Лучи жизни

      - Я очень огорчен, профессор, что разговор принимает такой недружелюбный характер, - с чувством сказал военный чиновник. - Очень огорчен! У вас совершенно не великанский образ мыслей. Я должен обратить ваше внимание на одно щекотливое обстоятельство: отказывая родине в передаче военного изобретения...
      - Оно не военное! - раздраженно перебил Чьюз. - Это вы хотите превратить его в военное...
      - ...вашего военного изобретения, - настойчиво повторил чиновник, - вы совершаете антивеликанский поступок и лишаете нас возможности ликвидировать это недоразумение, - он снова показал на Меллерта.
      - Совершенно верно, - подтвердил следователь.
      - Мне безразлично, - сказал профессор действительно безразличным тоном.
      - Не совсем, - возразил следователь. - Это - опыты над живыми людьми со смертельным исходом. Вы знаете, как карает за это закон?
      - Вы сами не верите в то, что говорите, - сказал Чьюз. - Да, я убил, но для того, чтобы защитить человечество.
      - Государственные законы знают отечество, а не человечество, - строго оказал чиновник. - Вам и предлагают прийти на помощь отечеству. А человечество тут ни при чем.
      - Не знаю, что вы еще от меня хотите, - устало ответил Чьюз, - я сказал вам все.
      - Боюсь, что вы не поняли нас, профессор, - пришел на помощь своему товарищу следователь. - Вы недооцениваете те последствия, какие влечет убийство для преступника... Да, да, для преступника, - упрямо подчеркнул он, перехватив протестующий жест Чьюза.
      - Господа представители Великой Демократической республики! - тихо, почти торжественно произнес Чьюз. - Мой внук был мне дороже жизни. Но я пожертвовал им... ради человечества... ради науки... Чем же еще вы хотите запугать меня?
      - Вы упрямы, господин Чьюз, - раздраженно сказал следователь. - Вы очень упрямы! Но вы об этом пожалеете. Будьте любезны прочесть этот ордер. Вы арестованы. Надеюсь, что в новой обстановке вы сумеете проникнуться великанским образом мыслей.
      13. Доктрина Ванденкенроа
      ...они хотят силой оружия доказать превосходство своей системы, своего образа жизни. Почему они не доверяют великому арбитру: времени?.. Им угрожает время. Но спор со временем нельзя разрешить даже самым усовершенствованным оружием.
      И. Эренбург. "Наша клятва"
      Чьюз ожидал, что его доставят в тюрьму, и отнесся к этому совершенно равнодушно. Нервный подъем, с которым он выступал на собрании ученых, сменился разочарованием и апатией.
      Привезли его, однако, не в тюрьму, а в небольшой уединенный особняк на одной из окраин города. Квартира состояла из кабинета, библиотеки, столовой и спальни. Решеток на окнах не было, но в саду Чьюз то и дело замечал каких-то людей, видимо, избегавших попадаться ему на глаза.
      На следующий день снова пришел следователь. Он твердил одно и то же и так надоел Чьюзу, что тот перестал не только отвечать, но и слушать.
      - Вы, профессор, находитесь в плену у самой смешной иллюзии, - сказал следователь уходя. - Вы вообразили себя чем-то вроде короля ученых. Кто же пошёл за вами? Вы арестованы - и ни один ваш коллега пальцем не двинул, чтобы освободить вас. Вы не король, а пешка!
      - Может быть. Но не забывайте, что пешка не отступает, - возразил ученый.
      - Зато она бесславно погибает.
      В этот же день Чьюзу подали машину. "Вероятно, теперь уже тюрьма", - решил он.
      Машина долго шла по широкой автостраде, потом свернула на пустынную шоссейную дорогу. Молодой человек, сидевший рядом с Чьюзом, молчал всю дорогу. У въезда в рощу машину остановила группа военных. Молодой человек вполголоса сказал им несколько слов, и машина двинулась в глубь рощи.
