Корабль во фьорде - Оружие скальда

Эйнар Дерзкий нахмурился, но не стал возражать. Ему было досадно лишиться участия в битве, о которой потом не один год будут рассказывать вечерами у огня, но он понимал, что выбор конунга определен не сомнением в его доблести. Эйнар давно уже понял, что значит для Торварда конунга Дева-Скальд (от которой они не слышали ни единой строчки стихов за все то время, что она провела среди них). Для заботы о ней он не взял бы недостойного. Так что этим поручением следовало гордиться.

Взяв под уздцы лошадь Ингиторы, Эйнар повел ее подальше от усадьбы.

— И помните про волка-людоеда! — кричала Ингитора, обернувшись. — Он в яме на заднем дворе! Берегитесь его!

— Он что, тоже злой дух в облике волка? — спросил Эйнар. Ингитора не сразу услышала его вопрос, так что пришлось повторить.

— Нет, он не злой дух, — ответила она наконец. — Он был обыкновенным волком до того, как его стали кормить человечиной. А от этого любой зверь станет оборотнем…

Ингитора содрогнулась, стягивая на плечах плащ Эгвальда. Он уже так обтрепался, что казался мало подходящей одеждой для нее, но Ингитора отказывалась сменить его на новый. В этом плаще для нее была память о себе самой, прежней, для которой все в мире было ясным и понятным. Когда друг был другом, враг — врагом, месть — почетным долгом, а стихотворный дар — средством исполнить его. Сейчас все для нее переменилось, она хотела любить Торварда, но тосковала по Хальту и сама не понимала себя. Она гнала прочь мысли, убеждая себя, что осталось немного, что когда с державой Бергвида будет покончено, все как-то устроится, что тогда она не будет со страхом ждать, как бы к ней во сне не явился дух отца и не упрекнул в том, что она забыла долг перед ним. А как она встретится с Эгвальдом? Он готов был отдать жизнь ради ее мести, а чем она отплатила ему? Почти согласилась стать женой человека, голову которого требовала у Эгвальда вместо свадебного дара…

А дружина Торварда многосотенным роем окружила усадьбу. Торвард привел больше двух тысяч человек, Усадьбе Конунгов было не на что надеяться. Фьялли окружили ее, из леса уже тащили толстые еловые бревна с зарубками, по которым нетрудно было подняться на стену, толстым бревном уже били в ворота, и от мощных ударов содрогалась вся обширная поляна, и в ельниках отвечали какие-то заунывные голоса.

— Не бойся, флинна, Торвард конунг никогда не поджигает усадьбы с людьми, — сказал ей Эйнар. Он наблюдал за осадой с притворным равнодушием. Ему очень хотелось быть там, но он делал вид, что смирился со своим поручением. — Они сейчас разнесут стены и ворота, перебьют всех мужчин, которые будут драться, а женщин и челядь не тронут. И ты получишь твою уладку в целости.

— Но я так боюсь за нее! — говорила Ингитора, едва слушая Эйнара и не сводя глаз с усадьбы. — Ты не знаешь, — она вдруг вспомнила об Эйнаре и оглянулась на него, как на чужого, — что ты вообще знаешь? У нас в усадьбе одна собака взбесилась, а жена хирдмана от испуга потеряла ребенка. И Ормхильд сказала, что едва ли у нее теперь будут еще дети. А это ведь не собака… Это…

— Может, и к лучшему бы… — пробормотал Эйнар. Ему было совершенно непонятно, зачем Деве-Скальду понадобилось Бергвидово отродье и как она сумела убедить в своей правоте Торварда конунга. Вот уж о ком никогда не думали, что он пойдет на поводу у женщины!

— И Бергвида больше нет, поэтому его ребенка непременно нужно сохранить и спасти, ведь другого не будет! Ты понимаешь?

Ингитора требовательно посмотрела прямо в глаза Эйнару, и он, не робевший перед Ормкелем, вдруг ощутил настоятельную потребность немедленно и во всем согласиться с Ингиторой.

— Ты странная женщина, — все же сказал он. — Тебя не назовешь трусливой, но ты слишком мягкосердечна. Девять человек из десяти искали бы ту женщину, чтобы придушить ее, пока она не родила волчонка. Ведь он начнет мстить всем подряд, едва встанет на ноги и узнает, за какой конец держать меч.

