Корабль во фьорде - Оружие скальда

— А ты удивлен? — насмешливо сощурив глаза, спросила Дагейда. — Ведь это мой дом! Это не я пришла к тебе, а ты ко мне. Хотя я тебя и не звала!

— Я пришел за тем, что принадлежит мне по праву! — Торвард взял себя в руки, голос его окреп. Это она, рыжая ведьма, разорвала нить, которая привела бы его к отцу.

— Право за тем, за кем сила! — мягко, почти ласково сказала Дагейда. Но это была ласка змеи. — Ведь так думал твой отец, когда убил моего отца? Ты помнишь своего отца, а я — своего! Теперь их обоих нет на свете, а мы с тобой будем хранить их память как сумеем!

— Дагейда! — яростно воскликнул Торвард, не находя слов в странной смеси ярости и беспомощности. Ему хотелось убить ее, но она казалась неуловимой и неуязвимой, как болотный туман.

— Я вижу, ты тоже готов разметать меня по мелким косточкам? — насмешливо спросила Дагейда. Ее губы улыбались, но глаза были мертвы, и жутко было смотреть ей в лицо.

При этих словах Торвард вдруг вспомнил о Регинлейв, и его гнев превратился в жгучую тревогу.

— Регинлейв! — воскликнул он. — Где она? Что ты с ней сделала, ведьма?

— Она скоро вернется! — издевательски успокоила его Дагейда. — Я не так дурна, как ты думаешь, брат!

— Не называй меня братом! — презрительно выкрикнул Торвард. Ему было мерзко думать, что это бледное существо, подруга волка, болотный дух с кровью инеистых великанов в жилах, связано с ним родством.

А Дагейда тихо засмеялась — ее позабавила его досада.

— Ты хочешь забыть о том, что мы дети одной матери! — с мягкой насмешкой проговорила она, и дрожь пробежала по спине Торварда — такая неприятная и упрямая правда была в словах ведьмы. — Но от своей собственной крови убежать нельзя! Одна и та же женщина произвела нас на свет, и я помню об этом. И я хотела бы об этом забыть! — вдруг вскрикнула она, и в глазах ее сверкнула яростная ненависть, сменившая прежнюю насмешку.

Торвард невольно отступил на шаг: худенькая фигура маленькой ведьмы вдруг благодаря этой ненависти показалась неодолимо сильной, как будто мощь огромного великана сжалась и поместилась в ней.

— И я хотела бы забыть, что сын убийцы моего отца — сын моей матери! — исступленно продолжала она с горячностью и страстью, какие невозможно было предположить в этом бледном создании с вечно холодными руками. — О, если бы я не помнила об этом! О, как страшна была бы твоя смерть! Ты и твои люди не увидели бы ни одного рассвета после того, как вступили в мой лес! Мой Жадный сожрал бы ваши трупы, и я спела бы песню мести над вашими костями!

Крепко сжимая маленькие кулачки, Дагейда двигалась к Торварду, — и рослый сильный воин отступал перед ней, словно зеленый огонь ее глаз отбрасывал его.

— Но я помню об этом! — сказала она, переведя дыхание. — И я пришла вот что сказать тебе. Ты слушаешь меня? Пока ты здесь пугаешь лягушек и троллей, Сварт-Бергвид со своими тремя кораблями плывет к Скарпнэсу. Через несколько дней он будет там, где ты оставил твой корабль. Подумай, что будет с кораблем и с людьми, его охраняющими. И что будет с тобой, когда ты останешься на Квиттинге с девятью хирдманами и без корабля.

Торвард молчал, стараясь понять ее слова. Остаться на Квиттинге без корабля, да еще и встретиться со Сварт-Бергвидом… Да, это была бы славная доля и доблестная смерть. Но совершенно бессмысленная. За такую славу пришлось бы заплатить слишком дорогой ценой — отдать Бергвиду и победу в этой битве, и власть над всем морем.

Пока он думал, Дагейда успокоилась. На ее лице снова появилась безжизненная улыбка.

— Можешь считать, что я лгу! — с мягким ядом в голосе позволила она. — Если тебе так больше нравится.

