Валериан Николаевич Майков (1823-1847) – второй сын в семье Н. А. и Евг. П. Майковых, ярко одаренный публицист и литературный критик, которому современники прочили судьбу преемника В. Г. Белинского (после ухода Белинского из «Отечественных записок» в 1846 г. Тургенев – по просьбе Гончарова – рекомендовал на его место Майкова). Гончаров был домашним учителем Майкова (в 1835-1838 гг., до поступления последнего в университет, – см. выше, с. 612-613); позднее оставался его другом и единомышленником.1 Вероятно, одним из первых он оценил и литературно-критическое дарование своего ученика. Во всяком случае именно замечания Майкова были учтены писателем на раннем этапе работы над «Обыкновенной историей» (см. выше, с. 714).
Трагическое событие 15 июля 1847 г. – Майков утонул во время купания – описано Гончаровым в письме к А. П. и Ю. Д. Ефремовым от 22 июля (3 августа) того же года. Обращаясь главным образом к Ю. Д. Ефремовой, двоюродной сестре Валериана, воспитывавшейся в семье Майковых, он писал: «Представьте: самый добрый, самый умный, самый лучший из нас… не знаю, как и сказать Вам. Уж лучше расскажу по порядку, как все случилось, тем более что никто из Майковых не в силах описывать подробностей постигшего их несчастья: все возложено на меня».
Далее Гончаров обстоятельнейшим образом рассказывает о событиях 15 июля, заключая письмо описанием похорон, состоявшихся 18 июля в Ропше. «Вот Вам все подробности, – признается он. – Я не хотел пропустить ни одной и насиловал, так сказать, свою память, потому что сердце мешает припоминать, на глаза являются опять слезы, которые всячески стараюсь скрыть. ‹…› Я знаю, как дороги для Вас эти подробности, и потому совершил, скрепя сердце, подвиг: описывая всё это, я как будто вторично присутствую на этих похоронах. Не правда ли, всё это кажется каким-то удушливым, несбыточным сном, от которого хочется освободиться? и нет пробуждения!». В постскриптуме Гончаров добавляет: «В тот самый день, когда, помните, мы ездили на острова, Валериан, по возвращении нашем домой, говорил шутя, что если я умру, то он будет писать мой некролог и начнет так: Гончаров поздно понял
800
свое назначение и т. д. Судьба распорядилась так, что мне достается писать о нем в “Современнике”: что сказать об этом?».
Некролог Майкова – первый из написанных Гончаровым некрологов (см. также «Н. А. Майков» (1873), «E. E. Барышев» (1881)). Все они близки по жанру мемуарным очеркам. Избегая какой бы то ни было официальности, итоговых оценок и обобщений, Гончаров воссоздавал прежде всего подробности поведения, характера, быта людей, которых близко знал. Так, в комментируемом некрологе нет изложения общественно-политических, философских или же эстетических идей Майкова, нет и развернутой оценки его литературно-критической деятельности; внимание автора сосредоточено на его человеческих качествах, своеобразии таланта. Перечисляя публикации Майкова в «Финском вестнике», «Отечественных записках», «Современнике», Гончаров не выделяет его главных критических статей, но упоминает их наряду с мелкими рецензиями, стремясь продемонстрировать широту интересов, «многостороннее образование», почти энциклопедические познания молодого критика в истории, географии, земледелии, военном деле, статистике, торговле, т. е. вопросах, далеких от литературы.
Некролог со всей очевидностью демонстрирует и собственные пристрастия Гончарова. Почти идеальной представлена им система воспитания – «разумного, свободного, чуждого застарелых, педантических форм» (наст. том, с. 502), полученного Майковым «в своем домашнем кругу». Несомненно импонирует автору некролога и тот тип теоретического знания, лишенного «всякого внешнего признака учености», воплощением которого и служит в его глазах Майков.
Одновременно с некрологом Гончарова были опубликованы некрологи, написанные А. У. Порецким (ОЗ. 1847. № 8) и А. Н. Плещеевым (Рус. инвалид. 1847. № 181).