— Потому я и хочу, чтобы ее ребенок родился и был воспитан у Торварда конунга. Пойми же — если Торвард объявит Квиттинг своим владением, эта война не кончится никогда. А если у квиттов будет конунг, которого сами они согласятся принять, но воспитанный в дружбе и уважении к Торварду и фьяллям, то у следующих поколений есть надежда на мир. Ты понимаешь?

Эйнар слегка повел плечами. Он не любил заглядывать так далеко вперед, но в рассуждениях Девы-Скальда как будто был какой-то смысл.

— Ты странная женщина, — повторил он. И добавил, внимательно разглядывая сбоку ее лицо, румяное от волнения: — Не знаю, кто вскоре назовет тебя своей женой — Эгвальд ярл или Торвард конунг, но среди слэттов и фьяллей никто не скажет, что они сделали недостойный выбор.

Ингитора только оглянулась на него, слегка покраснела и снова обратилась к усадьбе.

С грохотом и треском окованные железом ворота рухнули. Земляная стена уже в нескольких местах была повреждена, и дружина Торварда сразу с нескольких сторон устремилась внутрь усадьбы. Через ворота ринулся вперед он сам, выхватив Дракона Битвы, и черно-белая молния сверкала над местом сражения, рассыпая искры, наполняя фьяллей бодростью и верой, а квиттов — ужасом и отчаянием. Битва кипела во дворе усадьбы, между постройками, внутри домов, вокруг под стеной. Уже темнело, но загорелась конюшня, и место сражения осветилось дрожащим светом. Треск дерева, железный лязг оружия, боевые кличи и призывы богов, крики боли и ужаса, женские визги и детский плач, конское ржание и мычание коров разносились над Озером Фрейра.

Ингитора смотрела, прижимая руки к щекам, на глазах ее выступили слезы, как будто она видела разорение своей родной усадьбы. Кто виноват, кто и зачем начал эту войну, породившую Остров Колдунов, воинство Бергвида, волка-людоеда? И кто закончит этот ужас, загонит чудовищ назад в Нифльхейм? Родился ли человек, который будет в силах сделать это?

Ближе к полуночи битва была закончена. Вся Усадьба Конунгов и ближайшие к ней усадьбы Бергвидовых ярлов были в руках Торварда конунга. Конюшню погасили, но усадьба была освещена костром на дворе и множеством факелов. Везде ходили и говорили люди — и везде лежали безмолвные мертвые тела. Тяжело раненных добили, перевязали тех, кого можно было спасти. Всех пленных загнали в амбары. Волка-людоеда застрелили прямо в яме. Он оказался так живуч, что в нем подозревали нечистого духа, — он перестал шевелиться только тогда, когда его шкура была утыкана стрелами, словно ежовая спина колючками. Яму засыпали.

Мертвецов выносили и складывали на опушке, обведя заговоренной чертой, чтобы они ночью не встали и не напали снова. А Ингитора, едва только битва окончилась и Торвард позволил ей войти в усадьбу, бросилась отыскивать Одду. Торвард приказал привести к ней всех женщин, захваченных в усадьбе, но Одды не было среди них, а на вопросы они отвечали только воплями и плачем. Большая часть из них была пленницами Бергвида, но и произошедшее они восприняли не как освобождение, а как новое горе. Они боялись Бергвида, но к нему они успели привыкнуть и притерпеться. А что сделает с ними Торвард, конунг фьяллей, его злейший враг? Торвард Дракон Битвы, в одиночку очистивший от людей «Черного быка»?

— Ее здесь нет! — говорила Ингитора Торварду, в волнении ломая руки. — Где же она может быть? Ее нужно найти, непременно найти!

— Ее могли давным-давно переправить в леса, подальше от опасности, — отвечал Торвард. Сейчас ему было не до Одды — почти наступила ночь, требовалось как следует обыскать всю усадьбу до последних уголков, чтобы никто не выполз ночью с ножом в зубах из погреба. Требовалось позаботиться о защите как от живых врагов, так и от мертвых. На «Черном быке» и в Усадьбе Конунгов были перебиты далеко не все квитты, способные носить оружие.