Торвард посмотрел ей в глаза. Понять, лжет она или говорит правду, было невозможно. Но семена ядовитого сомнения и тревоги были заронены и стремительно прорастали. Может быть, Сварт-Бергвид с тремя кораблями и не идет к Скарпнэсу. Но он может пойти туда завтра. И даже с четырьмя, с пятью кораблями. Нет никаких причин не думать так.

— Видишь, — прошептала Дагейда, так тихо, как будто боялась помешать его мыслям. И шепот ее ловкой змейкой прополз в уши Торварда. — Я не забыла о том,что ты мой брат.

Лицо Торварда дрогнуло, словно он хотел что-то спросить, но так и не нашел, что именно. А Дагейда вдруг поднесла палец к губам, словно призывая не разбудить кого-то, и стала отступать к лесу. Крадучись, бесшумно ступая по мху и хвое, она отошла в тень темных еловых лап, обернулась, сверкнув зелеными глазами. Во тьме за стволами загорелись на высоте почти в человеческий рост два желтых огня.Торвард вздрогнул, но тут же догадался, что это, должно быть, ее волк. А Дагейда, так и не сказав ни слова, исчезла в темноте ельника. Желтые глаза погасли, и ни единый звук больше не нарушил мягкого шума чащи.

Утром Торвард проснулся с мыслью о том, что нужно возвращаться. Регинлейв с ним не было — она вернулась домой, в Широко-Синее Небо. Ее слишком раздосадовала и собственная неудача, и готовность Торварда с ней смириться. Гордой Деве Битв понадобится не одно сражение, чтобы снова обрести твердость и равновесие духа. А Торвард теперь справится и без нее.

«Надо возвращаться!» — подумал Торвард, сидя на охапке еловых лап, служивших ему лежанкой, и медленно разбирая пальцами волосы. Отцовский курган, к которому он так стремился, казался ему чем-то очень далеким и ненастоящим, вроде полной золота пещеры Фафнира из тех сказаний, что так любят слушать дети. Высокий темный ельник стоял вокруг поляны плотной стеной. Стоило Торварду бросить взгляд в промежуток между стволами, как ели сдвигали плечи так тесно, что между ними не проползла бы и змея.

Но едва Торвард подумал, как же ему найти дорогу назад, как дорога сама собой оказалась у него перед глазами. Удобный ровный путь без луж и буреломов начинался в пяти шагах от него и терялся далеко в глубине ельника. Дорога вела строго на юг.

Торвард помедлил, приглаживая волосы и оправляя одежду. Ремешки на сапогах он завязывал долго-долго, как будто делал это впервые в жизни. Ему было стыдно признать себя побежденным и покорно уйти из Медного Леса. Дорога ждала, ее ожидание ощутимо висело в воздухе. Собравшись и на прощание глянув в небо, словно выискивая Регинлейв, Торвард вздохнул и пошел прочь с поляны.

Дорога была ровной и гладкой, невидимые лапы троллей больше не цепляли его за сапоги. Но Торвард шел медленно и неохотно. Горечь и унижение переполняли его с такой силой, что хотелось выплюнуть их, как горькую ягоду. Снова и снова он думал о том, как важен для него Дракон Битвы, как много надежд он связывал с отцовским мечом. Как он вернется к дружине и расскажет о своем поражении? А как скажет об этом матери? Она в ответ промолчит, но так усмехнется, что и без слов станет ясно: куда тебе до твоего отца, Торвард, конунг фьяллей, ты не стоишь даже его пальца, хоть и взобрался на его почетное сиденье! Да, в такие мгновения между кюной Хёрдис и ее дочерью ведьмой бывало заметно большое сходство.

Но Дракон Битвы нужен ему — значит, рано или поздно придется возвращаться сюда и проходить этот путь заново. Снова сражаться с мертвецами и кружить по лесу в поисках убегающего севера? Или тогда Дагейда придумает что-нибудь получше? С нее станется.

На другой день Торвард потерял огниво. Он даже слышал, как оно упало, но сообразил, к сожалению, слишком поздно. Другого огнива у него не было, обходиться без костра не хотелось. Торвард обернулся, подумывая, не повернуть ли назад. Но за его спиной дороги не было. В пяти шагах позади ельник стоял плотно и непоколебимо. Можно было подумать, что Торвард никуда и не уходил с той поляны, где встретил Дагейду. Только отсутствие углей костра говорило, что это не так.

