Корабль во фьорде - Оружие скальда

— Незачем досаждать богам! У похода будет достойный вождь, — непреклонно ответила кюна Хёрдис. — Сам Торвард конунг! Этот поход ни на миг не оставался без вождя! Торвард конунг первым вышел в этот поход, как сам Тор всегда выступает впереди войска асов. Торвард конунг уже в походе, а вы идете ему на подмогу. И он уже сделал самое трудное. Он достал Дракона Битвы!

По гриднице пробежал изумленный гул. Меч, погребенный с Торбрандом конунгом, превратился в сказание; его охотно слушали по вечерам у очагов, толковали об отделке и волшебных свойствах Дракона Битвы, но достать его уже казалось так же невозможно, как достать один из золотых щитов, покрывающих кровлю Валхаллы. У каждого человека должна быть в жизни цель — вот и Торвард конунг избрал своей целью поиск отцовского меча. Но очень многие думали, что сыну Хёрдис нужна была цель длиною в жизнь. И вдруг он достиг ее!

— Да! — убежденно, с горящими глазами отвечала кюна Хёрдис на десятки изумленных взглядов. — Да, мой сын один сделал то, что не смог сделать с дружиной, не смог сделать с валькирией! Теперь он владеет Драконом Битвы, и орингам недолго осталось владеть Квиттингом!

— Хотел бы я, чтобы это было правдой! — сипло проворчал Сигвальд Хрипун.

— Ты не веришь мне? — Кюна Хёрдис быстро повернулась к нему. — Ты еще молод, Сигвальд сын Арнвида, ты многого не видел и не знаешь. Ты не знаешь, какой страшной подчас бывала судьба людей, которые не хотели мне верить. Но ведь ты поверишь священному ясеню? Малый Иггдрасиль не лжет.

Кюна Хёрдис подошла к стволу огромного ясеня, положила ладонь на кору, погладила дерево.

— Смотрите все! Видите? Это руны печали. — Кюна показала на черные знаки, врезанные в кору много поколений назад. — А вот это — руны радости и благополучия. Кто еще здесь знает руны? — Кюна вопросительно оглянулась. — Иди сюда, Снеколль. Да и ты иди поближе, Сигвальд. Ты достаточно знатен, чтобы знать руны. Смотрите все и потом не говорите, что колдунья обманула вас!

С этими словами кюна Хёрдис выхватила из ножен маленький острый нож, висевший у нее на цепочке между застежек, и быстро порезала себе палец. Она брызнула кровью на руны — с рун печали кровь скатилась вниз по коре и быстро пропала в земле. На рунах радости кровь задержалась и на глазах людей втянулась под кору.

Кюна Хёрдис лизнула палец, и кровь тут же унялась.

— Вы видели? — спросила она, со скрытым торжеством осматривая лица людей. Вопрос был лишним: все до одной пары глаз в гриднице были устремлены только на ствол ясеня.

— Ясень обещает радость дому, а значит, удачу в походе! — бодро сказал Снеколль. — Не вижу, почему мы должны сомневаться.

Невольно он посмотрел на вход в гридницу, и десятки голов, как по приказу, повернулись туда вслед за ним. Даже Сигвальд не удержался. Дверной проем остался пустым.

— Мой сын ждет вас! — со спокойной гордостью сказала кюна Хёрдис. — Он уже сделал самое трудное. Вам осталось только помочь ему. И вам, и Ульвкелю Бродяге, который уже собрал войско южной трети в Трехрогом Фьорде. Мы принесем жертвы сегодня на закате, а завтра пора отплывать. И да будет счастье вашим рукам!

На рассвете нового дня из Аскрфьорда вышло восемьдесят три боевых корабля — столько, сколько смогли собрать в этом году хельды северной и средней третей земли фьяллей. И ни один из конунгов Морского Пути не сказал бы, что это мало. Сначала шли большие дреки ярлов и хевдингов, на тридцать и на сорок скамей, каждый из которых нес от ста до двухсот хирдманов, за ними снеки поменьше, скамей на десять — пятнадцать. На штевнях кораблей под козлиными головами темнела свежая кровь жертв. А на Зорком Мысу виднелась высокая фигура женщины в темном платье. Подняв руки к небу, кюна Хёрдис пела заклинание. Ветер доносил до ближних кораблей обрывки ее сильного голоса, но слов нельзя было разобрать.