— Здесь близко еще несколько усадеб — она может быть там, — сказал Ингиторе Снеколль. Он один из всех Торвардовых ярлов принял заботу Ингиторы близко к сердцу и старался помочь. — Ее могли увести, когда мы подходили к Озеру Фрейра, — у них ведь были дозоры, они знали о нас.

— Ее нужно поискать там! — Ингитора обрадовалась этой мысли. — Она и правда может быть в какой-нибудь из ближних усадеб.

— Поищешь ее утром! — отрезал Торвард. — Иди в девичью. Там уже все осмотрено, там тебя никто не потревожит. Я поставлю людей снаружи. Если хочешь, можешь положить кого-нибудь у порога.

— Можно, я? — краснея, вызвался четырнадцатилетний внук Снеколля Ингви. Прекрасная и отважная Дева-Скальд восхищала его, и он мечтал послужить ей хоть чем-нибудь.

— Нет, сейчас! — умоляюще воскликнула Ингитора. — Ты не понимаешь, Торвард! Ведь за ночь она с ума сойдет от тоски и тревоги! Ты ее не знаешь, она такая слабая, она совсем не умеет держать себя в руках!

— Чего ждать от рабыни! — презрительно фыркнул Эйнар.

— Ее и раньше мучил дух мальчика с окровавленным копьем! Она потеряет ребенка, если оставить ее мучиться до утра! В каком-нибудь сарае, в хлеву, в давке, среди воплей и стонов! Я должна пойти сейчас!

— Иди, иди! — в сердцах выкрикнул Торвард. — Снеколль, ты пойдешь с ней! Возьми не меньше десяти человек! За нее вы все ответите головой!

— Меня можно не учить, как охранять женщин! — примирительно отозвался Снеколль. — Да и в тех усадьбах наши люди. Уж поверь, там позаботились не хуже, чем ты сам здесь.

А Ингитора уже побежала к своей лошади, так что даже быстроногий Ингви едва успел за ней. Светя факелами, отряд выехал из Усадьбы Конунгов и направился к другой, стоявшей на соседнем мысу Озера Фрейра. Снеколль вел лошадь Ингиторы, но сама она оставалась в тени. Старый ярл действительно умел беречь женщин.

В этой усадьбе все было почти так же, только разрушений и мертвых тел было поменьше. Видя, что делается с Усадьбой Конунгов, здешний ярл сдался быстрее.

— Пленники? — сказал Асгаут Лось в ответ на вопрос Снеколля. — Да сколько угодно! Хоть вези продавать! И здешний народ, и еще целую кучу мы наловили на берегах — они сбежали из верхней усадьбы. Смотрите, если конунг велел. Они вот там, в дружинном доме, и еще в хлеву.

— А где женщины?

— Женщины в хлеву. Их тут много бегало, мы их позаперли по разным углам, чтобы не путались под ногами.

Вместе с Асгаутом, гремящим ключами, Ингитора и Снеколль пошли к хлеву. На охапках соломы и прямо на полу здесь сидели и лежали женщины, дети, рабы. Все были растрепаны, женщины плакали. Увидев вооруженных людей, они зарыдали громче. А фьялли обходили хлев, заставляли каждую повернуться и освещали факелом лицо, чтобы Ингитора могла разглядеть. Под крики и плач она осмотрела десятки заплаканных женских лиц, но Одды не было.

— Где же еще? — спросила она у Асгаута, пока он запирал хлев. Ее волнение сменилось горестной растерянностью.

— Да тут должны быть еще. — Асгаут почесал в затылке бородкой большого ключа. — Тут много разных закоулков.

— Ой, смотри, смотри! — Ингви вдруг вцепился в руку Ингиторы и задергал с поспешностью, неприличной для воина, даже если ему всего четырнадцать лет.

Ингитора обернулась и ахнула. На темном дворе возле стены хозяйского дома она увидела фигуру мальчика-подростка. В руке он сжимал копье, светящееся бледно-голубым светом, подобно застывшей молнии. Облик подростка показался Ингиторе знакомым, и она с тихим криком потрясения прижалась спиной к стене хлева. Она видела знакомые голубые глаза, светлые кудряшки надо лбом — черты Гейра, сына Траина Одноногого и Асгерды из усадьбы Льюнгвэлир. И копье в его руке было Жалом, копьем Ормкеля, которое уже однажды являлось ей.

