Эра Бессмертия

Они ведь не то что абстрактно мыслить, а соврать-то не умеют. Даже по мелочи. Даже друг другу. Пусть не соврать – хотя бы слукавить, хотя бы промолчать, когда спрашивают, и то не могут себе позволить. Убогие биороботы, в отличие от своих совершенных хозяев, попросту не в состоянии подняться до лжи! В данном отношении и четвероногие млекопитающие куда умнее их. Кошки, например, до чего хитрющие встречаются: иная задушит домашнюю птичку, аккуратно зароет в клумбе, и после смотрит на озабоченного хозяина простодушно, наивно, ангельски-чистым взором, будто знать ничего не знает, будто она вообще проспала до обеда, а глупый чижик сам куда-то упорхнул!.. Про приматов, разумеется, даже говорить нечего: для обезьян сравнение с клонами поистине оскорбительно. Они, обезьяны, стоят на следующей за нами ступени эволюционного развития – в своем роде аристократы земной фауны. Допустимо ли сопоставлять их с бестолковым рабочим скотом! Ну и что, что гомункулы отлично водят транспорт, виртуозно пользуются бытовыми приборами и членораздельно разговаривают, – все равно мартышки лучше соображают, просто им лень соображать!..

Клоны в наше время нужны повсюду. Они обслуживают человечество всесторонне, избавив разумных хозяев от прежней рутинной работы, нудных домашних обязанностей, раздражающих бытовых забот и прочих повседневных неприятностей. Разумеется, весь тяжелый физический труд – тоже целиком их сфера деятельности. Поэтому поголовье гомункулов в несколько раз превышает неизменную численность бессмертных Homo sapiens’ов. Сколько их хотя бы приблизительно – наверно, никто не знает. Скорее всего, по данному вопросу никакой статистики не ведется. Генная инженерия постоянно совершенствуется, появляются все новые поколения клонов, старые списываются. Помимо государственных служб и различных предприятий, частные лица тоже заказывают себе для разных нужд улучшенных биороботов и тоже списывают прежних, переставших отвечать их растущим потребностям. Подсчитать это все, конечно, возможно, только – зачем?

Пожалуй, миллиардов двенадцать-пятнадцать гомункулов на сегодняшний день имеется. Это так, на глазок. По моим отнюдь не компетентным прикидкам, клонов должно быть в четыре-пять раз больше, чем нас. А нас – три с лишним миллиарда… Ну да, где-то около того и есть, двенадцать-пятнадцать. А может, больше.

Сейчас уже кажется странным, что раньше люди как-то обходились без рабочих клонов. Ведь все приходилось делать самим, а техника в прежние времена была совсем не нынешняя… Впрочем, не очень-то обходились – просто вместо гомункулов запрягали друг друга. У хозяев древних эпох имелись рабы, илоты, сервы, холопы – подневольные братья по разуму. Позже, вкусив плодов Просвещения, передовые господа повсеместно поотменяли рабство и надумали взвалить черный труд исключительно на неустанно усложняющиеся механизмы. Последние, действительно, прогрессировали безостановочно и прогрессируют по сей день, однако вдруг выяснилось, что никакие мудреные агрегаты в полной мере рабов не заменяют. К примеру, можно, конечно, поручить шибко умной машине вскопать ту же клумбу и засадить цветами. Но дабы оная машина сделала это надлежащим образом, ее работу придется контролировать человеку. Человеку же заниматься клумбой не хочется – во всяком случае, абсолютному большинству людей. А клон-садовник запросто устроит все в лучшем виде, и направлять его, в отличие от механизма, нет нужды: он и сам тюльпаны вверх корнями в почву не воткнет – напротив, совершит работу от начала до конца скрупулезно и аккуратно, в полном соответствии с требованиями садовнической науки, ибо именно на это изначально запрограммирован и соответственно обучен в процессе своего созревания… Или, допустим, как можно поручить машине приготовить утром кофе и подать хозяину в постель? Или произвести уборку в доме? Или, как здесь, разнести по столикам прохладительные напитки? Во-первых, никакая машина с подобными делами не справится, а во-вторых, на живую прислугу просто приятнее смотреть. Особенно когда та изготовлена со вкусом…

– Слушай, хватит уже пялиться на официанток! – Потеряв терпение, Марина пихает меня локтем. – Женщин тебе вокруг мало? Глаз не сводишь с клонов, извращенец!

