Эра Бессмертия

Так, утверждают, среди прочего, будто еще в конце XX и даже в начале XXI века улицы восточноевропейских и американских городов кишели бандитами и хулиганами; будто в темное время суток небезопасно было выходить из дому; будто и дома никто не был застрахован от грабителей и налетчиков. А в некоторых странах так называемого «третьего мира» – например, в Сомали или Колумбии – вообще огромная часть населения занималась исключительно преступным промыслом либо была связана с преступностью… Простите, но в таком Содоме жить невозможно – очень скоро попросту свихнешься! Однако люди жили, и трудились, и веселились, и в упомянутое темное время суток ходили на свидания к любимым женщинам, причем, насколько мне известно, без оружия. Как совместить одно с другим? Или тогдашние люди состояли из какого-то иного теста, потому страх им был неведом? Или просто они полагали, что творящийся вокруг беспредел есть нечто естественное? Животные же как-то существуют в насквозь пропитанной опасностью биосфере: безостановочно поедают друг друга, однако с ума не сходят и не воспринимают сей жестокий миропорядок как аномалию…

Да, видимо, психика наших предков была сродни психике «братьев меньших». Конечно, мы, нынешние, совсем другие. Появись сейчас неким мистическим образом среди людей хотя бы один серийный убийца – небось, все человечество забилось бы по домам и квартирам наглухо, и сидело бы не дыша, покуда выродка не изловят. А всего полвека назад подобных выродков обитало как собак нерезаных… если верить историкам. А верить приходится: помимо историков, среди бессмертных есть множество тех, кому давно перевалило за пятьдесят, и они без колебаний подтверждают страшилки о временах своего детства и отрочества. Действительно помнят, что именно так все и было? Или просто пропаганда последних десятилетий корректирующе подействовала на их сознание и самую память?..

< … > То, что историки рассказывают о былых властителях, вовсе напоминает какую-то демоническую мифологию. Принимать излагаемое за правду сознание подчас отказывается. Слишком мрачны деяния великих владык прошлого, а замыслы мрачнее тысячекратно. Слишком масштабны картины совершенного ими зла, слишком пугающи бесстрастные цифры жертв их безумного произвола. И очень многое попросту не вяжется со здравым смыслом.

Чингисхан и его потомки приказывали своим монголам поголовно вырезать население огромных захваченных городов, иногда – целые племена. (Зачем? Ведь это были уже их города и их потенциальные подданные!) Тамерлан, не довольствуясь истреблением, повелевал громоздить высоченные пирамиды из отрубленных голов. (Вот зачем?!) Император Нерон, встав однажды не с той ноги, распорядился поджечь свой «вечный» Рим. (Опять-таки – зачем?!) Иван Грозный, заподозрив измену, разгромил Новгород – собственный богатейший город, северный форпост своей державы, не оказавший, кстати, царю никакого сопротивления, – и неделями топил в Волхове его жителей. (Зачем, господи?!) Сталин за четверть века умудрился репрессировать десятки миллионов советских граждан (ну зачем нужно репрессировать покорных рабов?!), а абсолютное большинство этих самых советских граждан при том продолжало его боготворить (за то, что репрессировал?!). Кампучийский диктатор Пол Пот в 70-х годах прошлого века вознамерился сократить на 90% численность собственных соотечественников (именно собственных, а не чужих!), «лишние» мешали ему строить светлое будущее – одним своим присутствием на родной территории… Сколько их было, больших и малых деспотов, пожиравших души и тела подданных – иногда физически, как, например, центрально-африканский император Бокасса, который, как путевый хозяин, хранил в холодильниках расчлененную человечину (что ему, гаду, говядины не хватало?!!)…

Если все это правда хотя бы отчасти – так и хочется воскликнуть: «Несчастные народы! В чьей же безраздельной власти вы находились! Какие хищные лапы стискивали вас долгими веками!» Но (если опять-таки верить историкам) сами народы в смысле варварства и изуверской извращенности мало чем отличались от своих вождей. Склонность к бессмысленной жестокости была поистине всеобщей и проявлялась отнюдь не только по приказу.

