Корабль во фьорде - Оружие скальда

Ингитора еще стояла, похожая на упрямый язычок пламени на бурой скале, а Вальборг пошла домой. От всякой печали она знала хорошее средство. В усадьбе конунга еще оставалось немало гостей, для хозяйки найдется достаточно дел.

Неподалеку от ворот она заметила Рагнара, того купца из Аскргорда, что привез им блестящие шелка. Мысль о новых нарядах нисколько не обрадовала Вальборг, но самому купцу она учтиво кивнула головой в ответ на поклон.

— Тебе, верно, досадно, что твой корабль задержали здесь? — спросила она, остановившись.

— Я сделал здесь удачное дело, и мне некуда спешить, — без обиды, ровным голосом ответил старик и кашлянул в кулак. — Я верю в благородство Хеймира конунга — он не обидит своих невольных гостей.

— Я думаю, что ты прав, — сказала Вальборг. Ей казалось неловким стоять и разговаривать с купцом-фьяллем у всех на глазах перед воротами усадьбы, но отпускать его тоже не хотелось. Он был частью той самой земли, к которой уплыл Эгвальд. То ли славу он добудет там, то ли собственную смерть? И торговый гость из племени фьяллей, бывалый старик с умными внимательными глазами, казался ей более способным ответить на этот вопрос, чем кто-либо другой.

— Пойдем со мной, я велю сделать тебе отвар брусничных листьев с медом, — сказала Вальборг старику. — А не то этот кашель тебя погубит.

— Ты права, кюн-флинна, когда-нибудь этот кашель меня погубит, — с легкой усмешкой над собственным недугом согласился старик. — А раньше или позже — невелика важность. Но я благодарен тебе.

Вальборг внимательно посмотрела на него. Он посмеивался вместо того, чтобы жаловаться. Так поступают только настоящие воины. Во всей повадке старого фьялля было что-то такое, что неуловимо отличало его от торговых людей, которых Вальборг перевидала в Эльвенэсе множество. Он слишком мало значения придавал совершенной сделке, не жаловался и не хвалился торговыми успехами. Его заботы были гораздо выше мелких насущных забот купца, и он был слишком сдержан для торговца, которые в большинстве любят поговорить.

Вечером Вальборг послала Труду разыскать Рагнара и привести к ней в девичью. Меньше обычного склонные работать, девушки непрерывно болтали о походе Эгвальда и так надоели Вальборг, что она даже прикрикнула на них. Ингитора сидела в дальнем углу, хмурая, как осенняя туча, и теребила в пальцах ушки щенка. С самого утра, с отплытия кораблей, она оставалась хмурой и не разговаривала ни с кем, кроме своего раба Грабака.

Рагнар пришел быстро, поклонился, сел на предложенное место возле Вальборг.

— Ты, должно быть, часто бываешь в Аскргорде? — спросила она.

— Часто! — подтвердил Рагнар, поглаживая бороду. — В последние годы я зимовал только там.

Он имел в виду те годы, когда болезнь уже не позволяла ему ездить по усадьбам хельдов вместе с Торвардом конунгом, и таким образом не солгал. Вальборг же вполне удовлетворил этот ответ.

— И ты должен хорошо знать Торварда конунга, — продолжала она.

— Я хорошо знаю его, — спокойно подтвердил Рагнар. «Мало кто знает его лучше, чем я!» — добавил он про себя.

— Расскажи мне о нем что-нибудь! — попросила Вальборг. Никогда раньше она не славилась любопытством, но теперь она не могла отделаться от мыслей о конунге фьяллей. Да и чему здесь удивляться — ведь от этого человека зависело, увидит ли она снова своего брата.

Рагнар ответил не сразу, а сначала посмотрел на нее. В глазах старика Вальборг почудилась лукаво-ласковая усмешка. А может быть, это отблески очага ее обманули.

— Твой вопрос мог бы показаться странным, — сказал Рагнар. — Разве ты не думаешь, кюн-флинна, что спрашиваешь почти о покойнике?

— Вот как! — в удивлении воскликнула Вальборг. — Ты так плохо думаешь о твоем конунге?

