Корабль во фьорде - Оружие скальда

Приложив ладони к глазам, хирдманы вглядывались в багряную тропу, и им виделось там, на пределе зрения, как из пламенного света выплывает огромная золотая ладья с червонными щитами на бортах, а на носу ее стоит сам Один, Одноглазый Воин, и радостно приветствует новых хирдманов своей дружины, многочисленной, как морские камни. Шестеро павших оживают, стряхивают тяжелую дрему, поднимаются на корабль, и Один каждому вручает новый, сияющий золотом меч — знак новой службы и нового дружинного братства, которому не грозят раны и старость, которое продлится до тех пор, пока существует мир.

Наутро дружина Торварда отправилась в глубь полуострова. «Козла» отвели в укромную маленькую бухту и вытащили на берег. Может быть, не один десяток дней пройдет, прежде чем он снова закачается на волнах. Охранять его Торвард оставил трех человек, из которых двое были ранены. С ним осталось всего одиннадцать хирдманов.

Размеренным скорым шагом фьялли уходили все дальше от берега, шум моря быстро затих позади. Показались и пропали снова остатки разрушенного поселения. Когда-то здесь стояли рядом четыре большие усадьбы, и в каждой зимовало не меньше пятидесяти человек, не считая хозяев и челяди. Теперь там было пусто.

После полудня шум моря сменился шумом деревьев. Под ногами виднелась заросшая тропинка с отпечатками лосиных и кабаньих копыт. Двадцать лет назад здесь была широкая дорога. Но с тех пор здесь мало кто бывал. По обеим сторонам тропинки стоял темный еловый лес.

— Не очень-то веселое место! — приговаривал на ходу Эйнар Дерзкий. — Что ты притих, Боевой Скальд? Тебе не приходят в голову звонкие строчки? Ведь мы сейчас все равно что в битве! Каждый шаг по этой тропе — победа над колдунами. Может быть, тебе удастся своими стихами держать их подальше.

Гудлейв только вздохнул, а Ормкель обернулся.

— Придержи язык! — посоветовал он Эйнару. — Накличешь беду пустой болтовней.

Но именно этому совету — придержать язык — Эйнар следовал очень редко. И не больше одного раза в день.

— Конунгу виднее, чего здесь можно накликать, — продолжал он. — Ведь все это из-за твоей родни, Торвард. Впереди у нас Медный Лес. И где-то тут живет твоя старшая сестричка. Говорят, она красавица! Вот бы на нее посмотреть!

— Вспомни про твой глаз! — бросил через плечо Торвард. Его стали раздражать слова Эйнара — они делались опасны, но ссориться он не хотел. — Ты сейчас сам не настолько хорош, чтобы встречаться с красавицами!

Эйнар замолчал. Теперь фьялли шли в наводящем уныние молчании, слышался только шум шагов по траве да позвякивание оружия. В каком-нибудь другом месте тишина не смущала бы их — ведь это воины шли в поход, а не женщины на свадьбу, — но здесь, на Квиттинге, где каждое дерево дышало смертью и злым колдовством, любые слова казались лучше молчания.

К вечеру впереди показался Медный Лес.

Раудберг — Рыжая Гора, окруженная Медным Лесом, была хорошо видна издалека. Ее длинные пологие предгорья густо поросли еловым лесом, но каменная вершина сияла под лучами низкого заходящего солнца огненно-рыжими гранями. Когда-то давно квитты верили, что Рыжую Гору создал древний великан Имир, уронив в Медный Лес свой кремень, — вся она состояла из кремня. С площадки на вершине был виден почти весь Медный Лес, тянувшийся не на один день пути во все стороны. По краю ее окружали большие черные валуны — великаны принесли их сюда в незапамятные времена. Тогда здесь было их святилище. Потом, когда великаны ушли дальше на север, кроме самых упрямых из них, здесь было святилище квиттов. А теперь только одна маленькая женская фигурка двигалась по площадке, вглядываясь в даль.

Девушка была мала ростом, худощава, очертания ее фигуры терялись под просторной накидкой из волчьего меха и рубахой из грубой некрашеной холстины. Волосы у нее были тускло-рыжие, цвета опавшей еловой хвои, и неровными густыми прядями лежали на ее спине и на плечах. Большие глаза блестели зеленью на бледном лице с мелкими острыми чертами. Сколько ей было лет, определить было невозможно — черты ее лица казались юными, но в глазах горело старческое безумие. Назвать ее красавицей мог только тот, кто никогда ее не видел. А тем, кто ее видел, никогда не пришло бы в голову, что она приходится сестрой по матери самому Торварду конунгу. Но это было именно так.

Стоя возле края площадки, она прислонилась плечом к валуну и прижалась лбом к его гладкой, вылизанной ветрами и снегами холодной поверхности. Закрыв глаза, она слушала камень, ветер, далекий шум ельника. Перебежав к другому валуну, девушка остановилась, повернувшись на юго-восток. Движения ее были быстрыми, полными звериного проворства. Она поднесла ладони к лицу, закрыла пальцами глаза, постояла так, в неподвижности похожая на серый камень, потом медленно опустила руки. Глаза ее оставались закрытыми, и при этом лицо, лишенное румянца и движения жизни, казалось совсем мертвым, словно она была в прямом родстве с камнями. И это было почти верно. Матерью ее была живая женщина, когда-то отданная в жертву великану, а отцом — сам великан по имени Свальнир, что значит — Стылый.

Медленно поводя ладонями, дочь великана как будто раздвигала вокруг себя невидимый туман. Взор ее через опущенные веки устремился к морю — туда, откуда шла к ней опасность. Далеко-далеко, за ельниками и хребтами отрогов Рыжей Горы, за чащобами Медного Леса, за пустынными равнинами полуострова она различала образ знакомой крови. Сюда шел ее брат. Вокруг него мелькали бледные тени — он был не один.

Искра жизни пробежала по лицу маленькой ведьмы. Широко раскрыв глаза, словно при звуке опасности, она отскочила от края площадки к самой середине. Там она натянула на голову свою просторную волчью накидку и медленно двинулась против солнца вокруг площадки, притопывая на ходу и напевая заунывным низким голосом:

Встань-поднимись,

болотный туман!

Морока и тьма

на недругов грянь!

Пусть ни один

дороги не видит,

из всех, кто идет

к Рыжей Горе!

Она кружила по площадке древнего великаньего святилища, призывая туманы и ветры, и они откликались на зов древней, холодной крови инеистых великанов. Далеко-далеко на севере закипел Буревой Котел, пополз над миром туман, и дремучий ельник зашумел, подхватил заклинание. Огромный серый волк с желтыми глазами, сидевший под скалой, вскинул к угрюмому небу острую морду и завыл, завыл, затянул вечную песню непогоды.

— Эй, Боевой Скальд! Где ты там? — Оглянувшись, Торвард старался найти взглядом Гудлейва, но видел только неясные темные фигуры, расплывчатыми пятнами шевелящиеся в туманной мгле. — Что же ты молчишь? Наша новая битва уже начата!

— Не хотел бы я, чтобы эти твои слова были правдой, конунг, — послышался в ответ удрученный голос Гудлейва. — Никто не скажет, что я когда-то уклонялся от битвы. Но битва с нечистью мне совсем не по душе!

— Ты многовато хочешь — выбирать противников! — ворчливо отозвался Ормкель. — Оставался бы тогда сторожить «Козла».

— А здесь пасутся не козлы, а волки! — со злым задором откликнулся Эйнар. — Слышите? По меньшей мере один волк где-то близко.

— Постойте! — велел Торвард. — Не отстал ли кто-нибудь?

Остановившись, хирдманы столпились на тропе возле Торварда. Это было похоже на страшный тяжелый сон, хотелось протереть глаза — на расстоянии вытянутой руки люди не различали лиц друг друга. Серый промозглый туман, неведомо откуда взявшийся, заполнил воздух, спрятал за плотной пеленой небо и землю. Товарищи, делившие хлеб много лет, казались друг другу какими-то троллями, уродливыми и непонятными.

— Я потерял щит, — мрачно сообщил Торир. — Можете смеяться. Я бы и сам посмеялся. У меня его как будто вырвали из рук.

Но смеяться никто не стал — утрата оружия не знаменует ничего хорошего.

— Может, за ветку зацепился? — глухо ответил кто-то из тумана. А кто — не разберешь, туман даже голоса их похитил и изменил.

— Может, и за ветку, — также мрачно согласился Торир. — Только я там пошарил — нашел парочку жаб. А щит как тролли унесли.

— Скажи спасибо, что нашел парочку жаб, а не гадюк! — отозвался еще один голос. И это, несомненно, был Эйнар Дерзкий.

— Как мы пойдем дальше, Торвард? — спросил Ормкель, положив руку на плечо конунгу, чтобы не потерять его из виду. — Я едва вижу тебя! Должно быть, уже ночь, только за этим проклятым туманом и темноты не видно! Ты видишь дорогу?

— Мы стоим на дороге, — отозвался Торвард. Он не хотел признаваться, что тоже не знает, куда теперь идти. — Медный Лес — на севере.

— Я вижу глазами не больше, чем затылком! Мой сапог не хуже меня знает, где здесь север!

Хирдманы молчали, испытывая непривычные чувства растерянности и подавленности. За плечами у дружины Торварда было немало дорог и трудных походов, но сейчас никто не знал, что делать.

— Надо было взять с собой колдуна, хоть и не люблю я это племя! — проворчал Ормкель. — Но в здешних делах он разобрался бы лучше нас!

Торвард хмурился, досадливо потирал шрам на щеке. Он понимал, что ярл прав и он напрасно не послушался своего воспитателя Рагнара, который перед уходом советовал ему то же самое. Люди давно не подходили так близко к Медному Лесу. Торвард слышал немало рассказов о том, как сильна здешняя нечисть, но думал, что слова эти большей частью продиктованы страхом. Он слишком понадеялся на свой меч.

— Я вижу дорогу! — воскликнул вдруг Баульв. — Вон она!

Туман вдруг расступился, и перед Баульвом открылась дорога, уводящая в лес. Деревья по ее обочинам терялись в тумане и только угадывались по неясному колыханию ветвей.

Обернувшись на его голос, все посмотрели туда, куда он показывал. И в самом деле, дорогу увидели все. Словно чья-то рука нарочно раздвинула туман, оставив ровно столько места, чтобы люди могли пройти.

— Не нравится мне эта дорога! — резко сказал Ормкель. — Пусть ведьмы ездят по таким дорогам на своих волках. Она заведет нас прямо в болото, а то и великану в пасть!

— Давно хотел повидать живого великана! — не замедлил подать голос Эйнар.

— Мне тоже не слишком нравится эта дорога, но другой у нас нет! — сказал Торвард. — Идемте, только будем держаться все вместе. Отец Ратей и его Вороны не оставят нас! А на великанов у Рыжебородого есть Мйольнир!

Крепче сжимая рукояти мечей и секир, хирдманы осторожно двинулись по открывшейся дороге. Через десяток шагов Хавард вдруг споткнулся и упал на колени, мигом оказавшись по пояс в тумане, как в снегу.

— Здесь… — начал он, шаря руками в траве вокруг себя. Даже сидя на земле, он ее не видел. Под пальцами его была чуть шероховатая плотная кожа с холодными гладкими чешуйками. Легко было вообразить огромного змея или другое чудовище, но Хавард быстро понял, что все намного проще. — Здесь твой щит, Торир! — крикнул Песий Нос. — Тролли отдали его назад!

Эта находка удивила, но и приободрила фьяллей.

— Троллиный род начинает исправляться! — ворчал утешенный Торир. — Они сами поднесли мой щит сюда и бросили прямо под ноги. Видно, он показался им слишком тяжел!

Торвард шел впереди и думал о том же, что привело его на этот пустынный и зловещий полуостров. Если бы волшебный меч Дракон Битвы, так неосмотрительно погребенный вместе с его отцом, сейчас висел у него на поясе, то один взмах его серого клинка рассек бы этот мерзкий туман, как ветхую овчину. Если бы… Торвард на ходу усмехнулся глупости своих мыслей: если бы Дракон Битвы был у него, то он и не приплыл бы сейчас на Квиттинг. В мире есть множество более приветливых земель. А впрочем — не зря же Торбранд конунг столько лет воевал за владычество над Квиттингом с конунгом слэттов Хеймиром и прежним конунгом квиттов Стюрмиром. Эти угрюмые земли скрывают немало богатств. Чего стоит одна железная руда, которая лежит во всех этих лесах и луговинах не глубже двух-трех локтей. За рыжий, красный, коричневый цвет земли, в который ее окрасил избыток руды, этот лес и прозвали Медным. Квитты торговали лепешками выплавленного железа и были не беднее других племен. А теперь всеми этими богатствами владеют ведьмы и великаны, бьющиеся только каменными топорами. А кремни! Стоит подобрать маленький осколок Рыжей Горы и щелкнуть им по пряжке — искры посыплются дождем. Но этот чистый огонь не нужен ведьмам. Однако Всадницы Мрака постараются, чтобы никому другому он тоже не достался.

Вспомнив о ведьмах, Торвард оглянулся. Волчий вой, приумолкший было, когда они тронулись в путь, раздался снова. Он был позади, там, куда смотрел Торвард. Откуда Скакуну Ведьм взяться у моря? Его место — в горах Медного Леса.

Туман постепенно редел по сторонам дороги, уже можно было разглядеть деревья, пригорки, валуны, старый, оплывший курган с черным камнем на вершине, похожим на сидящего медведя.

— Тролли и турсы! — яростно выбранился вдруг Ормкель. — Да мы здесь уже были!

Хирдманы остановились. Туман совсем поредел, и глазам представился вид уже знакомый, виденный совсем недавно по пути к Медному Лесу.

— Да что же это такое? — бушевал Ормкель, выведенный из себя всеми этими уловками злобного колдовства. — Выходит, мы все это время шли назад!

— Вот почему Торир нашел свой щит! — ехидно бросил Эйнар. — Напрасно он понадеялся на исправление троллиного рода!

Торвард крепко закусил губу, чтобы не выругаться. В шуме елового леса ему слышался издевательский смех. Их водили в тумане, как слепых котят, и выбросили за дверь, на безопасном расстоянии от их цели — Медного Леса. Туман был колдовским наваждением, и дорогу в тумане им показали нарочно — дорогу назад.

— Сегодня не пойдем дальше! — бросил Торвард, стараясь не показать хирдманам, как сильно раздосадован. — Здесь будем ночевать. А утром посмотрим, что делать дальше. Завтра дорога найдется!

Его уверенный голос успокоил тревогу хирдманов. Хворост не пришлось искать долго. Сухие сучья, сорванные бурями с деревьев, валялись прямо под ногами. Скоро уже Хавард присел возле большой кучи сушняка, сложенной прямо на обманной тропе, выбил искру, стал нежно раздувать огонек, приблизив к нему ладони, словно хотел защитить от ветра и согреть маленький живой росток. Хирдманы часто посмеивались, говоря, что огонь любит рыжего Хаварда — ни у кого костер не загорался так быстро и дружно даже на сырых дровах в сырую погоду. А сам Хавард говорил, что огонь любит его вовсе не за рыжие волосы — а за то, что он сам его любит.

Вооружившись факелами, несколько хирдманов отошли от тропы к чаще нарубить еловых лап на подстилки. Старый Кольгрим развязывал мешки, раскладывал хлеб и вяленое мясо. С хорошей едой и огнем никакое колдовство не страшно!

Маленький огонек костра, зажженного людьми, был виден на пустынной равнине далеко-далеко. На него и держала путь маленькая рыжая ведьма верхом на волке.

— Поторопись, Жадный! — бормотала она, вцепившись в густую шерсть на загривке своего скакуна. — Поспеши, мой неутомимый!

Она крепко сжимала коленями мохнатые бока, и волк мчался над темной землей, над мхами и лишайниками, над болотными кочками и ребрами скальных выходов, перелетал через овраги и завалы бурелома. В стремительном беге пожирая пространство, он был верен своему имени — Жадный. Он был огромен и тяжел, но ни единый сучок не трещал под его сильными лапами. Любой, будь то человек или тролль, кому случилось бы увидеть на пустынной темной равнине эту могучую тень зверя с горящими желтыми глазами, принял бы его за видение, за духа-двойника великого злодея, несущего ему весть о скорой смерти. Маленькая фигурка ведьмы, одетой в такой же волчий мех, сливалась со спиной зверя и была почти незаметна.

Маленький огонек постепенно рос, наливался силой. Вот уже можно было разглядеть полянку вокруг него, несколько человеческих фигур. Ельник кончился, впереди открылось широкое пространство, поросшее мхом и усеянное беспорядочными мелкими холмиками. Волк поднялся на один из холмиков возле самой опушки ельника, и здесь всадница остановила его и сошла на землю.

— Здесь хорошее место, Жадный! — бормотала она, обращаясь к волку. Он был ее верным спутником и помощником, надежным другом, единственным близким ей существом с тех пор, как мать ее погубила отца, а сама ушла жить к людям, покинув дочь в Медном Лесу. Прислушиваясь к словам дочери великана, Жадный наклонял огромную голову, подергивал чуткими ушами. Отвечать ей он не мог, но они отлично понимали друг друга.

— Посмотри на них, Жадный! — Ведьма положила руку на загривок сидящему волку и показала ему на огонек. Головы их были вровень друг с другом. — Посмотри, они там! Они славно прогулялись в нашем тумане, а теперь хотят отдохнуть! А утром они думают попробовать снова, ведь так? Если я хоть что-нибудь знаю о людях и о моем брате, то это именно так! Но я клянусь чарами Отца Ведьм Видольва, не все, кто провожал сегодняшний закат, встретят завтрашний рассвет!

Огромный волк переступал передними лапами, как собака в нетерпеливом ожидании лакомства, он жарко и часто дышал, широко раскрыв пасть, полную блестящих белых зубов. С нежной улыбкой, чудовищной на этом безжизненном лице, маленькая ведьма потрепала его по загривку.

Ей хорошо было видно место ночлега фьяллей. Подняв руки ладонями вперед, ведьма постояла, закрыв глаза и прислушиваясь. Перед ней лежала темная равнина, однажды двадцать лет назад ставшая местом тяжкой битвы. Темно-зеленый мох, тонкие кустики вереска, так же цветущего, как и сейчас, сизо-голубоватые пятна лишайника той далекой ночью были бурыми от пролитой человеческой крови, и волки той ночью отпраздновали небывало роскошный пир. Фьялли возле костра ничего не знают об этом. А ведь фьялли, их соплеменники, родичи, друзья, составляли одну из дружин, встретившихся здесь. Ормкель сам был в этой битве. Но он не узнал в темноте и тумане этого места. Даже он, памятливый и проницательный ярл, не знал того, что сидит почти на костях погибших в той битве квиттов. Тогда ему достаточно было победы. Своих мертвецов фьялли унесли и предали огненному погребению, а квиттов оставили волкам и воронам. Они по-прежнему были здесь и жаждали мести так, как могут ее жаждать только неотомщенные мертвецы.

А маленькая рыжая ведьма видела их белеющие кости, слышала их горестные тяжкие стоны, чуяла отчаяние неизбежного. Перед мысленным ее взором равнина стала такой же, какой была в ту ночь, — полной мертвых тел, залитой кровью. И ведьма запела:

Ночью сильнее

становятся все

мертвые воины,

чем днем при солнце!

Мертвые, встаньте!

Время пришло!

Жизнью наполнитесь,

мертвых тела!

Заклинание ее змеями ползло по равнине, растекалось по земле, проникало под землю. Как весною от тепла и воды в земле оживают корни, так мертвые кости зашевелились, разбуженные заклинанием. Ведьма слышала толчки земли под ногами и смеялась, хлопала в ладоши, прыгала на месте.

— Ты видишь, Жадный! — в ликовании кричала она, как девочка, видя действие своего колдовства. — Они встают, они встают!

— Не нравится мне здесь! — сердито сказал Эйнар и сплюнул в сторону от костра. — Здесь пахнет какой-то дрянью!

— Сидел бы дома! — рявкнул Ормкель. — Никого сюда не тащили силой! В Аскргорде осталось еще шесть десятков человек, кто мог бы пойти с нами, и каждый из них ничуть не хуже тебя!

— А лучшего ночлега здесь все равно не найдешь! — сказал Торир. Теперь он крепко держал свой щит, словно опасался, что жадные и вредные тролли снова вырвут его из рук хозяина. — Здесь вся долина паршивая. Если не весь полуостров. А ведь когда-то я бывал здесь. Пока… Ну, в общем, тут были неплохие места…

Торир смутился и не стал продолжать. Неплохие места встречались на Квиттинге до того, как двум конунгам вздумалось завладеть им, а третий не захотел отдавать своих владений. Исход их борьбы вызывал содрогание, но разве теперь поймешь — кто виноват?

— Ладно! — резко отозвался Торвард. — Что толку вспоминать о том, что было? Этим ничего не изменишь.

— Я тоже помню кое-что! — буркнул Ормкель. — И я за все золото Хеймира конунга не хотел бы вернуть это назад!

Может быть, ему вспомнилась битва перед Медным Лесом. Одна из последних битв, в которых был разбит конунг квиттов Стюрмир.

— Эй, помолчите-ка! — вдруг крикнул Хавард. По привычке все замолчали. Отблески костра освещали лицо Хаварда, он напряженно прислушивался к чему-то. И вдруг румянец сошел с его щек, лицо побелело так, что даже веснушки исчезли, как будто хотели от страха спрятаться поглубже под кожу. Такого откровенного страха никто не видел на лице воина. И всем остальным тут же стало не по себе.

— Что ты услышал? — с беспокойством спросил Ормкель. — Опять корабль на сорок скамей?

Но Хавард даже не заметил насмешки. У него волосы шевелились на голове, в глазах выступили слезы ужаса.

— Я слышу… — осипшим голосом прошептал он, задыхаясь, как будто чьи-то холодные цепкие пальцы уже взяли его за горло. — Слышу… Сам не знаю… Как будто земля шуршит, как будто копают без лопаты. Как будто что-то скрипит… Так кости скрипят… И еще что-то. Не знаю, как и сказать. Будите всех! И огня побольше!

Хирдманы уже и сами поспешно бросали в костер новые охапки хвороста. Люди со своим огоньком казались маленькими и беззащитными на темной огромной равнине, полной таинственного, невидимого зла! Темнота и неизвестность были страшнее любого врага. Каждый предпочел бы увидеть перед собой многосотенное войско, но светлым днем и состоящее из живых людей. А сейчас казалось, что во тьме прямо над головами людей возвышаются тяжелые фигуры великанов, тех самых, что были изгнаны отсюда людьми. Но они могут вернуться. А до зари и солнечного света так далеко!

И вдруг в темноте прямо перед костром появился свет. Бело-голубоватый призрачный свет засиял сначала бледным расплывчатым пятном, потом стал ярче, как будто лился в щелку приоткрытой двери. Свет разгорался все ярче. Теперь уже можно было разглядеть, что это светился старый, оплывший курган. Он стал вдруг почти прозрачным, и сквозь землю люди увидели, что весь курган состоит из наваленных в беспорядке человеческих тел, даже не тел, а каких-то страшных обрубков. И вот эти обрубки стали шевелиться, биться друг о друга. Земля раздалась, как будто открылась пасть чудовища, и ожившие мертвецы повалили наружу.

Не помня себя, фьялли повскакали на ноги и схватились за оружие. А мертвецы уже поднялись, и у каждого из них в руках был зазубренный меч или секира. На глазах у потрясенных фьяллей мертвецы наливались силой, их истлевшие тела делались плотнее, шаги тверже. На всех телах зияли страшные раны, у кого не хватало конечностей, у кого — даже головы, черная кровь блестела под призрачным светом земли. И вдруг они всем скопом кинулись на людей.

Фьялли испустили боевой клич, похожий больше на крик ужаса. На счастье, никто из них не побежал. Мгновенно образовав круг с костром посередине, фьялли встретили мертвецов ударами мечей и копий. Но их нельзя было убить одним ударом. В них уже не было жизни, их вело вперед злое колдовство, и силы их не иссякнут, пока это колдовство не кончится. Фьялли отбивались изо всех сил, кололи и рубили, но от всей их доблести сейчас было мало толку. Торвард разрубал мертвые тела сверху донизу, но две половины снова лезли на него уже с двух сторон. Густой трупный запах окутывал живых, не давал дышать. Это все было похоже на тяжелый кошмар без надежды на пробуждение.

Только разрубив мертвеца на мелкие кусочки, не оставив ни единой целой кости, можно было его остановить. Уже горы обрубков покрывали землю, но мертвецов не становилось меньше. Все новые и новые их толпы выступали из темноты, словно сама темнота их порождала.

Ормкель держал свой длинный меч двумя руками и рубил во все стороны. Старый ярл уже запыхался и дышал со свистом — давала себя знать давняя глубокая рана в груди, — но не намерен был отступать. Он не мог браниться, но весь поток его мыслей был одной непрерывной бранью. Да будет ли конец этой тухлой рати? Или они идут прямо из Нифльхейма?

Вдруг из темноты перед ним выросла огромная тень. Отблеск затухающего костра осветил черную бороду и багровое от натуги лицо с одним глазом. Правого глаза не было, потому что вся правая сторона лба и глаз были начисто снесены. Кровь из разрубленной головы заливала всю фигуру великана. Секира в его руке была занесена над самой головой Ормкеля.

Увидев чернобородого, Ормкель невольно вскрикнул и едва сумел увернуться от удара. Руки его делали привычное дело, но он был так потрясен, что едва не лишился сознания. За долгую жизнь ему приходилось встречаться с великим множеством противников и у многих отнять жизнь, но этого человека он помнил. Это был Гримкель Черная Борода, один из самых знатных квиттингских хельдов, двадцать лет назад собравший войско против фьяллей. И он, Ормкель, убил Гримкеля в битве двадцать лет назад где-то в этих местах. Именно его рукой был нанесен удар, снесший Гримкелю половину черепа.

Осознав это, Ормкель едва не упал, обессиленный ужасом и безнадежностью, — с ними бились те, кого они уже однажды убивали. Прошлая доблесть сейчас обернулась бедой.

— Тор и Мйольнир! — кричал где-то рядом Торвард, взывая к Рыжебородому Асу, покровителю племени фьяллей. — Гроза Великанов, взгляни на нас!

Высоко в темном небе гулко ударил гром и радостью отозвался в сердцах измученных фьяллей — Повелитель Битв услышал призыв Торварда. Сверкающая молния прорезала небосклон, яркая звезда пронеслась над полем битвы, белый свет вспышкой озарил темнеющий вдали ельник, так что можно было бы разглядеть каждое дерево на опушке, раскрытые холмы на равнине, выпустившие своих жителей. Что-то живое, то ли зверь, то ли тролль, мелькнуло на дальнем холме возле самой опушки и исчезло. А над равниной уже летела сияющая светом фигура в боевом доспехе: в кольчуге и шлеме, с длинным мечом в сильной руке. Словно плащ, неслась за ней грива блестящих черных волос, и фьялли закричали:

— Регинлейв! Регинлейв с нами!

Длинный меч в руке валькирии ударил по войску мертвецов, словно молния. От одного прикосновения небесного меча, в котором вечно жила сила молний, мертвецы рассыпались прахом. Словно паутину, Дева Битвы в мгновение ока смела мертвую рать с равнины, земля захлопнула свои многочисленные пасти. И все кончилось, словно вся эта битва была дурным сном. Только раны, нанесенные мертвым оружием, были настоящими. Эйнар Дерзкий, кривясь от боли и кусая губы, зажимал ладонью рану в предплечье. Торир лежал неподвижно, уронив разрубленную голову на расколотый щит. Дурное предзнаменование и клятва маленькой рыжей ведьмы оправдались: Ториру и Бедвару не придется увидеть завтрашний рассвет.

Костер давно погас, только три-четыре красных глаза тлеющих углей мигали в серой куче золы. Но на площадке было светло — меч валькирии сиял, как застывшая молния. Опираясь концом меча о землю, Регинлейв стояла неподвижно, и казалось, что сама она излучает теплое золотистое сияние.

— Регинлейв! — выдохнул Торвард и шагнул к ней. Его лицо блестело от пота, тыльной стороной ладони он смахнул со лба и щек намокшие пряди волос. По клинку его опущенного меча медленно, словно нехотя, сползали капли черной мертвой крови.

— Благодарю тебя за помощь! — с облегчением и радостью говорил Торвард. — Но ты могла бы появиться и пораньше! Ты знаешь — ни в одной битве я не испытывал страха, но биться с мертвецами…

— Не ты ли говорил, что я чересчур ухаживаю за тобой и не даю тебе проявить доблесть? — ответила валькирия. Голос ее был звучен и звонок, синие глаза сверкали на румяном лице с немного вздернутым носом. Но эта черта не портила ее, и вся ее фигура, по-женски стройная, но полная силы, была гордой и величавой. Черные кудрявые волосы красиво оттеняли высокий белый лоб, вились волнами по стальным колечкам кольчуги. — Не ты ли говорил, Торвард сын Торбранда, что тебя никто не считает храбрецом, потому что с такой защитой человеку нечего бояться? Не ты ли требовал, чтобы я дала тебе самому позаботиться о себе?

Торвард подошел к Регинлейв. Они были одного роста, и только шириной плеч конунг превосходил валькирию. Он еще не отдышался после битвы, но улыбался. Ему всегда было приятно видеть Регинлейв, и он был уверен, что ни на земле, ни на небе не найдешь другой такой красавицы. Может быть, потому он до сих пор и не женился, что не мог найти в своем сердце места для другой женщины. Да разве могла бы какая-то из земных девушек равняться с валькирией?

— Вот оно! — проворчал Ормкель. — Все женщины одинаковы!

Едва только толпа мертвецов схлынула, ярл сел на землю прямо где стоял, меч сам выпал из его рук. Он так и сидел на земле, боясь обнаружить предательскую дрожь в ногах, если встанет. То и дело он тревожно оглядывался — ему все казалось, что сейчас Гримкель Черная Борода выскочит из мрака у него за спиной и нападет, чтобы в отместку снести и ему полголовы.

— Не сердись, Регинлейв! — Торвард взял горячую руку валькирии и прижал к своей щеке со шрамом. — Когда бы ты ни появилась, я всегда очень рад тебе!

Регинлейв смотрела на него со снисходительным дружелюбием. Она казалась молодой, не старше двадцати пяти лет, но именно ее Один когда-то послал к деду Торварда, чтобы предсказать ему рождение сына и назвать его судьбу. И с тех пор она ничуть не изменилась.

— Лучше бы она успела до того, как тот тухлый тюлень попал мне в плечо секирой! — ворчал во тьме Эйнар.

— Но раз я успела только теперь, поди ко мне, я помогу тебе! — ответила валькирия.

Эйнар подошел, все с тем же злым лицом — его трудно было заставить почтительно обращаться хоть с кем-нибудь. Регинлейв провела ладонью по его ране, и кровь мигом унялась.

— Подойдите ко мне все, у кого есть хоть царапина! — велела она. — Вас ранило злое оружие, мертвое. От любой царапины можно умереть.

Раны оказались почти у всех. Грустный Хавард сидел возле тел Торира и Бедвара.

— Послушай, Регинлейв! — окликнул он валькирию. — А им ты не можешь помочь?

— Конечно, могу! — уверенно ответила она. — Я и пришла за ними. Я отведу их в Валхаллу! Там их хорошо встретят, и они будут в пирах и битвах ждать, пока и вы все присоединитесь к ним!