Насмешливо смотрю сперва на подругу, потом на часы. Марина холодно констатирует:

– Наш аэробус через час двадцать.

– А не сменить ли нам направление? – предлагаю я. – Может, подождем еще пару часов и полетим в Юрский заповедник?

– Мы же договорились в Меловой!

– Меловой находится на другой стороне Земного шара, туда пять часов лету. А Юрский в Африке, притом в Северной, прямо на Средиземноморском побережье. И лететь гораздо ближе, и динозавры там покрупнее.

– Зато в Меловом – пошустрее, – возражает Марина. – Была я в твоем Юрском. И что интересного? Бродят кругом бронтозавры с диплодоками, неповоротливые, как тумбы, одни листву пощипывают, другие водоросли жуют, будто спагетти. Нуднейшая идиллия! Два часа по всему заповеднику прокатались – ни одного хищника не встретили. Я чуть не уснула со скуки.

– Во-он оно что! Тебе, значит, хищников подавай!

– Именно. И желательно позубастей. А будешь дальше спорить – я сама тебя укушу!

Ладно, в Меловой так в Меловой…

3

В аэробусе, летящем над Атлантикой, комфорт по высшему разряду. Воздух напоен едва уловимым ароматом какого-то экзотического освежителя. Салон просторный, уютный. Кресла настолько удобны, что, опустившись, хочется остаться в них навсегда. Занавески на иллюминаторах бархатные. Даже коврики под ногами длинноворсовые. Последнее, по-моему, излишество, но все равно приятно.

Перед каждым из пассажиров установлен небольшой индивидуальный стереовизор. Надеваю наушники, беру в руку пульт и нажимаю красную кнопку. Экран зажигается, визуально выплескивая изображение чуть не на мои колени. Перебирая цифровые кнопки, ищу подходящую программу.

Марина сидит в соседнем кресле и бдительно следит за тем, что возникает на экране моего стереовизора, – хотя у нее свой перед носом. Назло ей останавливаюсь на эротическом канале и, растянув плотоядную ухмылку, зачарованно наблюдаю за сладострастными изгибами голых тел. Столь демонстративного издевательства Марина, разумеется, перенести не в силах. Склонившись в мою сторону, она выдергивает у меня пульт. Перебрав несколько каналов, оставляет мне музыкальную программу, потом спокойно сосредотачивается на своем стереовизоре. Однако моего пульта назад не отдает.

Это уже откровенная дискриминация. Я собираюсь всерьез возмутиться, но внимание мое отвлекает подошедшая стюардесса. Ее движения женственно-мягки, фигура абсолютно безукоризненна, пропорции тела совершенны. Каштановые волосы ниспадают волнистыми прядями, лицо ангельское, глаза небесно-ультрамариновые, взгляд, как полагается, пустой. Воистину, достойное произведение инженерного искусства… генно-инженерного. Вот надень она солнцезащитные очки и сохраняй молчание – пожалуй, действительно, можно не различить гомункула и соблазниться…

– Здравствуйте, – произносит стюардесса, склонившись к нам. – Вам что-нибудь нужно?

Голос мелодичный и бесцветный – никаких эмоций. Клон – он и в Африке клон.

– Пока нет, – одновременно отвечаем мы с Мариной. Стюардесса с застывшей улыбкой идет далее по салону, по очереди обращаясь к пассажирам со стандартным вопросом. Я недовольно гляжу на экран моего стереовизора, прикидывая, ругаться с подругой из-за конфискованного пульта или махнуть рукой и задремать.