Тысячелетиями дикие орды завоевателей опустошали страны и регионы, оставляя после себя лишь дымящиеся руины и горы трупов. Добропорядочные белые колонисты очищали американские и австралийские земли от туземцев, словно картофельные поля от колорадских жуков. Древние китайцы во время своих бесчисленных междоусобиц и грандиозных восстаний неоднократно практически самоистреблялись, сокращая собственный этнос то на две трети, то на три четверти, а то и более; целые армии пленных часто хоронились ими заживо, и количество таких похороненных иногда составляло несколько сотен тысяч (то есть зарытых сразу, за один присест!! А сами пленные – профессиональные воины – стало быть, безропотно позволяли себя зарыть?!). Крестоносцы, захватив Иерусалим, несколько дней подряд убивали в нем все живое, и не успокоились, пока не убили последнего магометанина. (А это – зачем?! Можно понять ожесточение в горячке штурма и в первые часы после него, но многодневное методичное убийство на горячку не спишешь…) Античные римляне обожали театральные представления с реальными умерщвлениями на сцене. Средневековые христиане наслаждались изощренными публичными казнями, а такие «богоугодные» зрелища, как аутодафе с десятками жертв, приурочивались ими к различным праздникам – с благословения «милосердной» церкви. Впрочем, поглазеть на невыносимые муки ближних любили не только в Европе – практически везде…

Списать все на ветхую древность, на низкий уровень цивилизованности, на темноту и невежество? Может быть, с развитием общественной эволюции нравы принципиально менялись? Если бы… В прогрессивных Соединенных Штатах Америки научно-техническая революция блестяще проявила себя широким распространением казни на электрическом стуле. А в передовой Германии в период правления нацистов пепел от сожженных в крематориях узников концлагерей активно использовался для удобрения посевных полей; кроме того, тысячи немецких Frauen und Fraulein носили тогда дамские сумочки и перчатки из человеческой кожи… Вообще, перечислять ужасы предыдущего столетия нет ни нужды, ни желания. Здесь все историки сходятся: в двадцатом веке людское скотство, безусловно, достигло апогея.

Итак, можно ли всему этому верить? Если и можно, то не хочется. Очень не хочется верить, что наши предки – давние и не особо – могли получать удовольствие от творимых ими кровавых мерзостей. Ну никак не хочется признавать, что мы несем в себе гены убийц и садистов!

И вот подавленное сознание начинает искать лазейку. Ищет тщательно, игнорируя очевидное, отмахиваясь от фактов, как от назойливых мух, стараясь придумать какое-то оправдание изуверству через поправки на обстоятельства, через оговорки… Конечно, жестокости случались – в военное время; тут сомневаться не приходится: у воюющего человека всегда мозги набекрень, это ветераны Третьей мировой подтверждают в один голос. А вот в мирных условиях массовому зверству попросту взяться было неоткуда – объективных причин для него не существовало! Упомянутые немцы были слишком высококультурным народом, чтобы опуститься до столь жутких гадостей, как перчатки из кожи себе подобных! И Сталину незачем было терроризировать своих сограждан – раз те его обожали! И фанатик Пол Пот, даже будучи зверем по натуре, не мог умышленно истреблять свой народ, потому что желать истребления собственного племени никакому зверю не свойственно! Ну не может такого быть! Не могли люди всего несколько десятков лет назад быть такими варварами!! Наверняка историки изрядно преувеличивают, драматизируют, а то и выдумывают – словом, гонят отсебятину, чтоб их труды интересней читались!

Однако это – лишь эмоции, отчаянная попытка выдать желаемое за действительное. Когда взглянешь на причины войн и конфликтов предыдущих времен (в том числе не самых отдаленных), волей-неволей поверишь и во все вышесказанное. Век за веком сотни миллионов двуногих рьяно искореняли друг друга то из-за клочка территории, то из-за того, что кто-то, по их мнению, не в то веровал, не так крестился, не ту идеологию признавал; из-за того, что посла оскорбили, купцов ограбили, ханскую басму растоптали; из-за полезных ископаемых, выгодных договоров, престижа государства; из-за личных обид влиятельных лиц, из алчности, зависти, неприязни, просто из принципа… Словом, воевали чаще всего без особой необходимости, по поводам малозначительным, иногда надуманным, а то и придуманным. И чем цивилизованнее был народ, тем нелепее он придумывал поводы.[3] Так что вывод напрашивается однозначный: убивать себе подобных нашим предкам нравилось – во всяком случае, мужской части предков. Женщины же, сами в боевых кровопусканиях не участвуя, неизменно жаловали воинов повышенной благосклонностью, что также весьма способствовало повсеместному насаждению и поддержанию воинственного духа.