      Распахнулись решетчатые ворота высокой железной ограды, и машина подошла к небольшому особняку. Навстречу выбежал молоденький офицер. Он попросил подождать в приемной и скрылся за массивной дубовой дверью. Через мгновение он вернулся.
      - Пожалуйста, профессор, - сказал он, изогнувшись в изящном поклоне. - С вами желает говорить военный министр генерал Ванденкенроа.
      Он открыл дверь и пропустил Чьюза в большой светлый кабинет, увешанный географическими картами. В глубине, за письменным столом, сидел генерал. Он поднялся навстречу Чьюзу.
      - Рад видеть вас, профессор, - сказал он низким, трубным голосом. Прошу... - и, указав на кресло против стола, сел.
      Это был огромный, широкоплечий человек, с бравой грудью, украшенной тремя рядами орденских ленточек. С его громадного бритого лица смотрели выпуклые рачьи глаза. Говорил он тем мощным голосом, который, вероятно, способен воодушевлять войска на парадах. В комнате же этот голос заставлял пожалеть, что у обладателя его нет приспособления для регулирования звука.
      - Конечно, я огорчен, профессор, что вас, так сказать, ограничили, но это уже не по моему ведомству, - генерал развел руками. - Хочется помочь вам. Надеюсь, мы договоримся. Вы, конечно, понимаете, профессор, о чем речь. Великания нуждается в вашем изобретении. Оно очень своевременно...
      - Господин генерал, обо всем этом со мной уже говорили, и мой ответ вам, очевидно, известен.
      - Э, да кто говорил? Что они понимают, что могут сказать? - генерал пренебрежительно махнул рукой. - Вы курите, профессор? - спросил он, придвигая коробку с сигарами. - Жаль... Прекрасные сигары... Если разрешите, я закурю...
      Не ожидая ответа, генерал закурил.
      - Я понимаю вас, профессор. Вам мерещатся мертвые города с населением, убитым вашими лучами, горы детских трупов и прочие кошмары. Да, да, я понимаю вас, более того - я сочувствую вашим идеям. Пора спасти человечество от ужасов войны! Всю жизнь я мечтал о том, как сделать войну невозможной.
      Чьюз смотрел на него с нескрываемым удивлением.
      - И не только мечтал, но даже создал собственную доктрину, - с гордостью сказал генерал. - Знаете, чего ей не хватало? Сверхмощного оружия! Вы его изобрели, профессор.
      - Это не оружие! - упрямо сказал ученый.
      - Не спорю, - сейчас же согласился генерал. - Конечно, не оружие. Ведь если вы передадите нам, военным, ваши лучи - война навеки исчезнет.
      - Не понимаю...
      - Сейчас поймете... Каждое оружие действует даже и тогда, когда оно непосредственно не применяется. Пушки убеждают не только залпами, но и красноречивым молчанием. Они как бы предупреждают противника: не затевай войны!
      - Может быть, сначала и предупреждают, но потом все-таки стреляют, возразил профессор.
      - Как раз потому, что это - несовершенное оружие. Вы, профессор, конечно, знакомы, с трактатом доктора философии Сэмсама "О природе человека"?
      - Не имел времени...
      - Как видите, иные генералы больше интересуются наукой, чем ученые. Генерал самодовольно улыбнулся и взял со стола объемистый том. - Моя настольная книга. Изумительный труд. Какая глубина мысли! Рекомендую прочитать! Разрешите процитировать... "Драки детей - вот неопровержимый аргумент против беспочвенных и вредных мечтаний об исчезновении войн". Замечательно верно! Эта глубокая философская мысль и послужила отправным пунктом для моей доктрины. Почему до сих пор все попытки избежать войны кончались крахом? Потому что, продолжая аналогию, дети заключали между собой мирные договоры о том, что они не будут драться. Наивно, глупо... Разве так предупреждают драки? Нет, надо присматривать за расшалившимися детьми. Но это даст эффект лишь в том случае, если у воспитателя все время будет в руках предупреждающее средство: розги. Не сочтите меня, профессор, за рутинера: я вовсе не сторонник телесных наказаний. Я рассматриваю розги только как предупреждающее средство. Одного вида их достаточно для того, чтобы дети вели себя прилично. Уверяю вас: люди - те же дети. Человечеству тоже необходим воспитатель."