С. 502. …начать наш русский фельетон… – Под фельетоном подразумевались хроника, заметки о текущих событиях, критика и библиография (см. об этом жанре выше, с. 785-786). Рубрика «Современные заметки» в отделе «Смесь» «Современника» (в которой и был помещен гончаровский некролог) обычно делилась на две части: первая была посвящена русской, главным образом, петербургской жизни, вторая – западноевропейской. Авторами анонимных фельетонов в «Современных заметках» в 1847 г. были Белинский, Тургенев, Некрасов, Панаев, Р. Р. Штрандман, Н. А. Мельгунов и др.
С. 502. …отправился на несколько дней в деревню к знакомым… – В указанном выше издании «Критических опытов» В. Н. Майкова (С. IV) имеется примечание: «В Сельцо Новое, Петергофского уезда, принадлежавшее Н. Н. Оржицкому». Отставной прапорщик Николай Николаевич Оржицкий (Оржинский, Оржитский; 1796-1861), участник декабрьского восстания, жил с 1832 г. без права въезда в столицы в деревне близ Петергофа в 40 верстах от Ораниенбаума; см.: Алфавит декабристов / Под ред. и с примеч. Б. Л. Модзалевского и А. А. Сиверса. Л., 1925. С. 142, 368-369 (Восстание декабристов: Материалы; Т. 8). С семьей Оржицкого – его женой Софьей Федоровной (урожд. Крюковской), тремя сыновьями и четырьмя дочерьми, Майковы, обычно проводившие лето под Ораниенбаумом (см.: Мельгунов Б. В. Майковы в Ораниенбауме // Балтийский луч. 1984. 27 нояб.), могли быть знакомы по даче.
С. 502. …В. Майков перешел уже к строгому и методическому учению в Петербургском университете ~ выпущен кандидатом. – Майков учился на юридическом факультете Петербургского университета в 1838-1842 гг. и окончил его 7-м кандидатом из 19-ти по списку (см.:
801
Григорьев В. В. Императорский С.-Петербургский университет в течение первых пятидесяти лет его существования. СПб., 1870. Прил. V. С. LXXIX). О степени кандидата см. выше, с. 762, примеч. к с. 219.
С. 502. …вступил в службу по Министерству государственных имуществ… – Т. е. в Департамент сельского хозяйства указанного министерства.
С. 502. …выйти в отставку ~ заграницу. – С июня по декабрь 1843 г. Майков находился в Германии, Италии и Франции, где посещал (вместе с братом Аполлоном) лекции в Сорбонне и Коллеж де Франс, работал в библиотеках.
С. 503. Известные публике из двух журналов опыты его в этом роде… – Имеются в виду «Финский вестник» и «Отечественные записки» (см. ниже).
С. 504. …написанную им одну из первых статей «Общественные науки в России». ~ в «Финском вестнике», в первом году его существования. – Оставшаяся неоконченной статья «Общественные науки в России» была опубликована в № 1 «Финского вестника» за 1845 г. (там же помещена рецензия Майкова «Сочинения князя В. Ф. Одоевского»). «Финский вестник» – «учено-литературный журнал», издававшийся в Петербурге в 1845-1847 гг. Ф. К. Дершау и редактировавшийся в 1845 г. B Н. Майковым; с 1848 г. был преобразован в «Северное обозрение».
С. 504. После того Майков прекратил свое участие в этом журнале… – Майков покинул «Финский вестник» из-за разногласий с Дершау по выходе № 2 журнала, в котором была опубликована его рецензия «Разговор. Стихотворение Ив. Тургенева». О сотрудничестве Майкова в «Финском вестнике» см.: Касович С. М. В. Г. Белинский и В. Н. Майков в журнале «Финский вестник» в 1845 году // Научный ежегодник Саратовского ун-та за 1955 г. 1958. Филол. фак. Отд. 3. С. 65-69.
С. 504. Вот перечень главнейших его статей, помещенных в «Отечественных записках» 1846 и 1847годов. – Ниже Гончаров приводит далеко не полный перечень критических статей и рецензий Майкова. Библиографию его работ (120 наименований) см. в издании: Майков В. Критические опыты (1845-1847). С. 737-743.