— Славную в бой соберем мы дружину, доблестно будут воины биться…

— Там море, море! Я его слышу! Разве ты не слышишь? Прислушайся, там море!

Ингиторе хотелось бежать вперед изо всех сил, туда, где ее обострившийся слух улавливал отдаленный шум валов, широко накатывающихся на пологий берег. Торвард с улыбкой следил за ней, как за ребенком. От радости Ингитора разрумянилась, глаза ее заблестели нежданным чувством нежного восторга. За время похода по Квиттингу через нескончаемые дремучие ельники она снова соскучилась по морю. И сейчас ей казалось: только увидеть море, только вдохнуть его свежий солоноватый запах, запах подсушенных водорослей, мокрых камней, — и больше ей уже ничего не нужно для счастья. Все остальное уже есть.

— Ты просто очень соскучилась, вот тебе и кажется, что ты слышишь море! — сказал ей Торвард. — Отсюда его нельзя услышать. Мы еще слишком далеко. Я знаю эти места.

— Ты знаешь эти места? Откуда?

— Здесь уже не так далеко до Трехрогого Фьорда. Может быть, мы выйдем прямо к усадьбе Лейдольва Беглеца. Здесь где-то должна быть скала — у нас ее зовут Моховым Лбом, а у вас, я слышал, как-то по другому…

— Тюлений Камень, — вставила Ингитора.

— Может быть, я не помню. Под этой скалой ночуют в последний раз перед Трехрогим Фьордом. Если нам ничего не помешает, мы с тобой дойдем туда дня за три…

Ингитора вздохнула про себя. Еще три дня — и они будут снова среди людей. И все сложности, мучившие их, вновь встанут перед ними. Они с Торвардом вдвоем победили Фенрира Волка, стоявшего между ними. Но перед людьми им придется одолевать его еще долго.

Отгоняя прочь тоскливые мысли, Ингитора умоляюще посмотрела на Торварда:

— Пойдем к берегу! Я так хочу увидеть море!

— Это не очень-то умно. Едва ли Черная Шкура не знает о нашем походе. Я бы на его месте посылал дозорные корабли вдоль всего Квиттинга — на половину перехода друг от друга, и по ночам приказал бы раскладывать костры…

— Я думаю, на месте Бергвида ты все делал бы по-другому, — ласково сказала Ингитора, прикасаясь к его локтю. — Но я видела его — он совсем не такой, как ты. Совсем не такой.

Торвард посмотрел ей в глаза, накрыл ее руку ладонью. Было время, когда он сам был для Ингиторы ничем не лучше Бергвида.

— Ну пойдем, если ты хочешь, — сказал он. — Посмотрим. Может, Ульвкель Бродяга тоже догадается послать пару сторожевых кораблей. Скорее всего догадается. Ему самому любопытно, а что тут делается у квиттов. Его потому и зовут Бродягой.

Они пошли вниз по склону горы. Лес поредел, впереди открылось пространство склона, поросшее можжевельником и орешником. А за склоном вместо новой горы синело море. От опушки был виден только узкий клочок фьорда, но все же это было море, часть великого Морского Пути, связавшего двенадцать племен в единый народ. Часть дороги домой.

Ингитора в нетерпении шла все быстрее, так что даже Торвард с его широким шагом едва успевал за ней. Глаза ее были с любовью устремлены на пространство фьорда. Вот уже видна песчано-каменистая полоса прибоя, почерневшие плети сухих водорослей.

Вдруг Ингитора резко остановилась, подалась назад, вцепилась в руку Торварда. На земле, на границе травы и морского песка, лежало большое копье. На основании наконечника его была видна грубая серебряная насечка, на конце древка чернело несколько рун.

Пройдя вперед, Торвард наклонился… и копье исчезло. Ему хотелось протереть глаза. Только что оно лежало вот здесь, между этими камнями, придавив концом древка моховый кустик. Камни остались на своих местах, примятый кустик распрямился и весело встряхивал головкой на морском ветерке. А копья не было.

