Лучи жизни

      О версии с медным тазом Чьюз молчал. Если это и было правдой, то все-таки носило слишком уж неправдоподобный характер, чтобы говорить об этом на суде, да еще без всяких доказательств. Адвокат Ношевский даже считал, что это только повредило бы делу. Он, правда, узнал о самоубийстве Уиппля, но в тайну его проникнуть не мог. Ношевский избрал другой способ защиты.
      Он объяснил суду, что прожектор настолько велик, что ни перенести его, ни поместить на подоконнике просто невозможно. Окна же лаборатории выходят не на улицу, а в сад. Ношевский приглашал суд выехать на место, чтобы убедиться в этом.
      Адвокат истицы Джон Грэпс возразил, что у профессора Чьюза могли быть аппараты меньшего размера, которые теперь скрыты или даже уничтожены. Судья согласился с ним и от выезда на место отказался.
      Адвокат Ношевский представил заключения двух научных комиссий. Адвокат Грэпс заявил, что он относится с полным уважением к обеим комиссиям и не имеет ни желания, ни права оспаривать их выводы. Но профессор Чьюз изобрел целую серию лучей различной интенсивности - в этом можно убедиться, прочитав его статью (Грэпс прочел выдержки). Где же гарантия, что профессор Чьюз представил комиссиям для обследования те самые лучи, которые он направлял против "Юных дев"? Где гарантия, что он не скрыл наиболее вредные лучи? Заключения комиссий только показывают, что среди лучей Чьюза есть безвредные, - в этом никто не сомневается! Но никто также не сомневается и в том, что среди этих лучей есть весьма вредные. Доказательства - налицо! (Трагический жест в сторону истицы.)
      Четвертый, пятый и шестой дни были заняты выяснением картины превращения Эльги Оллис в старуху. Прошло около ста свидетелей и, главным образом, свидетельниц, которым посчастливилось быть в этот трагический момент в магазине Конрой и Конрой. При описании этой сцены многие присутствовавшие на суде дамы плакали.
      Адвокат Ношевский подробно интересовался тем, как расположена комната продавщиц в соответствующем отделе магазина Конрой и Конрой, имеет ли она отдельный вход, кроме выхода в зал магазина, присутствовал ли кто-нибудь в комнате во время "превращения".
      Чьюз уже не слушал. Вереницы "юных дев" ему невероятно надоели. Он углубился в свои мысли.
      Седьмой день был посвящен самому серьезному вопросу: выяснению тождества между старухой, называющей себя Оллис, и прежний, молодой Оллис. Главной свидетельницей со стороны истицы была Люсинда Оллис, мать Эльги, которая без всяких колебаний признала в старухе свою дочь.
      - Как же это не Эльга, - говорила мать, - если она знает всю нашу жизнь с момента, когда ей было лет шесть, знает всех родственников, все семейные тайны?
      Адвокат Джон Грэпс спросил свидетельницу, не может ли она перед судом задать своей дочери такие вопросы, ответы на которые доказали бы, что та действительно ее дочь. Во избежание всяких сомнений Грэпс предложил, чтобы истица была временно удалена из зала, а мать сообщила суду вопросы и правильные ответы на них.
      Когда все это было проделано и старуха вновь появилась в зале, напряжение дошло до предела.
      - Скажи-ка, дочка, - спросила Люсинда Оллис, - кого из наших родственников ты особенно любила?
      - Ну, конечно же, дядюшку Тома, - улыбнулась беззубым ртом старуха.
      - Может быть, ты опишешь его наружность?
      - Маленький, толстенький, с цепочкой от часов на круглом животе, с вьющимися волосами вокруг блестящей лысины.
      - А что вам, ребятам, особенно нравилось в дядюшке?
      - Он постоянно угощал нас конфетами.
      - А где он держал их?
      - О, это мы хорошо знали! Мы забирались к нему на колени и запускали руки в левый карман пиджака.