      И этот говорит о человечестве!" - с удивлением подумал Чьюз.
      - Пушки, танки - чепуха, это есть у всех! Дайте детям палки - конечно, они передерутся. Но монопольное сверхмощное оружие в руках наиболее культурной, демократической, талантливой расы - это тот воспитатель...
      - С розгами, - вставил Чьюз.
      - Совершенно верно: с розгами, который сделает войны ненужными и невозможными. Как видите, генерал оказался миролюбивее философа!
      - Насколько я понял, генерал, - спросил Чьюз, - вы хотите превратить мои лучи в розги для человечества? Пороть лучами?
      - В том-то и дело, что розги достаточно показать. Где-нибудь на острове Уединения в Спокойном океане мы устраиваем небольшую, но эффектную постановку под названием: "Новые научные опыты с лучистой энергией". Мы направляем лучи на стадо баранов или овец, и через секунду все готово! Конечно, военные атташе смотрят и ужасаются, корреспонденты записывают, фотографы снимают, кинооператоры вертят ручки своих аппаратов, радио разносит по всему миру предсмертное блеяние овец и баранов... Мировая сенсация! Газеты об этом только и пишут. В кинотеатрах только и демонстрируют научно-документальный фильм об опытах на острове Уединения. И после всего этого нам лишь остается приступить к воспитанию. "Дети, что это вы затеяли какую-то глупую игру в новую демократию? Зачем вам новая, когда есть отлично зарекомендовавшая себя старая демократия?"
      - Во главе с Докпуллером, - снова вставил Чьюз.
      - Хотя бы и так, - согласился генерал. - Где еще возможен Докпуллер? Он был разносчиком газет, - вы знаете это, профессор? Из разносчиков в миллиардеры - это возможно лишь в стране демократии, при великанском укладе жизни.
      - Как вам сказать? - заметил ученый. - Шантаж и розги - доктрина не новая...
      - В мировом масштабе! - восторженно воскликнул генерал, но тут же спохватился: - Однако к чему такие вульгарные слова, профессор? Дипломатия их не знает. А это именно дипломатия! Нам, военным, ничего не остается, как облачиться в дипломатические фраки, а прежние мундиры вместе с пушками и пулеметами сдать в исторические музеи. На земле воцарится вечный мир. Чего не могли добиться разные там Кампанеллы, того добьемся мы, генералы...
      - Боюсь обидеть вас, генерал, - вдруг сказал Чьюз, - но должен заметить, что ваша доктрина мирового господства не отличается особенной новизной. Недавно мы были свидетелями полного краха доктрины подобного рода...
      - Вы меня нисколько не обижаете, - спокойно возразил генерал. - Я не из тех, кто пугается названий. У фашистов не было подходящего оружия. У нас оно будет. В этом вся разница.
      - Только в этом? - Чьюз хитро прищурился. - Теперь, генерал, я вас вполне понял. Но, заметьте, фашизм тоже был уверен в непобедимости своего оружия. Однако не все покорились... А если и теперь не все испугаются?.. Если у некоторых найдутся даже свои лучи или что-нибудь вроде этого... Тогда как?
      Генерал поднялся из-за стола, огромный, грузный, грудь его раздулась, орденские ленточки тревожно зашевелились.
      - Уничтожим! - прорычал он.
      Из резиденции генерала Ванденкенроа машина отвезла профессора Чьюза уже в тюрьму.
      14. Потомки Джордано Бруно
      И смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих.
      Дж. Бруно
      Осуществление своего открытия он начинал с добровольного заключения в металлической лаборатории. Это было всего лишь четыре месяца назад. Теперь трагикомедия с "лучами жизни" также кончилась заключением, но уже тюремным.
