его еще неизвестно,
      и не следует раздувать это в событие такого большого значения. Все же он
      рад познакомиться с фотокорреспондентом и надеется, что тот поможет ему
      сфотографировать отдельные объекты и рельеф местности. Конечно, он может
      сделать это и сам или поручить дочери, но любительским снимкам недостает
      той четкости, которой достигают специалисты этого дела.
      Анч охотно согласился помочь, обещал ни одной фотографии без
      разрешения профессора в газету не помещать и тотчас же принялся щелкать.
      Он поминутно предлагал повернуться к свету, убрать руку, поднять плечо,
      опустить голову и т. п.
      - Начинается тирания, - добродушно, улыбаясь, вполголоса заметил
      профессор. - А все же нам очень пригодятся снимки этого холма.
      Анч вытащил портсигар и предложил профессору папиросу. Ананьев
      протянул руку, но, поймав неодобрительный взгляд дочери, с улыбкой
      отказался и объяснил, что хоть он и заядлый курильщик, но обязался в
      течение отпуска не курить... а тут еще и контроль...
      Фотокорреспондент шел следом за геодезической партией, как называл
      Ананьев себя и Люду, и засыпал профессора вопросами о торианитовом
      месторождении и применении торианита. Его интересовало, целесообразно ли
      начинать здесь промышленную добычу: ведь холм настолько мал, что даже если
      бы он весь состоял из торианита, это было бы совсем немного сравнительно с
      залежами других руд, которые Анчу приходилось видеть.
      - Я не знаю, ограничиваются ли залежи этим холмом, - ответил
      профессор. - Может быть, на определенной глубине весь Лебединый остров
      стоит на торианитовых породах. Может быть, это лишь выход из глубины
      большой торианитовой жилы. Надо исследовать. Наконец, и этот холм имеет
      ценность: песок из него - почти концентрат, который обычно выходит из
      обогатительной фабрики. Очень интересно проследить историю холма,
      выяснить, по какой причине он поднялся над равнинным островом. Надо
      думать, что на торианитовые пески давили какие-то тяжелые породы и они-то
      и вытеснили песок на поверхность. Впрочем, это специально геологическая
      проблема, вряд ли она интересует вас. Журналисты обычно требуют более
      популярной формы изложения. Должен сказать, что торианитовый песок в этом
      холме высокого качества. Я уверен, что если на его разработку потратить
      сто миллионов, он даст продукции на два миллиарда. Если же окажется, что
      это только выход больших россыпей, то цифра увеличится во столько раз, во
      сколько эти россыпи больше холма.
      - А, скажите, техника добывания гелия из этого песка - легкое дело?
      - До сих пор это было очень трудно. Но в моем портфеле лежат бумаги,
      из которых видно, что некоторые люди думают об этой работе, и, кажется,
      проблема разрешена.
      - Ну, а для чего же столько гелия? Если для дирижаблей, то это
      бесспорно ценно, но вряд ли воздухоплавание будет иметь теперь такое
      большое значение, учитывая колоссальные успехи авиации.
      - Значение его будет бесспорно велико, но мне кажется, что вскоре
      большое количество гелия потребуется и в других областях техники. Недавно
      я беседовал на эту тему со специалистом по благородным газам - профессором
      Китаевым. Он на пороге важнейших и интереснейших открытий.
      - А именно?
      - Ну, это его дело. Неоконченные исследования оглашению не подлежат.
      - Скажите, пожалуйста, как вы думаете, торианита здесь много?
      - Я почти уверен, что да.
      - А из каких же веществ можно добыть гелий?
      - В каждом веществе, содержащем уран или торий, есть и гелий. Этот
      благородный газ непрерывно образуется из урана и тория. Частично он
      улетучивается - поэтому в каждом кубическом метре воздуха есть пять
      кубических миллиметров гелия, - частично он сохраняется в содержащих его
      минералах. И чем менее порист минерал, тем больше в нем гелия. Торианит
      один из минералов, наилучше сохраняющих гелий. Кроме него, гелий
      содержится в монаците, фергосуните, клевеите, гематите, но в них его
      намного меньше. Очень возможно, что мы найдем здесь и эти минералы, но
      основным выгодным сырьем для нас остается торианит.
      - Разрешите мне помочь вам размерять! Мне приятно будет знать, что я
      одним из первых работал на этом холме.
      - О, пожалуйста! Вы с Людой размеряйте, а я буду копать первые шурфы
      на уже размеченных квадратах.
      Профессор взял лопату и пошел на вершину холма, откуда он решил
      начать свою работу, а фотокорреспондент и Люда отправились дальше с
      рулеткой. Рулетка была длиною в двадцать пять метров, и приблизительно на
      таком расстоянии они поддерживали между собой разговор. Анч был
      чрезвычайно любезен. Он говорил Люде комплименты, рвал для нее цветы,
      рассказывал коротенькие истории из своих корреспондентских приключений. Он
      спросил, каким спортом она занимается и танцует ли. Часа через два,
      возвращаясь в город, они были уже если не друзьями, то хорошими знакомыми.
      Прощаясь, они условились в ближайшие дни сыграть в волейбол и потанцевать
      под патефон или радио в избе-читальне.