Поскольку врать самому себе в мои намерения не входит, остается признать: да, мы все – прямые потомки кровожадных варваров, и я не исключение. Да, в человеке минувшей эпохи было слишком много зверя. И на лице самой цивилизации за лукавой улыбкой неизменно проглядывал звериный оскал.

< … > Подобно всем земным млекопитающим, люди постоянно враждовали внутри своего вида. Всемерное развитие науки и культуры ничуть не умаляло воздействия на высокоинтеллектуальных приматов первобытных природных инстинктов, духа соперничества и стремления к силовому превосходству. Весь технический прогресс прежней цивилизации зиждился на неустанном совершенствовании вооружений. Каждое уважающее себя государство все время мечтало изобрести что-нибудь эдакое, особо смертоносное, – дабы единым прыжком обскакать многочисленных конкурентов и через самый банальный шантаж дорваться до вожделенной мировой гегемонии. Потому французы придумывали дирижабли, англичане – танки, немцы – отравляющие газы, американцы – урановую бомбу, Советский Союз – водородную… Однако чем грознее становилось оружие, тем меньше обладателям оного хотелось им воспользоваться – разумеется, не из гуманизма, а из вполне понятного опасения получить воздаяние той же монетой. В конце концов, дойдя до производства баллистических ракет, сверхдержавы вкупе с их союзниками нехотя признали, что в современных условиях крупномасштабная война равнозначна самоубийству, после чего наконец-то перешли к исключительно джентльменским отношениям между собою – с руганью, но без драк. Таким образом, именно оружие массового поражения заметно остудило всегдашние воинственные порывы великих империй. Именно ужасные ядерные боеголовки стали главным залогом мира и галантности между ведущими странами, вынудив их руководителей, утративших надежду достичь неуязвимости, радикально поумнеть – против собственной воли.

Воцарилось так называемое «равновесие страха». Тупо-драчливый период евроамериканской истории завершился; прогрессивное человечество перешло на более высокий уровень взаимоотношений – к иезуитскому политическому соперничеству. Война, утратив прежнюю актуальность, была оставлена для отсталых народов, граждане же передовых государств получили отрадную возможность позаботиться о своем благосостоянии. За несколько десятков лет без кровопролития на своих территориях они вошли во вкус спокойной, комфортной жизни, вполне оценили ее преимущества и, преисполнившись состраданием к изнемогающему от непреходящей резни остальному человечеству, воспылали благородным стремлением обеспечить мир во всем мире. Провозгласив своим священным долгом ликвидацию насилия, милосердные христиане бросились тушить очаги напряженности по всей планете. Иногда это даже получалось. Правда, тушили частенько дедовским способом – бомбами, но, так или иначе, большого пожара не допускали – вплоть до 30-х годов нашего столетия.

А я вот думаю себе: не сдерживание ли локальных конфликтов и привело в итоге к глобальной катастрофе, в которой мир едва не сгорел? Возможно, мелкие стычки играли роль предохранительного клапана, периодически выпускающего излишки пара? Люди в то время сообща вырабатывали слишком много негативной энергии – агрессивности, ненависти, нетерпимости. (Разумеется, в так называемых «горячих точках» данная выработка была особенно массовой, усиленной и непрерывной.) Негатив же в больших количествах не улетучивается просто так, не рассасывается бесследно. Напротив, он, подобно пару, накапливается, концентрируется, уплотняется, и если клапан держать постоянно закрытым, внутреннее давление неизбежно дойдет до критической отметки – и тогда, столь же неизбежно, последует взрыв. Что, как известно, и случилось – сорок лет назад.