Минут через десять стюардесса возвращается обратно, проходит мимо нас и удаляется в направлении носовой части аэробуса. Я рассеянно смотрю на ее идеальные ягодицы – и тут Марина, по своей противной привычке, пребольно щиплет меня за локоть. Сдавленно пискнув, негодующе оборачиваюсь.

– А с ней ты тоже не хотел бы переспать? – ядовито шипит Марина, глядя на меня в упор немигающим взором. Рысьи глаза напряженно сужены, зрачки неподвижны, маленький носик агрессивно наморщен. Мои веки непроизвольно начинают моргать – кажется, будто на них направлен прожектор. Чувствую, как под этим прожектором рдеет мое лицо. Как всегда, на смену негодованию немедленно приходит восхищение.

Да, это взгляд живой женщины. Натуральной, естественной, не из пробирки. Любящей, ревнующей, злящейся, смеющейся, эгоистичной, сострадательной, капризной, нежной, своенравной, доброй, жестокой… бог знает, какой еще. Всякой. От этого взгляда восторженные мурашки рассыпаются по телу, сердце барабанит испуганно и азартно, а горло захлестывает щемяще-радостная спазма… Я очень люблю ее глаза. Пожалуй, больше, чем все остальное в ней. Все остальное без этих глаз не имеет значения, потому что есть у всякой женщины. Даже у гомункулов.

Солнышко мое… яростное! Ну как ты можешь сравнивать себя с бестолковыми клонами? Разве у клонов бывают такие глаза! Разве такие глаза есть у кого-нибудь – кроме тебя…

4

Обширный центральноамериканский палеонтологический заповедник Мелового периода отгорожен от современности высочайшей стеною. Сверху над всей огромной площадью доисторического анклава натянута суперпрочная сеть из синтетического волокна, поддерживаемая стилизованными под облака аэростатами. Волокно настолько тонкое, что для глаза неразличимо даже в мощный бинокль. Громоздким летающим ящерам сеть тоже вряд ли мешает: как я понимаю, на большой высоте они не парят; прямо скажем – не орлы.

Самому заповеднику четыре года (Юрскому – около двух): воспроизводить настоящих динозавров биотехнологи научились недавно. На очереди – открытие подобных заповедников других геологических периодов: Кембрийского, Девонского, Пермского, и проч., и проч. Поскольку земная жизнь в ранних стадиях развития обитала преимущественно под водой, заповедники начальных периодов, разумеется, будут подводными и экскурсии в них соответственно тоже. Но для воплощения этих проектов специалистам еще предстоит решить массу технических проблем, так что покуда любознательным гражданам приходится довольствоваться живыми картинами вполне сухопутной Мезозойской эры.

Как утверждают средства массовой информации и рекламные буклеты заповедника, воспроизведенные во плоти ископаемые чудовища точь-в-точь соответствуют некогда жившим натуральным прототипам. Для выведения большинства из них первоосновой послужили невесть как сохранившиеся стволовые клетки, извлеченные из добытых за последние десятилетия бренных останков вымерших черт-те когда гигантских рептилий. Никакой специальной коррекции их генетических кодов не проводилось, потому вести себя восстановленные звероящеры должны естественно, как им изначально полагается. Для чувствительных желудков травоядных страшилищ оба действующих заповедника обильно засажены соответствующими их эпохам растениями, ну а плотоядные и сами о себе вполне могут позаботиться.

Нашу группу при входе в заповедник встречает лучезарно улыбающаяся девушка-экскурсовод. Я приятно удивлен, увидев человека вместо ожидаемого клона. Видимо, для экскурсий по допотопному мирку характерно изобилие всяких нестандартных нюансов, реакция посетителей может оказаться непредсказуемой – педантичному биороботу тут не разобраться. И вообще, подобное путешествие надлежит сопровождать ярким, эмоциональным речевым пояснением, а не монотонным бубнением заученного текста. Опять же – требуется соображать, на чем заострить внимание, а что опустить за ненадобностью. Словом, натуральный разум в таковом деле на сегодняшний день незаменим.