— Я думаю о нем вовсе не так плохо, — спокойно ответил Рагнар. — Но разве ты думаешь иначе?

— Я составляю суждения не на пустом месте, — немного надменно ответила Вальборг. — Чтобы судить человека, надо о нем хоть что-то знать. А я ничего не знаю о конунге фьяллей.

— О, ты мудра не по годам, кюн-флинна! — почтительно протянул Рагнар. — И не сочти это за пустую лесть. Если бы все люди думали, прежде чем судить других, и старались хоть что-то о них узнать, то в мире было бы гораздо меньше ссор.

— Ингитора, иди сюда, послушай! — позвала кюна Аста. — Здесь говорят о Торварде конунге. Тебе будет любопытно послушать!

Вальборг на миг сжала губы — ей не хотелось,чтобы Ингитора присутствовала при их беседе. От Девы-Скальда она не ждала разумных суждений о конунге фьяллей.

— Мне будет любопытно посмотреть на его голову — отдельно от тела! — крикнула из своего угла Ингитора. — А если уж премудрый старец рассказывает о его подвигах, пусть расскажет о том, как славный Бальдр секиры проглотил стрелу!

— Как — проглотил стрелу? — воскликнуло разом несколько голосов. Кто-то из девушек засмеялся, кто-то недоверчиво покачал головой.

— Ой, а это правда? — без тени насмешки, с простодушным любопытством воскликнула кюна Аста. — Расскажи об этом!

Седые брови Рагнара дрогнули, взгляд, устремленный на Ингитору, был суров. Но, посмотрев на кюну, он смягчился. Ее детское простодушие не могло не тронуть его сердца. Этой женщине было за сорок, но при взгляде на нее Рагнару почему-то вспоминалась его дочь, Стейнвер, умершая восьмилетней. Очень много лет назад.

— Это неправда, кюна, — мягко сказал он. — Но правда, что у Торварда конунга шрам на правой щеке. Если вам любопытно, я расскажу, откуда он взялся. Этот шрам Торвард конунг вынес из своего первого самостоятельного похода…

— И это, должно быть, была вся его добыча! — опять крикнула Ингитора. Кто-то из девушек фыркнул от смеха.

Рагнар снова посмотрел на Ингитору. В груди его закипал гнев. Если бы ему не приходилось притворяться купцом, то он не преминул бы ответить.

— Ингитора, замолчи! — возмущенно крикнула Вальборг, и Рагнар был благодарен ей за это. — Если тебе не нравится наша беседа, иди в гридницу! Там ты найдешь достойных собеседников для тебя! Тебе всегда было намного веселей с мужчинами!

— Да, они реже говорят глупости! — с готовностью дала отпор Ингитора. — А если ты, кюн-флинна, хотела сначала послать меня не в гридницу, а прямо в дружинный дом, то так прямо и скажи!

— Тебе лучше знать, где больше придется по нраву! А я бы хотела, чтобы ты отправилась в этот поход вместе с Эгвальдом! Раз ты послала его в битву, то тебе стоило бы разделить с ним всю опасность!

— Не ссорьтесь! — с беспокойством воскликнула кюна Аста. Она не очень вникала в чувства, наполнявшие обеих девушек, но очень хотела, чтобы все вокруг были дружелюбны и веселы. — Не ссорьтесь, не надо! Нам всем так грустно без Эгвальда, не будем же огорчать друг друга еще больше! Подумай, Вальборг, Эгвальд был бы вовсе не рад услышать то, что ты говоришь!

— Спасибо тебе за защиту, кюна! — отозвалась Ингитора. — Эгвальд ярл и правда был бы не рад. Но я и сама сумею постоять за себя! Рассказывай, Рагнар! Я не буду тебе мешать. Хотя я надеюсь, что ты говоришь о покойнике.

Рагнар помолчал, унимая гнев. Кюна Хёрдис предупреждала его, что в Ингиторе он найдет недруга. Но он, умудренный опытом долгих прожитых лет, видел, что в Деве-Скальде говорит не одна язвительность, но и глубоко скрытая боль. Она потеряла отца в той злосчастной битве на Квиттинге. Даже если рассказать ей, что в той битве был повинен не столько Торвард конунг, сколько духи четырех колдунов, ей едва ли станет легче.