С. 504. …«Стихотворения Кольцова» (две статьи)… – Опубликованная в «Отечественных записках» (1846. N° 11, 12) программная статья Майкова содержала основные положения его эстетической теории и ряд полемических выпадов против Белинского – обвинение его в недостатке доказательности и диктаторстве. Статья стала причиной конфликта между Майковым и Белинским, в разрешении которого Гончаров принимал непосредственное участие. Сохранилось большое письмо Майкова к Тургеневу (предположительно от середины ноября 1846 г. – ИРЛИ, № 17444), в котором он писал: «Гончаров сообщил мне, что статья моя о Кольцове произвела странное впечатление на наших общих знакомых по причине отзыва моего о критике В. Г. Белинского. Говорят ‹…› что поведение мое кажется вам так скандалезно, что вы не решаетесь и говорить со мною о казусном пункте». (Майков В. Критические опыты (1845-1847). С. XXXVIII, а также XXXVIII-XL; см., кроме того: Морозова О. М. К вопросу о полемике двух критиков: (В. Белинского и В. Майкова) // Учен. зап. Моск. пед. ин-та. 1970. № 389. С. 219-225; Сорокин Ю. С. Примечания // Майков В. Н. Литературная критика. Л., 1985. С. 356-357).
С. 504. …«Краткое начертание истории русской литературы»… – Имеется в виду рецензия «Краткое начертание истории русской литературы, составленное В. Аскоченским. Киев, 1846» (ОЗ. 1846. № 9. Отд. V. C.1-24).
802
С. 504. …«Романы Вальтер-Скотта» – Полное название статьи – «Романы Вальтера Скотта ‹…›. СПб., 1845-1846; Юрий Милославский, или Русские в 1612 году. Соч. М. Загоскина. Москва, 1846» (ОЗ. 1847. № 4. Отд. V. С. 47-74).
С. 504. …«Беседа русского купца о торговле» (две статьи)… – Речь идет о рецензиях «Беседы русского купца о торговле. Практический курс коммерческих знаний, излагаемый ‹…› купцом Иваном Вавиловым. Часть 1-я. СПб., 1846» (ОЗ. 1846. № 6. Отд. VI. С. 19-24) и «Беседы русского купца о торговле ‹…›. Часть 2-я. СПб., 1846» (ОЗ. 1846. № 8. Отд. VI. С. 111-112).
С. 504. «Мысли о существе и значении чиновнического быта»… – Подразумевается рецензия «Мысли о существе и значении чиновнического быта. Соч. Эрнста Рейнталя. ‹…› Дерпт, 1846» (03. 1846. № 5. Отд. VI. С. 26-33).
С. 504. …«Руководство к всеобщей истории, соч. Лоренца»… – Название рецензии – «Руководство к всеобщей истории. Соч. доктора Фридриха Лоренца. СПб., 1846» (ОЗ. 1846. № 6. Отд. VI. С. 72-80).
С. 504. …«Петербургские вершины, описанные Я. Бутковым»… – Гончаров говорит о рецензии «Петербургские вершины, описанные Я. Бутковым. Книга вторая. СПб., 1846» (ОЗ. 1846. № 7. Отд. VI. С. 1-13).
С. 504. …«Критические исследования о значении военной географии и военной статистики»… – Речь идет о рецензии «Критическое исследование значения военной географии и военной статистики Д. Милютина. ‹…› СПб., 1846» (ОЗ. 1846. № 7. Отд. VI. С. 41-50).
С. 504. …«О земледелии в политико-экономическом отношении»… – Имеется в виду рецензия «О земледелии в политико-экономическом отношении. Соч. экстраординарного профессора Санкт-Петербургского университета Порошина. СПб., 1846» (03. 1846. № 9. Отд. VI. С. 11-19).
С. 504. …«Об источниках и употреблении статистических сведений… – Гончаров называет рецензию «Об источниках и употреблении статистических сведений. Соч. Д. П. Журавского. Киев, 1846» (ОЗ. 1846. № 10. Отд. VI. С. 56-64).