И вообще, стоит ли миротворцу встревать между дерущимися? Может, наоборот, предоставить им возможность вволю мордовать друг друга, покуда сами не устанут и не расползутся по своим углам? Иначе ведь сам миротворец рискует стать врагом для обоих… Временами европейцам (в широком смысле, т. е. включая тогдашний Советский Союз, США, Канаду, Австралию и т. д.) удавалось разнимать конфликтующие стороны, но при том неизменно либо обе эти стороны оставались неудовлетворенными, либо – еще хуже – удовлетворенной оказывалась одна из сторон, а другая чувствовала себя бесконечно униженной и обманутой. Вдобавок и одна, и другая наливались желчью от того, что ими помыкают посторонние, посему неприязнь к «арбитрам» множилась и росла повсеместно. Таким образом, болезнь не излечивалась, она лишь загонялась вглубь пораженного организма и затаивалась, до поры скрыв визуальные симптомы, – чтобы в свой срок полыхнуть вселенской эпидемией. Данный подход к проблеме локальных войн в XX веке именовался «политикой сдерживания и компромиссов». Вот и досдерживались, и докомпромиссничали…

С другой стороны – кому ведома единственная, безошибочная истина? Не могли же, в самом деле, просвещенные нации равнодушно взирать на чужое кровопролитие! Да и уроки истории подчас бывают весьма противоречивыми. Так, в свое время мировые державы не расплющили германский нацизм в зародыше, когда это легко было сделать. С Третьим рейхом долго терпеливо церемонились, отечески журили, убеждали, урезонивали (это в политических кругах 30-х годов прошлого века называлось «умиротворением»); старательно уклонялись от применения силы, всячески избегали открытого столкновения; не мешали Гитлеру сожрать Австрию, Чехословакию, – думали, насытится и угомонится. А он, обнаглев, разинул пасть на всю Европу вкупе с колониями…

Вряд ли кто-то может заранее точно знать, как надо делать, чтобы в итоге вышло хорошо для всех. Пути Господни неисповедимы. Во всяком случае, побуждения у христианских миротворцев столетней давности были по большей части благие. И мне, вчерашнему россиянину, эта мысль отрадна: как-никак, мои предки принадлежали к семье христианских народов. А последние – по крайней мере в недавнем прошлом – были все-таки лучше сарацин (хотя и с оговорками). Они были лучше и в минувшем веке, и тогда – сорок лет назад. Иначе – какая была бы разница, кто победит в Третьей мировой войне!

< … > Конец второго тысячелетия можно охарактеризовать как эпоху шаткого баланса. К тому времени, обильно умывшись кровью в двух мировых войнах, ведущие европейские державы отказались от лютой борьбы за передел мира, всерьез заразились пацифизмом и очень быстро растеряли почти все свои колонии. В течение последних десятилетий XX века политическая карта голубой планеты продолжала изменяться, однако далеко не столь радикально, как прежде.

Самым значительным событием в данном смысле стал, разумеется, распад Советской империи, вплоть до начала 90-х годов являвшей собою один из мировых политических полюсов. Другой полюс – Соединенные Штаты Америки, – оставшийся таким образом без противовеса, сразу горделиво выпучился и превратился в пуп Земли. Ликующие янки уверенной стопой победителя шагнули в лучезарное будущее без достойных соперников, всерьез полагая, что отныне планета обязана вращаться исключительно вокруг них. И данное убеждение свое немедля принялись повсеместно доказывать, раздавая непонятливым народам пинки и затрещины, а кого и забивая насмерть.[4]

Западноевропейские союзники США по блоку НАТО вполголоса роптали по поводу чересчур навязчивой опеки американского «большого брата», однако, с опаской косясь на обильный сюрпризами русский восток, предпочитали особо не возмущаться. Почтенная старушка Европа, находясь между Россией и Америкой, как между бурым медведем и гризли, со вздохом выбирала дружбу с Соединенными Штатами – по причине большего с ними сходства систем и несравнимо большей их предсказуемости. Не разделяя царственных амбиций заокеанского патрона и не одобряя его драчливости, Старый Свет[5] нехотя, подчас невольно, принимал участие в организуемых задиристыми янки международных потасовках, тем самым объективно сливая свою политику и политику США в единую – западную – и, разумеется, деля с «застрельщиком» все лавры и шишки за совместные действия. Сдержанно хмурясь, европейцы плыли в американском фарватере, угрюмо досадуя на собственную слабость.