Ингитора подошла сзади. Торвард обернулся к ней:

— Что ты видела?

— Копье, — растерянно ответила она, тоже обшаривая землю глазами. — Оно же было здесь. Ты тоже его видел?

— Я-то видел, — неопределенно ответил Торвард. — Как оно выглядело?

Выслушав описание Ингиторы, Торвард мрачно кивнул. Если бы они увидели разное, то это видение можно было бы принять за проделки троллей. Теперь же предзнаменование грозило бедами.

— Это копье Ормкеля, — ответил Торвард на тревожно-вопросительный взгляд Ингиторы. — Он звал его Жалом, а еще Погибелью Коннахтов. Оно было с ним в этом походе.

— Да я же его помню! — вдруг сообразила Ингитора. — Ты знаешь, я не очень-то приглядывалась к оружию фьяллей, но оно сейчас показалось мне знакомым. Однажды еще Хьёрт спросил у Ормкеля, что означают те руны, а Ормкель очень важно ответил, что это могут знать только посвященные… Думаю, он сам этого не знал… — Ингитора вздохнула, жалея о гибели Ормкеля и не помня никаких обид. Теперь ей нравились все люди, которые нравились Торварду.

— Да, он получил это копье от человека, которому можно было доверять… Но как оно сюда попало?

— Не оно. Его дух. У вещей тоже есть духи-двойники, как у людей. И особенно у оружия.

— Но зачем дух Жала стал бы нам являться?

— Я не знаю… Или знаю? — Ингитора задумалась, повертела в пальцах свои подвески на груди. И копье снова явилось ее взору. Не пытаясь его взять, она внимательно осмотрела его.

— Оно указывает на юг, — сказала она, копье вдруг засветилось бледно-красным светом. — Ты видишь? — Ингитора торопливо схватила Торварда за руку. Но он не видел копья — только камни и мох. — Оно указывает на юг! Должно быть, нам нужно идти туда!

— Но что нам делать на юге? Я не так тщеславен, чтобы думать, будто могу одолеть Черную Шкуру в одиночку. А ты что думаешь, Дракон?

Торвард погладил ладонью драконью голову на конце рукояти меча. Она показалась ему теплее обычного. Если бы развести костер, внести клинок в пламя и попробовать прочитать на нем огненные руны… Сам Торвард не был сведущ в гаданиях, но верил, что Ингитора справится.

А Ингитора вдруг сдавленно вскрикнула и мертвой хваткой вцепилась ему в локоть. Ее взгляд был устремлен мимо его плеча на море, а лицо вмиг стало белым, как морская пена. Однажды она уже видела это наяву и много раз — в страшных снах.

Торвард быстро обернулся. Из-за южного выступа береговых скал выплывал огромный черный корабль с бычьей головой на переднем штевне. На бортах его теснились щиты, а десятки длинных весел мощными взмахами толкали его вперед, прямо к берегу.

Ингитора в ужасе оглянулась на Торварда, но его лицо не изменилось.

— Вот почему копье Ормкеля указывало на юг, — спокойно сказал он. — Оно обещало мне скорую возможность отомстить за Неспящего Глаза. Его убийца идет прямо ко мне в руки. Не бойся. — На мгновение Торвард перевел взгляд на Ингитору, и в глазах его была такая нерушимая уверенность, что она вдруг устыдилась своего страха. — Ведь теперь с нами Дракон Битвы. А он не проиграл еще ни одного сражения с тех самых пор, как был выкован. И уж конечно, боги отдали мне его не для того, чтобы опозорить нас обоих.

— Но ты… ты думаешь… — выговорила Ингитора. Она бегло оглянулась назад, в глубь берега. До леса было слишком далеко — гораздо дальше, чем до корабля. А на берегу все равно негде спрятаться.

— Я не думаю, я знаю, — невозмутимо ответил Торвард. — Держись позади меня, чтобы никто не мог к тебе подойти. Но так, чтобы я тебя не задел. Да ты сама знаешь. Вспомни о Свальнире. И о Жадном. Ничего более страшного во всем Морском Пути просто нет.