С. 504. …«Постепенные упражнения в сочинении г-на Чистякова»… – Подразумевается рецензия «Практическое руководство к постепенному упражнению в сочинении. М. Чистякова. СПб., 1847» (ОЗ. 1847. № 7. Отд. VI. С. 43-49).
С. 504. …разбор комедии г-на Меншикова «Шутка»… – Название рецензии – «Шутка. История в роде комедии. П. Н. Меншикова. СПб., 1847» (С. 1847. № 6. Отд. III. С. 89-98). Автор «Шутки» ошибочно назван Гончаровым Мельниковым.
С. 504. …разбор «Путешествия в Черногорию»… – Речь идет о рецензии «Путешествие в Черногорию. Сочинение Александра Попова. СПб., 1847» (С. 1847. № 6. Отд. III. С. 98-103).
С. 504. …б?льшая часть статьи о «Справочном энциклопедическом словаре». – Статья носила название «Справочный энциклопедический словарь. Издание К. Крайя. Т. 1. СПб., 1847» (С. 1847. № 7. Отд. III. С. 1-16). Майкову принадлежала первая половина статьи.
С. 504. …излишняя плодовитость ~ о чем и было уже однажды замечено в нашем журнале по поводу его статей… – По мнению А. Н. и Л. Н. Майковых, «оговорка эта, вставленная в статью И. А. Гончарова, очевидно, редакцией “Современника”, указывает на замечания о статьях В. Майкова, сделанные в этом журнале ‹…› за три месяца до помещения в нем некролога» (Майков В. Критические опыты (1845-1847). С. VI). В «Со временных
803
заметках» (С. 1847. № 5), автором которых был Белинский, прозвучала резкая критика статьи Майкова о В. Скотте и «Юрии Милославском» Загоскина и рецензии на учебник по истории русской словесности В. И. Аскоченского. Не называя автора, Белинский упрекал его за «враждебный и презрительный тон» при разборе романа Загоскина, за односторонность его чисто «эстетических», лишенных историзма критериев. «Всему виновата, – писал он, – молодость критика, которою так и отзываются все статьи его. Выходит в свет какая-то реторика, или история русской литературы, или что-то в этом роде, – и наш юный критик пишет об этой книге большую статью, тогда как она не стоила и простого упоминовения в порядочном журнале. ‹…› Вообще критик наш неумолим к прошедшему и никак не может простить ему, что оно предшествовало настоящему. ‹…› Можно говорить обо всем, об ином даже с увлечением и жаром, но ни на что в прошедшем сердиться не следует…» (Белинский. Т. VIII. С. 582).
С. 506. На этих похоронах не было ни одного праздного наблюдателя ~ ни даже равнодушного свидетеля. – Гончаров почти дословно повторяет строку из цитированного выше письма к А. П. и Ю. Д. Ефремовым (ср.: «На этих похоронах не было ни одного праздного наблюдателя, ни одного любопытного ротозея, ни даже равнодушного свидетеля»).
С. 506. Было несколько литераторов ~ семья родных и друзей. – В том же письме к Ефремовым названы присутствовавшие на похоронах Майкова друзья и родственники, а из литераторов – Некрасов, Панаев, Языков, Дудышкин, Солоницын и «два Штрандмана».
С. 506. И пусть у гробового входа ~ Красою вечною сиять!.. – Цитата из стихотворения Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» (1829).