      Люсинда Оллис с торжеством посмотрела в зал: разве она не говорила, что ее дочка все помнит?
      - А может быть, ты помнишь и тетушку Полли?
      Да, старушка помнила и тетушку Полли, с вставной челюстью, которая вываливалась у нее, когда она засыпала в кресле, - это всегда очень удивляло и пугало детей.
      После тетушки Полли принялись за дедушку. Семейные воспоминания, вероятно, продолжались бы бесконечно, если бы адвокат Самуэль Ношевский не заявил, что вполне удовлетворен.
      - Ваша честь, - обратился Ношевский к судье, - если вы разрешите, я обязуюсь показать точно такой же фокус не дальше, чем завтра. Выберите кого угодно из публики, и он так же отлично вспомнит и расскажет о моем дядюшке Билле, о тетушке Розе, о моих дедушке, бабушке и всех родственниках до третьего колена.
      Адвокат Джон Грэпс горячо протестовал против содержавшегося в этих словах недостойного намека, направленного против чести уважаемой престарелой матери, которая и без того убита ужасным горем. Только человек, лишенный всего человеческого, не поймет, что мать не может назвать своей дочерью постороннего человека. Что же касается предложения господина Ношевского относительно своих предков, то, он, разумеется, прав: каждому сидящему в зале хорошо известно, кто были его предки. Во всяком случае, каждому известно, что они не были гражданами ВДР. Вероятно, этим и объясняются такие выражения господина Ношевского, как "фокус". Эти выражения свидетельствуют о явном неуважении к суду ВДР. Необходимо напомнить господину Ношевскому, что он находится не в библейской стране своих предков. Необходимо призвать адвоката Ношевского к порядку.
      Судья призвал адвоката Ношевского к порядку.
      Но беспокойный адвокат решительно не хотел порядка. На другой же день он снова нарушил его. Началось с пустяков. Ношевский пожелал узнать у хозяина магазина господина Конрой, вызванного в качестве свидетеля, каковы были деловые качества Эльги Оллис как продавщицы. Господин Конрой отозвался о ней очень одобрительно: она, несомненно, была одной из самых ловких, способных и знающих продавщиц, специалисток по домашним электровещам.
      Ношевский предъявил истице журнал "Всемирное зеркало" с кадром из киножурнала "Аргус". На этом кадре улыбающаяся Эльга Оллис предлагала покупателям товар.
      - Скажите, это вы? - спросил он.
      - Да, это я. Нет, это то, чем я была еще недавно, - сказала старуха с таким душераздирающим вздохом, что у многих дам невольно навернулись слезы.
      Но Ношевского это не тронуло.
      - В таком случае скажите, что вы продаете?
      Старуха молчала.
      - Что это такое?
      Старуха молчала.
      Зал затаил дыхание...
      - Вероятно, фотография неясна, - вдруг сказал Грэпс.
      - Фотография неясна, - повторила старуха. - Я не могу разобрать.
      - Вполне возможно, - с готовностью согласился Ношевский, вытаскивая из-под кресла полированный ящичек среднего размера. - Я охотно помогу вам, продолжал он, раскрывая ящик и показывая его старухе. - Вот та же самая вещь, я сегодня купил ее в магазине Конрой и Конрой.
      Он протянул старухе нечто металлическое, никелированное, с трубками и проводами. Но старуха спрятала руки назад.
      - Продавщица объяснила мне способ употребления, но боюсь, не напутал ли я. Не будете ли вы добры объяснить мне назначение этой вещи?
      Старуха молчала.
      - Ну, по крайней мере, как она называется?
      Старуха не ответила и на этот вопрос.
      - Странно, очень странно, - с сожалением сказал Ношевский. - Ведь это же знаменитый комнатный электропылесос-пульверизатор - изобретение и монополия фирмы Конрой и Конрой. Может быть, вы все-таки скажете, сколько он стоит?
      Старуха будто онемела.
      - Тогда будьте добры сказать, сколько стоят электроутюги большого, среднего и малого размера? А комнатный вентилятор номер семнадцатый?