Торвард досадливо вздохнул, дернул себя за волосы. Но делать было нечего — назад его уже не пустят. И он пошел по дороге, уныло глядя под ноги. Хорош конунг! Со славой он возвращается из победоносного похода! Да возьмут тролли… Все что хотят пусть возьмут!

Огниво он нашел в траве шагов через тридцать. Выходит, троллиный род все же начинает понемногу исправляться, подумал Торвард, подняв его и держа на ладони. Жаль, что Ториру не придется узнать об этом. Ведь не может быть, чтобы сейчас он шел назад к кургану — туда его не пустят. Значит, тролли подкинули огниво на его пути. Но вместо троллей Торварду представилась Дагейда. Ее зеленые глаза мерещились ему везде. Они наблюдали, не показываясь, и он чувствовал ее присутствие так же ясно, как если бы ее маленькая бледная рука с холодными тонкими пальцами лежала на его плече.

На третий день к полудню вдали показался курган с черным камнем на вершине, похожим на сидящего медведя. Торвард в беспокойстве ускорил шаги, тревожась за оставленных хирдманов. Не напал ли кто-нибудь на них за это время? Они были не слишком способны постоять за себя. И как он их разбудит?

Но беспокойство его было напрасно. Все девять хирдманов лежали на тех же местах, где он их оставил, и все так же ровно дышали во сне. Синяк под глазом Эйнара Дерзкого почти сошел, оставив легкую желто-лиловую тень. Пожалуй, к возвращению в Аскргорд он сможет по-прежнему смело поддразнивать девушек.

Присев на корточки, Торвард потряс Эйнара за плечо. Тот мгновенно открыл глаза и посмотрел на него.

— Э, да уже совсем светло! — воскликнул он. — Конунг, чего ты меня раньше не разбудил? Обещал же, что перед рассветом дашь мне тебя сменить. А теперь уже пора идти!

— Да, — ответил Торвард. Он старался говорить спокойно, скрывая и тайное облегчение от того, что теперь сможет, как видно, разбудить дружину безо всякого труда, и стыд от того, что ему предстояло сказать им. — Пора идти. Буди остальных. Мы похороним Торира и Бедвара и пойдем назад к морю.

— Назад? — изумленно воскликнул Эйнар. Он как раз наклонился к Гудлейву, намереваясь его разбудить, но от удивления выпрямился. Боевой Скальд, разбуженный его восклицанием, приподнял длинноволосую растрепанную голову. — Но как же…

Эйнар посмотрел на Торварда, запнулся и не стал больше ни о чем спрашивать. Он был не глуп и понимал, когда в самом деле нужно придержать язык.

Маленькая ведьма с рыжими волосами стояла на самом высоком месте пологой длинной скалы, пересекавшей Турсдален, и смотрела на юг. Через леса и болота она видела, как отряд из десяти человек ровным спорым шагом идет прочь от Медного Леса, к морю. Жадный лежал под скалой, вытянувшись и положив остроухую голову на лапы. Теперь и он мог отдохнуть.

— Отец, он уходит, — тихо говорила Дагейда, ногами слушая скалу. — Они уходят и вернутся не скоро. А когда вернутся… Ты поможешь мне встретить их достойно.

Пологая скала коротко вздрогнула под ее ногами. Дагейда стояла на груди своего отца, великана Свальнира, окаменевшего в мгновение смерти.

Часть третья

ПРАЗДНИК СЕРЕДИНЫ ЛЕТА

Бывало так, что случайные бродяги или заблудившиеся в осенних туманах торговцы стучались в ворота Аскргорда и спрашивали, далеко ли до усадьбы конунга. Обитателям усадьбы давно надоело над этим смеяться. В самом деле, Аскргорд трудно было принять за усадьбу конунга — земляные стены высотой в два человеческих роста огораживали не больше десятка построек, где выделялись размерами только длинный хозяйский дом и два дома для дружины. Приметой служил лишь огромный старый ясень, крона которого возвышалась над крышей большого дома и была видна издалека. Этот-то ясень и дал название усадьбе Аскргорд — Ясеневый Двор. Конунги фьяллей ценили усадьбу своих предков, но почти не жили в ней. По обычаю, летом они ходили в походы в чужие земли, а зимой ездили в свои земли, собирая дань, подолгу гостили в усадьбах хельдов.