804
‹Хорошо или дурно жить на свете?› (1841)
Хорошо или дурно жить на свете? И да и нет. Жизнь состоит из двух различных половин: одна практическая, другая идеальная. В первой мы – рабы труда и забот; она отравлена существенными потребностями: каждый, как пчела, ежедневно обязан принести, для общей пользы, каплю своего меда в бездонный улей света. В той жизни самодержавный властелин ум: много жертв приносит человек этому деспоту, много отдает лучших своих минут и радостей на обмен огорчений, сухих, чуждых душе, трудов и усилий. Как т‹ам›1 не хочется, как скучно бывает жить – жить для других! Та жизнь как томительный сон, как давление ночного духа; от нее пробуждаешься, как от обморока, к другой половине жизни. Не такова последняя: в ней уже нет муравьиных хлопот и мышьей беготни к пользе общей. Там перестаешь жить для всех и живешь для себя не одной головой, но и душой, и сердцем, и умом вместе. То половина эстетическая: в ней простор сердцу, открывающемуся тогда для нежных впечатлений, простор сладким думам, тревожным ощущениям и бурям, тоже не умственным и политическим, бурям души, освежающим тяготу вялого существования. Тут свои идеальные радости и печали, как улыбка сквозь слезы, как солнечный луч при дожде. Мгновения той жизни исполнены игры ума и чувств, цветущих, живых наслаждений всем, что есть прекрасного в мире: для мужчин есть природа, высокие искусства, мечты и женщины, для женщин тоже – природа, искусства, мечты и мужчины, то есть мы. Тогда в существовании господствует какая-то легкость, свобода, и человек не клонит головы под тяжестию неотвязчивой мысли о долге, труде и обязанностях.
507
Когда утомленные первою, скучно-полезною… стороною жизни, вы захотите сбросить с себя иго тяжелого существования и занесете ногу над пропастью… остановитесь, пойдемте со мной: я поведу вас туда, где вы отдохнете и успокоите боль души, освежите сердце, как бы оно черство ни было, и отрезвитесь от скуки: там наберетесь утешительных впечатлений, и вам станет легко – опять до новой скуки.
Вон видите ли то здание строгого стиля с колоннадою – пойдем туда. Около него с одной стороны спесиво и широко раскинулись чертоги нового Лукулла; с другой построился, как Вавилонский столп, целый муравейник промышленности, а мимо несется с шумом и грохотом гордость и пышность, робко крадется бедность и преступление; у порога его кипит шум Содома и Гоморра. Целомудренное здание, как будто в негодовании, отступило назад от нечестивых соседей, надвинуло зеленые зонтики на глаза, сосредоточилось в самом себе и только что не восклицает: «Горе, горе тебе, новый Вавилон!» А внутри… но войдемте, войдемте скорее.
За нами с шумом затворилась тяжелая дверь: то был последний шум света. Вступаем в другой мир. Перед нами тянутся длинные, бесконечные переходы, убегающие от взора куда-то вдаль. Здесь царствует таинственный сумрак, глубокое безмолвие, как будто мы попали в очарованный замок, где всё живущее обращено в камень жезлом могучего чародея, а между тем как много тут жизни, сколько бьется юных, горячих сердец. Да! это точно – замок фей! здесь нет и не может быть того неприятного шума, который раздается вокруг: то грубая возня мужчин, а их здесь нет… ты в царстве женщин. Но где же феи? Вон, смотрите, что там за тень пробирается вдоль стены неслышными, мерными шагами, склонив голову, и вдруг исчезает на перекрестке, как сторожевая дева Громобоева замка, свершающая свой печальный черед в ожидании Вадима? То странствует дежурная пепиньерка, зевающая в ожидании 9 часов вечера. А тут другое миленькое и молоденькое существо внезапно выпархивает из одних дверей, как легкая, стройная лань, с едва слышным шорохом перебегает вам дорогу и исчезает в другие двери: они затворились, и опять всё смолкло. Здесь третье вдруг взлетает вверх, едва касаясь ступеней лестницы, как будто ангел, вознесшийся в глазах ваших куда-то выше, где, говорят, множество
508
таких ангелов. А что за воздух! как сладко дышать им! какие радужные мечты и трепетные думы навевает он на душу и сердце. Да и как иначе! ведь эта атмосфера растворена нежным дыханием всех милых существ, населяющих эту обитель. Но то… чу! откуда доносятся до слуха тихие, гармонические звуки? это они, ангелы, поют хвалебный гимн Богу. Что за жизнь, Господи, что за розовое существование! пожил бы с ними! Зачем я не такой же ангел, а… впрочем, что ж сокрушаться – ведь, кажется, и я не черт.
