Эра Бессмертия

А разве не так? Кто из великих владык минувшего может с Ним сравниться? За весьма небольшой (по историческим меркам) период своего правления Государь реально сделал то, что обещали они все, но не воплотил никто из них, и даже то, чего ни один из «божественных» властелинов не дерзал обещать: Он дал людям незыблемый мир, неслыханное процветание и физическое бессмертие. Он увековечил Себя и свое правление не только в памяти, но – наяву.

< … > Итак, освободившись от балласта былых идейных пристрастий, нынешние историки могут позволить себе то, чего не могли позволить даже величайшие мыслители прежних эпох, – роскошь быть абсолютно объективными. Однако таковая роскошь не должна затрагивать последних десятилетий – в данном отношении в современном идеальном обществе действует непреложное табу, без каких-либо оговорок.

Мне же здесь придется нарушить это табу. Я решился, в меру своих способностей, подвергнуть посильному анализу именно события новейшей истории, и потому намерен игнорировать любые предписанные пристрастия, в том числе главное из них – пристрастие к личности Государя, занявшего место Всевышнего в умах ныне живущих. Перед самим собою я буду честен совершенно, и если в чем-то ошибусь, то лишь по причине недостатка информации или мудрости.

< … > Приходится писать в тетради, шариковой ручкой, по-старинке, как уже много лет никто не пишет. (Хорошо хоть ручек у меня более чем достаточно – насобирал когда-то по знакомым, у кого завалялись. А на крайний случай есть еще три пузырька чернил.) С непривычки на лист выползают такие диковинные иероглифы, что, боюсь, сам потом не смогу расшифровать. Однако деваться некуда – не на персональном же компьютере изливаться в собственной неблагонадежности! Пожалуй, начни я отстукивать вышеизложенное на своем ПК – ребята из Общественной Безопасности были бы здесь уже через четверть часа. «Контрольный вирус» не дремлет.

Впечатляющая штука этот «контрольный вирус» (официально – «контрольная функция»). С точки зрения пользы для государства сравниться с данным изобретением может разве что современный детектор лжи. С момента тотального внедрения «вируса» державная власть получила поистине сказочную возможность быть постоянно в курсе умонастроений граждан – всех вместе и каждого в отдельности. С тех пор «контрольная функция» в обязательном порядке предусматривается в любом компьютере на стадии его изготовления. Все же без исключения компьютерные аппараты более раннего – «довирусного» – выпуска были 15 лет назад одновременно изъяты у населения с предоставлением взамен аппаратов нового поколения (т. е. «зараженных» вышеозначенным «вирусом»).[1]

Выражаясь образно, «контрольная функция» является электронным осведомителем Отдела компьютерного контроля (подразделения Общественной Безопасности) – именно таковому вездесущий «вирус» доставляет информацию о любых операциях с любым компьютером. Абсолютно все, что в процессе работы со всяким ПК отображается на его мониторе, автоматически передается «вирусом» в электронную систему указанного Отдела, фиксируется там в электронной памяти и по мере надобности воспроизводится на мониторах данной службы в полном объеме. Просматривая (выборочно либо с помощью ускоренного воспроизведения) работу каждого персонального компьютера, одного за другим, бдительные надзиратели из ОБ воочию видят, чем интересуется всякий пользователь, что поглядывает, послушивает, почитывает и пописывает – словом, чем вообще дышит. Зона связи «контрольного вируса» с системой Отдела целиком покрывает поверхность Земного шара. Оказаться вне этой зоны (т. е. выскользнуть из-под глобального «колпака») в пределах голубой планеты невозможно. Таким образом, любой пользователь ПК (т. е., по сути, любой современный человек), где бы он ни обретался, практически круглосуточно находится под отеческой опекой государственных «спецслужащих», которые ни за что не позволят ему сбиться с пути истинного до скончания века[2].