      Мог ли он когда-нибудь думать, что попадет в тюрьму? Скорее бы он допустил, что окажется на луне или на Марсе. Для ученого это было бы вероятнее.
      Чьюз ходил по камере - три шага вперед, три назад. Итак, он прожил семьдесят лет, вероятно, уже всю свою жизнь; делал удивительные научные открытия, но наиболее удивительным из них была все-таки сама жизнь. Только теперь он открыл ее. Только теперь он узнал, понял, почувствовал, что в жизни существуют подлость, глупость, война, тюрьма, голод...
      В сотый раз он оглядывал нехитрую обстановку своего неожиданного жилья. Койка, табурет, стол - все это было крепко привинчено к стене. Здесь даже предметы были лишены свободы. Тусклый свет с трудом проникал сквозь небольшое грязное окно. Оно было под самым потолком, и все-таки его закрыли металлической решеткой.
      Он почти вплотную подходил к стене, опускался на корточки и пытался заглянуть снизу в просвет окна, чтобы увидеть небо. Но в окно была видна лишь какая-то грязно-серая масса, может быть, соседняя стена...
      Иногда ему начинало казаться, что мир перестал существовать. В своей загородной лаборатории он привык к тишине, но здесь тишина была особенная: какое-то молчание небытия. Нельзя было понять, как среди огромного шумного города мог возникнуть этот остров молчания.
      Он очень удивился, когда, подсчитав, понял, что находится в тюрьме всего шесть дней.
      Шестой день ознаменовался необычайным происшествием: тюремщик, приоткрыв оконце в двери, сообщил о посетителе.
      Когда Чьюза ввели в комнату, дневной свет ослепил его, и он зажмурил глаза.
      Адвокат Самуэль Ношевский крепко пожал ему руку. Их оставили вдвоем.
      Чьюз жадно слушал. Джо вернулся. "Милый мальчик, наконец он на свободе!"
      Но возвращение Джо газеты использовали в интересах Докпуллера. Ношевский принес пачку газет, различавшихся между собой только названиями. Все они негодовали, что Чьюз посмел обвинить Докпуллера в краже ребенка.
      Чьюз тихонько смеялся. Пусть его теперь ругают! Все-таки им пришлось вернуть Джо и без лучей.
      В газетах было напечатано заявление Луизы. Она подтвердила, что необходимые для выкупа пятьдесят тысяч получила от профессора Чьюза. Ее спрашивали, что она знает о требовании отдать за ребенка "лучи жизни". Она отвечала, что никогда не слышала об этом.
      - Чем же, однако, объяснить заявление Чьюза? - допытывались у нее.
      - Дед очень любит внука и в то же время боится похищения лучей, - отвечала она. - Кроме того, он очень переутомлен. Нервное расстройство...
      Старик был потрясен. Значит, и Луиза против него? Но он сейчас же взял себя в руки: она не могла поступить иначе, ее, конечно, заставили так отвечать. Ради Джо она готова на все. Понимает ли она хотя бы, что это он, дед, сдержал свое обещание спасти внука?
      Только теперь Чьюз понял, как удача с Джо осложнила его собственное положение. Ведь если кража ребенка не имела никакого отношения к лучам, то и никакого покушения на лучи вообще не было. Было просто убийство Меллерта. Именно в этом духе и высказывались все газеты. "Ученый-убийца! - захлебывались "Горячие новости". - Убийство человека в экспериментальных целях! - кричали они. - Не сам ли злодей Чьюз, - спрашивала газета, - открыто, цинично называл людей "микробами в пиджаках"?.. Над этими "микробами" он уже творит свои смертоубийственные "опыты".
      Особенно возмущало газету то, что коварный изобретатель сам же и уничтожил свои приборы. "Убийца всегда стремится уничтожить орудие убийства, - писала газета. - Но ему ничто не поможет. Улики налицо!""