— Гейр! — чуть слышно выдохнула Ингитора.

— Ингви, что ты увидел? На что вы смотрите? — обеспокоенно спрашивал внука Снеколль. Кроме Ингви и Ингиторы никто не видел мальчика с копьем.

— А, вы разглядели погреб! — сообразил Асгаут. — Это верно, флинна! Какие же зоркие глаза у молодых! Я и позабыл про него. Там погреб, мы в него, помнится, тоже кого-то засунули. Пойдем, я сейчас его открою.

А мальчик с копьем исчез. Ингитора, как во сне, шагнула к тому месту, где он стоял. Теперь она понимала, что за дух преследовал бедную Одду. Гейр мстил тому, кто на самом деле был виноват в его смерти.

А Асгаут уже гремел ключами. Распахнув дверь, он первым шагнул в темный погреб, высоко подняв факел.

— Э, да здесь еще человек шесть, не меньше! — обрадованно воскликнул он. — И женщины есть! Ну-ка,красавица, повернись!

— Чего тебе надо? — враждебно ответил ему мужской голос, и чья-то темная фигура поднялась, загораживая женщину от света.

— Мы ищем жену конунга! Ну-ка, посторонись! Тебе вообще место не здесь, а в дружинном доме!

— Это моя жена! — яростно ответил ему голос.

А Ингитора вдруг ахнула и с силой отпихнула Асгаута. Этот голос был еще одной ее тайной болью — о нем она старалась не думать, зная, что ничего не может сделать.

Перед Асгаутом стоял Асвард Зоркий, Асвард Железо, — с окровавленной повязкой на плече, с темными кругами вокруг ввалившихся глаз. Его кулаки были сжаты, а на похудевшем лице горела твердая решимость никого не пустить в тот темный угол, где пряталось какое-то человеческое существо.

— Асвард! — крикнула Ингитора.

Асвард повернулся на ее голос, на лице его враждебность сменилась изумлением, кулаки медленно разжались.

— Асвард! — заговорила Ингитора, сжимая руки и едва не плача от волнения и острой тоски. — Асвард, успокойся! Больше ничего с тобой не будет! Тебя никто не тронет!

— Ингитора! — выговорил Асвард, как будто не верил своим глазам. — Ты… Ты жива?

— Конечно, я жива! Почему же нет?

— Но тебя же сожрал волк Дагейды?

— Меня сожрал… Что ты, Асвард?

— Ты сбежала, но за тобой помчалась Дагейда. Потом говорили, что она догнала тебя и отдала на съедение своему волку. Чтобы другие не вздумали бегать от Бергвида…

— Да нет же, Асвард! Я жива!

Ингитора схватила Асварда за руку, чтобы он убедился, что она жива. Брови его дрогнули, и Ингитора увидела окровавленную повязку на его плече.

— Ах, прости. Сейчас тебя перевяжут. Я забираю этого человека! — крикнула она, повернувшись к Асгауту. — Пусть его перевяжут, накормят и чтобы никто не смел его обижать! Я заберу его с собой.

— Так ты искала его? — озадаченно спросил Асгаут. — Зачем же мы тогда осматривали женщин?

Ингитора вспомнила о цели их поисков.

— Асвард! — Она снова повернулась к хирдману. — Ты не знаешь, что с Оддой? Где она?

— Ты ищешь Одду? Зачем она тебе?

— Я боюсь, как бы с ней не случилось беды. Я боюсь, что она потеряет ребенка. А этот ребенок так нужен нам! В нем все надежды на мир для Квиттинга в будущем. Где ее найти?

— Так ты хочешь спасти ее ребенка? — Асвард пристально заглянул в глаза Ингиторе. — Я не ждал…

— А ты думал, что я хочу ее задушить? Ах, Асвард! Вспомни, о чем мы говорили с тобой тогда, в Льюнгвэлире, над морем. Новой смертью не вернешь прежней жизни. Жизнь искупается только жизнью. Этот ребенок и есть новая жизнь Квиттинга. Его обязательно нужно спасти!

— А Торвард конунг тоже думает так? Да! — внезапно вспомнил Асвард. — Ты пришла вместе с Торвардом? Ты у него в плену или ты помирилась с ним?