Просто не верится, что совсем недавно (еще на моей памяти) даже Интернет невозможно было вполне контролировать, а уж о каком-то надзоре за компьютерными манипуляциями вне Интернета вообще речи не шло. Представляю, как такое положение дел раздражало власть имущих. Действительно, разве можно допускать подобное безобразие! За подданными постоянно нужен глаз да глаз, не то они, сами того не ведая, впадут в какую-нибудь ересь – и некому будет их вовремя одернуть, пожурить и наставить. А от бесконтрольности, как известно, и отдельному индивидууму, и обществу в целом ничего, кроме неприятностей, ожидать не приходится… Словом, побуждения высокого руководства всегда благородны. Не вышло бы с «вирусом» – изобрели бы что-то другое, но без присмотра братьев по разуму не оставили бы. В самом крайнем случае вообще запретили бы персональные компьютеры – все меньшее зло, нежели бесконтрольность.

Я вот думаю: а разве не логично было бы доверить работу по надзору за человечеством каким-нибудь педантичным сверхсовременным роботам?.. Впрочем, державные мужи, без сомнения, думали об этом гораздо раньше. Но, видимо, натуральный человек в данном деле покуда вне конкуренции. Какой бы робот ни был умный, какие бы суперсложные операции за долю секунды в своем электронном мозгу ни совершал, а все одно он – машина, и нюансы человеческого мышления ему не по зубам: чувством юмора не обладает, «эзопова языка» не понимает, и утонченного издевательства от искренней восторженности отличить не в состоянии. Вот потому и приходится держать в ОБ огромный штат сотрудников из граждан (в том числе для компьютерного контроля) – иначе никак… Хотя – о чем я рассуждаю! Какая сейчас, к черту, может быть угроза общественному спокойствию! Все потенциальные смутьяны отправлены в мир иной заблаговременно, еще до нашей эры… в смысле – до нашей Эры Бессмертия. Предпосылок для возникновения какой-либо оппозиции не существует даже гипотетически. Уж было бы от чего государству столь усердно перестраховываться! На фоне нынешнего социального благополучия опасность революционного инакомыслия выглядит не просто преувеличенной, а вообще надуманной. Болезненно-надуманной. Как говорится, у страха глаза велики…

Короче, использование ПК в целях объективного исторического анализа исключено абсолютно. Буду вести летопись, аки Нестор, водя примитивным писалом по молчаливой бумаге, которая, как известно, все стерпит – и никому не донесет.

< … > Поскольку в исторических источниках прошлых времен было принято летосчисление «от» и «до Рождества Христова» (или, в научно-атеистическом варианте, «нашей» и «до нашей эры») и поскольку все человечество, включая меня, до недавних пор употребляло именно его, я здесь также буду следовать данной традиции. Переводить привычные даты на новый манер мне попросту лень, постоянно путаться и сбиваться тоже не хочется: вся хранящаяся у меня информация имеет хронологию старого образца – чего ради я стану создавать себе лишнюю проблему?

Современное летосчисление – «Эры Бессмертия» и «до Эры Бессмертия» – утверждено Государем и Высшим Советом всего четырнадцать полных лет назад. Данное нововведение покуда не вошло в повседневный обиход – менять устоявшиеся привычки людям бывает непросто. Потому сейчас оба летосчисления имеют официальное хождение. При этом традиционная дата, как правило, ставится следом за датой «Э. Б.», в скобках, как вспомогательная.