      Старуха не произнесла ни слова.
      - Я прошу суд, - сказал Ношевский, - выехать на место и установить, что все продавщицы магазина Конрой и Конрой отлично знают цены товаров, и умеют объяснить их употребление.
      Адвокат Джон Грэпс немедленно выступил с протестом против этого предложения.
      - Мой уважаемый коллега, - сказал он, - проявил большую изобретательность, но вместе с тем и поразительное непонимание той ужасной трагедии, которая произошла с этой несчастной женщиной. Для нас не прошло и месяца с того момента, как изображенная на фотографии прекрасная Эльга Оллис продавала пылесос-пульверизатор. Но это только для нас. Для несчастной Оллис в одну-две минуты промчалось тридцать, сорок, пятьдесят, - мы не знаем даже сколько лет. В эти несколько минут весь организм ее мгновенно изменился. Почему же вы не допускаете, что изменила ей и память?
      - Однако она отлично помнит даже детские годы, - перебил Ношевский.
      Судья призвал беспокойного адвоката к порядку.
      - Что же в этом удивительного? - возразил Грэпс. - Старики всегда помнят детство лучше, чем зрелые годы. Кто из нас не знает, что многие детские впечатления врезаются в память на всю жизнь? Во всяком случае, прежде чем обсуждать просьбу господина Ношевского, я прошу назначить медицинскую экспертизу, которая установила бы правильность высказанных мной соображений.
      Судья удовлетворил ходатайство адвоката Джона Грэпса.
      Экспертизе были поставлены два вопроса:
      * Если человек в несколько минут стареет на несколько десятков лет, то возможно ли при этом такое же ослабление памяти, какое обычно сопутствует постепенному, нормальному постарению?
      * Может ли старик с ослабленной памятью отчетливо помнить факты из своего детства?
      Экспертиза заявила, что ответить на первый вопрос она затрудняется, так как случаи мгновенного постарения ей не только неизвестны, но и представляются невероятными с научной точки зрения. На второй вопрос эксперты ответили положительно.
      На основании этого судья отказал адвокату Ношевскому в его просьбе относительно выезда в магазин Конрой и Конрой.
      На следующий день судья спросил, не может ли свидетельница Люсинда Оллис, ввиду возникших сомнений, представить какие-либо материальные доказательства того, что истица действительно является ее дочерью Эльгой Оллис.
      - Могу, но стесняюсь, - ответила Люсинда.
      - Вам нечего бояться, - торжественно сказал судья. - Здесь вы под защитой закона Великой Демократической республики!
      Тогда мать сказала:
      - У Эльги была большая родинка на левой ноге, чуть выше колена. Она немножко напоминала сердечко. Когда Эльга была маленькой, я часто целовала ее в это сердечко, и Эльга смеялась.
      Тут Люсинда заплакала, ее примеру последовала старая Эльга, а вместе с ними заплакало не менее полусотни дам.
      Когда шум от сморканий и всхлипываний несколько смолк, судья, в целях охраны нравственности, распорядился очистить зал от мужчин. Кроме судьи и секретаря, из мужчин остались в зале только Чьюз и оба адвоката.
      Старой Эльге было предложено приподнять юбку и обнажить левую ногу выше колена. Взорам присутствующих тотчас же представилась родинка порядочных размеров, действительно весьма напоминавшая сердечко.
      Люсинда Оллис зарыдала и упала в обморок. В ту же минуту зарыдали пятьдесят дам. Не менее десяти из них упали в обморок. Вследствие таких сильных потрясений среди слушателей и необходимости оказать пострадавшим срочную помощь заседание было прервано.
      Когда через час оно возобновилось, адвокат Ношевский заявил, что он располагает документом, опровергающим существование "сердечка" у настоящей Эльги Оллис.
      - Ваша честь, - сказал адвокат, - по этой прекрасной фотографии вы можете убедиться, что молодая, прелестная Эльга Оллис была безукоризненнее солнца и никаких пятен не имела.