Но вот распахнулась стеклянная дверь: вступаем в пространную залу. Где мы? Что за славное такое место? тепло, светло, отрадно. Здесь встречает нас стройная жена, чарующая и приветом, и умом, и величаво-грациозною прелестию. Около нее теснится сонм прекрасных, умных, приветливых и любезных существ. Поклонимся пред нею и пред ними – мы у цели. Величаво-стройная жена – то… но нужно ли называть ее – мы теперь у нее среди тех существ, в том здании – словом, мы в царстве женщин. Сюда-то, в эту залу, звал я отдыхать от скучно-полезной жизни. Здесь ум не пугает воображения заботами о презренной пользе. Он слагает с себя суровые свои доспехи, рядится в цветы, резвится, шалит, помогает говорить комплименты, правдоподобно лгать и приятно высказывать истину, решать вопросы о том, что близко каждому лично, и услужливо мешается во все игры и затеи. Стены этой храмины, вероятно, никогда не оглашались толками ни о войне англичан с китайцами, ни об египетском паше, ни об изобретении новой машины – словом, ничем из того, что наполняет другую, скучную половину жизни. Но зато здесь происходят афинские, благоухающие умом и чувством беседы о том, о сем, часто и ни о чем, под председательством хозяйки. Сюда бы привел я тех мудрецов брадатой половины рода человеческого, которые самовластно отмежевали в удел небрадатой половине только силу красоты: они преклонили бы колена пред сочетанием этих двух сил и увидели бы, что первенствующую роль здесь играет ум – женский, а сердце – мужское. Сюда приносит иногда нежные плоды своего ума и пера и другое светило, пышное, блистающее в своем собственном, также прекрасном мире. Достойный спутник ее, оставляя изредка высокое художество, приходит полюбоваться игрою юной эстетической жизни. Верховный жрец Аполлонова храма в
509
России, оглашающий ее вещими, потрясающими сердца звуками своей лиры, скромно вступил в круг беседующих. Будем надеяться, что эти звуки пронесутся когда-нибудь и здесь . Другой юный пророк, так сладко напевающий нам о небе Эллады и Рима, избрал главною квартирою своего вдохновения берега не Иллиса и Тибра, а Фонтанки. Здесь есть и 20-летние мудрецы, которые тотчас гасят свой фонарь и прячут ненависть к людям и равнодушие к жизни под философскую эпанчу, как скоро перед ними блеснет луч прекрасного взора. Сюда беспрестанно утекают из-под российских победоносных знамен и дети Марса: где их доспехи, копья и стрелы? ими хоть тын городи. А сами они беспечно поют:
Пусть там жены надевают
Мой воинственный шелом,
И мечом моим булатным
Станут дети там играть.
Будь эта зала величиною с Марсово поле: увы! воинская слава России померкла бы навсегда и бранные трофеи украшали бы не храмы Господни, а ее окна. Прихожу сюда и я, мирный труженик на поприще лени, приобретший себе на нем громкую известность; здесь отраднее и слаще лениться, нежели там, в том мире, где на всяком шагу мешает труд или забота; один трудный подвиг предстоит ленивцу: уйти отсюда в роковой час.
Ныне тесный кружок собравшихся здесь разверзается для двух новых пришельцев: привет им! Один – питомец дела и труда, более других изведавший горечь муравьиных хлопот и пчелиной суматохи, тщету и скуку человеческой жизни и мудрости. Он искал последней и у древних, и у новых мудрецов, но признал отчасти истинным только учение Эпикура и занял мудрость не в груде книг: одна книжная мудрость что смрадное болото; там ум как стоячая вода; оно испаряется теориями и умозрениями, методами и системами, заражающими жизнь нравственным недугом – скукою; из этого болота почерпается только мертвая вода; а для прозябания ума нужно вспрыскивать его еще живой водой. И он, наш новый пришлец, добывал истину, эту живую воду, из живых источников. Он находил ее и в труде и стал властелином всякого предпринимаемого подвига, и в книге природы, и в собственном сердце, и, наконец, умел обрести
510
мудрость и истину там, где другой находит безумие, – на дне розового хрустального колодца. Не смущайтесь, mesdames, его сурового взора и саркастической улыбки: в ваших взорах и улыбках он сумеет найти еще более мудрости и истины, чем на дне того колодца. Угрюмое чело прояснеет, а насмешка выйдет из уст комплиментом.