Лет через двадцать или тридцать датировка «от Рождества Христова» отомрет окончательно. В новом мире христианство не в моде – и уже никогда не будет в моде. Ибо религия Иисуса исполнена неприятием физического бытия и постоянным ожиданием смерти – как избавления от земных уз. Мы же вступили в жизнь вечную, беззаботную, неувядающую, и с тех пор не нуждаемся в Царствии Небесном – как вообще в большинстве старых мифов и традиций. Стремясь поскорее расстаться со своим кошмарным прошлым, нынешнее безоглядно-прогрессивное человечество без сожаления отбрасывает его атрибутику. От прежней многотысячелетней эпохи остаются лишь исторические реликвии, уцелевшие произведения искусства, пожелтевшие газеты вдоль стены моего кабинета, блекнущие воспоминания да эти непонятные, ужасные сны… < … >

1

…Барабанная дробь свинцовой картечью бьет по перепонкам. Ревущая толпа, колыхаясь хаотичными волнами, бушует вокруг высокого эшафота. Посреди эшафота строго высится гильотина, двумя вертикальными брусьями вонзаясь в небо. Палач грязной тряпкой стирает кровь с огромного косого ножа зловещей машины. Его подручные, топоча башмаками по помосту, относят в сторону очередное обезглавленное тело.

Меня гонят к эшафоту, больно толкая в спину прикладом. Гвардейцы распихивают толпу, пролагая мне дорогу сквозь плотную людскую массу. Зрители, раззявив пасти, орут во все легкие, заглушая рокот барабанов. Отовсюду на меня устремлены бессчетные лютые взоры. Сотни глаз до краев налиты безумием и, кажется, вот-вот выскочат из орбит. Мне страшно; я сжимаюсь, втягиваю голову и искоса затравленно озираюсь. Вокруг – сплошные перекошенные яростью рожи, фригийские колпаки санкюлотов, женские чепцы, из-под которых выбиваются всклокоченные пряди. Из-за тел окруживших меня конвоиров хищно тянутся тощие руки, хватая меня за волосы, царапая щеки и шею. Я пытаюсь прикрыть лицо ладонями и беспомощно всхлипываю, тщетно силясь увернуться от когтей злобных гарпий. Грудь разрывает сумбурное скопище чувств: ужас, отчаяние, раздражение, горечь – все вкупе. Я знаю, что этим людям не за что меня ненавидеть. Но они ненавидят – все разом.

Как-то вдруг беснующаяся толпа кончается – мы оказываемся внутри оцепления из солдат Национальной гвардии. Рев кровожадной публики остается позади, забитый грохочущими совсем рядом барабанами. Конвоиры подводят меня к ступеням эшафота и, ухватив за локти, тащат наверх. Гильотина вырастает надо мною кошмарным, фантастическим призраком. Нож уже поднят, косое лезвие ехидно взблескивает холодным сполохом.

Тело мое мгновенно леденеет, сердце испуганно замирает, зрение застилает багровая пелена. Ватные ноги бесчувственно заплетаются друг о друга, о ступени, колени слабеют. Однако конвоиры крепко удерживают мою трепетную плоть и неудержимо волокут на помост. Очутившись на дощатой поверхности, я с их помощью стараюсь сохранить равновесие. Силясь прийти в себя, трясу головой, судорожно сглатываю пересохшим горлом. В парализованный паникой мозг юрким ужиком просачивается единственная здравая мысль: это – все; это – конец; чудесного спасения не будет; это – последние мгновения жизни, ее наглядный итог, ее апофеоз; я не имею права трусить; я должен умереть достойно и мужественно… я должен показать им… я должен… должен…

До предела втянув воздуха, я стискиваю зубы и решительно вскидываю голову. В глаза тотчас ударяет блеск косого лезвия гильотины… Остатки воли мигом улетучиваются. Рванувшись в руках конвоиров, жалобно оборачиваюсь к злорадной толпе – и прямо за оцеплением, между двумя рослыми фигурами в гвардейских мундирах, вижу Ее. Она стоит безмолвно, слегка покачиваясь в унисон колыханиям людской массы, и неотрывно смотрит на меня. Красивое лицо неподвижно. Белокурая прядь, ниспадая на лоб, пересекает бровь. Взгляд широко посаженных рысьих глаз с продолговатым разрезом пронзителен, он проникает в самую душу – до глубины, до физической боли… Крупно вздрогнув, я просыпаюсь.