      Адвокат предъявил номер "Всемирного зеркала" с кадром из знаменитого документального фильма "Аргус-журнал". Молодая Эльга Оллис, в купальном костюме, демонстрировала на пляже безупречность своего сложения.
      Тут адвокат Джон Грэпс не выдержал и рассмеялся. Но он сейчас же принес суду свои извинения.
      - Прошу простить этот невольный смех, - сказал он. - Неужели мой уважаемый коллега не понимает, что ни одна красивая девушка не допустит на фотографии никаких пятен? Разве хоть одна уважающая себя кинофирма допустила бы это? Ведь это означало бы пятно на ее репутации!
      Ношевский заявил, что он просит приобщить фотографию к делу. Грэпс потребовал, чтобы экспертиза установила, можно ли удалить пятно с фотографии. Суд назначил экспертизу. Экспертиза сообщила о различных технических способах, какими пятно может быть удалено с фотографии. Судья отказал Ношевскому в его просьбе.
      Наконец, по истечении двух недель, суд вынес решение: признать доказанным факт нанесения ущерба гражданке Великой Демократической республики Эльге Оллис гражданином ВДР Эдвардом Чьюзом путем злонамеренного причинения названной гражданке преждевременной старости при помощи особых лучей, изобретенных названным гражданином. На основании вышеизложенного удовлетворить иск гражданки Эльги Оллис к гражданину Эдварду Чьюзу в возмещение понесенных ею убытков в размере одного миллиона.
      Газеты много писали о беспристрастности суда.
      27. Непредвиденные обстоятельства
      Мой коллега принимал ветряные мельницы за великанов, я же, напротив, усматриваю в нынешних великанах только хвастливые ветряные мельницы.
      Г. Гейне. "Путевые картины"
      Мощная волна протестов против глупейшего обвинения "в злонамеренном причинении преждевременной старости" не прекращалась и по окончании процесса. Чьюз, до последней минуты не веривший в то, что суд посмеет удовлетворить дикий иск и пойти против мирового общественного мнения, был обескуражен приговором. Однако он решил бороться дальше и уполномочил Ношевского обратиться с апелляцией в Верховный суд.
      Большой поддержкой явилось для него письмо от сына, полученное в эти дни."
      Отец, я верю: после тех испытаний, что ты перенес (хотя и вдали, я переживаю их с тобой), ты поймешь мой энтузиазм. То, что я увидел здесь, увеличивает мои силы в тысячу раз, и я хотел бы передать тебе в письме хотя бы часть моей энергии".
      И действительно, Чьюз чувствовал, как энергия переливается в него из строк письма. "Да, да, бороться, не уступать! - думал он. - Если это возможно там, то почему невозможно добиться этого и у нас?"
      В последние дни Чьюз получал множество резолюций, телеграмм, писем с выражением сочувствия и обещанием поддержки. Писали совершенно незнакомые люди. Особенно поразило его коротенькое письмецо: "Вряд ли вы помните меня, профессор Чьюз, а я уже давно по фотографиям в газетах узнал, кто однажды подвез меня в своей машине. Может, мое письмо и ни к чему, а вот захотелось написать вам, чтобы вы услышали и мой голос. Ведь его вы не услышите ни в парламенте, ни в газетах. А таких, как я, много, очень много. Вот и хочется сказать вам, чтобы вы не забывали, что мы с вами". Ниже подписи шла приписка: "А дочка моя умерла".
      И как в тот раз слова неизвестного человека вдохнули в него решимость, так и теперь его голос зазвучал для Чьюза громче и решения суда и неистовых воплей газет.
      А газеты действительно вопили. Газета "Руки по швам!", орган "Ордена вольных тюремщиков вредных мыслей", требовала: "Будьте последовательны! Суд установил факт превращения юной девы в старуху. Значит, "лучи старости", угрожающие безопасности свободных граждан Великой Демократической республики, должны быть запрещены, а опасные приборы конфискованы".