Большую часть времени Аскргордом правила кюна Хёрдис. Никому из приходящих она не отказывала в гостеприимстве, будь то богатый купец на трех кораблях или оборванный бродяга, объявленный в каком-нибудь из других племен вне закона и изгнанный из родных мест. В усадьбе редко жило больше семидесяти-восьмидесяти хирдманов, но обитатели ее не боялись никого, даже Бергвида Черную Шкуру. Слава кюны Хёрдис охраняла Аскргорд надежнее высоких стен и железных ворот.

Туманным вечером дозорные на мысу разглядели корабль. Получив весть об этом, кюна Хёрдис даже не поднялась с места: сейчас ей не о чем было беспокоиться. В Аскргорде был сам конунг, ее сын. Вернувшись с Квиттинга, Торвард конунг был более замкнут и неразговорчив, чем обычно. Прошло не меньше месяца, а он все не говорил о новом походе. Кюна Хёрдис никогда ни о чем не спрашивала сына, и без расспросов зная самое главное: он потерпел на Квиттинге неудачу.

Услышав о корабле, Торвард даже обрадовался. Долгое сидение дома наскучило ему, он рад был хоть каким-то новостям. Несмотря на дождливую погоду, укрывшую весь фьорд завесой беловатого тумана, Торвард решил сам пойти его встретить. Набросив на плечи плащ из толстой шерсти, он вышел из гридницы, за ним потянулось с десяток хирдманов. Женщины остались у огня, ожидая, пока новости сами придут к ним в теплый сухой дом, а дети и подростки, которыхсырой холодный вечер не мог остановить, гомонящей стайкой побежали за конунгом. Предводительствовала ими, как всегда, четырнадцатилетняя Эйстла, незаконная дочка Ормкеля от одной из рабынь. Несмотря на низкое происхождение, Эйстла была самоуверенна и смела. И Ормкель, хотя и ворчал, все же признавал в ней свою кровь и любил в глубине души.

С моря Аскргорд не был виден, но от усадьбы до того места, где приставали корабли, было не очень далеко. Торвард со своими людьми был там даже раньше, чем подошел корабль. Прищурившись, Торвард разглядывал торговую снеку, более короткую и широкую, чем боевой корабль. Гребцов на ней было не больше двадцати человек, но на внутренних краях скамей сидело еще около пятнадцати. Все пространство возле мачты было завалено мешками и бочонками. На корме помещались тюки, плотно увязанные и старательно покрытые сшитыми тюленьими шкурами.

— Сам ты росомаха! — слышал Торвард позади себя насмешливый голос Эйнара Дерзкого. — Я тебя теперь так и буду звать — Хермунд Росомаха! Славного же охотника вырастил твой воспитатель!

— Протри глаза! — запальчиво отвечал ему звонкий юношеский голос. — Ты никогда не видел куницы! Конечно, для такой встречи нужно немало мужества! А тебя хватает только на то, чтобы дразнить девок!

— Нет, еще на то, чтобы дразнить твоего дядьку! — отвечал Эйнар. Он разговаривал с Хермундом, племянником Ормкеля Неспящего Глаза. — А это иной раз опаснее, чем тянуть за нос белого медведя!

— А белых медведей нет на свете, это все выдумки! — встряла Эйстла, на ходу перепрыгивая через лужу. Подол рубахи и полы плаща она при этом подхватила повыше, так что ее белые сильные ноги сверкнули в серых сумерках почти до колен. Изловчившись, Эйнар хотел дать ей подзатыльник, чтобы не лезла в спор мужчин, но девчонка увернулась и рассмеялась. Она редко могла спокойно пройти мимо Эйнара.

— Все-таки там росомаха! — не сдавался Хермунд, показывая на передний штевень корабля, медленно приближающийся в тумане. Воды во фьорде почти не было видно из-за тумана, и казалось, чтоэто волшебный корабль плывет по облакам.