«Черный бык» ткнулся носом в берег, с размаху выехал на песок. С обоих его бортов уже сыпались оринги. Ингитора отметила, что они даже не взяли с собой щитов — только копья и мечи на поясах. На носу корабля, как черное изваяние, возвышался Бергвид — без шлема, с развевающимися на ветру черными волосами, со шкурой морского быка на плечах. Обеими руками он опирался о рукоять длинного меча. Горящий взгляд его был устремлен прямо на Ингитору, и в нем было лихорадочное торжество — он искал ее, хотел получить обратно сбежавшую Деву-Скальда, и вот она была почти в его руках. Почти. На мужчину, стоявшего перед ней, Бергвид даже не смотрел. Что может один против сотни?

Встретив взгляд Бергвида, Ингитора отшатнулась, словно обожглась, и поспешно отвернулась, даже закрыла лицо руками. Самый страшный из кошмаров приближался к ней наяву, бездна Нифльхейма пришла за ней на этот берег. Оринги уже бежали по песку, кто-то заходил с боков, окружая двух людей и прижимая их к полосе прибоя. Ингитора видела лица, которые казались ей одинаковыми, слышала голоса. Время стало прозрачным и повисло.

И вдруг яркая черно-белая молния сверкнула над берегом. Торвард выхватил меч из ножен, и Дракон Битвы взлетел, свободный и яростный. Первым из орингов оставалось каких-то пять-шесть шагов до Торварда; вспышка света ослепила их и заставила отшатнуться, а в следующий миг их головы уже катились по песку. Дракон Битвы метался над берегом, как будто сам собой, и каждый его замах оставлял на песке несколько тел. Очерчивая в воздухе широкий сверкающий круг, он доставал врагов везде, оставляя вокруг себя мертвое пространство, окровавленные тела на песке, разбитое оружие. Дракон Битвы одним ударом перерубал древки копий, ломал мечи, как соломинки.

Мгновенно уничтожив тех, кто первым приблизился к нему, Торвард устремился вперед и в несколько прыжков одолел расстояние до следующей волны орингов. Десятки людей сыпались с бортов в воду, торопливо брели к берегу, выходили на песок, едва успевая удивиться, и падали, разрубленные от плеча до пояса.

Ингитора смотрела, едва веря глазам и в то же время убежденная, что именно так все и должно быть. Дракон Битвы бил орингов как будто сам, но в Торварде он нашел достойного спутника и товарища. Вместе они были смертоносной молнией, настоящим Драконом Битвы, силой рода, оживленной кровью нового поколения.

Золотом убран,

остро наточен

копий губитель;

храбрость в клинке,

гнев в рукояти —

нет ему равных!

— повторяла она свое заклинание, хвалебную песню мечу. Дракон Битвы! Не меч, но сам Торвард, с отцовским мечом приобретший силу великана, и был Драконом Битвы в ее глазах.

Волна нападавших дрогнула, покачнулась, подалась назад.

— Великан! Морской великан! Он бессмертный! — в ужасе кричали оринги. Даже им, повидавшим немало крови и прошедшим не через одно сражение, страшно было смотреть, как один-единственный человек перебил уже несколько десятков, а сам остался невредимым. Высокий рост Торварда, его сила и быстрота движений, умение владеть оружием казались сверхъестественными и внушали ужас. На корабле осталось не больше трех десятков человек, но они толпились на корме, не решаясь спрыгнуть в воду.

И тогда Торвард сам шагнул в волны. В одно мгновение он вскочил на борт «Черного быка» и шагнул к Бергвиду.

— Ты искал меня! — крикнул он, когда морской конунг подался ему навстречу. — Ты искал меня столько лет! Я — Торвард сын Торбранда, конунг фьяллей! И я докажу тебе, что ты искал чрезмерной мести за твою родню! Боги больше не с тобой!

Вместо слов Бергвид ответил ему звоном клинка. Его меч, выкованный с помощью четырех колдунов Тролленхольма и закаленный в крови Ньёрдова быка, выдержал единоборство с Драконом Битвы и не раскололся. Они ожесточенно бились на палубе под передним штевнем, похожие на двух морских великанов, и оринги на корабле, Ингитора на берегу следили за ними с ужасом и восторгом, как смертные, которым чудом случилось наблюдать схватку двух богов.