— Торвард конунг пережил тогда свою пятнадцатую зиму! — начал рассказывать Рагнар. — Торбранд конунг решил, что сын его уже достаточно взрослый, чтобы попытать свою удачу. Торбранд конунг дал ему корабль на пятнадцать скамей и сорок хирдманов. Тот корабль звался «Зеленый Козел», потому что нос у него был выкрашен в зеленый цвет. Такой корабль у Торварда конунга есть и сейчас, только в нем тридцать шесть скамей. А в тот раз они поплыли на север.Торварду очень хотелось узнать, что за люди живут еще севернее вандров.

— А разве там еще есть люди? — изумленно воскликнула Ведис. — Там же одни инеистые великаны!

— Вот и Торвард подумал так! — не сердясь, что его опять перебили, ответил Рагнар. — Когда сыну конунга пятнадцать зим, ему кажется, что только инеистые великаны и могут быть ему достойными противниками. Но на деле вышло не так. Когда они плыли мимо леса — это очень большой лес, хотя, мне помнится,у него нет никакого названия, — на них напали оринги.

— Бергвид Черная Шкура? — спросила кюна Аста.

— Нет, ведь это было семнадцать зим назад. Бергвид Черная Шкура тогда был почти ребенком и жил в рабах где-то на западе. Про него тогда еще не знали даже ясновидящие. Но и тогда было немало злых людей и свирепых орингов. А возле того леса была стоянка Атли Собачьего. Его так прозвали, потому что он был объявлен вне закона, скитался один в пустынных местах и ел даже собак, украденных в бедных усадьбах, если не мог раздобыть ничего получше. Но сам он, конечно, не любил, когда его так называли. Кто-то — должно быть, тролли того леса — рассказал ему о «Зеленом Козле», да наплел небылиц, как будто корабль загружен одним золотом. Собачье мясо сослужило Атли дурную службу. Он стал таким подлым, что честному человеку было бы стыдно с ним сражаться. Он напал на стоянку Торварда ночью. Конечно, они выставляли дозор, но у Атли было намного больше людей. К нему ведь стекались всякие беглые рабы и объявленные вне закона. Потом, когда Атли уже не стало на свете, остатки его ватаги ушли к Бергвиду. Но об этом потом…

— Долог путь к подвигам Торварда конунга! — пробормотала Ингитора.

Вальборг бросила на нее сердитый взгляд.

— Что ты хочешь сказать нам, Дева-Скальд? — с невозмутимым достоинством спросил Рагнар.

Ингитора посмотрела на него. Хальт сидел на полу возле ее ног, по своему обыкновению, и Ингитора, даже не глядя, чувствовала под капюшоном его насмешливую улыбку.

Длинна дорога на подвиг

пятнадцати зим героя!

Пока до него доберемся,

шестнадцать витязю стукнет!

— стихом ответила Ингитора Рагнару. Девушки засмеялись, засмеялась кюна Аста. Вальборг нахмурилась.

— Да, мой рассказ не очень-то быстр, но ведь и сам я не так прыток, как молодой олень! — без обиды ответил Рагнар. — За твоим языком, Дева-Скальд, мне не угнаться. Но ты умеешь терпеть — потерпи еще немного. Так вот что я хотел рассказать. У Атли было в начале битвы вдвое больше людей. Почти половину хирдманов Торварда они убили еще спящими, застрелили из темноты. Торвард храбро сражался, но оринги ударили его по голове веслом. Очнулся он уже связанным. Все, кто оставался в живых из его дружины, тоже стали пленниками. Оринги даже не знали, кто попал к ним. Атли не назвал перед битвой свое имя и не спросил об этом противника. Всех их связали и оставили лежать на корабле. Оринги сидели на берегу возле костра. Торвард, конечно, не хотел попасть на рабский рынок. Он заметил неподалеку от себя обломок меча, застрявший в борту корабля. Торвард сумел до него дотянуться и ухватить его зубами. Когда он уже достаточно раскачал обломок, тот сорвался и распорол ему щеку. Но все же он его вытащил и, держа его в зубах, перерезал ремни на руках одного из своих хирдманов, а тот освободил его. Оринги плоховато смотрели за пленниками. Ночью они увели лодку и уплыли в море. Да, там с Торвардом еще был Гранкель, его товарищ. Он был одет богаче всех, и оринги посчитали его предводителем. Ему на ногу надели железное кольцо и приковали к мачте железной цепью. Разомкнуть кольцо или цепь никак не удавалось. И тогда Гранкель сам отрубил себе ступню. Он говорил потом, что лучше жить на воле хромым, чем целым остаться в плену. С тех пор Торвард стал одеваться ярко и богато — чтобы больше никто не принял за него другого.