Другой пришлец – представитель молодого, цветущего поколения. Юность бьется, кипит, играет в нем и вырывается наружу, как пена искрометного вина из переполненной чаши. Много в нем жизни и силы! как блещет взор его, как широка славянская грудь и какие мощные и пленительные звуки издает она! Он песнею приветствует светлую зарю своей жизни, и песнь его легка, свободна, весела и игрива, как утренняя песнь жаворонка в поднебесье. Он то заливается соловьем родимых дубрав, который, по словам поэта, щелкает и свищет, нежно ослабевает и рассыпается мелкой дробью по роще , и поет и русскую грусть, и русское веселье; то настроит золотое горлышко на чуждый лад и поет о нездешней любви и неге, как поют соловьи лучшего неба и климата.
Привет, стократ привет и человеческому достоинству во всей его скромной простоте и кипящей юности, со всеми блистательными надеждами.
Теперь, ознакомив несколько новопосвящаемых с значением института, разумея под этим словом общество, собирающееся в этой зале, обращаюсь к принятым здесь правилам и обычаям, также и к обязанностям, сопряженным со вступлением сюда.
Обязанностей – всего одна. Так как вы непременно будете обожать весь институт…
Я вижу, кажется, как при этом наморщатся брови эпикурейца и как другой пришлец остановит на мне в недоумении ясный взор. Да! повторяю, обожать весь институт: это очень просто, – здесь уж такое заведение! Да иначе и нельзя: оглядитесь вокруг себя и решите сами, можно ли обожать кого-нибудь одного или, виноват, кого-нибудь одну : глупая привычка – оставаться мужчиной даже в царстве женщин! Если еще не убеждены и этим – я докажу вам в нескольких словах. Положим, что вы опустили знамя предпочтения к ногам одной избранной богини и, уходя отсюда темною ночью, уносите в сердце и воображении свое светило, которое и светит вам до дому. Входите в свою квартиру, и светило за вами. Вы в раздумье ложитесь на диван, вперяете взор в потолок
511
комнаты, мысленно обращая его в небо, и звезда тотчас занимает там свое место. Вы любуетесь, трепещете от восторга, плачете, уже сочинили два стиха и ищете рифму к третьему, но вот! там восходит еще звезда первой величины, блистательная и яркая, за ней третья, четвертая и т. д., и весь потолок населяется светилами, только не холодными, ночными светилами, а пламенными солнцами, которые так и пекут, так и прожигают вас насквозь. Не одна эта опасность угрожает вам: в здешней сфере блуждают и периодически появляющиеся кометы, светила других миров или кончившие срок существования в этой сфере. След их – огненная полоса, бури и разрушения – берегитесь – испепелят!
Наконец, за этими ближайшими светилами тянется белою полосою и Млечный Путь, рой тех звездочек, которые сияют теперь там выше, над нашими головами: это незримые, многочисленные обитательницы здешнего храма. Мы не видали их, но ведь человек любит блуждать взором по Млечному Пути и разгадывать недоступные взору светила; так и воображение ваше будет уноситься в высшие сферы здешнего неба и, не видя их, мучиться и обожать. Нестерпимое сияние ослепляет вас: вы закрываете глаза и успокоиваетесь, думая заснуть с мыслию об избранном образе, – никак нельзя. Начинается музыка сфер, заговорили какие-то голоса. То будто кончик благовонного локона щекотит вам около носа; то, кажется, беленькая ручка дерет вас за ухо, говоря: «Как ты смеешь спать после вечера, проведенного среди нас? Ты, – продолжает таинственный образ, всё теребя вас, – избрал одну такую-то (имярек), но посмотри на мои глаза, разве ты забыл блеск их – ярче ли блестят взоры твоей богини? обожай и меня!» «А я-то, а я-то, – звучит жалобно тоненький голосок над самым ухом, – вспомни мою улыбку, любезность – и обожай!» «Мой ум и носик, – кричит третья, – и обожай, мою талию и остроумие – и обожай! Обожай!» «Обожай всех», – наконец кричат они хором. Другие будто являются с угрозами. О, как наморщились прекрасные брови, какие искры гнева сыплются из глаз. «Ты смеешь отказывать мне в порции своего обожания, – говорит это существо, топая ножкой, – но…
Знай, кинжалом я владею:
Я близ Кавказа рождена».