И вдруг все кончилось — один из противников упал. Торвард остался на палубе один.

— Великан! Великан! Один и Вороны! Тюр и Фенрир! Бальдр и Драупнир!

С разноголосыми воплями, в которых звучал неприкрытый ужас, оринги, уже не думая о битве, горохом посыпались с кормы «Быка» прямо в воду. Бросая оружие, стремясь спасти жизнь, они выбирались на берег и со всех ног бежали прочь от этого места, где погиб их вожак, их морской конунг, которого они привыкли считать непобедимым. С Бергвидом погибла их сила и вера, остался только нерассуждающий животный страх.

Торвард никого не преследовал. Оставшись на корабле один, он остановился, дыша с трудом, не столько от усталости, сколько от возбуждения. Усталости он совсем не чувствовал — сейчас он ощущал в себе силы великана. Огонь кипел в его жилах, Дракон Битвы казался легким, как соломинка, — вот так же он мог бы сокрушить многотысячное войско. Помог ли ему меч великана, помогла ли вера в себя, обретенная вместе с ним, — это знал только Отец Ратей. Но Торвард сделал то, что должен был сделать.

Вспомнив об Ингиторе, Торвард повернулся к ней и позвал. Она медленно приблизилась к самой воде, настороженно глядя ему в лицо. Новый Торвард, у нее на глазах превратившийся в Дракона Битвы, восхищал ее и притом внушал страх.

— Иди сюда! — повторил Торвард. — Здесь больше нет никого живого, кроме меня. Бояться больше нечего. Давай руки.

Он протянул руку Ингиторе; она не без трепета подала ему две своих, и он мгновенно поднял ее на палубу. Ингитора сразу увидела распростертое тело Бергвида и невольно вскрикнула.

Морской конунг лежал на боку, нелепо скрючившись, как будто упала пустая бычья шкура. Его голова была отделена от тела и лежала лицом вниз. Между головой и обрубком шеи на плечах натекла огромная лужа крови.

Ингитора прижалась к Торварду. Ей хотелось отвернуться, но она не могла, словно Бергвид притягивал ее взгляд. Она не могла поверить, что его больше нет. Оборотня-Фенрира больше нет, его тело мертво, а дух ушел туда, откуда и вышел, — в черные бездны Хель.

— Что-то блестит. — Торвард пригляделся к телу, потом концом клинка потянул что-то.

Ингитора увидела бусы — обыкновенные недорогие бусы из зеленого стекла, так обильно политые кровью, что она и не угадала бы их цвета, если бы не видела их раньше. Бусы кюны Даллы.

— Бедновато украшение для такого могущественного конунга, — сказал Торвард. — Должно быть, у них есть какие-то чудесные свойства. Их нельзя давать ему с собой на тот свет.

Ингитора грустно кивнула. Да, у этих бус было одно волшебное свойство: они хранили последний, быть может, проблеск человеческого чувства в этой волчьей душе — память о матери.

— Я… Я возьму их, — сказала Ингитора и, сдерживая дрожь, подобрала с окровавленных досок бусы. — Я отдам их… Знаешь, есть одна женщина, которая, я думаю, захочет сохранить их. Ей нужна какая-то память о нем — ведь она носит его ребенка. Это Одда, помнишь, я рассказывала тебе?

— Уладская рабыня? Та самая, что должна родить нового конунга квиттов?

— Да, она. Знаешь, мне казалось… Она любила его. Пусть у нее будет что-то от него. И ребенку тоже. Сыновьям отдают отцовский меч, но этот меч, мне кажется, лучше сбросить в море.

Торвард помолчал.

— Возьми, если хочешь, — сказал он потом. — Мне было бы приятно получить хоть такую память об отце, если бы он умер до моего рождения. Но я, сказать по правде, сомневаюсь, что у той женщины родится ребенок. Ты же говорила, что до этого у Бергвида много лет не было детей? Наверное, те колдуны наворожили им какого-то оборотня. Она родит волчонка.

— Ой, смотри, еще корабль, — вдруг сказала Ингитора. Она чувствовала себя усталой от волнения и уже не испытывала страха. Чего бояться, когда рядом Дракон Битвы?