— А что стало с тем Гранкелем? — сочувственно спросила кюна Аста. — Он выжил?

— Да, он выжил. Он и сейчас живет в Аскргорде. Он стал скальдом. И его зовут Гранкель Безногий Скальд.

Вальборг подняла голову. Лицо ее было задумчиво, со следами скрытого волнения. Вся дорога этой повести пролегла так близко к ее сердцу, что она сама удивлялась этому. Торвард конунг, которого ей сейчас надлежало ненавидеть, казался ей достойным совсем других чувств.

— Граннель потерял ногу, но стал скальдом? — переспросила она. Взгляд ее упал на Ингитору. — Так значит, чтобы стать скальдом, нужно сначала что-то потерять?

Ингитора тихо вздрогнула в своем углу.

— Да, выходит, что так, — негромко, с тайным вздохом подтвердил Рагнар. — Ты верно рассудила, кюн-флинна. Боги ничего не дают даром. И особенно такое сокровище, как искусство стихосложения. В обмен они берут немало.

Ингитора не шелохнулась, хотя могла бы сказать в подтверждение этого намного больше.

У Торварда конунга было при себе только два корабля, но эти корабли были готовы к битве задолго дотого, как Эгвальд подплыл к горловине Аскрфьорда.Когда дозорные на мысах увидели в море четыре «Ворона» с красными щитами на бортах, два «Козла» вышли им навстречу. Сам Торвард стоял на носу «Ясеневого Козла», того самого, на котором плавал на Квиттинг. На нем был красный плащ с золотой отделкой и золоченый шлем. Подобного наряда не было больше ни у кого в его дружине. Кюн-флинна Вальборг поняла бы почему, если бы могла сейчас его увидеть.

Скоро корабли сошлись на расстояние голоса. Впереди шел большой корабль, железные шлемы сверкали на палубе один к одному. Опытный глаз и без подсчета видел, что на этом корабле двадцать шесть скамей для гребцов и не меньше ста хирдманов. На его переднем штевне была вырезана голова ворона; весь штевень был покрыт позолотой, а клюв ворона окован железом.

— Не слишком-то вы осторожны — идете к нам с красными щитами, когда видите боевые корабли! — закричал Торвард конунг. — Кто вы?

— Я — Эгвальд ярл сын Хеймира, конунга слэттов! — крикнул ему в ответ человек на носу переднего из кораблей. Торвард сразу разглядел, что противник моложе его лет на десять и заметно ниже ростом, но крепок и ладно сложен. — Всегда полезно знать имя того, кто отправит тебя к Хель!

— Люди, которых убивают на словах, часто живут долго! — ответил Торвард. — А я слишком крепко стою на ногах, чтобы упасть от одних слов!

— У меня не только слова есть в запасе! — весело ответил Эгвальд, показывая широкую секиру, от обуха до лезвия украшенную золотой насечкой. — Мою секиру зовут Великанша Битвы. Думаю, уже завтра ее будут звать Убийца Торварда. Ведь это ты — Торвард Рваная Щека? В таком ярком наряде тебя трудно с кем-то спутать!

— Я ношу такой наряд как раз для того, чтобы меня нельзя было ни с кем спутать! — ответил Торвард. — И мне скорее думается, что завтра твоя секира станет сиротой.

— Ее имя будет знать тот, кто останется в живых. И мне думается, что тебе не придется рассказывать об этой битве. Вот тебе мой первый дар!