— Да вы поглядите, мудрецы! — Баульв тоже не остался равнодушен к их спору. — Посмотрите, какая у них обшивка борта! Такие бывают только у хедмаров, а хедмары поклоняются лебедю и на всех штевнях вырезают только лебединые головы.

— Так это еще и лебедь? — недоверчиво изумился Хермунд. — Не хотел бы я попасть к хедмарам, если у них водятся такие страшные лебеди.

— Мне повезло с дружиной! — бросил через плечо Торвард, и все спорщики разом умолкли, слушая конунга. — Вы очень много знаете про разных зверей и обычаи других земель. Только это выдра.

Эйнар расхохотался.

— И правда, выдра! — протянул Хермунд, глядя на корабль. Тот уже был совсем близко, и звериную голову на штевне можно было разглядеть без труда. — И,вроде я где-то такую видел…

— Да хранят Тор и Фрейр ваши дома, добрые люди! — закричали с корабля, и выговор кричавшего обнаруживал слэтта. — Не здесь ли стоит Аскргорд, усадьба конунга Торварда?

— Именно сюда вы и попали! — тут же отозвался сам Торвард. — Кто вы такие?

— Мое имя — Халлад Выдра, я хозяин этого корабля! — ответили ему. — Со мной мой племянник Амунди и моя дружина. И еще с нами люди с одного корабля, севшего на камни перед устьем Льесэльвы!

— Я так и знал, что в такой туман кто-то непременно наскочит на те камни! — воскликнул Ормкель, как будто был очень этому рад. — Наверное, сама Ранн перетащила их туда, а внизу раскинула свои сети!

— Мы хотели бы переночевать в усадьбе! — продолжал хозяин корабля. — Торвард конунг дома?

— Дома! — ответил сам Торвард. — Вы можете переночевать здесь. Вот здесь вам будет удобно пристать.

Сойдя ближе к воде, он показал место причала. Корабль стал подгребать к берегу. Хирдманы и работники Аскргорда вошли в воду и помогли людям Халлада вытащить корабль на берег.

— Вы понесете товар в усадьбу или оставите до утра здесь? — спросил Торвард у хозяина.

— Я бы предпочел взять его в усадьбу, если там найдется место в кладовой под крепким замком, — ответил Халлад. — Если у вас есть нужда в льняных тканях или хорошей литой бронзе, мы можем сторговаться.

— Хотел бы я поглядеть на того удальца, который проглядел Черные Камни! — гудел Ормкель.

— Погляди на меня! — ответил ему добродушный голос с выговором фьяллей. — Давно мы с тобой не видались, Неспящий Глаз!

Из тумана показалась фигура плотного приземистого человечка с густой и широкой рыжей бородой. Его здесь неплохо знали: не меньше двух-трех раз в год Болли Рыжий проплывал мимо Аскргорда на своей маленькой снеке, держа путь от больших торгов Эльвенэса к внутренним областям фьяллей. Торговал он разными мелочами: говорлинскими горшками и кувшинами из тонкой красной глины, всяким кузнечным товаром — и не числился среди богатых купцов. Зато разных историй с ним всегда приключалось несчетное множество, и его ценили в усадьбах не столько как торговца, сколько как рассказчика. Поистине счастливой считала себя та усадьба, которой удавалось залучить его к себе зимовать! И сегодня, как видно, у него найдется о чем порассказать.

— Болли Рыжий! — радостно вскрикнула Эйстла. — Ты еще не утонул?

— Я не могу утонуть, рыбка моя! — так же добродушно ответил торговец. — Ведь я обещал посвататься к тебе, когда ты вырастешь!

Эйстла залилась хохотом.

— А вено ты накопил? — сквозь смех спросила она. — Так и знай: меня задешево не отдадут!

Хитрая девчонка знала себе цену: несмотря на низкое происхождение, она уже сейчас была стройна и весьма привлекательна. Сказав это, она бросила быстрый взгляд на Эйнара Дерзкого. Но он разглядывал корабль.

— Говорили тебе умные люди: найми хорошего кормщика! — сказал Ормкель Болли Рыжему. — Аты вечно надеешься на себя одного! Вам повезло, что вас кто-то подобрал, а не то вы сидели бы на тех камнях до самого прилива! И моя хюльдра осталась бы без жениха!