      Вскоре все "демократические" газеты присоединились к этой кампании. И, наконец, "Орден вольных тюремщиков вредных мыслей" и "Орден рыцарей свободы" внесли в Верховный суд мотивированное заявление с требованием запрещения "лучей старости", как противоречащих великим принципам великанской свободы.
      В ответ на это в Верховный суд посыпались петиции от ученых обществ с требованием отменить постыдный приговор суда и предоставить всемирно известному ученому свободу научной деятельности. Многие провинциальные студенческие общества объявили поход в столицу для подачи протестов и петиций в парламент и Верховный суд.
      В этот момент крайнего обострения борьбы "Рабочий", как всегда, опубликовал нечто совершенно непредвиденное. Это снова было письмо ученых Коммунистической страны. В самом деле, кто мог предвидеть, что после недавнего скандала, после предупреждения, полученного редактором Рэдчеллом от Комиссии по расследованию антивеликанской деятельности, газета снова отважится на это! И теперь дело было уже не в отдельных фразах и выражениях. Дело было в том, что предлагали ученые-коммунисты!"
      У нас ни один школьник, - писали ученые Чьюзу, - не верит в то, что ваши лучи старят. Если Верховный суд вашей страны действительно запретит лучи, мы обращаемся к вам, как к почетному члену нашей академии, с приглашением прибыть в нашу страну - здесь вы найдете полную свободу для научной деятельности".
      Газеты давно кричали на такой высокой ноте, что, казалось, повысить тон было уже невозможно. Но теперь они перещеголяли самих себя. И "Горячие новости", и "Рекорд сенсаций", и "Руки по швам!" дружно разоблачали "адскую затею коммунистов и семьи Чьюзов". Оказывается, Чьюз-младший, сбежавший к коммунистам, столковался в коммунистической столице с так называемыми красными учеными. Они решили перетянуть к себе и Чьюза-отца. Цель ясна: так как Чьюзу не удалось навредить своими "лучами старости" внутри страны, он перебирается с ними в Коммунистическую страну, вооружает своими аппаратами коммунистические аэропланы, и их армады налетят на Великую Демократическую республику, чтобы превратить все ее население в стариков и старух...
      Верховный суд должен немедленно вынести решение о конфискации лаборатории Чьюза, как угрожающей свободе, и об аресте лжеученого, как предателя и изменника, перешедшего на сторону Коммунистической державы.
      Через день в "Рабочем" появился ответ Чьюза."
      Дорогие друзья, - писал он, - меня глубоко взволновало ваше приглашение. Я знаю, что в вашей стране я мог бы работать свободно. Но я десятилетия работал в своей стране. В своей научной работе я не отступал ни перед какими препятствиями. Вам, ученым, это понятно. Я привык не отступать. И я не хочу отступать теперь, когда моими врагами оказались не микробы, а те, кто смеет называть себя людьми. Я не хочу отступать перед ними! Я хочу с ними бороться! Я не хочу, чтобы они превратили мою страну в посмешище, я не хочу, чтобы из моей страны в страхе разбегались ученые. Я остаюсь в своей стране. Я убедился, я знаю, что миллионы людей думают так же, как и я. Я остаюсь, чтобы при их поддержке бороться"."
      Хитроумное разоблачение" с треском провалилось. Клеймить Чьюза как "изменника" стало невозможно. Положение так осложнилось, что очередные номера газет - как ни трудно этому поверить - вышли без единой строчки о Чьюзе.
      А движение в защиту "лучей жизни" продолжало расти. Профессиональные союзы обратились к своим членам с призывом помешать попыткам "запретить" лучи. В листовках разъяснялся смысл судебной комедии: под видом "запрещения" хотят овладеть лучами, чтобы передать их монополистам. Великое изобретение, которое могло бы облегчить судьбу народа, принесет только лишние прибыли предпринимателям.