И Эгвальд метнул копье в корабль Торварда. Бросок был так силен, что копье пролетело над кораблем и попало в кормчего, пробив его насквозь, и застряло в спинке сиденья. Крики ярости взлетели над морем — в дружине Торварда любили кормчего Ульва. Тут же над волнами взметнулись копья, полетели стрелы. Корабли стали сближаться.

На Зорком Мысу виднелась одинокая фигура высокой женщины. Этот мыс прозвали Зорким оттого, что все море перед горловиной Аскрфьорда было видно с него как на ладони. Женщиной этой была кюна Хёрдис. Не сводя глаз с кораблей, она подняла руки над головой и стала быстро двигать пальцами, как будто плела что-то и завязывала множество невидимых узелков. Ветер дул от мыса к морю. И кюна выкрикивала на ветер:

Звонкие цепи

руки замкнут!

Крепкие сети

опутают ноги!

Силы беру я

у племени Ворона!

Тяжкие в битве

скую я оковы!

«Ворон» с треском ударился в грудь «Ясеневого Козла», его железный клюв сильно поранил резную козлиную морду. Несколько фьяллей мгновенно перепрыгнули на корабль Эгвальда вынуждая его защищаться. Второй корабль слэттов в это же время подходил к корме «Козла». Эгвальд рубил своей Великаншей направо и налево, сбросил фьяллей со своего корабля и уже готов был шагнуть на «Козла», как вдруг замер с занесенной секирой. Баульв метнул в него копье, и оно пронзило бы Эгвальда насквозь, не качнись корабль на волне. Копье пролетело мимо плеча Эгвальда и словно разбудило его, разрубило невидимые узы, сковавшие его к собственному его изумлению. Встряхнувшись, он бросил взгляд назад: многие из его хирдманов, только что наступавшие, падали на днище корабля, пронзенные и зарубленные.

— Вперед, племя Воронов! — во весь голос закричал Эгвальд. К нему бросился какой-то фьялль, он секирой отбил удар его меча.

Кюна Хёрдис выхватила с пояса нож и перерезала горло козе, лежащей связанной возле ее ног. Торопливо ловя горстями горячую кровь, вдова великана бросала ее вниз, в морские волны, и кричала все громче и громче:

Оковы кладу я

на копья и стрелы!

Руки не в силах

щиты удержать!

Зоркость у глаз,

остроту у клинков,

крепость щитов —

все отниму я!

Кровь темно-красным дождем падала и пропадала в серых волнах. И вода вокруг шести кораблей, бьющихся перед горловиной фьорда, на глазах краснела от крови.

Ормкель Неспящий Глаз, старший на втором корабле фьяллей, метнул крюк на ближайший к нему борт. Здесь предводительствовал крепкий слэтт с красным лицом и белыми от седины волосами. Он был на носу и не сразу заметил крюк. А Ормкель немедля перепрыгнул на корабль слэттов и с ходу зарубил мечом первого, кто бросился к нему. С другого корабля метнули копье; Ормкель даже не видел его и вдруг ощутил сильный удар в спину. Обернувшись, он увидел возле себя лежащее на скамье копье с широким наконечником. Не задумавшись даже, каким же образом не оказался он сам пробит насквозь, Ормкель схватил копье левой рукой и метнул назад, на тот корабль. Оттуда послышался короткий вскрик — приветствие смерти.

Торвард метнул сразу два копья двумя руками, и сразу два слэтта полетели в воду — один был пронзен, а второго, успевшего прикрыться обухом секиры, отбросила сила удара. Почему-то они даже не пытались увернуться, хотя видели его. Эйнар Дерзкий выпрыгнул вперед и скосил мечом одного из слэттов, словно травяной куст. Другой слэтт вскинул ему навстречу щит, но Эйнар расколол его одним ударом, как глиняный. За спиной Эйнара вскочил еще один противник, рубанул его мечом по колену… Торвард уже видел красавца Эйнара хромым на всю жизнь, но тот только обернулся и мгновенным взмахом снес слэтту полголовы. Незаметно было, чтобы Эйнар почувствовал боль от удара. Может, становится понемногу берсерком? Этого Торвард мог ожидать от кого угодно, но только не от Эйнара. Впрочем, сейчас было не время рассуждать об этом.