— Я могу рассказать тебе о каждой щербинке в Черных Камнях и о каждом пятнышке лишайников, — не смущаясь попреками, отвечал Болли Рыжий. — Но в такую погоду я видел не больше, чем крот на солнце!

— Ты купец! Купец и не больше! — с явным презрением к этому званию ответил Ормкель. — А настоящий кормчий видит море даже с завязанными глазами!

Тем временем товары сгрузили с корабля, «Выдру» вытащили на песок. Дети побежали в усадьбу рассказать о гостях, чтобы женщины могли приготовиться к встрече, работники помогли перенести тяжелые тюки в усадьбу. Больших кладовок конунг фьяллей у себя не заводил, и товар пришлось сложить в сенях и в кухне.

— Не бойся за свое добро! — сказал Торвард Халладу. — В Аскргорде нет воров. Кюна Хёрдис нашла бы вора, только раз заглянув ему в глаза. Так что можешь спать спокойно.

При этом он пристально взглянул в глаза гостю — его с детства забавлял испуг, который обнаруживали чужие люди при упоминании о колдовской силе его матери. Но Халлад Выдра не испугался. За много лет торговых поездок он насмотрелся всякого, и его нелегко было смутить.

— Я рад буду приветствовать мудрую кюну Хёрдис! — почтительно сказал он. — И ее сына, Торварда конунга, тоже. Я смогу увидеть их?

— Конунга ты уже увидел. А кюна, я думаю, ждет вас в гриднице возле стола.

Как раз при этих словах хозяин и гость вошли из сеней в кухню, ярко освещенную огнем длинного очага, и Халлад увидел длинный шрам на щеке Торварда, знакомый ему по многим рассказам. Ничем не показав смущения, купец молча поклонился. Торвард провел его в гридницу.

Шагнув через порог, Халлад поклонился сначала огромному ясеню, росшему посреди палаты и уходившему могучим стволом выше кровли. Когда-то сам Бальдр указал первому из конунгов это место для постройки усадьбы, но запретил срубать молодой ясень. Дом был построен вокруг ясеня, и с тех пор дерево стало покровителем рода.

Усадьба конунгов держалась на нем, как весь мир держится на Иггдрасиле. Много чудесного рассказывали об этом дереве. Жертвы и мольбы, принесенные к его подножию, мгновенно достигали слуха богов и ни разу еще за всю историю рода не оставались без ответа. Всякий гость считал за честь, если его приглашали за один из столов, расположенных вокруг ясеня вдоль стен гридницы.

Этим вечером в усадьбе Аскргорд не спали долго. Болли Рыжий, поместившись недалеко от дверей, потешал работников и детей своими рассказами. Халлада Выдру кюна Хёрдис посадила поближе к хозяину. Уроженец Эльвенэса умел обходиться со знатными людьми. Кюна Хёрдис задавала ему множество разных вопросов, попросила показать ей товар. Халлад учтиво и подробно отвечал ей, замечая, что и конунг слушает его не без интереса. Это не совсем отвечало его ожиданиям, хотя, конечно, не могло не радовать. Совсем недавно, провожая его из Эльвенэса, Хеймир конунг желал ему удачи так, как будто провожал в царство Хель, — ведь предстояло плыть мимо земель фьяллей и самого Аскргорда. И сам Халлад едва ли бы попросился сюда ночевать, если бы не неудача Болли Рыжего. И вдруг обнаружилось, что конунг фьяллей даже не подозревает о той вражде, которую питают к нему в городе Хеймира, конунга слэттов. Или он только делает вид?

— Что слышно про Черную Шкуру? — первым делом спрашивали мужчины у Халлада.

— Ньёрд помог нам — мы ничего про него не слышали. Мы плыли вдоль южного берега, ночевали у тиммеров, у граннов, а потом на Квартинге. Этот путь длиннее, зато надежнее. Я знавал немало удальцов, которые предпочитали плавать побыстрее и отправлялись вдоль северного берега, до Квиттинга, — из них редко кто возвращался назад.

— Уж если мне придется плыть отсюда через Средний Пролив, я не стану выбирать дороги подлиннее! — крикнул Ормкель.

Халлад посмотрел на него и ничего не ответил. Странно, до чего мало некоторые дорожат своей жизнью, если готовы расстаться с ней ради одного бахвальства. Халлад Выдра к таким не принадлежал.