— Я… Наверное, помирилась, — нерешительно ответила Ингитора. Впервые ей пришлось сказать об этом вслух. — Я больше не хочу ему мстить. А он в обмен обещал не мстить жене и ребенку Бергвида.

Асвард подумал немного и вздохнул.

— Я верю тебе, флинна. Вот она.

Он повернулся, отошел от угла, и Ингитора увидела на земле свернувшуюся калачиком фигуру женщины. Она не сразу узнала Одду — та лежала на боку, прижав руки к животу. Глаза ее были закрыты, на щеках блестели мокрые дорожки слез, из-под покрывала по лбу ползли крупные капли пота. Рот ее был приоткрыт, она дышала резко и прерывисто.

— Ей плохо! — ахнула Ингитора и присела рядом, прикоснулась к влажной руке Одды. — Одда, ты слышишь? — вполголоса позвала она. — Это я, Ингитора!

— Сказать по правде, женщина поможет ей лучше, чем я, — устало сказал позади неё Асвард. — Я уже не знал, что делать, здесь нет даже воды.

— Что с ней? — Ингитора повернулась к нему. — Она так испугалась?

— Знаешь, где я ее нашел? Я ее почти выловил из озера — смотри, у нее ноги мокрые. Она… она хотела утопиться. Я ее тащил на берег силой, а она кричала, что лучше умрет, но не хочет, чтобы ее ребенок родился и жил рабом…

Ингитора вздохнула и сжала вялую руку Одды. К несчастью, под самый конец бедная женщина все же поняла, что носит ребенка конунга.

— Надо ее вынести отсюда! — спохватилась Ингитора. — Асгаут!

— Нет, флинна, я сам. Она испугается, если ее возьмет кто-то чужой.

Асвард наклонился, бережно поднял Одду на руки, бормоча что-то утешительное. Одда вздрогнула, открыла глаза, дернулась.

— Не бойся, моя маленькая, тебя никто не обидит, — бормотал Асвард, осторожно вынося ее из тесного погреба. — Все хорошо.

В темноте Одда не могла разглядеть, кто вокруг нее, и она снова закрыла глаза, с облегчением опустила голову на плечо Асварду, зная, что возле неё тот человек, которому она может довериться.

Одду перенесли в спальный покой. Ингитора привела к ней нескольких женщин из сидевших в хлеву. От испуга и потрясения у Одды начались роды. До срока ей оставалось еще два месяца, но это внушало надежду — семимесячные дети выживают чаще, чем даже восьмимесячные. Весть об этом происшествии облетела всю усадьбу. Сидя у костра на дворе, фьялли то и дело оглядывались на хозяйский дом, прислушивались к женским голосам.

— У Черной Шкуры не было детей, а уж сколько жен у него было — не сосчитать! — говорилось в кругу у костра.

— Да откуда же ему иметь детей? Он ведь был не человек, а оборотень! У оборотней, слава светлым асам, не бывает детей. А то бы их столько развелось!

— И так на этом Квиттинге от троллей некуда ступить!

— И родит она тролленка! Оборотня! Подменыша!

— Это четыре колдуна, те, что губят людей возле Тролленхольма, наколдовали ей ребенка! Это колдовской ребенок!

— И зачем нашему конунгу понадобился этот оборотень!

— Убить его, пока не наделал бед!

— Я вам! Поговорите! — оборвал говорунов Асгаут. — Торвард конунг приказал, чтобы эта уладка и ее ребенок были в целости. И никто их не тронет!

Ингитора тоже не знала покоя этой ночью — ей было жаль Одду, жаль ребенка, и в то же время при каждом звуке слабого, бессильного стона ее пробирала тревога — как бы ребенок в самом деле не оказался оборотнем. Вот сейчас он появится, а у него будут острые троллиные ушки. Или маленький хвостик. Тогда его придется убить.

А может быть, прав был Торвард? Может быть, напрасно она старается сохранить жизнь тому, кто будет всю жизнь мстить им?

— Да это девочка! — вдруг услышала она голос одной из женщин, хлопотавших возле Одды. — Посмотрите, это девочка. И у нее все как у людей!