      Петиции с требованием отменить позорное решение суда собирали тысячи подписей. Перед зданием Верховного суда стояли очереди делегаций, пришедших вручить петиции. Чиновники сбились с ног, объясняя, что принятие таких петиций противоречит процессуальному кодексу.
      В конце концов, была вызвана полиция. Произошли столкновения, и протестующие были вытеснены из здания суда и с площади."
      Ассоциация прогрессивных ученых" устроила большой митинг. Резолюция митинга была отпечатана многотысячным тиражом, и листовки широко разошлись по городу. "Судебная комедия опозорила нашу страну на весь мир, - заявляла ассоциация. - Мы не допустим продолжения этого позора. Дело Чьюза - наше дело, дело нашей чести. Власть, которая постоянно кричит о священном принципе частной собственности, готовится украсть для монополистов великое изобретение, которое изобретатель хотел использовать в интересах народа. Если Верховный суд посмеет принять позорное решение, мы, десять тысяч прогрессивных ученых столицы, предупреждаем: мы защитим профессора Чьюза. Мы не допустим к нему полицейских и иных чиновников, мы станем перед его домом - посмотрим, решится ли наша так называемая демократическая власть обрушить на головы научных работников полицейские дубинки и слезоточивые газы".
      Общественное мнение было настолько возбуждено, что президент республики собрал министров, а господин Докпуллер - советников. После совещания президент республики вызвал по телефону председателя Верховного суда и имел с ним "беседу частного характера".
      Господин Докпуллер уже давно находил, что движение протеста, вызванное этой дурацкой затеей с постаревшей "юной девой", приняло неприличные размеры. Ферн, автор "лучей старости" и организатор судебного процесса, болезненно переживал укоры патрона. Зато Регуар был преисполнен самых радужных надежд. На совещании он не упустил случая осторожно подтолкнуть коллегу к яме.
      - Печать и правительство перестарались, - сердито сказал Докпуллер, возлежавший, как всегда, в своем огромном кресле. - Надо знать меру. Даже в нашей стране. Что вы предлагаете, господа?
      - По-моему, ничего менять не следует, - беззаботно ответил Докпуллер-младший. - Верховный суд имеет право конфисковать лабораторию Чьюза.
      - После письма коммунистических ученых? - прищурившись, спросил отец. - Да и наши "прогрессисты" грозят стать стеной у дома Чьюза. От них можно ждать всего.
      - Ну и что ж? Их разгонят, - запальчиво ответил сын. - До каких пор мы будем оглядываться на наших красных и на Коммунистическую державу? Надоело!
      - Факты не перестают существовать от того, что их не желают, - заметил отец.
      - Так к черту такие факты! - вскричал Докпуллер-младший. - Я давно говорю, что Коммунистическую державу пора раздавить. Довольно с ней церемониться.
      - Джонни, меньше говори! - сказал Докпуллер сыну, как маленькому (хотя ему было шестьдесят). - Ты не кандидат в парламент, а мы не избиратели. Ваше мнение, Ферн?
      Первый советник находился в затруднении. Он понимал положение лучше "наследного принца", но вся беда состояла в том, что ему нелегко было признаться в провале собственного плана. Это было тем более трудно, что Ферн давно разгадал тактику Регуара и ясно видел, что тот ждет удобной минуты, чтобы его утопить...
      - Я все-таки думаю, господин Докпуллер, что сейчас нашу линию трудно изменить, - осторожно сказал Ферн.
      - А вы, Регуар?
      - Я, господин Докпуллер, напротив, за маневренность. Верховный суд, мне кажется, должен удовлетворить апелляцию Чьюза.
      - Нельзя сказать, чтобы ваш план отличался дальновидностью, - язвительно перебил коллегу Ферн. - Отказ в иске Оллис повлечет за собой разные глупые разговоры. Коммунисты молчать не станут. Да и Рони в парламенте... Вот последствия вашего плана...
      - Это последствия не моего, а вашего плана, профессор Ферн! - возразил второй советник.