Торвард тоже обернулся. С севера к ним быстро приближался дреки скамей на тридцать. И на переднем штевне у него была козлиная голова с загнутыми назад рогами и оскаленной драконьей пастью — признак, по которому отличают все корабли, построенные в племени фьяллей.

— Ну вот, а я что тебе говорил? — весело сказал Торвард, как будто предрекал улучшение погоды и его предсказание сбылось. — Ульвкель Бродяга очень любопытен и не удержится посмотреть, что тут без него делается. Это его «Сломанный Зуб».

— Ульвкель Бродяга?

— Ну да. Мой ярл, я говорил тебе.

Ингитора, признаться, уже позабыла почти все, что Торвард говорил ей до этой битвы на «Черном быке». Она была обрадована появлению фьялльского корабля, а чувства людей на «Сломанном Зубе» едва ли поддаются описанию.

Зрелище, открывшееся Ульвкелю Бродяге и его дружине, навек врезалось им в память и еще много десятилетий служило источником удивительных рассказов. «Черный бык», который знали по смутным рассказам и считали чудовищем вроде самого Фенрира, стоял в воде у самого берега, а весь берег возле него был усеян десятками неподвижных тел. На самом корабле было всего два человека. Возле мачты стоял тот, кого фьялли хотели, но не слишком надеялись увидеть живым, — Торвард конунг. В руке его был сверкающий черный меч, на клинке и по краям лезвия которого слабо горели белые искры. У ног его лежало безголовое тело морского конунга, которого еще сейчас боятся все корабельщики Морского Пути, но который вскоре станет только страшной сказкой для непослушных детей. А возле Торварда стояла девушка, которую никто не думал увидеть когда-нибудь рядом с ним, — Ингитора дочь Скельвира, Дева-Скальд из Эльвенэса.

Все три залива Трехрогого Фьорда были полны кораблями. Лейдольв Уладский Беглец и Ульвкель Бродяга почитались весьма удачливыми в войнах, и на их призыв откликнулись все хельды южной трети без исключения. Каждый хотел пойти помочь конунгу, и внезапное появление его самого никого не разочаровало, но всех обрадовало.

— Клянусь Морской Лошадью Риангабаир! — кричал Лейдольв Уладский Беглец. — Я повидал немало чудес, но такого не видел никогда! Все вожди и герои Улада и Коннахта не годятся завязывать тебе ремешки на сапогах, Торвард Дракон Битвы!

Усадьба Трехрогий Фьорд не могла вместить всех, кто хотел послушать рассказ конунга обо всем, что с ним случилось со времен шторма, смывшего его с «Ясеневого Козла». Да и конунгу было не до рассказов.

— Подождите до зимы, — говорил он в ответ на просьбы. — Тогда у меня будет время для рассказов, да вам и самим найдется что рассказать! Мы ведь не будем терять времени зря!

Это было правдой: едва лишь «Сломанный Зуб» вернулся в Трехрогий Фьорд, как Торвард приказал всем готовиться к выходу на юг как можно быстрее. Обстоятельства заставили фьяллей начать войну раньше, чем они собирались; даже ждать Рунольва Скалу, Сигвальда Хрипуна и Снеколля Китовое Ребро было некогда.

— Мы должны ударить квиттов сейчас, пока они не опомнились после смерти Бергвида! — говорил Торвард. — Они сейчас напуганы и растеряны, передают друг другу россказни о бессмертном морском великане. У них нет другого вожака — Бергвид не терпел рядом с собой сильных людей. Сейчас квитты как овцы без пастуха.

И фьялли в воодушевлении стучали мечами о щиты. Сейчас, когда обезглавленное тело Бергвида лежало на палубе плененного «Черного быка» — пусть видят все, у кого есть глаза, что грозный морской конунг мертв и не воскреснет, — фьялли считали себя и своего конунга непобедимыми. Давно никто не хвастался подобной добычей!

Не меньшее изумление вызывала и Дева-Скальд из Эльвенэса, которую Торвард привез с собой и обращался с ней со всей почтительностью и дружелюбием. В его отношении к ней было столько заботы, что только дурак не догадался бы, к чему клонится дело.