— Хугин и Мунин! — кричал где-то впереди Эгвальд ярл. Торвард то выхватывал его взглядом из гущи схватки, то снова терял. Волна качала корабли, прикованные друг к другу железными крюками, на всех шести, превращенных в единое поле битвы, кипела общая яростная схватка. То отступая, то наступая снова, фьялли сражались отчаянно и не без успеха, особенно если помнить, что в начале битвы на каждого из них приходилось не меньше пятерых противников. А сейчас уже явно меньше. Торвард дивился, замечая, как легко поддаются противники их ударам. Он считал слэттов за лучших бойцов. А те рубили мимо, как пьяные, оружие их казалось тупым. Не раз слэтты шагали за борт и пропадали в воде, как будто забыли, что бьются не на земле.

Звонкий удар раздался перед самой грудью Торварда. Он успел заметить вспышку света, яркая звезда пронеслась над его головой. Регинлейв отбила чье-то копье, летевшее ему в грудь.

— Смелее, Торвард! — услышал он где-то в вышине ее звонкий голос. — Вы победите! Их все меньше! Их духи собрались стаями! Ты победишь!

Ладони кюны Хёрдис, высоко поднятые и обращенные к морю, были темны от засохшей крови. Кровь усеяла брызгами ее грудь, даже лицо, а глаза ее горели, как у голодной волчицы зимней ночью. Над морем поднялся ветер, разбуженный воем духов-двойников, и в гудение ветра вплетался пронзительный голос колдуньи:

Крепче железа

оковы кладу!

Льдом заморожены

руки и ноги!

Очи не видят!

Уши не слышат!

Крепко наложены

боевые оковы!

Взор Эгвальда застилал кровавый туман, он не знал, куда и сколько раз был ранен. Корабль под его ногами качало и бросало из стороны в сторону, как в сильнейшую бурю, но он не видел бортов и при каждом шаге ждал, что нога его провалится в пустоту и он сорвется в воду. Веки его опускались, как два тяжелых щита, у него болел лоб и брови от напрасных усилий удержать глаза открытыми, они закрывались, как будто он не спал пять дней и пять ночей. Руки его казались мягкими, словно лишенными костей, и он не мог как следует поднять свою Великаншу. Каждый вдох давался ему с огромным трудом, в ушах стоял непрерывный звон. Такое бывало только в самых страшных снах, когда знаешь, что вокруг опасность, но невидимые чары сковывают, наваливаются тяжестью. Тот, кто пробовал бежать по горло в морской воде, поймет его. Ноги Эгвальда наливались холодом, как будто он врастал в лед. Остатками сознания Эгвальд понимал, что это неспроста, что это колдовство — не так уж он был слаб, чтобы так быстро и позорно обессилеть! Единственное, что он слышал ясно, — предсмертные крики и стоны своих товарищей и хирдманов.

Кто-то прыгнул к нему. Эгвальд отмахнулся секирой, почти не видя противника. В глаза ему огнем ударил блеск золоченого шлема, того самого, к которому он стремился всю эту бесконечно долгую битву. Эгвальд шагнул, но секира выпала из его рук, и сам он без сознания покатился по скользкой от крови скамье к ногам Торварда конунга.

— Остановись! — Перед Торвардом вдруг оказалась Регинлейв. Ее черные волосы растрепались, глазаи щеки горели, руки были забрызганы кровью. Онаопустила щит, укрывая им лежащего лицом вниз Эгвальда.

Торвард успел удержать занесенный меч. Его оружие, выкованное руками смертных, не могло поразить Деву Битв, но удар мог бы нанести ей оскорбление.

— Что ты, Регинлейв! — в досаде крикнул он. — С каких это пор ты стала защищать моих врагов?

Голос его прозвучал странно громко. Удивленный этим, Торвард огляделся. На всех шести кораблях битва погасла, словно костер, который сожрал охапку соломы и разом выдохся. От трех сотен слэттов осталось не больше двух. И все они лежали то ли раненые, то ли обессиленные, живых было трудно отличить от мертвых. Не меньше ста человек исчезло. На воде плавали десятки щитов со знаком Ворона, частью целые, частью расколотые. Тела сразу ушли на дно, утянутые доспехами и оружием. На всех шести кораблях хозяевами остались фьялли.