Торвард недовольно нахмурился — он не любил разговор об орингах Бергвида Черной Шкуры, считая само его существование прямым оскорблением себе. Что и говорить, его отец, Торбранд конунг, немало сил отдал на то, чтобы квитты больше никогда не имели своего конунга. Но Бергвид жил, как будто назло Торварду и Хеймиру, собирал дань с уцелевших квиттов и грабил корабли.

Кюна Хёрдис заметила, что ее сыну хочется переменить разговор.

— Зачем тебе столько бронзы, Халлад? — спросила она у гостя. — Куда ты везешь ее? На что думаешь обменять?

В свои пятьдесят семь лет кюна Хёрдис выглядела гораздо лучше, чем любая из женщин в этом возрасте, и еще сохранила немалую привлекательность. Вдова Торбранда конунга была дородна, величава, но энергична и двигалась легко. На ее лице почти не заметно было морщин, только от внешних уголков глаз к вискам убегало несколько тонких складок, придававших ей загадочный и многозначительный вид. Ее брови были густы и черны, глаза сверкали густо-карим цветом, как очень темный янтарь с южных берегов Морского Пути. Одета она была очень просто, ее темное шерстяное платье было сколото на груди золотыми застежками с золотой узорной цепью между ними. Концы ее головной повязки, свисающие на спину, были обшиты тонкими полосками черного меха куницы. Больше никто так не носил, и всем думалось, что кюна придумала это неспроста.

— Я плыву к вандрам! — отвечал Халлад, держа в руках красивое бронзовое блюдо. На столе перед ним лежало еще два ножа с литыми бронзовыми рукоятками, а перед кюной — красивый светильник в виде боевого корабля с лебединой головой на штевне. Слушая гостя, кюна с таким удовольствием гладила кончиками пальцев узоры на бортах корабля-светильника, что Халлад понял — придется ей подарить, ничего не поделаешь. — Недавно я был у говорлинов, привез оттуда много хорошего льна. Теперь я хочу обменять лен и бронзу из Эльвенэса на моржовую кость. Хорошо бы еще получить несколько шкур белых медведей! Поэтому я и взял столько бронзы, чтобы на все хватило.

— Белые медведи? — спросила кюна, глянув на купца поверх светильника. — Зачем тебе такие сокровища?

— Да Болли Рыжий, мне думается, и в руках не держал ни одной белой шкуры! — сказал Рагнар. Подняв ко рту кулак, он глухо кашлянул несколько раз. Одна из служанок сняла с очага небольшой горшочек с подогретым отваром багульника и подала ему.

— Говорлинский лен лучше шелка! — воскликнула одна из женщин, расслышав отрывок беседы кюны с гостем. — Такой тонкий и мягкий! Когда завернешь в него ребенка, так он и не замечает, что уже родился — так ему хорошо!

Гридница встретила ее слова смехом.

— Вот куда бы тебе опять пойти, конунг! — крикнул кто-то из хирдманов. — Тогда все эти сокровища сейчас лежали бы перед нами на столах! А Сигрида получила бы столько льна, что хватит на пеленки десяти младенцам!

Все снова засмеялись, но многие выжидательно посмотрели на Торварда — что он ответит? Мысль о походе в говорлинские земли была очень заманчива.

Но Торвард рассмеялся вместе со всеми, поднял кубок с гладкими серебряными боками и поднес ко рту. Похоже было, что ему хочется спрятать лицо хотя бы на несколько мгновений. Никто не стал повторять вопроса.

— Так зачем тебе моржовый клык и белые шкуры? — спросил Торвард у торговца. — Едва ли ты станешь покупать такие сокровища, не зная, кому потом продашь их.

— Ты прав, конунг. Я покупаю эти вещи для Хеймира конунга. Он же посылал меня к говорлинам за льном и дорогими цветными тканями. Он собирает приданое для своей дочери.

— Вот как? — живо воскликнула кюна Хёрдис. — Хеймир выдает дочь замуж?

— Пока еще нет, но уже подумывает об этом. Кюн-флинна Вальборг уже достаточно взрослая для того, чтобы стать невестой. Хеймир конунг думает, что пришла пора подыскать ей жениха.