Слыша слабый крик младенца, Ингитора сама чуть не заплакала от радости. Этот крик показался ей тонким, жалобным, почти жалким, но это был голос человеческого существа. Девочка, крохотная и слабенькая, была совсем как все младенцы — ни троллиных ушек, ни хвостика. И тут же все прежние страхи показались Ингиторе глупыми и постыдными. Эта девочка ни в чем не виновата! И Ингиторе хотелось защитить ее от всех бед и тревог, среди которых она появилась на свет.

— Какая она слабенькая! — говорили меж тем женщины, передавая девочку друг другу. — Попросим добрых дис, чтобы она выжила.

— Надо скорее дать ей имя. А то еще…

— Имя? Но кто возьмет ее на руки? У нее, бедняжки, нет отца.

Ингитора выскочила из спальни и тут же наткнулась на Асварда. Он сидел на полу, прислонясь спиной к стене, и, кажется, дремал, склонив голову. Услышав рядом с собой движение, он встрепенулся.

— Это ты, флинна? Что там? Как она? Я все проспал…

— Девочка! — ликуя, крикнула Ингитора. — Это девочка! И она вовсе не оборотень! Настоящая человеческая девочка!

— Это хорошо! — Асвард немного оживился, протер ладонью моргающие заспанные глаза. — Хорошо, что девочка. Она не так быстро потянется к мечу, когда вырастет…

— Надо дать ей имя. Асвард, ты не хочешь сделать это?

— Отчего же нет? — Асвард встал и потянулся. — Если уж я не дал ей погибнуть еще до рождения, отчего же не дать ей имя? С одной стороны, мне немного чести нарекать ребенка рабыни, но все-таки…

— Все-таки это дочь конунга. Идем же!

В спальне Асвард взял девочку на руки, окропил ее водой с можжевеловой веточки, спешно раздобытой где-то расторопным Ингви.

— И тем нарекаю тебе имя… — выговорил по обычаю Асвард и запнулся. Второпях он не спросил, как назвать дочку Одды.

В замешательстве Асвард посмотрел на Ингитору, прикидывая, не назвать ли девочку ее именем — красивее имени он не знал.

— Далла! — шепотом подсказала Ингитора, вовремя вспомнив имя матери Бергвида. — Далла!

— Нарекаю тебе имя Далла! — послушно повторил Асвард. — Далла дочь Бергвида и Одды.

— Я знаю, ОНИ этого хотели бы… — прошептала Ингитора. Если бы ее сейчас спросили, кто это ОНИ, она затруднилась бы ответить. Бергвид и Одда. Стюрмир и Далла. Все духи предков, неизменно сопровождающие живых. И самой Ингиторе хотелось, чтобы в новорожденной девочке продолжилась не только кровь Бергвида, но и память о самом лучшем, что сохранялось в самой глубине его души.

Ингитора посмотрела на бусы из зеленого стекла, которые подняла на палубе «Черного быка» и с тех пор носила с собой. Она отмыла их от крови, и теперь они блестели чистыми стеклянными боками, как молодая трава под дождем. Все-таки хорошо, что она догадалась их взять! Это будет хорошим подарком для маленькой Даллы — памятью обо всем том, что оставили ей в наследство непростые судьбы ее предков.

Часть восьмая

ВЫКУП МИРА

В усадьбе Кларэльв кюн-флинне Вальборг совсем не нравилось. Здешние хозяева не отличались строгостью и прилежанием, усадьба велась дурно и небрежно, никто из рабов не занимался своим делом, хирдманы целыми днями сидели на кухне и в девичьей со служанками. Замечая недовольство кюн-флинны, жена Арнльота ярла уверяла ее, что такой беспорядок у них не всегда, а только теперь.

— Откуда быть порядку, когда в усадьбе стоит целое войско, милостивая госпожа! Да сохранят нас Фригг и Хлин! — восклицала хозяйка, всплескивая пухлыми ручками.

— Если бы у меня в усадьбе стояло целое войско, я бы особенно позаботилась о порядке, — с непреклонной суровостью отвечала Вальборг. — И я бы на твоем месте, добрая хозяйка, пошла сейчас в молочную и присмотрела, чтобы служанки не слизали все масло, пока будут его сбивать!

Хозяйка отправилась в молочную, но уже за дверью остановилась посудачить с другой женщиной.