— С тех пор, как тебе стало помогать колдовство! — звонко ответила Регинлейв, и Торвард увидел презрение в ее синих глазах. — Никому нет чести в том, чтобы убивать безоружных, пусть и одному на пять!

— Безоружных! — изумленно воскликнул Торвард. Речи Регинлейв казались ему нелепыми, мелькнула мысль, что вся эта битва — дурной сон, навеянный чьей-то злой ворожбой.

— Их оружие притупило колдовство! На них наложены боевые оковы! Ты хочешь сказать мне, что не знал этого?

Торвард потер рукой лоб, но ощутил кровь и отнял руку.

— Боевые оковы! — с недоумением повторил он, глядя на Регинлейв. Ему казалось, что после этой битвы он стал хуже соображать. Он что-то слышал о боевых оковах, но не сразу взял в толк, почему Регинлейв заговорила о них сейчас.

— Твоя мать наложила их! — горячо, с гневом, словно обвиняя, крикнула ему валькирия. — Я видела ее на Зорком Мысу! И ты скажешь, что не знал этого?

Торвард вместо ответа схватился за голову, уже не обращая внимания на липкую кровь. Разом он понял все происшедшее. Боевые оковы! Чары, налагаемые колдунами и лишающие человека сил в бою. Мать обещала ему помощь, но не сказала, какую именно. Теперь Торвард понял причину своей слишком легкой победы. И торжество в его душе сменилось досадой. Гнев валькирии уже не казался ему удивительным. Ему стало стыдно, как будто он избил связанного. И чужая кровь, которая засыхала на его лице и руках и уже начинала стягивать кожу, казалась гораздо более отвратительной, чем обычно.

— Тем, кого я сегодня отведу к престолу Отца Битв, будет на что пожаловаться ему! — мстительно сказала Регинлейв. — И я скажу тебе, Торвард сын Торбранда — в такой победе мало чести! Не такого я ждала от тебя!

Подхватив свой щит, Регинлейв взвилась над кораблем. И Торварду показалось, что целые стаи прозрачно-серых теней поднимаются из волн, с кораблей и следуют за нею. Дева Битв повела павших в Валхаллу, Сияющую Щитами. Торвард смотрел, как валькирия черной звездой уносится все выше, задирал голову и сам себе казался маленьким и жалким, брошенным на земле и даже чем-то опозоренным.

Рядом с ним кто-то вздохнул. Опустив голову, Торвард увидел Гудлейва. Тут он понял, почему еще эта битва показалась ему странной — он ни разу не слышал голоса Боевого Скальда.

— Почему ты молчал? — спросил Торвард конунг, как будто не мог придумать вопроса поважнее.

— Сам не знаю. — Гудлейв огорченно пожал плечами. — Стихи не пришли, вот и все. Я и сам хотел бы знать почему.

Торвард посмотрел на Эгвальда ярла, лежащего возле его ног. Лужа крови возле рукава его кольчуги растекалась все шире. Было не видно, куда нанесена рана и насколько она велика. Еще утром Торвард желал увидеть поверженного врага у своих ног, но сейчас это зрелище не обрадовало, а только раздосадовало его.

— Эй, подбирайте весла! — крикнул он так, что его услышали на всех шести кораблях. — Плывем к берегу. Да смотрите, чтобы никто из слэттов больше не выпал за борт!

Чтобы как-то дать выход своей досаде, Торвард сбросил шлем и плащ и сам сел за весло. Подплывая к горловине фьорда, он не смотрел на Зоркий Мыс. Трудно сейчас решить, добрую ли услугу оказала ему мать. А сумел бы он без помощи ее боевых оков одолеть Эгвальда ярла?

И снова Торвард подумал об отцовском мече, о Драконе Битвы. Он верил, что с Драконом Битвы он одолел бы любого врага, пусть в пять, пусть в десять раз сильнее! Память и сила отца, заключенные в том мече, помогли бы ему лучше, чем колдовство матери.

Убитых слэттов погребли в тот же день — обитателям Аскргорда вовсе не хотелось, чтобы неупокоенные духи врагов преследовали их по ночам. Но больше ста человек осталось в живых, и среди них сам Эгвальд ярл. Его секиру Эйнар отыскал на «Большом Вороне» и принес Торварду конунгу, но Торвард только посмотрел на нее и велел убрать.