      Ученого убийцу - на электрический стул!" - тоном приговора требовала газета "Руки по швам!", орган ордена "Вольных тюремщиков вредных мыслей". Газета сообщала, что преступник пытался бежать в Коммунистическую страну. Власти вовремя захватили убийцу в его кровавом притоне. Видя безвыходность положения, он в бессильной злобе уничтожил свои приборы.
      Газета "Рекорд сенсаций" рекомендовала властям и вообще всем желающим хорошенько пошарить в подвалах, катакомбах и застенках злодейского притона Чьюза, порыться в его саду и во дворе. "Нет никаких сомнений, - утверждала газета, - что там покоятся кости сотен замученных жертв". Газета напомнила все случаи загадочных исчезновений за последний год. "Теперь ясно, - догадывалась газета, - что разговоры о каких-то бандитских трестах были досужей чепухой. Нет, все дороги ведут в кровавый застенок "ученого" Чьюза!""
      И какое коварство! - кипел от негодования "Вечерний свет". - Убить коменданта студенческой охраны, той самой, что, хотя и заблуждаясь, искренне и самоотверженно стояла за Чьюза! Хороша благодарность! Пусть же студенты из разных "Союзов защиты Чьюза" призадумаются над тем, кого они защищали".
      Газеты посвящали прочувствованные строки Меллерту. Репортеры интервьюировали родственников, квартирную хозяйку, соседей - все эти интервью рисовали образ честного, скромного, трудолюбивого, аккуратного, доброго юноши. "Бывало, мухи не обидит", - сказала двоюродная тетя Меллерта сотруднику "Горячих новостей". "Очень вежлив, при встречах всегда раскланивается, хотя мы и не знакомы", - сказала соседка ("Вечерний свет"). "Очень аккуратен: ни разу не задержал платы за квартиру", - сказала хозяйка ("Рекорд сенсаций"). "Держался великанского образа мыслей", - сказал содержатель бара, куда покойный нередко забегал выпить. Образ мыслей человека, как известно, лучше всего раскрывается во время выпивки, так кому же и знать его, как не содержателю бара, - поясняла газета "Руки по швам!". "Чистил зубы нашей пастой "Идеал", - сказал представитель фирмы "Великий парфюмер". По сообщению следственных властей в комнате пострадавшего обнаружен начатый тюбик пасты "Идеал". По заявлению врача, производившего вскрытие, зубы пострадавшего найдены в цветущем состоянии. Паста "Идеал" сохраняет зубы идеально белыми и делает вашу улыбку неотразимой. Чистите зубы пастой "Идеал".
      Последнее интервью, наиболее пространное, было напечатано во всех газетах. Обвинение Чьюза против Докпуллера было разбито в пух и прах."
      О каком вообще обвинении может идти речь? - возмущались "Горячие новости". - Кто видел этот мифический договор, на котором строит свое "обвинение" Чьюз? Да, он потрясал перед изумленной аудиторией каким-то листком, но на столь почтительном расстоянии, что никто ничего не видел. Где же теперь этот грозный обвинительный "документ"? Увы, его нет, но господин Чьюз не смущается, - он требует, чтобы ему верили на слово. Слышали ли вы что-нибудь более мерзкое, чем это "честное слово" убийцы?..""
      Если бы соглашение было у меня, я им доказал бы!" - с горечью подумал Чьюз. Он спросил Ношевского:
      - Как вы думаете, договор у них? После собрания он исчез.
      Ношевский помолчал, внимательно осмотрелся вокруг, подошел к двери, послушал... Потом он сел рядом с Чьюзом и, наклонившись к его уху, тихо сказал:
      - Он у меня.
      Чьюз удивленно взглянул на Ношевского.
      - Когда вы потеряли сознание, я подбежал первым. Прежде всего, я спрятал соглашение, - так же тихо объяснил Ношевский.
      - Почему вы тогда же не сказали? - хотя и возмущаясь, но тоже тихо, в тон Ношевскому, спросил Чьюз. Он понимал, что здесь и стены имеют уши.