— Если кюн-флинна так строго следит за челядью, то чего же она бросила свой дом? — с легким презрением шептали обе женщины на смешанном наречии раудов и квиттов. — Сидела бы дома да гоняла своих служанок! А мы здесь и так неплохо жили!

Вальборг, оставшись одна, тихо вздохнула. Ей был противен и утомителен весь этот тесный бестолковый дом, нелепый, как казалось с непривычки, выговор квиттов, которых здесь было большинство.

— В самом начале войны они нашли здесь приют да так здесь и остались, — рассказывал ей Рагнар, который, кажется, знал все про всех. Вальборг привыкла к этой его особенности, и иногда ей казалось, что в облике седобородого купца-фьялля к ней явился сам великан Мимир, хранитель небесного источника мудрости. — Первые беглецы давно состарились, и многие успели умереть, их дети выросли и сами обзавелись детьми, но по привычке живут так, как будто им вот-вот снова срываться с места и бежать еще куда-то. А во временном жилье люди не очень-то стараются устраиваться с толком.

— Но ведь прошло больше тридцати лет!

— Знаешь, кюн-флинна, как говорят? Нет ничего более постоянного, чем временное.

— Я говорил: тебе следовало остаться дома! — вставлял Эгвальд, если среди своих дел успевал услышать обрывок их беседы. — Лучше бы ты сидела с матерью.

— Ничуть не лучше! — решительно возражала Вальборг. — Кто позаботился бы о еде и одежде для вас с отцом? От здешних женщин многого ждать не приходится! Вы оба давно уже сами стали бы похожи на квиттингских беглецов, если бы не я! А кто готовил бы еду для ваших пиров? У Хильды хозяйки два быка почти сгорели! Ты хотел бы, чтобы все мясо обуглилось?

— Я хотел бы быть за тебя спокойным! — отрезал Эгвальд. — Я и отцу говорил — война вовсе не место для тебя!

— Я — дочь и внучка конунгов! — гордо отвечала Вальборг. — И для меня подходит все то, что подходит моему роду!

— Вальборг у нас настоящая кюна! — Хеймир конунг ласково гладил дочь по плечу, но в глазах его таилась тревога. — Она вырастит своих детей настоящими конунгами. Не бойся, Эгвальд, она сумеет даже в этом свинарнике не уронить своего достоинства.

Именно заступничеству отца Вальборг была обязана тем, что ее все-таки взяли в этот поход. Кюна Аста пришла в ужас, услышав о таком ее желании, да и Эгвальд был решительно против. Но Хеймир конунг рассудил, что его дочь имеет не меньше прав принять посильное участие в походе, который так важен для всей державы слэттов.

— В прежние времена многие дочери конунгов становились валькириями! — сказал он. — Вальборг сумеет найти себе дело.

Возможно, у Хеймира конунга была какая-то тайная мысль на этот счет. Но ею он не делился пока даже с самой Вальборг.

Но Эгвальду некогда было долго спорить. Он сам редко показывался в усадьбе Кларэльв, все свое время проводя на берегах фьорда, возле кораблей и среди дружины. Конунг слэттов привел к границам Квиттинга не меньше двух сотен кораблей, и каждый был отлично оснащен, имел достаточную, хорошо вооруженную дружину. Здесь, как было условлено, войско слэттов ждало вестей от конунга фьяллей, чтобы выступить вместе. Лето близилось к концу, нужно было торопиться, но вестей от фьяллей все не было.

— Может, фьялли вовсе не пойдут воевать! — поговаривали слэтты. — Ведь Торварда Рваную Щеку смыло в море. Как видно, он погиб, и фьялли теперь будут заняты выборами нового. Ох и передерутся же их ярлы и хевдинги!

— Поход непременно будет! — уверенно отвечал Рагнар, если слышал такие разговоры. — Торвард конунг не из тех, кто легко расстается с жизнью. Вы слышали, что Снеколль Китовое Ребро на прощание сказал Эгвальду ярлу? Даже если Торвард конунг не вернется, поход все равно будет. У фьяллей достаточно знатных и отважных ярлов, чтобы возглавить его. Фьялли выполнят все свои обещания, а своими внутренними делами займутся потом.