Зато, в очередной раз доказывая свое несомненное лидерство в смысле всяческого прогресса, Западная Европа к концу столетия начала сливаться в единый политико-экономический организм (в отличие от Восточной, в нескольких местах сразу стремительно расползавшейся по швам). Таким образом, древние германо– и романоязычные старцы – западноевропейские державы, – не желая пассивно подчиняться естественному закону угасания, сообща произвели на свет крепкое, здоровое детище и тем самым открыли для себя новый цикл исторической жизни, а остальным народам дали блестящий прецедент гармоничного межнационального сосуществования. Просвещенный континент по-прежнему выступал авангардом всей планеты. Маленький гуманистический маяк цивилизации, на протяжении тысячелетий многократно захлестываемый волнами варварских нашествий, упорно озарял целому миру единственный верный путь.

< … > Смежная с США Канада, в отличие от неумеренно предприимчивой соседки не страдая манией величия, мирно процветала на своих северных широтах, отгороженная океанами от всяческих неприятностей. Лишь франкоязычный Квебек все время мешал ей расслабиться, для чего-то требуя самоопределения – видимо, скуки ради.

Латинская Америка традиционно булькала грязным гейзером, ни в какую не желая угомониться, – горячей крови испаноязычных метисов постоянно недоставало адреналина. Тут и там друг друга неустанно сменяли военные и демократические режимы; по девственным джунглям рыскали партизаны, эскадроны смерти, контрабандисты и наркокурьеры; правительства нудно и безнадежно воевали с оппозиционерами, революционерами, военными мятежниками и мафиозными кланами. Впрочем, поскольку кроме самих себя латиноамериканцы никого не тревожили, прогрессивное человечество взирало на них снисходительно, как на шаловливых детей, иногда по-отечески журя – для проформы.

Благословенная Богом Австралия счастливо зеленела эвкалиптами и, ничуть не сожалея, что живет на отшибе от суетного мира, благодушно пеклась о росте поголовья своих аборигенов и коал (в то же время отчаянно истребляя вконец распоясавшихся кроликов). Рядом по голубым волнам Тихого океана на крохотных пирогах и современных катерах шныряли от острова к острову микронезийцы с полинезийцами. Севернее Австралии, на самом экваторе, Индонезия и Малайзия, втиснувшись между христианами, буддистами, индуистами и разными язычниками, верно хранили заветы Магомета и методично развивали свою экономику.

В Центральной и Южной Африке, как всегда, было скверно. По просторам черного континента вовсю гуляли эпидемии и голод, безжалостно выкашивая население – которое, кстати, усердно способствовало тому же. Очень трудно сейчас разобраться, чего столь важного веками не могли поделить многочисленные негритянские племена и народы, но дрались они неустанно, с большим энтузиазмом и, похоже, не особо задумываясь о смысле своей борьбы. Когда в 90-х годах в Южно-Африканской республике была ликвидирована система апартеида, тамошнее белое население не без оснований опасалось справедливой мести со стороны освобожденных чернокожих, даже подумывало об отделении и создании собственного, сугубо белого, государства. Однако, вопреки всяческой логике, воспрянувшие после долгого унижения негры своих вчерашних угнетателей и пальцем не тронули, зато тотчас бросились выяснять отношения между собою. При том отсутствие у враждующих племен современного оружия нимало тех не смущало: крошить черных братьев ножами и мотыгами им, наверно, было даже интереснее.

Христианская Эфиопия, плотно обложенная мусульманскими странами, настороженно зыркала по сторонам и судорожно тщилась задушить давно бунтующую провинцию Эритрею. Та, однако, свирепо огрызалась тридцать лет подряд, покуда не добилась своего, став суверенной республикой – и заодно лишив Эфиопию всего побережья Красного моря.

Исламские государства занимали всю северную половину Африки, Аравию, Ближний Восток и юго-западную Азию вплоть до границ Индостана, а за Индостаном – огромный кусок Океании плюс Бангладеш. Значительная часть населения там пребывала в непреходящем раздражении от сознания собственной немощности, мешавшей покончить с навязчивым диктатом христиан. Самые непримиримые, многообещающе поскрипывая зубами, трепетно лелеяли в душах мечту о мировом джихаде, понемножку взращивали для последнего фанатиков-головорезов и терпеливо ждали явления великого вождя, который объединил бы правоверных и повел их на смерть во имя Аллаха. Сытые европейцы, поглядывая в сторону владений Полумесяца, насмешливо фыркали, ибо тогда в христианском мире мысль о реальности такого объединения всерьез не воспринималась. Все видели, что мусульмане были крайне разобщены, противоречия между их державами казались неразрешимыми, а при нужде умело подогревались извне.