Нависающее надо мной матовое пятно постепенно обретает резкость и превращается в лицо Марины. Белокурая прядь с ее головы широкой запятой свисает вниз, касаясь моего лба. Рысьи глаза смотрят тревожно. Влажные губы приоткрываются, обнажая жемчужную зубную эмаль. Кажется, что-то говорит…

Пробудившийся слух нехотя настраивается на звуковое восприятие.

– …Владик! Вла-адик!! Ты проснулся?

Судорожно вздохнув, обеими ладонями стираю с лица ледяную испарину. Несколько секунд очумело пялюсь в потолок, затем опускаю взгляд на лицо подруги. Растянув сухие губы в подобие улыбки, сипло отвечаю:

– Все нормально. С добрым утром, солнышко!

Пристроившись рядом, она кладет согнутую ногу на мой живот, мягко приникает ко мне нежными мячиками грудей и успокаивающе целует в кончик носа. Тонкий пальчик ее скользит по моему лбу, сгоняя последние холодные капли. В рысьих глазах – сочувствие и озабоченность. Голос ласков и бархатен.

– Опять тот же сон?

Сокрушенно киваю, рассеянно ухватив пальцами ее свисающий локон и закладывая его за миниатюрное Маринино ушко.

– Снова Гревская площадь, якобинцы, гильотина?

– Якобинцы казнили не на Гревской площади, – выдаю с умным видом историческую справку, – а на площади Революции, бывшей площади Людовика Пятнадцатого.

Марина саркастически кривит рот:

– Определенно, голову тебе и на сей раз не успели отрубить!

– Не успели, – признаю несколько огорченно. – А вообще, я не знаю, что там за площадь. Может, это и не Париж вовсе.

– До какого же места дошел твой сон сегодня?

– Как всегда – на мгновение дольше, чем в прошлый раз.

– Значит, меня снова видел?

– Да. На мгновение дольше…

– И что же я?

– Пока ничего. Как и прежде, просто стояла в толпе и смотрела на меня. Очень внимательно… пожалуй, даже сурово. Я так и не понял, что именно было в этом взгляде – то ли любовь, то ли ненависть. То ли осуждение моей слабости на эшафоте.

– А ты опять трусил?

– Ужасно… Посмотрел бы я на тебя в подобной ситуации!

– Знаешь, ты во сне так вздрогнул, что я чуть с кровати не упала! Не боишься в конце концов свихнуться от своих кошмаров? Учти, заменять мозги биотехнологи пока не научились.

– Ну, что ж я могу поделать! Пойти подстегнуть биотехнологов?

– А просто обратиться к психиатру по-прежнему не желаешь?

– Нет. Сон очень натуральный, будто воспоминание. Детали, ощущения – все повторяется в точности всякий раз… Очень хочется досмотреть, а то не успокоюсь.

– Воспоминание? Хм… Полагаешь, мы с тобой уже жили когда-то?

– Возможно.

– И пересекались в прошлой жизни?

– Вполне вероятно. Может, даже не в одной.

– И так же любили друг друга? – произносит она вязким полушепотом. Ее бедро под одеялом плавно ползет по моему животу вниз и накрывает мою мужскую плоть… Однако, вопреки обыкновению, организм, выбитый из колеи кошмарным сном, не спешит реагировать на провокацию – плоть никак не отзывается.

Удрученно вздыхаю:

– Не знаю. Вот досмотрю свой сон до конца – тогда пойму, любила ты меня или совсем наоборот.

– Неужели могло быть наоборот? – не унимается Марина, приближая свое лицо к моему. Влажные губы легко касаются моего подбородка, затем уголка рта. Теплое дыхание приятно ласкает щеку. Мягкое бедро под одеялом нежно гладит бастующую плоть. Плоть упрямо отказывается откликаться.

Марина лукаво морщит нос и, как будто смирившись, уточняет:

– Так мы летим сегодня в Меловой заповедник?