По гриднице пробежала искра нового интереса — чье-то замужество, особенно замужество дочери конунга, никого не может оставить равнодушным. Даже Торвард конунг подался ближе к гостю, отставив кубок и положив руки на скатерть.

— Кого же Хеймир конунг думает получить в зятья? — спросил он. Нетрудно было понять, что вопрос его вызван вовсе не праздным любопытством. Война между ними тянется десятилетиями — зять Хеймира будет его новым союзником, а Торварду — новым врагом.

— Мне неизвестны его замыслы, — просто ответил Халлад. В Эльвенэсе об этом ходило немало толков и догадок, но истинные помыслы Хеймира знал только сам конунг, и честный купец считал ниже своего достоинства повторять пустую болтовню. — Но наша кюн-флинна достойна самого лучшего жениха, которого только смогли создать боги. Ей недавно сравнялось восемнадцать лет, она красива, разумна, хорошая хозяйка. Она не слишком болтлива, но не робеет подать голос, если ей есть что сказать.

— Я слышала, что нрав у нее суровый! — вставила та женщина, Сигрида, что мечтала о пеленках из льна.

— У нее нрав дочери конунга, не более! — уверенно ответил Халлад. — Ее мужу не придется жаловаться на свою судьбу, если он пожелает дать своим будущим детям по-настоящему достойную мать. Наша кюн-флинна строга, но справедлива.

— Это правда! — крикнул со своего места Болли Рыжий, успевший в подробностях рассказать и о том, как его снека села на камни, и о том, как сам он ловко вырвался из холодных объятий двух морских великанш. — Даже тебя, Торвард конунг, она возьмет под защиту, если возникнет такая надобность.

По гриднице пролетел изумленный возглас. Кюна Хёрдис усмехнулась, а Торвард нахмурился.

— Уж как-нибудь наш конунг сумеет защитить себя сам! — горячо возмутился Ормкель. Ему казалось оскорблением даже то, что дочь Хеймира вообще вспоминает о Торварде. Какое ей до него дело? Пусть знает свою прялку!

— От кого же, скажи на милость, кюн-флинне потребуется меня защищать? — медленно, немного надменно спросил Торвард. — Хотя я, конечно, благодарен ей за заботы.

Халлад молчал, опустив свое бронзовое блюдо на скатерть. Он сам ни за что не стал бы упоминать о том, о чем с такой легкостью заговорил его незадачливый товарищ-фьялль. Может быть, в этот миг Халлад пожалел, что не оставил Болли морским великаншам.

— Скажи мне, конунг, — у тебя не бывает дурного настроения, тяжести в голове, горечи на душе? — тем временем расспрашивал Болли. — Не кажется тебе постылым собственный дом, не рушатся ли замыслы? Не кажется ли тебе, что духи ополчились против тебя и замышляют что-то недоброе?

Хирдманы изумленно переглядывались, женщины ахали и прижимали руки к щекам. А Торвард сидел, застыв на своем месте, невольно сжав кулаки на скатерти. Слова торгового гостя попадали в его душу, как стрела умелого охотника в глаз кунице. Даже его мать, знаменитая колдунья, не смогла угадать того, что знает откуда-то простой купец. Именно это все и чувствовал Торвард после возвращения с Квиттинга. Невидимые лапки троллей и здесь цеплялись за его сапоги, душа его томилась непонятной тоской, чувством унижения и предчувствием будущих неудач. Потому-то он и сидел дома все это время, что не чувствовал в себе сил на новое удачное дело. Но он связывал все это с Дагейдой. Но что может знать о ней купец, приплывший из Эльвенэса? Город Хеймира конунга славится богатыми торговцами и умелыми ремесленниками, но вовсе не ясновидцами.

Вся гридница, потрясенная этой дерзостью — или проницательностью, — ждала ответа Торварда. Слышно было только, как потрескивают дрова в двух очагах, расположенных с двух сторон от ствола ясеня, и шуршит дождь на дерновой крыше. И каждому, от старого Рагнара до неугомонной Эйстлы, вдруг показалось, что Болли Рыжий прав. Все они замечали хмурость и угнетенный дух конунга, но осознали это только сейчас.