Еще больше фьялли убедились в справедливости своих догадок, когда Дева-Скальд объявила, что не хочет оставаться в усадьбе Трехрогий Фьорд, а собирается последовать за Торвардом конунгом в поход.

— Мне нечего делать здесь с женщинами, ведь я дала обет не прикасаться к прялке и шитью! — решительно объявила она в гриднице, когда Торвард заговорил с ней о расставании. — Я пойду с тобой, конунг. Я начала этот поход вместе с тобой — и даже раньше тебя — и закончу его только вместе с тобой. Каким бы ни оказался его исход!

Некоторое время в гриднице шуршало удивленное перешептывание. Что, у слэттов все конунги берут в походы своих женщин? У фьяллей такого, слава Светлым Асам, не водится! Не хватало еще, чтобы Тор, отправляясь бить великанов, сажал в свою колесницу золотоволосую Сив!

Но Торвард конунг не удивился ее желанию. Нельзя даже сказать, чтобы он огорчился.

— Ингитора дочь Скельвира поплывет со мной! — невозмутимо подтвердил он. — Она начала этот поход раньше нас всех и имеет право видеть, чем он кончится. Без ее волшебного дара я не достал бы Дракона Битвы и не был бы сейчас среди вас.

Ингитора незаметно вздохнула с облегчением. Она понимала, что переменить решение Торварда конунга было бы не так легко, вздумай он оставить ее в усадьбе. Она вовсе не стремилась к зрелищам крови и смертей, но оставаться одной, даже в благополучной усадьбе Трехрогий Фьорд, ей не хотелось. Она запуталась в делах этого мира, в переплетении любви и ненависти, в обязанностях долга и зове сердца, в правде и вине. И Торвард был ее единственной опорой во всем этом. С ним она не боялась ничего. Без него же ей угрожал страшный дракон — одиночество и противоречия душевных голосов.

— Конунг, посмотри! Там какая-то дорога!

Остроглазый Хавард на носу корабля, обернувшись, призывно махал рукой. Следом за Торвардом Ингитора поспешила к переднему штевню. Ей пришлось пройти между тридцатью шестью парами скамей — «Золотой Козел» был самым большим кораблем Торварда конунга. И самым красивым — оглядываясь, Ингитора могла убедиться в этом. По сторонам и сзади плыло не меньше ста двадцати кораблей с козлиными головами на штевнях. В последний вечер, уже в густых сумерках, в Трехрогий Фьорд подоспели Снеколль Китовое Ребро и Сигвальд Хрипун с войском средней и северной третей. И теперь Торвард конунг имел достаточно сил,чтобы наконец довести дело до конца.

Они плыли вдоль южной оконечности Квиттинга и уже приближались к Скарпнэсу. Именно отсюда Торвард конунг хотел попробовать добраться до Озера Фрейра. Кроме Ингиторы, никто не знал туда дороги, да и она надеялась лишь на чудо — ведь она помнила, как во время ее подневольного путешествия к Усадьбе Конунгов Бергвид заклинанием раскрывал дорогу через густой ельник, а потом так же закрывал ее.

Но уже во время плавания вдоль берега Квиттинга они не раз видели с моря дороги и тропинки, уводившие от берега в леса и горы, в глубь полуострова.

— Это ворожба! Обман троллей и ведьм! — говорили люди. — Здесь никогда не было дорог!

Ингитора и Лейдольв Беглец, тоже немного понимавший в ворожбе, чертили на земле и камнях руны прозрения, чтобы прогнать морок, но дороги не исчезали.

— Не пойму я, чем вы здесь заняты! — сказал Снеколль Китовое Ребро, увидев однажды, как Ингитора и Лейдольв стоят на коленях в начале одной из дорог и оживленно спорят, как правильно рисовать эту самую руну прозрения, поскольку мудрые люди слэттов и фьяллей придерживались на этот счет разного мнения. — Вы оба слишком молоды, чтобы помнить Квиттинг до начала этой войны. А ведь тридцать пять лет назад здесь было людей не меньше, чем у кваргов или раудов. Здесь было полным-полно дорог. И вот здесь, где мы стоим, начиналась дорога в усадьбу Фрейвида… Забыл его прозвание, но это был один из знатнейших здешних хельдов, хозяин святилища Стоячие Камни. Должно быть, это она и есть.