Гидесса гостеприимно здоровается с группой и первым делом осведомляется, нет ли среди посетителей слишком впечатлительных и слабонервных. Мы отважным хором заверяем девушку в своей абсолютной непробиваемости, и та, многообещающе бросив: «Ну, смотрите…» – ведет любопытную толпу на посадку в экскурсионный поезд. Последний состоит из вереницы сцепленных между собою открытых четырехместных кабинок на колесах – своеобразных вагончиков. Посетители рассаживаются по кабинкам. Гидесса устраивается в головном вагончике (видимо, экскурсовод по совместительству еще и «машинист»), что-то нажимает на панели управления. В кабинках одновременно включаются динамики, откуда голос гидессы вопрошает:

– Все устроились?

– Да-а! – нетерпеливо подтверждают пассажиры.

– Начинаем экскурсию.

Электропоезд мягко трогается с места и, быстро набирая скорость, окунается в туннель. В темноте Марина испуганно цепляется обеими руками за мой локоть. Покровительственно обнимаю ее плечи, прижимаю к себе и с надеждой спрашиваю:

– Боишься?

Марина вместо ответа шмыгает носом. Наклоняюсь к ней и ободряюще шепчу в самое ушко:

– Не бойся. Тебя у меня никакой саблезубый тигр не отнимет. Коварная подружка недоверчиво хмыкает. Какое, все-таки, препротивное создание! Хоть бы раз просто промолчала…

Поезд выныривает из темноты и легко катится непосредственно по территории заповедника. По обе стороны от нас открывается жизнерадостный пейзаж Мелового периода, в общем-то ничем принципиально не отличающийся от нынешнего: привычно серебрятся листвою тополя, платаны вольготно раскинули густые кроны, и вечноскорбящие ивы уныло никнут тонкими удочками веток. Сочная трава отрадно зеленеет буйными газонами, даже цветы весело мелькают повсюду яркими веснушками. Многометровых чудищ пока не видать. Может, у них тихий час по распорядку?

Девушке-экскурсоводу отсутствие фауны тоже не нравится. Она озабоченно крутит головой, взором чуткого егеря высматривая допотопную живность. Ее голос из динамика недовольно констатирует:

– М-да… что-то рептилии затаились. Наверно, надо проехать подальше вглубь заповедника.

Она увеличивает скорость движения поезда и покуда развлекает подопечных подробной лекцией о мезозойской флоре. Дабы рассказ о тополях и ивах выглядел по возможности экзотичней, гидесса обильно насыщает его латинской терминологией. Потому тополь в ее устах превращается в Populus, ива – в Salix, а магнолия – уже не просто магнолия, а Magnolia grandiflora. Кстати, я бы не поручился, что все произносимые гидессой узконаучные названия находятся, так сказать, в полном соответствии с истиной. Вряд ли кто-то из слушателей способен ее компетентно уличить, так что ей можно с чистой совестью сыпать хоть наименованиями лекарств из аптеки.

Все, однако, ждут именно динозавров: скрупулезно перечисленная экскурсоводом растительность и в современную эпоху водится повсеместно в самом непотребном количестве. Посетители принимаются раздраженно ерзать на сиденьях и в голос переговариваться, выказывая к заумной лекции демонстративное пренебрежение. Марина, опасливо косясь на динамик, соединяющий нас с гидессой, тихонько шепчет мне в ухо:

– А может, они нас заметили и испугались?

Отрицательно мотаю головой. Заметить нас динозавры никак не могут. Мы с нашим поездом по-прежнему находимся в туннеле: вся экскурсионная дорога – сплошной туннель из сверхпрочного материала, наподобие трубопровода большого диаметра. Прозрачен туннель только изнутри, снаружи – тщательно замаскирован под какую-нибудь неровность рельефа и наверняка имеет шершавое покрытие, чтобы незадачливый доисторический ящер, не дай бог, не поскользнулся. Звукоизоляция абсолютная: мы слышим звуки снаружи через множество акустических колонок, установленных внутри по всему туннелю, во внешний же мир наши голоса не проникают. Словом, все предусмотрено, дабы никакая исполинская рептилия, обнаружив, что за ней наблюдают, чего доброго, не померла от разрыва сердца или не повредилась рассудком… если таковой у рептилий имеется.