      Глава XIII
      П О Д А Р О К
      В тот же вечер Анч проявил фотопленку, высушил ее, пристроил в
      каморке у Ковальчука портативный увеличитель и на следующее утро, как
      только проснулся, начал печатать свои первые снимки Лебединого острова.
      Ковальчука он отправил в Зеленый Камень покупать легкую гоночную байдарку.
      Зеленокаменские байдарки славились своею легкостью и скоростью. Анч
      поручил Ковальчуку купить самую лучшую, не жалея денег, и немедленно
      доставить к нему.
      Находка приготовила постояльцу завтрак, прибрала в доме и вышла по
      воду. Анч приказал принести в каморку ведро воды, таз, несколько тарелок и
      свечку для красного фонаря.
      Оставшись один в комнате, фотограф долго рылся в чемодане. Он вытащил
      оттуда несколько патронов с фотохимическими реактивами, достал коробку с
      папиросными гильзами, пачку табаку и прибор для набивания папирос. Он
      набил несколько гильз табаком. Делал он это мастерски: папиросы выходили
      как фабричные. Потом он открыл один патрон с надписью "металлогидрохинон"
      и очень осторожно высыпал на бумажку немного красного порошка. Перед этим
      он засунул в ноздри по кусочку ваты, избегал дышать на порошок и все время
      держал рот закрытым. В свертке из пергаментной бумаги Анч смешал порцию
      табаку с крупицей красного порошка, набил папиросу и на ее мундштуке
      сделал едва заметные отметки, потом спрятал свой металлогидрохинон в
      пергаментную бумажку, смял в комок, положил три приготовленные папиросы
      из них одна была с порошком - в одно отделение портсигара, а другое
      отделение заполнил фабричными папиросами "Экстра". Закончив эту операцию,
      он взял в руки комочек пергамента и, улыбаясь, проговорил вполголоса:
      - Трифенилометрин, трифенилометрин... Интересно... Двадцать, двадцать
      пять минут - никаких признаков... И внезапная сильная головная боль...
      синеют губы, движения рук и ног становятся бесконтрольными. Через десять
      минут - паралич, еще через три - четыре минуты - конец... Гм!.. Гм!.. Где
      же наша дефективная? Надо руки помыть.
      Анч прошел через комнату, толчком ноги открыл дверь в сени и вышел из
      дома. Находка шла к нему навстречу с полным ведром воды в руке.
      - А-а, подожди-ка... Полей мне на руки.
      Фотограф выкинул смятую бумажку и подставил ладони. Девочка стала
      поливать их водой, Анч мыл руки долго и старательно. Находка смотрела на
      него с удивлением и спросила:
      - Зачем вы чистые руки так моете?
      - Как это - чистые?
      - Вы же недавно умывались.
      - А я сейчас буду печатать снимки. Для этого надо, чтобы руки были
      совершенно чистые. Кстати, хочешь, я тебя сниму?
      - Как это?
      - Портрет твой на бумаге сделаю. Карточку фотографическую, понимаешь?
      - Снимете на карточку?
      - Вот сейчас, хочешь?
      В глазах Находки блеснули огоньки, на лице появилась растерянность.
      Казалось, в ней боролись противоположные желания.
      - Нет, не хочу, - хмуро ответила она и снова сделалась неуклюжей и
      неприветливой.
      "Вот дефективная!" Анч хмыкнул, но, желая завоевать симпатию девочки,
      громко сказал:
      - Будь по-твоему, ты молодец. Яков Степанович не понимает, какое
      счастье ему выпало - тебя воспитывать... Ну, а если я покажу тебе, какие я
      карточки сделал, ты захочешь сниматься?
      - Не надо! - буркнула Находка.
      Анч пожал плечами, взял ведро с водой и пошел в каморку, где накануне
      устроил лабораторию. Девочка осталась во дворе. Она выполняла свои
      обязанности по хозяйству. Ей приходилось не только кормить Ковальчука и
      его гостя, но и присматривать за огородом, за двумя поросятами, за курами
      и утками, которых стерег Разбой.
      Находка выпустила поросят пастись за калитку и позвала Разбоя
      наблюдать за ними. Несколько минут она любовалась на поросят. Один был
      черный, другой рябой. Черный прошелся по траве, приблизился к выброшенному
      фотографом комочку, ткнулся в него рылом, хрюкая, долго нюхал, наконец
      оставил и стал щипать траву.
      Находка вернулась во двор, вооружилась сапкой и пошла на огород к
      свекольным грядкам. Она так увлеклась работой, что только через полчаса
      разогнулась, поправила старую соломенную шляпу и отерла пот со лба. В это
      время с моря до нее донеслось пение:
      Пенится море широкое,
      Наша шхуна по волнам летит.
      Сердится море глубокое,
      Наша шхуна за рыбой спешит.
      Вдоль берега медленно шел под парусами "Колумб". На носу стояли Люда,
      Левко и Марко. Они пели. А на корме, склонившись над рулем, подтягивал им
      Андрий Камбала. Шхуна почти подошла к доске, у которой стоял на привязи