      - Но и ваш план биржевого краха к цели не привел, - отпарировал Ферн. - В результате моего плана хотя бы "Лига спасения" распалась, а вы и этого не добились.
      Докпуллер медленно переводил взгляд то на Ферна, то на Регуара. В его обычно бесцветных глазах мелькнуло что-то вроде оживления. Казалось, ссора советников развлекала его.
      - Черт возьми, какой-то заколдованный круг! - воскликнул Докпуллер-младший. - И старый приговор не устраивает, и новый не устроит! Я же говорю, эти коммунисты так запутают...
      - Джонни, говори меньше, - снова сказал отец. - Ничего заколдованного. Все просто, господа: старый приговор отменить, нового не принимать. Ясно?
      Господин Докпуллер закрыл глаза. Советники переглянулись и поняли. Как просто, как гениально просто! Какая ясность и острота мысли в таком возрасте! Гениальность патрона на минуту снова примирила их.
      Докпуллер-младший ничего не понял. Что поделать: он уже давно был на положении дофина при слишком зажившемся короле. Но он ничего не спросил и вслед за советниками на цыпочках вышел из комнаты.
      Создавшееся положение заставило Верховный суд поторопиться с решением. Надо отдать справедливость Ношевскому: удачно составленное ходатайство значительно облегчило задачу Верховного суда. Сначала возмущенный Чьюз сам написал заявление в Верховный суд. Он доказывал вздорность иска и научную невозможность мгновенного постарения. Ношевский прочитал и безжалостно сказал:
      - Прекрасная статья! Убедительная! Но для суда совершенно не годится.
      - Разве суд не нужно убеждать? - удивился Чьюз.
      - Не нужно. Для суда важна форма. Позвольте уж мне, профессор.
      Он сел и за две минуты написал. Чьюз прочитал и поразился.
      - Это же абсолютная чепуха, - сказал он.
      - Именно эта чепуха и нужна.
      В своем заявлении Ношевский с большой похвалой отозвался о ведении суда: ответчика все удовлетворяло, он не имеет никаких поводов для протеста. Но после решения суда появился новый казус: поскольку истица признана Эльгой Оллис, следовательно, она состоит в родственных отношениях со своей матерью Люсиндой Оллис. Согласно же точному указанию гражданского процессуального кодекса (раздел такой-то, глава такая-то, статья такая-то) кровные родственники истца, в том случае, если они материально заинтересованы в исходе процесса, не могут выступать в качестве свидетелей на стороне истца. Поскольку во время процесса родство истицы и свидетельницы установлено не было, у ответчика не было и причин для отвода. Ныне же, после решения суда, ответчик заявляет отвод против главной свидетельницы со стороны истицы Люсинды Оллис, как состоящей в кровном родстве с истицей и материально заинтересованной в исходе процесса. Так как решение суда в основном вытекает из показаний этой свидетельницы, ответчик ходатайствует об отмене решения.
      - Боже мой, какая чушь! - снова вскричал Чьюз. - Выходит, я соглашаюсь, что эта старуха - Эльга Оллис?
      - Какое это имеет значение! Важна форма.
      - Как же можно требовать у суда не признавать в этой старухе Эльги Оллис на том основании, что я соглашаюсь с тем, что она Эльга Оллис?
      - Повторяю: это форма, - уже с досадой сказал Ношевский. - Простите, профессор, вы совершенно не разбираетесь в юриспруденции.
      - Ну и черт с ней, с вашей юриспруденцией, - сердито сказал Чьюз. - Видно, она из породы тех же наук, что и экономика Ферна. Делайте, как хотите.
      Ношевский оказался прав. Аргументированное рассуждение Чьюза поставило бы Верховный суд в затруднительное положение. Заявление же Ношевского прекрасно укладывалось во все статьи и потому было признано подлежащим удовлетворению. Верховный суд отменил решение суда низшей инстанции. Дело было назначено на новое рассмотрение. Юридическая правда восторжествовала!