Покуда я пытаюсь все это доходчиво изложить Марине, посетители заметно оживляются: в отдалении между Populus’ами и Salix’ами начинают мелькать вожделенные громадины мезозойской фауны. Гидесса на полуслове обрывает лекцию про «уникальную» растительность и сбавляет скорость поезда. Голос ее в динамике ощутимо теплеет, тон становится щекотяще-завораживающим:

– Ну вот, дамы и господа, мы наконец вторгаемся в царство гигантских рептилий – мирных травоядных и кровожадных хищников. Я надеюсь, что обитатели нашего заповедника предоставят нам возможность лицезреть их поближе, во всем их, так сказать, чудовищном великолепии. Давайте попробуем проехать еще дальше.

Изрядно замедливший ход электропоезд бесшумно ползет мимо нарочито-хаотичной лесопосадки. Мелькание громадных животин становится все интенсивнее. Однако выходить из-за деревьев «драконы» не спешат. Со стороны создается впечатление, будто динозавры между собою играют в прятки.

Все окружающее живо напоминает кадры из старинных киношедевров Спилберга. Так или не так выглядел мир в реальном Меловом периоде, но по голливудским фильмам почти вековой давности создатели заповедника определенно ориентировались. Понятно, что первоочередная задача подобных экскурсий – не столько дать достоверное представление о далекой эпохе, сколько пощекотать нервы пресытившимся современными зрелищами бессмертным двуногим. Кстати, данному зрелищу не мешало бы быть подинамичнее, а то бессмертные опять заскучали…

Неожиданно над самым поездом с сухим шуршанием пролетает на перепончатых крыльях премерзкая тварь с несуразно-могучим клювом. По цепочке кабинок проносится вздох восторга. Сидящий в нашем вагончике впереди нас с Мариной коренастый мужчина с квадратным затылком, явно желая блеснуть эрудицией, кричит во все горло:

– Птеродактиль! Птеродактиль!

– Птеранодон, – уточняет гидесса. – Сейчас, господа, вы могли наблюдать летающего ящера семейства птеродактилей. Данная рептилия жила в эпоху Мела, приблизительно сто тридцать – семьдесят миллионов лет назад. Пищу ее составляла мелкая рыба и водяной планктон. Тяжелый клюв уравновешивался костяным гребнем на затылочной части головы. Размах крыльев достигал пятнадцати с половиной метров…

– Ух ты! – восхищенно восклицает мужчина с квадратным затылком. – Пятнадцать с половиной метров! Целый аэробус!

Ближайшие пассажиры сдержанно смеются – больше из вежливости. Поезд помалу продвигается далее. Вскоре в лазурном небе возникает второй звероящер, потом третий. Постепенно крылатые монстры заполняют небосвод, шумно барражируя над нашими головами. Наверно, гнездовье где-то поблизости… или что там у них. А может, высматривают добычу – каких-нибудь доисторических тушканчиков размером с кенгуру. Хотя – девушка говорила что-то про рыб и планктон; видимо, просто водоем рядом.

Гидесса, устав болтать, решает дать передышку своим голосовым связкам. Однако это удается ненадолго. Уже через пару минут она торжествующе вопит:

– О! О!! О-о-о!!!

Народ вытягивает шеи. Сбоку от поезда возникает просторная лужайка, посреди которой – совсем рядом – громоздится нечто среднее между носорогом, бегемотом и еще бог знает кем. На затылке чудовища – здоровенная костяная пластина, слегка напоминающая воротник боярской шубы (только «стоячий» в обратную сторону, вдоль спины). Клювообразная морда увенчана тремя рогами весьма нескромных размеров. Грузное страшилище неподвижно стоит на четырех толстенных конечностях и мирно щиплет травку. А на некотором расстоянии от него, на краю лужайки, высится на двух мощных нижних лапах зубастый антипод травоядного метра в четыре ростом. Третьей точкой опоры зубастому служит огромный хвост, на котором тот почти восседает с очевидным комфортом.