Эгвальду ярлу скоро надоело ждать.

— Я схожу на юг, проплыву два-три перехода вдоль Квиттинга! — объявил он отцу. — Посмотрю, как у квиттов дела!

Хеймир конунг хотел возразить, но посмотрел в лицо сыну и промолчал. После возвращения из Аскргорда Эгвальд стал не тот. Юношеский задор безвозвратно исчез, он держался сурово, разговаривал мало. Несмытая горечь поражения и плена грызла и точила его изнутри, как жар скрытой болезни. Много, много подвигов придется ему совершить, чтобы к нему вернулись прежнее равновесие духа, вера в себя, гордость.

— Возьми с собой три дреки, — сказал только Хеймир конунг. — Возьми «Медного Ворона», а с собой позови Аслака и Эльвира с их дружинами.

— Да, уж конечно, я пойду не один! — проворчал Эгвальд ярл.

На заре он уплыл с тремя кораблями. Проводив его, Вальборг и Рагнар вернулись в усадьбу. Возле ворот стояло несколько человек, изможденных и усталых. Челядь не давала им войти.

— Здесь хватает и своих бездельников, всех не прокормишь! — отвечал раб-управитель на просьбы пришельцев. — У нас и так стоит целое войско. Тут нет ни единого свободного угла! Идите дальше! А еще лучше — убирайтесь к себе назад! Может, вы вообще не люди, а тролли!

Подбирая полы нарядного плаща, Вальборг с жалостливым любопытством оглядывала пришельцев. На троллей они были мало похожи: трое мужчин, двое из которых были ранены, две женщины, одна с ребенком на руках, старик и подросток с тощим мешком на спине. Одежда их была грязной и рваной, обувь обтрепана до крайности, но на простых бродяг они не походили.

Увидев Вальборг с ее провожатыми, беглецы все разом обернулись к ней.

— Наверное, это хозяйка! — заговорили они, и выговор их сразу выдал квиттов. — Пожалей нас, добрая госпожа! Мы пришли издалека, от самого Медного Озера! Нашу усадьбу разорил конунг фьяллей, мы только и остались в живых!

— Какой конунг фьяллей? — изумленно воскликнула Вальборг. Лицо Рагнара чуть заметно дрогнуло.

— Торвард сын Торбранда! Он пришел к нам с огромной дружиной! Наш хёльд не хотел сдаться ему, тогда они разорили усадьбу и перебили всех мужчин, кто сопротивлялся! И такое происходит по всей нашей земле! Торвард конунг привел огромное войско! Он убил Бергвида Черную Шкуру и теперь хочет подчинить весь Квиттинг!

— Замолчите! — воскликнула Вальборг. От такого обилия невероятных вестей у нее закружилась голова. Торвард конунг жив! По привычной осторожности она не сразу поверила, но бурная радость вспыхнула в ней и завладела душой. — Этого всего не может быть! Вы все лжете!

— Мы не лжем, госпожа! — устало ответил старик. — Я готов поклясться тебе богами и жизнью моего единственного внука, что каждое наше слово — правда.

— Так Торвард конунг жив?

— Более чем жив. Он достал меч своего отца, Дракон Битвы, и с огромным войском разоряет Квиттинг. Он добивает всех, кто предан прежнему роду конунгов и Бергвиду Черной Шкуре, а со всех остальных берет клятву верности себе и новому конунгу, которого обещает дать. У всех знатных людей он забирает сыновей в залог.

— А Бергвид Черная Шкура убит?

— Это так же верно, как я стою перед тобой, светлая госпожа. Торвард конунг возит с собой в бочонке меда голову Бергвида и показывает ее всем, кто не хочет верить в его смерть.

— Ах, светлые асы! Один и Вороны! Фригг и Фрейя! — шептала потрясенная Вальборг, прижимая руки к щекам. Она сама не ожидала от себя такой бурной радости, и сила этого чувства почти напугала ее. — Рагнар! — Она обернулась к фьяллю. — Неужели все это правда? Скажи, это может быть правдой?

— Хм! — Старик тоже был озадачен. — Одно я скажу тебе твердо, кюн-флинна: если бы Торвард конунг остался жив, он действовал бы именно так. Все это очень на него похоже. За каждое дело он берется решительно и доводит его до конца.