      - Чтобы соглашение сразу попало в лапы следователю? Кроме того, как вы докажете, что его принес вам Меллерт? Не забывайте, что там ваша подпись. Знаете, куда соглашение попало бы от следователя? А уж Докпуллер, будьте покойны, заставил бы вас выполнить все обязательства: подпись есть подпись.
      - Что же делать?
      - Это единственный оставшийся экземпляр? - спросил Ношевский.
      Чьюз кивнул.
      - По-моему, и его надо уничтожить. Без вашего согласия я не решался. Сейчас он надежно спрятан.
      - Нет, нет, Ношевский, я не согласен. Надо опубликовать. Понимаете, пусть этим я не сумею защитить себя, но Докпуллер будет разоблачен: там есть его подпись.
      - И ваша.
      - Неважно. Я рассказал, что меня заставили силой. Моя подпись недействительна. Лучей я им не дам никогда, - слышите, - никогда! Докпуллер хочет получить эту бумажку, но вряд ли он хочет, чтобы содержание ее стало известно публике.
      - Да кто ее напечатает? "Горячие новости"? "Рекорд сенсаций"?
      - Найдутся люди, которые напечатают, - возразил Чьюз, вынимая из пачки газет "Рабочего".
      - Коммунистическая газета?! - не то удивляясь, не то ужасаясь, воскликнул Ношевский.
      - Э, бросьте, Ношевский, - сказал Чьюз. - Я уже не раз обращался к "Рабочему"... Вы это знаете...
      - Как хотите, - с явным неодобрением ответил адвокат.
      - Я хочу именно так, - подчеркнул Чьюз. - Смотрите, что они пишут. - Он развернул газету."
      Рабочий" призывал к решительной защите профессора Чьюза."
      Лучи жизни", оказавшись в надежных руках народа, - писала газета, - дали бы всеобщее изобилие, уничтожение болезней. Это, разумеется, невыгодно монополистам. Докпуллер пытается силой завладеть "лучами жизни", чтобы превратить их в "лучи смерти". Что и говорить, коммерсантам, промышленникам, финансистам куда приятней заработать на убийстве людей, чем проиграть на изобилии.
      Никогда перед трудовым народом не было такой реальной возможности обеспечить себя дешевой пищей, спастись от болезней, как теперь. Не допустим гибели великого мирного изобретения и превращения его в сверхмощное оружие!
      Свободу Чьюзу! "Лучи жизни" - народу!"
      Итак, рабочие откликнулись на его зов. А что же ученые?
      Он спросил об этом у Ношевского.
      - Конечно, ученые не верят газетной клевете, - ответил адвокат. - Но... Ношевский замялся.
      - Что же? Говорите, - настаивал Чьюз.
      - Многие все-таки считают, что убийство недостойно ученого...
      - Значит, лучше было отдать лучи?
      - Этого, конечно, не думают...
      - Так что же они вообще думают? - уже раздражаясь, крикнул Чьюз.
      - Говорят, что нужно было отдать преступника в руки правосудия...
      - Как чемодан на хранение? Узнаю школу профессора Безье.
      Ношевскому начинало казаться, что Чьюз слишком уж резок. Может быть, тюрьма так на него подействовала?
      - Успокойтесь, профессор, - сказал он как можно миролюбивее. - Большинство ученых за вас. "Ассоциация прогрессивных ученых" поручила мне защищать вас. В наше время общественное мнение кое-что значит. Слава богу, мы живем не в средние века...
      - О да, романтическое средневековье вытеснено рационалистическим веком техники, а торжественный костер - индустриальным электрическим стулом.
      - Профессор, я понимаю вашу горечь, но вы преувеличиваете. Электрический стул вам не грозит. Ученые погибали на кострах, но еще ни один из них не погиб на электрическом стуле.
      - И это позор для ученых!
      - То, что их не сажают на электрический стул? - в изумлении воскликнул Ношевский.