512
А как вы оттолкнете от воображения известный величаво-прекрасный образ, пред которым, сколько у вас ни будь колен, все склонились бы невольно. Что будете делать? Остается, говорю, обожать весь институт.
Итак, обязанность, сопряженная со вступлением сюда, состоит в том, чтоб быть жарким ревнителем славы института, распространять всюду об нем громкую, блистательную молву и превозносить похвалами всё относящееся до него, начиная с швейцара до галок и ворон, садящихся на институтскую кровлю, говоря, например, про первого, что он хмельного и в рот не берет, а про вторых, что они хорошие птицы и изрядно поют; в потребном же случае не щадить и живота – словом, вести себя, как подобает добрым и честным рыцарям.
Теперь нововступившим следует принять к сведению два параграфа из устава здешнего места.
§ 1. Не являться сюда по пятницам ранее 7 и позже 9 часов и не оставаться долее 11; в противном случае виновный подвергается узаконенному правилу, то есть если придет после 9 часов, то швейцар не пустит, если останется долее 11 часов, то два нежные перста уткнутся в его спину и будут так провожать до дверей.
§ 2. В пьяном образе не являться, никого и ничего не опрокидывать, курить одни пахитосы в указанной комнате, а обыкновенные сигары изредка, с особенного разрешения председательницы общества. По коридору ходить тихо, молча, с непокрытой головой, с приличной важностью и осанкой, пожалуй, кто хочет, кланяясь на обе стороны, хотя бы там никого не было, но из уважения к святости места. В случае ссоры мужчин между собою до драки отнюдь не доходить, а довольствоваться умеренными выражениями, лучше всего следовать примеру предков и говорить: «Да будет тебе стыдно».
513
1 Рукопись повреждена .
[Гродецкая А. Г.] Примечания к тексту ‹Хорошо или дурно жить на свете?› // Гончаров И. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. СПб.: «Наука», 1997. Т. 1. С. 804-811.
‹ХОРОШО ИЛИ ДУРНО ЖИТЬ НА СВЕТЕ?›
(С. 507)
Автограф (ИРЛИ, ф. 166, № 1367 (а)) – с заглавием: «Хорошо или дурно жить на свете» и подзаголовком: «Философско-эстетический этюд», написанными на обложке неизвестной рукой.
Впервые опубликовано: за границей – Ляцкий. Роман и жизнь. С. 119-127 (с неточностями); в России – Цейтлин. С. 445-449 (также с неточностями и с ошибочным указанием собрания, в котором находится автограф, – собр. А. Ф. Кони вместо собр. Л. Н. Майкова).
В собрание сочинений включается впервые.
Печатается по автографу.
Датируется периодом не ранее последних чисел августа 1841 г., когда вышел из печати т. IX посмертного издания «Сочинений» А. С. Пушкина (см.: Пушкин в печати за сто лет: (1837-1937) / Сост. К. II. Богаевская; Под ред. М. А. Цявловского. М., 1938. С. 26), в котором впервые были опубликованы цитируемые Гончаровым «Стихи, написанные ночью во время бессонницы» (см. ниже, с. 807, прим. к с. 507), – первой половиной 1842 г. Очерк мог быть создан и в 1842 г. до наступления каникулярного времени в Екатерининском институте (каникулы продолжались с 23 июня до 1 августа – см.: Воспоминания воспитанницы XVIII выпуска Софии Черевиной, по замужеству Родзянко, от декабря 1847 по конец февраля 1853 г. СПб., 1898.
804
С. 2),1 во всяком случае не позднее 19 августа, когда упоминаемые в тексте среди постоянных посетителей Екатерининского института Николай Аполлонович и Аполлон Майковы уехали в Италию (дата их отъезда уточнена по неопубликованному «Дневнику» А.