Действительно, исламский мир, не в пример Западу, змеился глубокими трещинами и разломами. Устойчивое взаимопонимание отсутствовало не только на уровне государств, но и среди различных племен. Кроме того, постоянное соприкосновение с передовой цивилизацией разрушительно воздействовало на основы правоверного мироустройства. Все больше возникало светских режимов, конституции и кодексы законов с успехом заменяли ветхий шариат. Европейская зараза настырно проникала в самые отдаленные оазисы Сахары, Ливийской и Аравийской пустынь в виде шустрых автомобилей, телевизоров, компьютеров, промышленных безделушек, ярких шмоток и эротических журналов, отравляя восприимчивое сознание простодушных «детей Востока», подрывая вековые устои, низвергая обычаи. Молодежь, насмотревшись голливудских фильмов, все чаще предпочитала вместо сур Корана зубрить английский язык; более консервативное старшее поколение смиренно внимало муллам, но при том отнюдь не брезговало бледными купюрами американских долларов. Разброд в умах вызывал судороги смут, потерявшие четкие ориентиры народы шарахались из крайности в крайность, бросаясь от исламских революций к военным диктатурам. Радикальные поборники религиозной чистоты то дорывались до державной власти, то забивались в глухое подполье. В Египте и Алжире правительственные войска жестоко боролись с доморощенными фундаменталистами, истребляя их, как зловредных грызунов. В Турции армия успешно сдерживала энтузиазм исламистов многозначительными обещаниями последним крупных неприятностей со своей стороны.

Крохотный Израиль, ощетинившись оружием, десятилетиями отбивался от наседавших со всех сторон арабов, одновременно умудряясь на принадлежавшем ему клочке территории развивать и совершенствовать высокоцивилизованное демократическое общество. Чуть восточнее шиитский Иран долго, упорно и безрезультатно воевал с соседним Ираком, покуда оба не устали и не разошлись с миром.

Разношерстный Афганистан после роковой революции 1978 года с головой погрузился в кровавый омут. Множество племен и политических группировок десятками лет самозабвенно резали друг друга, иногда образуя рыхлые коалиции против очередного общего врага, потом вновь распадаясь на составные. Несколько раз страна искусственно объединялась – сначала советскими войсками, затем моджахедами, после исламистами-талибами, наконец американцами, – однако междоусобная резня ни на миг не прекращалась. Мировое сообщество лишь обескураженно разводило руками, признавая собственное бессилие. (В конце концов, уже в XXI веке, по окончании американского военного присутствия Афганистан фактически рассыпался на несколько чрезвычайно автономных кусков – при сохранении чисто номинального подчинения всех провинций Кабулу.)

Восточнее мусульманский Пакистан непрестанно задирал Индию, порываясь отхватить у соседки кусочек штата Джамму и Кашмир. Сама Индия, всей душою стремясь к светлому будущему, казалось, не в силах была расстаться с грузным багажом глубокой древности. Тоскливо взирая на несущийся мимо скоростной экспресс прогресса, она оставалась на перроне минувших эпох – с вечной неустроенностью, нищетой, эпидемиями, массовой смертностью, кастовыми предрассудками и изжогой варварских обычаев вроде сати. Однажды, вся такая радостная, она явилась на станцию с ядерной бомбой под мышкой, но в экспресс все равно не попала – вдруг оказалось, что такого добра уже давно у многих полно припасено по загашникам.

< … > На юго-востоке Евразии вальяжно расселся узкоглазый великан Китай. Еще в глубокой древности он ограничил Великой стеной свои северные рубежи и с тех пор постоянно (ну, почти постоянно) пребывал примерно в них, сам редко высовывался и к себе пускал крайне неохотно. Внутри Стены бушевали свои междоусобицы, бунты, революции и реформы – снаружи не всегда было ясно, что там к чему. Разобраться в китайских делах было затруднительно, не обращать внимания – невозможно (поди-ка проигнорируй десятизначную численность населения!). Вроде бы восточный исполин жгучего интереса к посторонним процессам не проявлял и решительно воздействовать на них не намеревался, тем не менее ни одна мировая проблема, ни один масштабный конфликт или противостояние враждебных блоков не обходились без оглядки на скрытную державу за Стеной. Ибо никто никогда не мог уверенно предсказать, что сия держава выкинет в самый неподходящий момент, кого поддержит, на кого ополчится. Уж очень та была себе на уме: ни с кем не дружила – так чтобы крепко, – ни к кому не присоединялась, особой активности в международных разборках не демонстрировала, даже в лидеры как будто не рвалась (хотя бы в собственном регионе). Словно ждала чего-то… А самым обидным для влиятельных стран было то, что она всегда делала все по-своему, абсолютно не учитывая чужого мнения – чьим бы это мнение ни являлось.