      - Да, именно это, - резко ответил Чьюз. - Сожженный Джордано Бруно - это позор для инквизиторов, но профессор Безье, торгующий отравой для людей, - это позор для ученых. А профессор Уайтхэч, который в секретной лаборатории ищет лучи для убийства людей? Вот наши ученые! Бруно пошел на костер. А нынешних ученых не сжигают, не сажают на электрический стул. Они сами идут к пушечным королям и служат им. Почему же одинокий Бруно пошел за науку в огонь, а нас тысячи, но мы не можем, не хотим защитить науку, защитить человечество? Почему?
      Чьюз спрашивал с такой страстностью, как будто от ответа на его вопрос зависела судьба мира. Но Ношевский молчал.
      - Мне стыдно, что я ученый! - воскликнул Чьюз, тяжело дыша."
      Да ты и впрямь потомок Джордано Бруно!" - подумал Ношевский. Ему захотелось сказать Чьюзу что-то значительное, как-то высказать ему свое уважение, но он вдруг почувствовал, что не находит слов: не потому ли, что в душе его не было этого пламени, а только тлел слабый огонек слегка насмешливого, но почти всегда равнодушного скептицизма?
      Вошел тюремщик. Свидание кончилось.
      Ношевский пожал руку профессору. После нескольких дней одиночного заключения эти четверть часа утомили старика. Лицо его осунулось, глаза погасли, на лбу и на щеках резко обозначились морщины.
      Ношевский покинул тюрьму с тяжелым чувством. Он упрекал себя в том, что не нашел нужных слов и не высказал их этому удивительному старику.
      15. Мильон терзаний старого демократа"
      Мудрец садится посредине" - почему нередко садится на землю.
      Р. Роллан. "Кола Брюньон"
      Ношевский никак не мог отделаться от тяжелого чувства, оставшегося у него после посещения тюрьмы. Перед ним вновь и вновь возникало осунувшееся, изможденное лицо старого ученого. Долго ли он выдержит в тюрьме? Необходимо прежде всего добиться его освобождения!
      Поможет ли делу опубликование договора? Адвокат не был в этом уверен. Соглашение подписано обеими сторонами и поэтому является обоюдоострым оружием. Конечно, опубликование его доказало бы, что Докпуллер действительно стремится превратить "лучи жизни" в "лучи смерти", - но и только. Никаких доказательств того, что Чьюз подписал соглашение под угрозой насилия, - нет, Убийство Меллерта остается неоправданным. С другой стороны, Ношевский, как юрист, не мог не понимать, что опубликование договора дало бы Докпуллеру повод требовать и его выполнения - любой суд подтвердил бы это. Конечно, Докпуллер добился бы освобождения Чьюза, но тогда ему удалось бы завладеть лучами.
      В особенно трудное положение ставило Ношевского то, что Чьюз требовал, чтобы договор был опубликован в "Рабочем". Адвокат понимал, что в другую газету действительно не имело смысла обращаться, но все-таки... коммунистическая газета. За всю свою многолетнюю адвокатскую практику он никогда не прибегал к помощи коммунистов. Гордившийся своим последовательным демократизмом, он, конечно, не одобрял правительственных репрессий против коммунистов, но в то же время не одобрял и самих коммунистов. Идти к ним, говорить с ними, признать, что только они могут напечатать правду, - все это было очень неприятно старому адвокату. Он старался уверить себя, что это будет вредно и для Чьюза, еще больше озлобит и без того злобных врагов, окончательно закрепит за ним кличку коммуниста. И, наконец, еще где-то глубже, в подсознании, таилось опасение, как бы обращение к коммунистам не повредило его адвокатской практике. Впрочем, эту мысль Ношевский гнал от себя. Он никогда не признался бы в ней даже самому себе.
      Можно было, конечно, опубликовать соглашение в бюллетенях "Ассоциации прогрессивных ученых" и в других изданиях подобного рода, но все это были журналы с ограниченным тиражом, распространявшиеся лишь среди ученых.
      В этих терзаниях адвокат провел целый день, так ни на что и не решившись. А на следующее утро, просматривая газеты, он был поражен: газета "Свобода" взяла Чьюза под защиту. Сколько уже раз этот орган, называвший себя радикальным и независимым, менял свое отношение к Чьюзу!
