Выслушав рассказ Изаса Леля, Данло отпил глоток душистого чая и сказал:

— Если ваши предки прибыли сюда с Таннахилла, вы должны знать эту планету, правда?

— Да, мы знаем Таннахилл, — признался Кистур Ашторет.

Он так стыдился того, что они солгали Данло, что казалось, будто он вот-вот расплачется.

— Некоторые из наших старейших даже помнят его — ведь они там родились.

Данло молча кивнул, мысленно содрогнувшись при мысли о людях, живущих более двухсот лет, и спросил:

— И вы можете сказать мне, где находится Таннахилл? Можете показать, которая звезда среди Известных — его солнце?

— Это возможно, — сказал Изас Лель, — но зачем вы хотите туда отправиться? Ведь вам уже сказали, что дом истинной Церкви — это Новый Алюмит. Почему бы вам не осуществить свою миссию здесь?

Пока Эде переводил сказанное, мысль Данло работала вовсю.

Он не хотел обижать этих людей и потому предоставил правде говорить за него.

— Вы сказали, что Лилиана иви Нараи высказывалась против вредных доктрин Старой Церкви, да?

— Это верно, — сдержанно подтвердил Изас Лель. — За долгие века Церковь сформулировала много ложных доктрин — мы называем их программами, — осмеивающих дух эдеизма.

— А вы, нараины, основав Новый Алюмит, отказались от этих программ, да?

Изас Лель чуть ли не впервые улыбнулся и с великой гордостью, хотя и не в полном соответствии с фактами, заявил:

— Мы освободились от всех программ. Путь к Богу нельзя ограничивать ничем. Мы все должны свободно входить в Поле и искать Бога согласно своим возможностям.

Данло улыбнулся в ответ — его очень позабавил намек Изаса Леля на то, что Бога можно найти в некоем кибернетическом пространстве и больше нигде. Однако он тут же посерьезнел и спросил:

— Значит, нараины освободились также и от Тотальной Программы?

Сердце Данло отсчитало десять ударов, а Изас Лель все молчал. Историки Ордена учили, что Тотальная Программа — это древний императив, обязывающий Архитекторов расселяться по вселенной и наполнять ее своим потомством. И распространять человеческую жизнь как только возможно. Наивысшая цель — это наделение сознанием мертвой материи. Для этого все элементы этой материи следует употреблять в пищу.

Двигаясь через галактику и находя богатые, нетронутые планеты, следует превращать углерод, кислород, водород и азот этих миров в белок для вскармливания подрастающего потомства. Миры с полностью использованной биосферой следует уничтожать. Роботы должны разбирать их до последнего атома, чтобы освободившиеся элементы послужили пищей для еще большего количества человеческой жизни. Так следует поступать со всеми планетами, а затем, в конечном счете, и со звездами. Сверхновые — вот главная созидающая сила галактики. Сверхновые — это великие пылающие боги, творящие из своих раскаленных гибнущих тел кислород, кремний, железо и золото.

Когда-нибудь ни в одной из галактик вселенной не останется ничего, кроме свободных элементов — и людей, неисчислимого количества людей, чьи души сохраняются в вечных компьютерах. И кроме Бога Эде, разумеется. В конце времен Эде поглотит все освобожденные элементы, и вся вселенная перейдет в его бесконечное тело. Триллионы вечных компьютеров соединятся в один Вселенский Компьютер, который будет Богом и ничем более. Сознание и память всех Архитекторов, когда-либо живших во вселенной, наконец-то станут едины в Эде.

И тогда свершится чудо, о котором все Архитекторы мечтают с пылом разлученных любовников. За гранью конца времен, когда время и бытие начнутся сызнова, произойдет новое, второе сотворение вселенной. Эде из бесконечной своей любви к человечеству пожертвует собой и воссоздаст вселенную из материальных элементов своего божественного тела. Он создаст триллионы новых Земель, идеальных миров с зелеными садами и синими океанами, где не будет ни зла, ни страданий, ни смерти. Эти миры он населит людьми, создав новые тела для верных и страдавших во имя его, и перенесет их сознание из своей памяти обратно в живую плоть. Очищенные души перейдут в прекрасные, совершенные, бессмертные формы.

Некоторые теологи Старой Церкви утверждали, что золотой период воссоединения человека с Богом будет длиться вечно; другие полагали, что каждый человек, мужчина, женщина и ребенок, будет жить вечно, а когда-нибудь, в далеком-далеком будущем, сам станет Богом, как некогда Эде, и сотворит свою собственную вселенную. Наиболее ортодоксальные придерживались мнения, что ныне существующая вселенная, состоящая из камней, комет и звезд, изначально порочна и потому должна подвергнуться тотальной переделке.

Поэтому жизненной целью и наивысшей честью для человека должно быть его сотрудничество с Богом в этом священном переустройстве космоса.

— Это безумцы с Таннахилла уничтожают звезды, а не мы, — сказал наконец Изас Лель. — Но откуда пилот из Невернеса может знать о Тотальной Программе?

Данло видел, что Кистура Ашторета и других трансценденталов тоже занимает этот вопрос.

— Старая Церковь на Алюмите, — ответил он, — а Алюмит находится поблизости от Цивилизованных Миров.

Данло рассказал, что в 1749 году от основания Невернеса внутри Вселенской Кибернетической Церкви произошел раскол. Старая Церковь начала войну с еретической Реформированной Церковью, и Война Контактов, как она стала потом называться, стала самой масштабной и затяжной в истории человечества. После двухсот лет этой кровавой бойни Старая Церковь потерпела поражение. Уцелевшие Архитекторы бежали в часть космоса, ставшую позднее Экстром, а Реформированная Церковь окрепла и отправила свои миссии на Яркону, в Невернес и в тысячу других Цивилизованных Миров. Можно сказать, что эдеизм стал там поистине вселенской религией. Если бы непреклонный Хранитель Времени (и возглавляемый им Орден) не проявили железного упорства, молодежь Невернеса сейчас исполняла бы Восемь Обязанностей Архитектора, даже не мечтая стать цефиками, скраерами или пилотами.

— Мы давно забыли звезду Алюмита, — сказал Изас Лель, — но Войну Контактов, разумеется, помним.

Данло держась за флейту в брючном кармане, глотнул воздуха и сказал: — Во время этой войны был создан искусственный вирус, бактериологическое оружие. Известно, что этот вирус, убивший миллиарды людей, создали Архитекторы Старой Церкви вместе с воинами-поэтами.

И мой народ он убил тоже, мысленно добавил Данло. Хайдара, Чандру, Чокло и других.

— Воины-поэты? Кто это? — спросила Енена Ивиасталир.

Данло рассказал им об ордене воинов-поэтов, и одна мысль вдруг поразила его: “А теперь воины-поэты хотят возобновить свой союз со Старой Церковью”.

Он прижал кулак ко лбу и спросил:

— Быть может, кто-нибудь из Архитекторов Старой Церкви знает средство против этого вируса? