Эра Бессмертия

В один миг улетучивается всякая самовнушительная гордость, и остатки мужества, и стыд. Охваченный животной паникой, я рвусь из рук конвоиров в сторону бушующей внизу толпы – и встречаюсь с Ее взглядом. Рысьи глаза смотрят прямо на меня. Они гипнотизируют, притягивают подобно магниту… На долгое-долгое мгновение я замираю, зачарованный их властной силой, страстно и мучительно пытаясь понять, что в этих глазах – любовь или ненависть, сострадание или презрение. И это за многие часы – первая мысль не о смерти.

Один из подручных палача твердо берет меня за плечо – мне пора под нож. От грубого прикосновения жесткой ладони я вздрагиваю – и просыпаюсь.

Сквозь не задвинутые с вечера жалюзи в спальню агрессивно вторгается упругий солнечный поток. Мириады пылинок жизнерадостно кувыркаются в световых струях хаотичными волнами. Дожидаясь, пока растревоженное сердце перейдет с бешеного галопа на легкую рысь, лежу неподвижно и бессмысленно гляжу в потолок.

Сегодняшний сон о моей казни традиционно оказался на мгновение длиннее предыдущего. Скупое подсознание, сродни старинному эскулапу, каждый раз выдает довесок по крупице, словно опасается передозировать. Моя же роль всецело сводится к пассивному ожиданию очередного продолжения. Эта странная эпопея длится почти пять месяцев. Я давно привык к повторяющемуся во сне сюжету, он больше не будоражит меня, как поначалу, не побуждает в диком ужасе вскакивать с постели и не оставляет прежнего тяжелого осадка. Конечно, один и тот же навязчивый кошмар сам по себе вызывает беспокойство, и надо бы, как советует Марина, сходить к психиатру, но… вдруг психиатр сразу меня вылечит? Или просто сделает так, чтобы сон с гильотиной больше не повторился? Тогда я не узнаю, что же тамбыло дальше: чем все закончилось? казнили меня или нет? как я вел себя на пороге гибели (так и дрожал до самого конца или нашел-таки силы сохранить хоть слабую видимость достоинства)? и наконец – какого черта делала в первом ряду толпы женщина, как зеркальное отражение похожая на Марину? Последний вопрос почему-то волнует меня больше всего, хотя как раз он представляется самым легким. Действительно, что тут странного? Поскольку влюблен я сейчас именно в Марину, в момент сна в подсознании всплывает ее образ. Был бы увлечен другой женщиной – видел бы другую. Чтобы это истолковать, узким специалистом по психологии быть не требуется.

Проблема в том, что я не воспринимаю данный кошмар как простой сон. Основания для этого имеются. Во-первых, его действие всегда повторяется в идеальной точности, не сбиваясь ни на йоту, – со сновидениями так не случается, хотя бы незначительные отличия должны иметь место. Во-вторых, видя многократно одну и ту же сцену, я, наверно, должен мысленно приспособиться к ней и даже там – во сне – понимать, что я это уже видел, и перестать впадать в растерянность. Однако каждый раз, оказавшись окруженным ненавидящей толпой на пути к эшафоту, я переживаю все заново, притом также абсолютно одинаково: одинаково боюсь, одинаково пытаюсь себя успокоить, испытываю одинаковые – до тютельки – физические ощущения от прикосновений ко мне гвардейцев и разъяренных граждан, у меня совершенно однообразно слабеют ноги, запинаясь о ступени помоста… Нет, это явно не пустая фантазия мозга. Видимо, все-таки воспоминание. Картинка из предыдущей жизни, внезапно воскресшая в памяти по неведомым причинам.

Непосредственным поводом к таковому фокусу подсознания стало мое знакомство с Мариной. Буквально на вторую ночь после встречи с ней кошмар явился мне впервые – и я увидел лицо моей новой знакомой в толпе персонажей трехсотлетней давности. Получается, ее образ всколыхнул в анналах моей памяти некие сверхглубинные пласты, которым по сути надлежит пребывать под вечным спудом. Значит, мы с Мариной когда-то давным-давно действительно пересекались, и, возможно, именно при таких вот драматичных обстоятельствах. Так что же, черт побери, привело ее к подножию эшафота, когда мне, несчастному, намеревались, ни много ни мало, отсечь башку? Надеюсь, не праздное любопытство? Нет, ее пронзительный взгляд из толпы определенно не был взглядом посторонней незнакомки. И ведь я тогда тоже ее узнал! И растерялся, обнаружив в ее взгляде нечто непривычное, иное, – не то, что ожидал обнаружить… Кстати, еще весьма любопытно, чем моя скромная персона так не угодила якобинцам?

Словом, вопросов множество, и покуда я в них не разберусь, ни о каком визите к психиатру речи быть не может. Полагаю, досмотреть предстоит всего несколько «серий» кошмара. Если снится он где-то раза два в неделю и всегда на секунду дольше… та-ак… Сегодня меня уже за плечо подтолкнули к гильотине… до нее шагов пять… В общем, осталось совсем немного, если, конечно, вдруг не вмешается – там, во сне – некое неожиданное обстоятельство. Успею? Времени у меня не густо. Через месяц с небольшим мне предстоит прохождение обязательной для всех бессмертных проверки на лояльность мышления – ежегодного «гражданского теста». Два теста я нахально пропустил, и мне это странным образом сошло с рук. Третий раз подобный номер не пройдет хоть как. Благодушная беспечность державных надзирателей не беспредельна. Наверняка в следующий положенный срок меня потянут на проверку принудительно – буквально за уши. Значит, через пять недель хитроумный детектор лжи выведет на чистую воду все мои крамольные мыслишки, все непотребные сомнения, злостный скепсис и преступный цинизм. А тогда – опять на гильотину? Или – что в нашем гуманном обществе предусмотрено как аналог означенной машины?..

Конечно, можно еще попробовать удрать – пока не поздно – и прожить в джунглях среди диких зверей несколько десятков лет. Это – если меня за десятки лет не изловят… и если за мной уже не следят бдительные господа из Общественной Безопасности. Маловероятно, что пропуск мною двух ежегодных тестов не привлек ко мне их повышенного внимания. Может, они давно глаз с меня не спускают, контролируют каждый мой шаг? Может, им только провокации с моей стороны недостает – например, попытки побега, – дабы отбросить все сомнения на мой счет и приступить к нейтрализации… или ликвидации…

Но, допустим, удрать все же удастся, и даже получится затаиться так, что ни одна собака не отыщет, – а дальше? Существовать подобно средневековому отшельнику – в полном одиночестве, без всякого общения, без электричества, водопровода, персонального компьютера, стереовизора, без транспорта, магазинов, медицины?.. Отшельникам, кстати, было легче – в том смысле, что они уединялись добровольно и в любой момент могли вернуться к людям. Мне же в данном случае предстоит постоянно прятаться. И в кого я превращусь за считанные годы? В одичавшего троглодита с затравленным взором и окровавленной дубиной в руках? Перспектива довольно удручающая. А если, в дополнение ко всем лишениям, на меня нападут хищники? Если змея укусит? Если я просто сломаю конечность – что тогда? Кто поможет? Ведь никто!..

Конечно, самое главное, чего я лишусь, ударившись в бега, – это бессмертие. Нормальные люди будут регулярно производить омоложение организма с помощью клеточной терапии, каждые лет сто – совершать «плановую» замену износившихся органов (не говоря уж об экстренной замене в случае повреждения). Короче, смогут периодически обновлять кровь, кожу, мышцы, внутренности, всю анатомию – и жить вечно, оставаясь молодыми, здоровыми и красивыми. Мне же такая лучезарная возможность уже не улыбнется… Правда, процедуру омоложения современным «эликсиром бессмертия» (на основе стволовых клеток и прочих «волшебных» компонентов) один раз мне пройти довелось – четыре года назад. Тогда в течение многих часов сограждане в белых халатах сосредоточенно колдовали над моим покорным телом, постепенно исколов его десятками инъекций от макушки до пят. В результате благодарный пациент – то есть я самый – буквально за несколько дней сбросил лет десять и стал выглядеть и чувствовать себя, соответственно, на двадцать с хвостиком – подобно всем ныне живущим братьям по разуму. Заменять органы покуда нужды не возникало. Очень хотелось бы, чтобы не возникало подольше… А вдруг возникнет – в джунглях-то?!

Для каждого гражданина Единой Семьи Народов в нескольких лабораториях «донорских банков» денно и нощно выращивается и хранится полный набор необходимых «запчастей» из его собственных клеток, а также достаточное количество самих стволовых клеток – для профилактики естественного износа и устаревания «клиента». И мои «запчасти» наряду с моими клетками тоже терпеливо дожидаются своего часа востребования, чтобы достойно послужить «персональному вкладчику». Если покину общество, час этот не наступит, и мне придется стареть, угасать, неуклонно разрушаясь и увядая, как сие происходило с предыдущими поколениями людей, а в итоге – неизбежно умереть, превратившись в груду зловонного тлена. Если останусь – тогда последует гражданский тест, разоблачение, арест и… то же самое?! Причем в последнем случае переход в состояние тлена, видимо, произойдет ускоренно, минуя многолетнюю стадию увядания, – проще говоря, сразу: с крамольными мыслями в идеальном обществе жить непозволительно… Так как же мне прикажете поступить?

Странно, но ломать голову над собственным спасением нет абсолютно никакого желания. Наверно, за два года слишком устал метаться, психически истощился, иссяк. Какая-то апатичная лень, пассивная расслабленность, – словом, полная неспособность сосредоточиться на самосохранении. Впереди еще месяц; возможно, что-нибудь как-нибудь само решится… Хотя, конечно, ничего не решится. С какой стати и каким образом? Что, целое человечество специально ради меня вдруг кардинально изменит свое мировоззрение? А ему это надо? Нет, не надо. Ему, человечеству, и так хорошо. Рядом с вечным блаженством трех миллиардов счастливчиков жизнь одной заблудшей человекоединицы – воистину ничто.

Пожалуй, реально помочь мне может только Марина. Однако впутывать ее в эту ситуацию совершенно незачем – иначе, чего доброго, ей придется бежать в джунгли заодно со мной. Это – если она захочет помочь…

2

Мы с Мариной встретились меньше полугода назад, в самом конце декабря… Когда-то, до Эры Бессмертия, это был канун Нового года. Тогда по всему городу проходила многодневная подготовка к предстоящему празднику, на площадях устанавливались огромные елки, фасады учреждений загодя украшались разноцветными электрическими лампочками, поздравительными неоновыми надписями, с потолков в офисах свисали бумажные пружины серпантинов. Витрины магазинов густо засыпались конфетти, весело блестели мишурой и гигантскими снежинками из фольги. В детских городках вырастали ледяные фигуры Деда Мороза и Снегурочки. Люди в ожидании Нового года постоянно пребывали в суетно-приподнятом настроении, становясь разительно добрее и приветливее. Все запасались подарками, готовили какие-то сюрпризы, заблаговременно созванивались, планировали, куда пойти вечером 31-го декабря, в какой компании откупоривать шампанское под трансляцию полуночного боя кремлевских курантов. И у всех было необъяснимое, приятно-щекочущее предчувствие некоего светлого чуда, которое непременно должно случиться в новогоднюю ночь… Хороший был праздник, радостный, уютный. Теперь вот Новый год наступает 11-го августа, в День Рождения Государя. Разумеется, за всенародным ликованием по поводу означенного Дня Рождения о Новом годе никто не вспоминает. Ни тебе Деда Мороза, ни Снегурочки, ни заснеженных елок на площадях. Какой может быть в августе Дед Мороз! Так что, если кому хочется в Новый год искрящегося снега и мягкого хруста под ногами, пусть отправляется в Южное полушарие – там в это время как раз зима…

Короче, был обычный день 31 декабря. Пробудившись поутру, я, помнится, надумал совершить моцион, дабы подышать свежим воздухом и нагулять аппетит для грядущего завтрака. Накануне случилась оттепель, ночью приморозило, на улицах было безветренно и скользко. Клоны-дворники монотонно дробили на тротуарах ледяную корку, прохожие передвигались осторожно, парочки мертвой хваткой цеплялись друг за дружку, стараясь держаться поближе к стенам. Какой-то пегий пес далматинской породы галопом носился взад-вперед по тротуару, восторженно повизгивая и пробуксовывая на самых скользких местах.

Морозный воздух сразу напоил организм бодростью, поэтому я шел довольно быстро, по-пингвиньи растопырив руки для лучшего баланса. Догнав неспеша бредущую женщину в коротком облегающем пальто, с привычным удовольствием окатил взглядом стройную фигуру и плотно охваченные сапожками ноги. Как водится, то, что понравилось сзади, захотелось оценить спереди. Приняв чуть вправо, я пошел на обгон и, повернув голову, уставился на незнакомку сбоку.

Женщина в свою очередь мельком взглянула на меня. До сих пор не могу объяснить, что уж такого особенного было в ее рысьих глазах… эдакий скандинавский тип – широко посаженные глаза под светлыми бровями… но тот взгляд определенно произвел впечатление. Вообще, лицо ее мне очень понравилось; не потому даже, что красивое, а… сам не знаю. Было в ее лице что-то притягательное, что-то располагающее, интригующее… Я невольно замедлил шаг, позволил даме опять со мной поравняться и уже начал было соображать, какой задать нелепый вопрос для установления первичного контакта, но тут обе ноги мои разом скользнули в одном направлении, и тело, на миг зависнув в воздухе параллельно земной поверхности, жестоко грянулось о тротуар.

По идее, человеку при падении надлежит как-то инстинктивно реагировать – например, руки выставлять. А тут – шарахнулся плашмя, прямо на спину, только голову успел приподнять, чтоб не затылком об лед. Душа моя в тот момент, кажется, имела все законные основания улететь восвояси, однако отчего-то удержалась. Когда в глазах просветлело, я увидел свою прекрасную незнакомку – с испуганным лицом, рядом со мной на коленях. Голос у нее оказался довольно высокий, но тоже приятный, как все остальное.

– Мужчина! Вы в порядке? Мужчина!!

Я сел, подобрал слетевшую шапку, кряхтя поднялся на ноги. Осторожно пошевелился. Вроде, особо ничего не болело. Спина, правда, изрядно гудела, но ребра были однозначно целы. Я протянул руку даме, однако она предпочла встать самостоятельно, явно не доверяя моей стойкости. С разных сторон подбежали два дворника. Я заверил их, что помощь не требуется, и клоны равнодушно вернулись долбить лед.

Убедившись в моей невредимости, красавица с рысьими глазами тотчас залилась неуместным смехом. Я был сзади весь в снегу, отряхнуться самому не представлялось возможным, ситуация в целом была конфузная, и веселье по данному поводу меня раздражило. Я исподлобья метнул в нее взгляд – видимо, достаточно свирепый, потому что смеяться она сразу прекратила. Смущенно поправила на плече ремешок дамской сумочки и произнесла довольно сочувственно:

– Что же вы, молодой человек, под ноги не смотрите! Такой гололед, а вы головой крутите.

Сердиться мне враз расхотелось, так что ругаться я не стал, только проворчал угрюмо:

– Легко вам говорить. Я же нормальный мужчина, не гомункул какой-нибудь. Как я могу смотреть под ноги, когда рядом – такое чудо… Вот из-за таких, как вы, все несчастья на земле.

– Хм! Из-за каких «таких»?

– Из-за слишком смазливых. Хоть бы вуаль какую нацепили, что ли!

Светлые брови незнакомки удивленно выгнулись. Красотка на миг озадачилась, не поняв, укус это или комплимент. Перехватив таким образом инициативу, я усмехнулся и сказал – очень ласково:

– Давайте я вам помогу понести сумочку.

– Спасибо, она не тяжелая.

– Вижу, что не тяжелая, потому и предлагаю.

– Вот как! А тяжелую – не предложили бы?

– Предложил бы, конечно. Но тяжелой-то у вас нет.

– Так, может, сразу меня понесете?

– Запросто, если рискнете. Вы же видели, как я ловко умею падать.

– Да уж… Ладно, давайте просто пройдемся. Если не торопитесь.

– Не тороплюсь. Тогда уж поддержите меня за руку, чтобы я опять не упал.

– Так и быть. Но сначала позвольте вас отряхнуть, а то вы весь какой-то запорошенный…

Совершенно пустой диалог. Глупейшая бессмыслица. Но с незнакомыми женщинами поначалу почти всегда так: о чем бы ни трепаться, лишь бы не молчать. Молчание при знакомстве – гарантия неудачи. А красавица с рысьими глазами и беседу поддерживает, и спину мне отряхнула, и под руку взяла. Все шансы налицо…

Завершив поверхностную очистку моей спины, мы неспешно тронулись далее по тротуару. Надо было возобновлять прерванный разговор – хоть о чем. Посему очень кстати оказалось то обстоятельство, что мы друг другу до сих пор не представились.

– Между прочим, меня зовут Владислав. Для друзей – Влад, для женщин – Владик.

– Очень приятно. Марина.

Что бы еще спросить?..

– Марина, вы в каком году родились?

– То есть – сколько мне лет?

– О возрасте даму не спрашивают. А о дате рождения – можно.

– В ноябре тридцать шестого… – И сразу перевела на «новый стиль»: – В двадцать третьем году до Эры Бессмертия.

– На полтора года раньше меня. В разгар войны еще и рожали, надо же…

– Да, рожали. Если удавалось забеременеть. Моя мама служила в госпитале. Встретила там свое мимолетное счастье – инвалида с ампутированной рукой. Это и был мой отец.

– Он сейчас жив?

– Не знаю. Я о нем вообще ничего не знаю. Мне рассказали только, что роман у моих родителей длился недолго – от силы пару недель.

– И куда же делся страстный инвалид?

– Комиссовался и уехал домой. К своей семье.

– В какие края?

– Без понятия.

Жаль. А я уже намеревался уточнить, в каком году ему восстановили руку. Наверно, ветеранам это делали в первую очередь…

– Мама, надеюсь, жива-здорова?

– Умерла в конце войны от какой-то эпидемии.

– А вы, значит, выжили?

– Нет, тоже умерла!

Она засмеялась, я слегка смешался. Действительно, идиотский вопрос. Но надо же как-то поддерживать беседу. Сразу напрашиваться на свидание неудобно. Хотя – почему бы и нет… Вообще, в наше время, слава богу, стало допустимым многое из того, что четверть века назад считалось неприличным. Возрастом дамы, к примеру, раньше в самом деле не принято было интересоваться. Впрочем, и так все бывало примерно ясно – на глазок. А теперь – поди разбери! Все поголовно молодые, упругие, румяные. Попробуй угадай, то ли некой женщине правда около тридцати, то ли ей уже успели заменить весь организм клонированными «запчастями» и омолодили лет на полста… Пожалуй, сейчас быть старше, наоборот, престижно: больше жизненного опыта, интересных воспоминаний – при отсутствии какого-либо физического и эстетического урона. А через пару веков, наверно, люди станут учитывать свои прожитые годы разве что отмечая дни рождения – исключительно как поводы для встреч с друзьями, поздравлений, чествований и застолий. Возраст почти у всех будет приблизительно одинаковый, разница в несколько десятков лет – не в счет. Словом, всякое различие между старшими и младшими попросту исчезнет, не будет среди людей ни старших, ни младших. А общего запрета на деторождение, разумеется, никто не отменит: отсутствие рождаемости – неизбежная плата за бессмертие, тут уж ничего не попишешь…

Конечно, пока мы гуляли вместе, я ей тоже кое-что рассказал о себе. Поболтали о погоде, о том, о сем… Дальше – все как у людей, по тривиальному сценарию. Я предложил встретиться вечером. Она согласилась, даже пришла. У меня дома мы пили вино и танцевали под ненавязчивую музыку без слов, истекавшую из радиоприемника, заблаговременно настроенного мною на волну «Романтика – ретро». Марина была в длинном черном платье, вприлипку облегающем ее великолепное тело, с разрезом по бедру и провокационной «молнией» сзади – от лопаток до… до окончания позвоночника. Эта последняя деталь, естественно, интриговала более всего. Когда в танце обнимаешь красивую женщину, пальцы все время ощущают «молнию», и соблазн возникает огромный. Вот будь на том же месте, допустим, пуговицы, или какая-нибудь другая застежка, или вовсе никакой – и восприятие было бы куда спокойней; а так ты знаешь: одно твое легкое движение – и платье расстегнется полностью… и самое главное: «молния»-то на спине, то есть дама, если что, не в состоянии воспрепятствовать этому движению – практически никак!.. В общем, тот, кто первым придумал данную деталь, без сомнения, был большой шутник и тонкий знаток мужской психологии.

В конце концов «молнию» ту я расстегнул – на пятом танце, когда мы с Мариной жестоко целовались посреди комнаты, не переставая медленно кружиться под плавные звуки лирических шлягеров минувшей эпохи. Как-то само получилось, причем очень аккуратно. Я даже сначала подумал, что Марина ничего не почувствовала. Однако она почувствовала, просто не возразила. Лишь усмехнулась загадочно и, сощурив рысьи глаза, тягучим шепотом прошелестела:

– Шалишь…

Я не ответил, и мы продолжали танцевать, пока очередная мелодия не иссякла. Потом я опустился в кресло, усадил Марину к себе на колени и долго-долго целовал в шейку, в ушко, в щечку, не столько не решаясь спустить с ее плеч уже расстегнутое платье, сколько сознательно оттягивая этот момент, с наслаждением гурмана смакуя предвкушение. Наконец я обнажил ее плечи, помог красавице освободить руки из рукавов, а после несколько минут подряд возился с застежкой бюстгальтера, едва не испортив всю изящную прелюдию собственной неуклюжестью. Бюст у Марины выдающийся – и в переносном смысле, и в прямом, – потому лифчик сидел плотно, и неловким мужским рукам одолеть миниатюрные крючки на ощупь оказалось весьма проблематично. Поворачивать же полураздетую даму к себе спиной было как-то неудобно, по крайней мере вот так сразу… Не отводя блестящих зрачков от моего лица, красавица долго с любопытством наблюдала за моей досадой, затем рассмеялась, сама расстегнула чертовы крючки и сама же сняла бюстгальтер.

Мне всегда интересен взгляд женщины, когда она в первый раз обнажает для меня свою грудь. Или позволяет обнажить. Это миг моей победы, триумфа, миг, когда женщина преподносит мне себя, открывается мне – и ожидает моего вердикта. Она знает, что красива, соблазнительна, безупречна, она абсолютно уверена в своей неотразимости – но все же смотрит испытующе-вопросительно, желая понять, какое впечатление производит, насколько искренен мой восторг от ее наготы… Обнажаясь в следующий раз и после, она станет смотреть уже по-другому – настоятельно, требовательно, ожидая обязательного восхищения как должного. А тот, первый, взгляд – взгляд смиренного конкурсанта, трепетно ждущего объективной оценки, – больше не повторится. Все новое бывает только раз…

Марина оказалась очень чувственной. Все ее грациозное тело – словно одна сплошная эрогенная зона. Я играл на нем, как на клавишах, нежными прикосновениями бесконечно возбуждая страсть – ее и свою… Мы интенсивно прокувыркались в постели целую ночь, и лишь на рассвете блаженно-изможденные организмы наши настоятельно потребовали покоя. Перед тем, как уснуть, минут пятнадцать расслабленно бормотали о всякой всячине, и среди прочего я равнодушно полюбопытствовал, трудится ли она на какой-либо общественной ниве.

– Я оператор ДЛ, – смежив веки, зевнула Марина, – в местном Центре гражданского тестирования.

От неожиданности по коже моей заструились мурашки. Стараясь не дрогнуть голосом, я переспросил:

– Ты – оператор детектора лжи?

– Да.

– Принимаешь тесты на лояльность мышления?

– Угу…

– И… доводилось когда-нибудь изобличать настоящих диссидентов?

– Откуда!.. – опять глубоко зевнула красавица. – Откуда им взяться… По-моему, чистая формальность все это тестирование. Наверно, отменят в конце концов.

– А… зачем тогда ты работаешь в тестовом Центре? Что интересного?

– Ну, надо же где-то работать. Не сидеть же без дела. На работе коллектив, сотрудники, народ всех мастей. Есть с кем поболтать, на кого поглазеть. И зарплата, как-никак… А ты что, нигде не работаешь?

– Постоянно – нигде. Иногда участвую в разных научных экспедициях, чаще всего в археологических. По мере сил помогаю ученым мужам разгадывать загадки истории. Корысть небольшая, зато удовольствие неописуемое.

– То есть – вдали от общества, в антисанитарных условиях, без электричества, водопровода и чистого белья торчишь неделями в какой-нибудь глухомани?

– Именно.

– Живешь в палатке и кормишь комаров?

– Пару раз – даже тарантулов.

– А клонов вы с собой берете?

– Ограниченное количество и, разумеется, не в роли прислуги. Как землекопов, носильщиков. Иногда даже вьючными животными пользуемся – на узких тропах, в горах, в джунглях, где никакой транспорт не пройдет.

– Ужас, какая архаика! И подолгу вот так приходится прозябать?

– Как правило, по нескольку месяцев. Когда как.

– Делать тебе нечего, Владик! Что за нужда себя истязать? Ты, часом, не мазохист?

– Что бы ты понимала, компьютерная леди! Экспедиция – это поход за тайной, прикосновение к древности и, кроме того, максимальное сближение с природой, жизнь в естественных условиях. А самое приятное – практически полная изоляция от человеческого мира, сознание оторванности от цивилизации, уединенности. Никакой суеты кругом, никакой автоматики, никаких стереовизоров, видеофонов, автомобилей…

– Тебе это нравится?!

– Конечно.

– Точно, мазохист. Боже мой, с кем я лежу в одной постели!..

Таким образом я впервые узнал, какая она язва. Пока соображал, что ответить, Марина заснула, трогательно полуоткрыв рот. Я же еще долго пялился в сереющий потолок, переваривая полученную информацию. В беспокойном мозгу суматошно роились смутные мысли, никак не желая сложиться во что-то конкретное… Так по сей день и роятся – уже пять месяцев, – а яснее не становятся. И конкретики в данном отношении тоже отнюдь не прибавилось.

В самом деле, что с того, что Марина работает в Центре гражданского тестирования? Во-первых, как-то помогать мне она не должна… да и не станет, конечно. А во-вторых, я до сих пор не придумал, каким именно образом – чисто технически – она могла бы мне помочь, даже если бы захотела.

3

Трудно вспомнить определенно, когда ядовитая крамола заползла в мой мозг впервые. Пожалуй, это случилось не вдруг, а постепенно, ненавязчиво, как-то по-детски безобидно. Именно по-детски: в романтичном зеленом возрасте всем, наверно, было свойственно воображать себя на месте собственных кумиров, в горделивых фантазиях присваивать себе их заслуги, исправлять просчеты, примерять на свое чело их триумфальные венцы… Я, как говорится, давно уже вырос из детских штанишек, тем не менее года два с половиной назад, в часы праздного отдохновения, воображение мое скуки ради принялось раз за разом влезать в мантию всемирного владыки. Видимо, повседневные разноголосые гимны божественному Государю к тому времени настолько загрузили и сознание, и подсознание, что зацикленный разум начал реагировать таким вот нестандартным образом. И тогда по извилинам внутри моей черепной коробки потекли, зазмеились нехорошие мысли. Правда, совсем нехорошими они стали отнюдь не сразу, а когда стали, я уже ничего не мог исправить.

Я рассуждал: вот будь я изначально на месте Государя – чем бы мое правление принципиально отличалось от его? Неужели я не посвятил бы мою руководящую деятельность всецело благу подданных? Неужели не пекся бы денно и нощно о нуждах страждущих сограждан, не обеспечил бы им сытости, комфортности, а затем – изобилия и процветания? Разве я не стремился бы к справедливости законов, к облегчению всяческого бремени и страданий? Не даровал бы ближним своим мира, счастья и, наконец, бессмертия – будь у меня такая же возможность? Не наштамповал бы для братьев и сестер по разуму бесчисленного множества рабочих клонов, дабы избавить людей от удручающей необходимости в тяжелом и нудном труде? Конечно, сделал бы и то, и это, и еще много чего – наверняка не меньше, чем сам Государь. Может, даже больше!..

Мало-помалу рассуждения мои становились все радикальней. В них – покуда неприметно – замелькали искорки критики… Да, я был бы таким же образцовым правителем, а кое в чем и «пообразцовее»! Разумеется, я делал бы все то же, что делает Государь, но при том не стал бы терпеть столь назойливой осанны в отношении своей персоны. Скорее всего, самому Пересветову давно надоело собственное обожествление, просто он не решается выразить недовольства по данному поводу, дабы не задеть искренних чувств благодарных подданных. А вот я, пожалуй, на его месте очень четко дал бы понять, что таковое безудержное благоговение мне отнюдь не по душе. Вообще, как известно, скромность украшает всех без исключения, а уж мирового властелина украсила бы особенно. Тем более что скромность, присущая самому Илье Никитичу, официально преподносится как одно из его ярчайших достоинств. Ну так надо же соответствовать!

Дальше – больше. Вертлявый ручеек мысли, самовольно выбирая русло, заструился в совершенно непотребном направлении. Вскоре я уже был убежден, что для Государя недостаточно просто не потакать собственному культу – ему вообще надлежит избегать выражений благодарности в свой адрес. Что с того, что он осчастливил человечество! Ведь это с его стороны – лишь исполнение долга, не более того. Он как всемирный правитель и обязан был сделать все возможное для вверивших ему свои судьбы сограждан. За выполнение положенных обязанностей особой благодарности не полагается!

Когда такой вывод электрическим разрядом сверкнул в моей голове, я впервые испугался. Внезапно стало ясно, до чего я могу дойти, позволяя себе углубляться в дебри подобных рассуждений. Это же откровенная оппозиция – то есть именно тот коварный змий-искуситель, что тысячелетиями калечил человеческую историю, побуждая людей проливать потоки крови и разрушать сотни государств! Совсем недавно при помощи высоких технологий последнего времени общество избавилось наконец от вечного духа недовольства, нависавшего над ним дамокловым мечом, и слилось в блаженном единомыслии. Полтора десятка лет люди пожинают обильные плоды всеобщего спокойствия и согласия. Ничто не нарушает поступательного развития человечества, ничто не вносит в мирное течение жизни мутной струи разногласий и раздоров – потому что последний оппозиционер был благополучно похоронен на заре Эры Бессмертия, и с тех пор некому будоражить сознание безмятежных обитателей голубой планеты… И вот теперь незваная крамола явственно возникает в мозгу одного из бессмертных – в моем мозгу!