– Как договорились, – киваю я.

– Аэробус через семь часов. Будем собираться… или как?

Мягкое бедро все еще не оставляет попыток расшевелить мои мужские инстинкты. Однако я вполне ощущаю бесполезность всяческих поползновений и, еще раз вздохнув, говорю прямо:

– После этого чертова сна «или как» у меня не получится по крайней мере до вечера. Уж извини.

Усмехнувшись, Марина убирает с меня ногу.

– Значит, будем вставать?

– Угу.

– Кофе выпьем?

– Да, пожалуй.

Марина ищет взглядом дистанционный пульт вызова прислуги. Тот лежит на тумбочке у моего изголовья. Она отбрасывает одеяло, приподнимается на колени; красиво изогнувшись, ползет прямо через меня. Дотянувшись, берет пульт; направив в сторону двери, нажимает кнопку.

Через полминуты в двери появляется модернизированный клон-служанка. Стерильно-чистое форменное платье плотно облегает безупречную фигуру. Руки смиренно скрещены поверх белоснежного передника. Гомункул женского пола заученно останавливается ровно в полутора метрах от кровати, устремляет на нас пустые зрачки и бесцветно-ровным тоном приветствует – сперва меня, потом гостью:

– Доброе утро, господин. Доброе утро, госпожа.

Марина, в который уже раз, придирчиво оглядывает мою служанку с ног до головы. Затем столь же придирчиво оглядывает себя, потом – снова служанку. Недовольно нахмурясь, сухо повелевает:

– Далила, приготовь нам два кофе в постель!

Выслушав Марину, клон с безупречным телом переводит взгляд на меня: законный хозяин должен подтвердить приказание. Стараясь придать голосу суровость, выражаю недовольство:

– Далила, я ведь тебе много раз говорил, что ты должна подчиняться Марине.

– Когда господин находится в одной комнате с другими людьми и пребывает в полном сознании, я в этой комнате подчиняюсь только его распоряжениям, – бесстрастно констатирует служанка. Что ж, резонно, так и должно быть.

Утвердительно киваю:

– Исполняй.

Далила кланяется и, повернувшись, идет готовить кофе.

Марина, надув губу, провожает ее недобрым взглядом. Когда шаги служанки, удалившись, затихают, натянуто признает:

– Она очень мила. Правда?

Я зловредно улыбаюсь до ушей:

– Да уж, биотехнологи потрудились на славу!

– Твой спецзаказ? – еще более натянуто продолжает Марина.

– Нет. Просто прислали по моему запросу из агентства горничных. Обычная серийная модель.

– Н-да? – ехидно щурится подруга. – У меня тоже серийная модель, однако у нее плечи раза в два шире бедер и морда, как у бульдога.

– Так твоей служанке сколько лет?

– Какая разница! Лет семь или восемь.

– А моей два года и три месяца. Дизайн, сама понимаешь, непрерывно совершенствуется. Сейчас всю прислугу выращивают с учетом эстетических требований.

– Ты с ней спишь?

Изумленно вскидываю брови:

– С кем? С клоном?!

– Как будто люди не спят с клонами!

– Ну… Во-первых, мне это неинтересно. А во-вторых, для секса существуют специальные клоны. Далила – служанка, она вообще не на то запрограммирована.

– Хочешь сказать, служанки не способны заниматься сексом?

Озадаченно смотрю на дверь, за которой скрылась Далила. Ничего не придумав, пожимаю плечами:

– Как-то никогда не задавался этим вопросом… Честное слово, не знаю.

– А вот сейчас узнаем!

На лице Марины опять заиграла улыбка: кажется, поверила-таки, что в постели я ее с Далилой не чередую. Непредсказуемый все же народ эти женщины, и мышление их непостижимо – даже к гомункулу могут приревновать!