Всех раненых слэттов он велел поместить в два корабельных сарая, стоявших на берегу Аскрфьорда выше усадьбы. Теперь, когда его ярлы увели корабли в летние походы, сараи оставались пустыми. Почти всем пленникам требовалась перевязка и помощь ведуньи. Кюна Хёрдис не стала бы утруждаться заботой о пленных, но в Аскргорде была другая лекарка, Сигруна, вдова одного из хирдманов. Торвард послал ее к пленным, велев в первую очередь позаботиться об Эгвальде. При этом он хранил суровый и спокойный вид, так что даже Гранкель Безногий, выросший и воспитанный вместе с ним от рождения, не мог угадать его чувств. Но одно было ясно — торжества победы конунг не испытывал. И многие хирдманы, узнав о боевых оковах, наложенных кюной Хёрдис на слэттов, его понимали. Регинлейв сказала верно — нет чести в такой победе. И Торвард вовсе не гордился собой в этот вечер.

Наутро Торвард конунг послал Эйстлу в корабельные сараи за лекаркой. Та пришла, утомленная бессонной ночью, с пятнами крови на переднике. Сигруна была высокая, худощавая женщина с острым носом, тонкие прядки рыжеватых волос вечно свисали из-под ее головной повязки с короткими задними концами — в знак ее вдовства. Ей было чуть больше сорока лет, но лицо, всегда равнодушно-усталое, казалось лишенным признаков возраста. После смерти мужа Сигруна немного повредилась рассудком, и в усадьбе ее сторонились, как сторонятся всех, кто был в слишком коротких отношениях с миром мертвых. Погибший муж часто являлся лунными ночами побеседовать с нею.

— Еще трое умерли, — сказала она Торварду вместо приветствия. — Вели похоронить их поскорее. Кто умирает от ворожбы, тот не бывает добрым покойником.

Эйстла прыснула в кулак, Эйнар дал ей легкий подзатыльник. Он-то понял, что хотела сказать знахарка.

— А что с Эгвальдом? — спросил Торвард.

— Ты говоришь о том белобрысом, у которого плечо просажено насквозь? Он будет жить. Наверняка будет! — Женщина с недовольством затрясла головой. — В нем столько злости, что она заменяет ему вытекшую кровь.

— Его можно привести сюда?

— Ты спрашиваешь у меня? — Сигруна сердито посмотрела на Торварда. — Ты — конунг, ты хозяин в этой усадьбе.

— Поди посмотри сам, — велел Торвард Эйнару. — И приведи его ко мне, если он держится на ногах.

Эгвальд, когда его привели в усадьбу, был бледен, но держался гордо, почти заносчиво. Правая рука его была подвязана, на скуле темнела длинная и глубокая царапина, а серые глаза смотрели со злобным вызовом. Торвард даже не сразу нашел, что сказать своему пленнику. Некоторое время они рассматривали друг друга. Торвард думал, что если кюн-флинна Вальборг и правда, как говорят, похожа на брата, то она должна быть красивой девушкой. А Эгвальд рассматривал конунга фьяллей с жадным любопытством, которое на короткий срок даже заглушило в нем все прочие, горькие чувства. При виде Торварда он вспомнил Ингитору. Оба они никогда не видели этого человека, но часто говорили о нем. Сейчас Эгвальд смотрел на Торварда глазами Ингиторы — глазами ненависти.

И конунг фьяллей на первый взгляд был весьма далек от того, чтобы торжествовать победу. Эгвальд знал, что его противнику тридцать два года, но на вид показалось больше. Обветренное лицо Торварда выглядело утомленным и недовольным, веки были полуопущены, а под глазами темнели тени, как у больного. На щеках его обозначились глубокие резкие складки. Шрам, тянувшийся через правую щеку вниз к подбородку, казался продолжением рта и придавал лицу Торварда большое сходство с мордой тролля.

— Садись, — сказал Торвард, кивнув Эгвальду на край скамьи. — Теперь у нас есть время поговорить спокойно.