Гидесса останавливает поезд в аккурат напротив гигантской парочки и приглушенно, будто боясь спугнуть, вещает подрагивающим голосом:

– Уважаемые господа, нам выпала редкая удача. Прямо перед вами трицератопс – классический представитель травоядной фауны позднего Мелового периода. А в отдалении, у кромки деревьев, вы видите знаменитого тиранозавра – самого жестокого хищника той эпохи. Сейчас, судя по всему, произойдет смертельная схватка исполинов. Тиранозавр, без сомнения, попытается съесть трицератопса. Видимо, в эту минуту он выбирает удобный момент для нападения.

Группа, затаив дыхание, ожидает обещанной драмы. Марина впивается в мой локоть всеми десятью ногтями. Мне достаточно больно, однако терплю и не моргаю, опасаясь пропустить атаку длиннохвостого хищника.

Но тиранозавр что-то не думает проявлять агрессии. Даже не поворачивая морды в сторону травоядного рогоносца, он сосредоточенно ковыряется когтем в зубах. Делать это ему неудобно – верхние лапы слишком короткие, – и несчастный звероящер гортанно покрикивает от досады.

Трицератопс продолжает монотонно жевать траву, пучками свисающую с его клюва, и равнодушно смотрит на зубастого тупыми свинячьими глазками. Он вполне сознает отсутствие угрозы и определенно не питает к соседу неприязни. Налицо совершенная гармония природы, пасторальный образец мирного сосуществования живых организмов.

Постепенно посетители начинают выказывать беспокойство: гарантированное кровавое зрелище срывается по абсолютно необъяснимым причинам. Разочарованная гидесса сама не знает, что сказать, и подавленно безмолвствует. А ограниченное время экскурсии, между прочим, идет.

Потеряв терпение, возмущенные зрители принимаются ободрять тиранозавра криками и свистом, похоже, напрочь позабыв об односторонней слышимости. Азартно подпрыгивая на своих местах, они раскачивают вагончики и, кажется, сами готовы наброситься на злополучного трицератопса, чтобы просто показать «некоторым», как это делается. Воздух в туннеле ощутимо наполняется парами агрессивного адреналина. Кажется, больше всех неистовствует впередисидящий мужик с квадратным затылком. Он топает ногами, машет руками, как турбинное колесо лопастями, и трубно орет зубастому саботажнику:

– Давай, давай! Сожри его! Сожри!! Трус! Ты трус, а не ящер!!

Впрочем, динозаврам наплевать на праведный гнев почтенной публики. Картина ничуть не меняется: один по-прежнему пытается извлечь из пасти что-то постороннее, другой методично набивает пузо зеленью. Для нас торчать далее на месте становится бессмысленно. Гидесса уныло резюмирует:

– Наверно, наш тиранозавр уже пообедал. Поедемте дальше. Возможно, в другом месте нам повезет больше.

Она трогает поезд… и тут на лужайку из зарослей стремительно выскакивает еще один тиранозавр – покрупнее первого. Алчно разинув пасть, он поводит напряженным взглядом – и с вожделением воззряется на трицератопса.

– Стоп! – сама себе командует гидесса и резко останавливает поезд. – Этот, кажется, голодный!

На сей раз она, безусловно, права. Взгляд нового действующего лица, устремленный на рогоносца, не оставляет сомнений в серьезности намерений. Первый тиранозавр немедленно перестает ковыряться в зубах, несколько секунд оцепенело пялится на более крупного сородича, затем срывается с места и галопом убегает в чащу. Трицератопс прекращает жевать траву и настороженно смотрит на незваного пришельца.

Голодный тиранозавр, в отличие от предыдущего, не тянет резину. В три прыжка он подлетает к рогоносцу, норовя оказаться сбоку. Однако неуклюжий с виду трицератопс весьма проворно поворачивается к агрессору вооруженным передом. Недожеванный пучок мезозойской флоры нелепо торчит из его клюва.