Через некоторое время служанка появляется вновь. В ее руках на овальном подносе ароматно дымятся две чашки с кофе. Далила ставит поднос на тумбочку с моей стороны и, неподвижно встав на надлежащем расстоянии – ровно полтора метра от кровати, – ожидает дальнейших приказаний.

– Далила, – произносит Марина, сверля ее колючими зрачками. – Ты можешь заниматься сексом?

– Только с господином, – монотонно отвечает клон женского пола. – Или по его распоряжению.

– Значит, мо-ожешь… – тянет Марина и внезапно больно щиплет меня за бок острыми ногтями. От неожиданности я подпрыгиваю на кровати и оторопело воззряюсь на нее. В глазах подруги азартно скачут микроскопические черти, и опять, как во сне, непонятно, что в этих глазах – любовь или ненависть, нежность или злость… Скорее, все сразу.

Теперь ее колючие зрачки устремлены на меня. Не отводя взгляда от моего лица, Марина продолжает допрос:

– Далила, вы занимались этим с твоим господином?

– Нет, – бесстрастно клацает служанка.

– Точно?

– Далила, ты свободна. Ступай! – приказываю я. Клон механически кланяется и уходит.

Марина смеется и вылезает из постели. Специально для меня грациозно потянувшись, белой лебедью плывет к двери.

– Ты куда? – окликаю я, со щемящим наслаждением окатывая взором восхитительное голое тело подруги.

Она полуоборачивается – больше для того, чтобы по моему взгляду определить степень своего очарования. Пародируя служанку, произносит нарочито бесцветно:

– В ванную, господин. Пейте свой кофе.

В течение четверти часа я пью кофе врастяжку – крохотными глотками. Тревожное впечатление от ночного кошмара рассасывается, солнечные потоки, струясь сквозь полуприкрытые жалюзи, пробуждают оптимистическое настроение. Поставив опустошенную чашку на поднос, устраиваюсь поудобнее сидя и, глядя на дверь, жду возвращения белокурой бестии.

Она это знает. Мурлыча что-то себе под нос, Марина вплывает в спальню, до колен обернутая широким махровым полотенцем. Последнее, разумеется, не просушки ради, тем паче не из ложной скромности, – просто лукавой красотке известно, что само наличие махровой обертки автоматически вызывает у меня желание увидеть Марину без нее. Процесс раздевания гораздо пикантнее готовой обнаженки.

Не оборачиваясь в мою сторону, Марина становится ко мне боком перед трюмо и начинает расчесывать свои светлые пряди. Она делает это аккуратно и неспешно – тоже нехитрый трюк: знает, что мне нравится смотреть на нее в полный рост, и, конечно, учитывает, что мокрая женщина наиболее эротична.

Я действительно с удовольствием гурмана наблюдаю за плавными движениями ее рук, погружающими расческу во влажные волосы, за тем, как она время от времени встряхивает головой, склоняя ее с боку на бок. Мой взгляд невольно сползает вниз и останавливается на ее крепких голых икрах. Каким-то шестым чувством уловив это, Марина обостряет провокацию, несколько раз приподнимаясь на цыпочки.

К собственному удивлению, я начинаю явственно ощущать в низу живота нарастающее напряжение. Вот так всегда. Каждый раз, когда Марина принимается меня искушать, мне из чисто хулиганских побуждений хочется продемонстрировать невозмутимое равнодушие к ее чарам. До сих пор не удавалось. Но сегодня – такое было мерзкое состояние после кошмара… Наверняка получится. А тогда я с любопытством посмотрю на ее реакцию – а то, надо же, вбила себе в белокурую головку, будто она совершенно неотразима!

Наконец управившись с волосами, Марина легким жестом сбрасывает полотенце и начинает подробно разглядывать себя в зеркале. Она поворачивается перед трюмо то в профиль, то в анфас, поглаживая округлые бедра, розовую попку, молочную грудь и живот. Такая упругая и одновременно мягкая, гибкая, изящная, вся такая рельефная… Афродита, только что вышедшая из пены морской… Чувствую знакомый зуд в ладонях: возникает острое желание прикоснуться к этому чудесному телу, ощутить его физически. Однако покуда терплю, не подаю виду.