Внутренних проблем у Китая имелось множество – и политических, и экономических, и межнациональных. Запад страны населяли мусульмане-уйгуры, и им страстно хотелось на волю. Тибетским ламаистам хотелось того же, только еще сильнее. Кроме этого, совсем рядом в океане, как бельмо на глазу, торчал непокорный Тайвань, и смотреть на него спокойно у Китая не всегда доставало выдержки. Но Тайвань защищали американцы, а с ними волей-неволей приходилось считаться.

Восточнее Китая свисал в морские волны Корейский полуостров – маленький аппендикс, постоянно угрожавший большим воспалением. Неисправимо-коммунистическое руководство Северной Кореи страдало болезненной галлюцинацией собственной глобальной значимости и настырно привлекало к себе общее внимание открытой враждебностью к мировому лидеру – Соединенным Штатам, – что было крохотной стране явно не по карману: население там с голодухи едва не грызло кору с деревьев и из последних сил созидало современные ракеты, способные донести ядерный заряд до Западного полушария. Братская, но буржуазная Южная Корея ядерных ракет не создавала, зато проблем с пропитанием не испытывала.

А на самом краю света в Тихом океане плавала Япония, когда-то грозная и агрессивная, после – подчеркнуто скромная и мирная. В свое время вынужденные поменять самурайские мечи на высокие технологии, японцы от этого всесторонне выиграли и вряд ли сожалели об утраченном могуществе – слишком оно было хлопотное. Теперь, буйно процветая и обогащаясь на совершенствовании техники и электроники, острова Восходящего Солнца являли собою поучительнейший пример, более чем наглядно доказывающий, что непрестанно воевать – ос-сень прехо, а продуктивно трудиться, напротив, – харас-се-о-о!

< … > По северу Евразии широкой розовой полосой вольготно распласталась Россия – вечно меняющаяся и вечно неизменная, всегда странная, по сути непонятная не только для постороннего взора, но и для собственных обитателей, включая мудрецов и философов с мировыми именами. Все российское бытие являло собою театр абсурда, полный искуснейших лицедеев, которые умели заигрываться и завираться настолько искренно, что начинали верить сами себе. Роли в данном театре распределялись нелепейшим образом: самовластные тираны здесь традиционно изображали народолюбцев, бездушные самодуры – филантропов, ненасытные хапуги – бессребреников, прожженные мошенники – наивных идеалистов, свирепые хищники – кротких агнцев. Неизлечимые дураки занимали руководящие посты и думали в разных Думах, вопиющие бездарности превозносились за высокий талант, всем известные преступники громогласно проповедовали честность и законность (а иногда официально олицетворяли оную), самые порочные стяжали славу святых. А вольнолюбивые поэты ностальгировали по Сталину и воспевали эпоху кровавой деспотии.

Российская державная власть, вопреки всякому здравому смыслу, никогда не стремилась сотрудничать с лучшими представителями нации, а, напротив, тщательно «вычищала» их, выкорчевывала, выпалывала, оставляя буйно произрастать лишь убогий сорняк, каковой во все времена и являлся опорой власти. Законы принимались такие, что вместо упорядочения общественных отношений вносили в них еще больше неразберихи и хаоса, а также всемерно ухудшали жизнь подданных. Органы, призванные бороться с коррупцией, только усугубляли коррупцию. За службами государственного надзора требовалось надзирать пристальнее прочих.

Энергоресурсы и иные сокровища, в изобилии наполнявшие природные кладовые России, вместо расцвета экономики способствовали ее застою и омертвению. Богатейшая страна во все времена кишела нищими. Непосредственно для отдельного человека существовало множество способов разбогатеть – но только не трудом и талантом, потому и жили здесь припеваючи одни мошенники, трутни, приспособленцы да, пожалуй, еще особые везунчики, умудрившиеся негаданно поймать в проруби говорящую щуку.