Тиранозавр некоторое время внимательно изучает оборону противника, потом внезапно делает молниеносный бросок в сторону и опять пробует ухватить добычу сбоку. Но трицератопс вновь быстренько разворачивается и вонзает левый рог в бедро врага. Хищник ревет от боли, но – голод не тетка, волей-неволей приходится переть на рожон. Он совершает еще один прыжок в сторону и, ловко уклонившись от острого рога, впивается трицератопсу зубами в спину. Тот душераздирающе верещит, отчаянно силясь боднуть хищника, однако это уже не удается. Крик обреченного травоядного прерывается отвратительным хрустом – мощные зубы тиранозавра ломают бронированный хребет рогоносца.

Экскурсанты дружно орут благим матом, не отводя, однако, от жуткой сцены зачарованных глаз. Хорошо, что тиранозавр нашего вопля не слышит, не то непременно подавился бы от страха.

Постепенно трицератопс перестает трепыхаться, и победитель приступает к заслуженной трапезе. Люди, прекратив орать, с любопытством и омерзением наблюдают за кровавым триумфом хищника.

Однако удар рогом, по всему, оказался не пустяковым. Утолив первый острый голод, тиранозавр вдруг начисто теряет аппетит и, уставясь на раненное бедро, принимается горестно реветь. Затем оставляет едва початую тушу и, сильно припадая на поврежденную лапу, плетется в лес. Как только огромное тело хищника скрывается из виду, из-за деревьев на лужайку поспешно выпрыгивает целая стайка мелких рептилий – действительно что-то вроде кенгуру без ушей и шерсти. Окружив труп трицератопса, алчная мелюзга начинает пожирать то, что ей досталось от чужих щедрот.

– Вот так, – удовлетворенно констатирует гидесса. – Вы воочию убедились, какие дикие нравы царили в то жестокое время на нашей прекрасной планете.

– Да уж, – глубокомысленно подхватывает мужчина с квадратным затылком. – Видать, на каждом шагу ели друг дружку поедом. Одно слово – звери.

– Итак, продолжим нашу экскурсию? – умиротворенно предлагает гидесса, и поезд возобновляет движение.

Все оставшееся время посетители заповедника возбужденно делятся между собою пережитыми впечатлениями. В нестройный гвалт пассажиров ненавязчиво вплетается положенная лекция о реликтовой природе Мезозойской эры, по-прежнему обильно сдобренная столь же реликтовой латынью. Голос гидессы весел и беззаботен. Невзирая на отсутствие всякого внимания со стороны подопечных, девушка щебечет без устали и перерывов, как заведенная. Ее радость вполне понятна: благодаря голодному тиранозавру экскурсия удалась на славу.

…На выходе из заповедника благодарю девушку за прекрасное путешествие и между прочим интересуюсь:

– Скажите, вы не опасаетесь, что ваши хищники в конце концов истребят здесь всех травоядных? Ведь территория их ареала ограничена, удрать некуда…

– За это не волнуйтесь, – улыбается гидесса. – Во-первых, поголовье тех и других тщательно контролируется и регулируется. Ну а во-вторых, у нас имеется весьма обширный банк стволовых клеток доисторической фауны, поэтому с восполнением любого из представленных видов нет никаких проблем. Даже из ныне существующих особей при желании можно извлечь столько клеточного материала, что его с избытком хватило бы для заселения динозаврами всей планеты… да хоть нескольких!

5

Вечером (по центральноамериканскому времени) мы с Мариной опять сидим в кафе аэровокзала – на сей раз Гватемальского – и, поглядывая на часы, оперативно поглощаем легкий ужин. Скоро объявят посадку на наш аэробус. Пора возвращаться в Евразию.

Скомкав использованную салфетку, интересуюсь:

– Ну что, понравилась экскурсия?

– Уж-жасно! – отвечает подруга и зябко ежится.