Завершив сеанс нарциссизма, соблазнительница величаво и безразлично подплывает к кровати. По-прежнему не глядя на меня, ставит на край постели грациозную ножку и начинает натягивать на нее ажурный чулок. Натянув, совершает контрольное оглаживание – дабы согнать складки. Затем меняет ножку и проделывает ту же операцию. Я молча смотрю на предназначенное мне шоу, чувствуя, как щеки мои раскаляются возбужденным румянцем. Но все еще терплю.

Покрыв ноги чулками, Марина берется за лифчик. Привычное ловкое движение – и божественные полусферы грудей оказываются спрятаны под черными кружевами. Это сразу вызывает такую горькую досаду, что я без колебаний отказываюсь от запланированного психологического эксперимента.

Как можно спокойнее произношу:

– Погоди.

Марина вскидывает на меня недоуменный взгляд – якобы недоуменный. Не дав ей времени на усмешку, резко приподнимаюсь, обхватываю красотку за бедра и опрокидываю на постель. Горячо целуя в шею, нетерпеливо стягиваю с ее груди незастегнутый лифчик.

Марина визжит и смеется – не столько от щекотки, сколько от торжества очередной победы. Да, она опять победила, а я опять показал себя примитивным самцом, не способным совладать с природным инстинктом. Хотя, честно сказать, не очень-то и пытался.

Как, однако, слаб человек – пресловутый повелитель мира!.. Впрочем, к черту философию, сейчас не до нее…

2

Автобус мягко причаливает к зданию аэровокзала. Клон-шофер механическим движением нажимает клавишу на водительском пульте. Двери открываются, выпуская пассажиров наружу. К автобусу тотчас подкатывается несколько автотележек. Клоны-носильщики (сохранившие таковое старинное название, хотя они давно уже «возильщики») споро и аккуратно грузят на них багаж новоприбывших и рассаживают самих пассажиров на сиденья рядом с багажом. Бесшумно вкатываясь в здание, автотележки доставляют людей к залам ожидания.

Снаружи аэровокзала все пестрит красочными световыми плакатами и портретами Государя – мирового владыки, Спасителя человечества, общего героя и покровителя, воплощенной Надежды цивилизации. Через три месяца у Государя юбилей – семьдесят пять лет. Готовится грандиозное празднество в планетарном масштабе. Прошлый юбилей – пять лет назад – являл собою нечто среднее между фантастической феерией и Вальпургиевой ночью, только с тысячекратно усиленным эффектом. Для бесчисленных зрелищ, развлечений и просто создания у граждан экстатического настроения были привлечены все достижения современной науки и техники. Сотни миллионов клонов обслуживали грандиозное торжество. Тысячи лучших умов самых разных отраслей научной и ненаучной мысли воплотили в неслыханном всемирном шоу свои головокружительные, подчас полубезумные, творческие проекты. На три дня Единая Семья Народов целиком погрузилась в восторженную мистерию, посвященную земному богу, и еще с месяц потом не могла от нее опомниться. А что будет в грядущем августе, какими чудесами попотчуют граждан разработчики очередного Государева юбилея – определенно, невозможно вообразить.