      Газета называла глупыми, смехотворными и вредными попытки обвинить профессора Чьюза в смертоносных опытах над людьми."
      Какой убийца публично, по собственной инициативе, признается в этом? спрашивала газета. - Профессор Чьюз имел полную возможность скрыть убийство, никто его не заподозрил бы. Единственный вывод: это действительно была самооборона, защита своего изобретения. Надо расследовать, кто и зачем пытался похитить лучи. Независимо от того, кто бы это ни был, виновный должен держать ответ перед лицом закона. А старый ученый, вплоть до окончания следствия, должен быть освобожден хотя бы под залог (а, в сущности, достаточно и честного слова, ведь это же не уголовный преступник, а ученый!). Правительственная партия сделала серьезную ошибку, допустив арест ученого по обвинению в совершенно нелепом преступлении. Вообще всей своей политикой по отношению к профессору Чьюзу правительство показало полное непонимание интересов страны. Вместо того, чтобы договориться с ученым и использовать лучи в интересах народа и республики, оно равнодушно смотрело на травлю ученого, оно арестовало его, оно заключило его в тюрьму, подвергая опасности его жизнь (вспомните его возраст!). Правительственная партия ответит за эти ошибки на выборах: начавшиеся забастовки являются первыми, но грозными предупреждениями".
      Ношевский читал - и не верил своим глазам. "Неужели это писала та самая "Свобода", которая недавно сама травила Чьюза? Не она ли вытащила на свет версию о старящем действии лучей? Что же это - очередной трюк со скрытыми целями? Или газета в самом деле все-таки способна объективно рассуждать? Во всяком случае, надо иметь большую смелость, чтобы так решительно выступить против правительства. Несомненно, Керри показал себя храбрым и независимым человеком. "Какие бы цели он ни преследовал, сейчас нам с ним по пути, - решил Ношевский. - Опубликование договора явится лучшим ответом на вопрос о том, кто и зачем пытался похитить лучи".
      Словом, Ношевский решил обратиться в "Свободу". Он не сомневался, что такой шаг одобрил бы и сам Чьюз: лишь отсутствие выбора заставило его остановиться на "Рабочем". Правда, "Свобода" несколько раз меняла фронт, но все же эта газета солиднее, чем коммунистический "Рабочий". К тому же, разоблачение врагов Чьюза будет даже убедительнее в устах недавнего врага. Савл превратился в Павла - это произведет впечатление!
      Но внезапное решение не заставило Ношевского забыть об осторожности. Он, разумеется, не таскал соглашения в кармане пиджака. Не понес он его и в редакцию. Даже теперь, когда никто, кроме Чьюза, не знал, что соглашение находится у него, он все же не чувствовал себя в безопасности. Конечно, агенты Докпуллера присутствовали на собрании ученых и теперь рыщут в поисках документа.
      В редакцию он принес заранее заготовленную фотокопию соглашения, Керри принял его, как всегда, любезно. Он очень заинтересовался копией, но сказал:
      - Вы понимаете, господин Ношевский, нам нужен оригинал. Он всегда должен быть под рукой. Мы вступаем в борьбу с самим Докпуллером. Конечно, мы независимы и не боимся никого! Но нам нужны неопровержимые доказательства. Вы юрист и понимаете: против нас начнут судебное дело.
      Адвокат, хотя и был согласен с доводами редактора, все же насторожился: выпустить соглашение из рук он ни за что не хотел. Ношевский все-таки не чувствовал полного доверия к новому "союзнику". Да и зачем редактору соглашение? В случае надобности Ношевский представит его суду.
      Ношевский умолчал о своих опасениях и выдвинул только это последнее возражение. Керри, конечно, понял и обиделся:
      - Простите, господин Ношевский, наше сотрудничество возможно только на основе полного доверия. Раз вы нам не доверяете... - Керри развел руками.