Вот поди пойми, что означает это «уж-жасно»! То ли ужасно понравилась, то ли наоборот. А попробуешь уточнить – непременно скажет, что я глуп как пробка…

– Через неделю поедешь со мной смотреть битву при Гидаспе?

Марина решительно мотает головой из стороны в сторону. Правильное личико на мгновение искажает брезгливая гримаса.

– Почему? – удивляюсь я. – Там будет зрелище покруче, чем поединок двух здоровых ящериц.

– Наслаждайся без меня. Я на подобные представления вообще не хожу.

– Что так?

– Не хочу смотреть, как тысячи клонов убивают друг друга. Отвратительно!

– Я как-то не заметил, что ты слабонервная. На бой динозавров смотрела же. А они, между прочим, были вполне натуральные, с мозгами и характером, – в отличие от гомункулов.

– У гомункулов тоже есть мозги, – хмурится Марина. – И уж никак не в меньших пропорциях, чем у динозавров. В конце концов, они живые существа.

– Динозавры тоже живые. Однако ты не отворачивалась, когда двое из них совершали взаимное кровопускание.

– Это их динозаврово дело. Им по природе так полагается. А здесь… Для таких батальных шоу специально выращивают клонов – практически выращивают на убой. Потом заставляют драться, будто гладиаторов… Мерзко это все.

Надо же, моей подружке жалко биороботов! Кажется, мне и вправду выпало счастье любить женщину очень особенную… Подавив изгибающую рот улыбку, продолжаю развивать тему:

– Так или иначе, всякий клон обречен на скорую смерть. У него, несчастного, изначально судьба такая: сегодня он нужен для выполнения определенных функций, назавтра – устаревает или просто перестает устраивать, и его списывают. По-твоему, это ненормально?

– Не знаю. Возможно, я чересчур сентиментальна. Но представить не могу, как бы я вдруг решила списать мою служанку. Да, она явно устарела и выглядит безобразно, не то что твоя Далила. Однако я к ней привыкла и… я не воспринимаю ее как биоробота. Скорее она напоминает мне деревенскую бабу двухсотлетней давности – молчаливую, простодушную и недалекую, с двумя классами церковно-приходской школы. Во всяком случае, ассоциация именно такая. И характер у нее, по-моему, тоже имеется.

– Может, у служанки и имеется… какой-никакой. А у тех-то – бойцов для исторических зрелищ – откуда взяться характеру? Они же вовсе бестолковые. Пушечное мясо в буквальном смысле. У них, знаешь, в башку вживлен микрочип, и все действия их зависят от сигнала, получаемого этим чипом. И не только действия – даже все побуждения их организмов. Они и засыпают по приказу извне, и желудки их начинают вырабатывать сок по приказу, и нужда в совершении естественных отправлений возникает тоже отнюдь не спонтанно… всепо приказу! У них рефлексов-то нет, не то что чувств. Даже инстинкт самосохранения отсутствует напрочь. Они примитивней одноклеточных – те хоть существуют сами по себе!

– Все равно. Я даже репортажей о битвах клонов по стереовизору смотреть не могу. Не по себе становится… они так на нас похожи…

Сдерживать улыбку не остается сил, и она растягивается на моем лице от уха до уха. Марина сразу надувает губку: думает, что я над ней смеюсь. А я не смеюсь, я радуюсь. Моя женщина в самом деле лучше всех. Она самая добрая, самая великодушная, самая непосредственная. Поистине единственная и неповторимая. Уникальная. «Клоны похожи на нас» – от кого еще такое услышишь!

Глава вторая

Продолжение записок Владислава Сергеевича Воронцова в зелёной тетради

< … > Когда читаешь или слушаешь современных историков, азартно повествующих об ужасах минувшей эпохи, поневоле начинаешь сомневаться: а не слишком ли увлеклись господа ученые? не отступают ли они сплошь и рядом от истины, давая простор отнюдь не научной фантазии? возможно ли было многое из того, о чем они столь уверенно вещают, хотя бы теоретически?