      Итак, сенсационному процессу "о похищенной юности" предстояло повториться! Это была новая сенсация. Интерес к повторному процессу нисколько не уменьшился. Как старушка выкрутится теперь, без мамаши? А если не выкрутится, то крупный скандал неизбежен!
      Опять из всех уголков страны и земного шара в столицу Великании полетели корреспонденты, фоторепортеры, кинооператоры... По мере того как день суда приближался, Чьюза охватывало все большее волнение. На первом процессе он был пассивен. Тогда он попросту не верил в возможность нелепого решения и предоставлял все Ношевскому. А дело было вовсе не в юридических хитросплетениях и даже не в личности старухи-самозванки, а в том, чтобы научно доказать нелепость всех обвинений, доказать, что это действительно обвинения в колдовстве. В этом духе ученый подготовил и написал свою речь.
      По условию с адвокатом Чьюз должен был предварительно знакомить его со всем, что он собирался сказать на суде.
      - Юриспруденция - дело тонкое, - говорил Ношевский. - Вы даже не представляете, какой вред может принести одно неловкое слово.
      Чьюз передал свою речь Ношевскому, который тут же принялся ее читать. Профессор следил, какое впечатление производит она на адвоката. Но у Ношевского не хватило сил дочитать до конца.
      - Любезный профессор! - воскликнул он, складывая рукопись и возвращая ее Чьюзу. - Вы хотите усыпить судей и корреспондентов. Они вам этого не простят.
      Заметив, что Чьюз нахмурился, адвокат поспешил добавить:
      - Прекрасная речь для собрания ученых! Но ведь ученых и без того убеждать не надо. А тут судьи, корреспонденты - какие они ученые? А вы хотите им доказать, что колдовство невозможно!
      - Значит, опять плести ваши юридические сети? - спросил Чьюз. - Вы сами запутались в них.
      - Возможно, теперь и этого не понадобится. Разве вы не заметили, профессор, что ситуация изменилась? Непредвиденные обстоятельства спутали игру с "лучами старости". Движение протеста и у нас и за границей оказалось сильнее, чем ожидали враги. Поэтому Верховный суд и удовлетворил апелляцию.
      - Вы думаете, что они открыто признают свое поражение? - спросил Чьюз.
      - На них это, конечно, не похоже, - задумчиво сказал Ношевский. Признаюсь, мне самому неясно, как они выпутаются из положения. Ясно только одно: проиграть мы уже не можем.
      - Имейте в виду, что я предъявлю встречный иск. Я буду добиваться, чтобы суд разоблачил не только эту мошенницу, но и тех, кто за ее спиной.
      - Боюсь, что это невозможно.
      - Почему?
      - К кому вы обратитесь с иском? К Эльге Оллис? Но суд установит, что старуха - не Эльга. А имя ее нам не известно. Суд, понятно, не может принять иска без указания имени ответчика.
      - А разве суд и власти не обязаны задержать мошенника и установить его имя?
      - Это дело гражданское, частное... Нет, профессор, что ни говорите, а юриспруденция - дело тонкое...
      Наконец настал день процесса. Снова Чьюз прорвался сквозь строй обезумевших фото- и киночудовищ. Снова был переполнен огромный зал.
      И вдруг все изменилось. Новая сенсация перекрыла старую.
      За полчаса до начала процесса на одной из улиц, расположенных неподалеку от здания суда, произошел бой между людьми Брегера и людьми Лагриматти.
      Между этими двумя солидными организациями издавна существовала глухая вражда, время от времени прорывавшаяся на поверхность подобными вулканическими извержениями. Это было не только враждой, но (как это ни странно в нашем веке!) чем-то вроде кровной мести. Широкая публика не понимала, что лежит в основе этой борьбы. Было ясно лишь, что где-то пути обеих мощных организаций пересекались. Общество Брегера имело универсальный характер, организация же Лагриматти, - как показывало само ее название: "Общество содействия и охраны торговли", - была более специализированной.