Внутри аэровокзала, сразу при въезде под его своды, взору посетителей предстает огромная (метров двадцать) квадроскопическая голограмма Государя. Правитель ЕСН стоит в полный рост, приветственно приподняв правую руку и радушно улыбаясь с высоты. Лицо Спасителя человечества – с теми же чертами, с тем же количеством морщинок в уголках добрых глаз и стандартным выражением, как на любых других изображениях (открытках, плакатах, иллюстрациях), словно их штампуют с одного клише. Икона есть икона – тут вольности недопустимы… В целом лазерная «статуя» выглядит пугающе, а со спины, по-моему, довольно нелепо. Впрочем, никто на подобных ощущениях не зацикливается. Вокруг голограммы мелкими грызунами снуют автотележки; сидящие в них люди невозмутимо таращатся по сторонам, не очень-то жалуя вниманием нерукотворный монумент. Нынешних бессмертных вообще трудно удивить. А вот лет, эдак, семьдесят назад, в начале двадцать первого века от Рождества Христова, среднестатистический землянин при виде исполинского объемного изображения себе подобного, небось, запросто свалился бы в глубокий обморок – особенно если показать ему такую голограмму неожиданно, не предупредив. А какой-нибудь впечатлительный ребенок вовсе мог бы остаться заикой.

Конечно, испугаться способен и современный ребенок, но дети сегодня – поистине уникальная редкость. Лично я человеческого младенца последний раз видел позапрошлым летом – в московском метро на руках у сияющей мамы. Плодиться бессмертным не позволено – их количество должно быть стабильным. Для получения разрешения на зачатие нужно как минимум отличиться особыми заслугами перед обществом – например, совершить научное открытие или изобрести что-нибудь весьма оригинальное. Если высокое руководство твое деяние оценит должным образом, тебе и твоей паре может быть предоставлена возможность познать родительское счастье. Очень многие об этом страстно мечтают. По мне же, без детей стало куда комфортнее: слишком они шумные, капризные, постоянно чем-то недовольные, и не понять, чем именно; неуютно с ними, суетно, хлопотно – словом, сплошная дисгармония, с женщинами и то гораздо проще. Лет двадцать назад, помню, на вокзалах невозможно было расслабиться – многочисленные карапузы часами напролет ревели хором, как пожарные сирены. А сейчас, когда вокруг сплошные взрослые, даже в местах концентрированного скопления людей все спокойно, пристойно и чинно. Благодать!..

В ожидании рейса мы с Мариной сидим в одном из вокзальных кафе за мраморным столиком рядом с умиротворяюще журчащим маленьким фонтанчиком, обсаженным карликовыми пальмами и еще какой-то вьющейся флорой. Клон-официантка на высоких каблуках, в черной миниюбке и белой блузке с глубоким декольте ставит перед нами прохладительные напитки и, блеснув положенным бесстрастно-приветливым оскалом, с цокотом удаляется. Я намеренно пялюсь ей вослед, левым ухом ощущая жгучий взгляд подруги. Вот пойми этих женщин: то ли Марина действительно ревнует, то ли для нее это своеобразный способ романтического общения – что-то типа агрессивного флирта в стиле «латинос»…

Ждать еще часа полтора. Потягивая напиток через разноцветную соломинку, рассеянно наблюдаю за суетливой миграцией внутри аэровокзала. Пассажиры и клоны вперемежку перемещаются во всех направлениях – на автотележках и на своих двоих. Спутать первых со вторыми невозможно даже на расстоянии: механические движения, неестественно-прямая осанка и пустое выражение лиц гомункулов сразу бросаются в глаза. Человек при наличии артистического таланта еще может прикинуться клоном, клон же человеком – никогда. Впрочем, клону такое в его ограниченную голову и не придет. Так что напрасными оказались опасения, имевшие место в начале эпохи широкого клонирования. Многие тогда боялись, что искусственно произведенные «человеческие копии» составят нам конкуренцию. Но биотехнологи все учли, предусмотрели, и подобная возможность была устранена абсолютно. С тех пор всякий «выходец из пробирки» изначально, с самого своего «зарождения», путем направленной коррекции его генетического кода «программируется» на выполнение строго определенных функций – в соответствии с его «профессиональным» назначением. И только. Более клон ни на что не способен. О том, что такое принятие самостоятельных решений (хотя бы самых элементарных) сверх заложенной в него «программы», он не имеет представления. Да и нужды в том не испытывает. Куда уж гомункулам с нами тягаться!