— Но почему ее не было раньше? — спросил Торвард. — В начале лета мы проплывали здесь до Скарпнэса и обратно и не видели никакой дороги.

— Ты ведь рассказывал, конунг, что убил в Великаньей Долине какого-то злобного духа в обличии волка? Должно быть, на его силе и держались все обманные чары, которые прятали дороги от глаз. А теперь дух мертв и дороги снова видны там, где они есть!

Торвард оглянулся на Ингитору и встретился с ней глазами. Простодушный и честный воин высказал мысль, которая им самим почему-то не приходила в голову. Конечно, Жадный не был духом, на чьей силе держалось колдовство Квиттинга. Но за все время плавания они ни разу не вспомнили о Дагейде. Ее как будто больше не было. В какую нору забилась она избывать свое горе? И оправится ли она от такого удара? Ведь она любила одно-единственное живое существо. В ее холодном сердце все же жила капля человеческой способности к любви. И эта способность, которая порой придает людям нечеловеческие силы, сделала слабой дочь инеистого великана, сожгла ее горем потери, как самая упрямая глыба льда плавится и гибнет под горячими лучами солнца.

А Квиттинг теперь стал другим — как будто тень невидимой горы ушла с него, на земле квиттов стало светлее и легче. В тот же день Ульвкель Бродяга добился у Торварда конунга позволения пойти со своей дружиной по дороге к старой усадьбе Фрейвида. На следующий день по другой дороге направился Хледвир сын Снеколля.

И вот Хавард заметил дорогу неподалеку от самого Скарпнэса.

— Это должна быть она, — сдерживая волнение, сказала Ингитора. — Я помню это место. Вон видишь там четыре больших кострища? Там был наш ночлег. И как раз туда, в тот ельник, Бергвид увел дружину. Это дорога к Усадьбе Конунгов.

— Так ты думаешь, что она открылась сама собой?

— Да. Бергвида больше нет, Дагейда не показывается. Дорогу больше некому прятать, и она стала видна.

Торвард сделал знак пристать к берегу.

— Значит, мы пойдем к Усадьбе Конунгов, — сказал он. — Ты пойдешь с нами или останешься на корабле?

— Я пойду с вами. Ведь я одна знаю Одду в лицо. Как вы без меня найдете ее?

— Просто привезем сюда всех беременных женщин. Едва ли их там будет очень много.

— Нет, я должна быть там сама! — Ингитора волновалась, как будто речь шла о ее родной сестре. — От испуга она может потерять ребенка. И нельзя так мучить бедных женщин, которые ни в чем не виноваты.

— Как будто Бергвид мало помучил ни в чем не повинных людей!

— Бергвид мертв и сам ответил за свои дела! — горячо воскликнула Ингитора. — Нельзя наказывать его людей за чужие провинности!

Торвард хотел что-то ответить, но посмотрел в пылающее лицо Ингиторы и сдержался. Он вспомнил, что она простила его самого, хотя он остается убийцей ее отца и останется им навсегда. Богам не понравится, если при этом он сам откажется простить других. Хотя бы тех, кто так же мало виноват в делах Бергвида, как сам он мало виноват в той обманной битве на Скарпнэсе.

На третий день пути впереди заблестело под закатным солнцем Озеро Фрейра. Лучи уходящего светила окрашивали воду в багряный цвет, и озеро казалось полным крови. Но любоваться им Ингиторе было некогда. В Усадьбе Конунгов поднялся шум: обитатели ее спешно закрывали ворота, над верхним краем стены блестели острия копий.

— Пожалуйста, помни о ней! — в последние мгновения умоляла Ингитора Торварда. — Прикажи своей дружине быть поосторожнее с женщинами!

— Хорошо, хорошо! Мы уже говорили об этом, и довольно! — бросил Торвард, не сводя глаз с усадьбы. Брови его сдвинулись, лицо стало сосредоточенным: мысленно он уже вел осаду. — Эйнар! Ты останешься с Ингиторой!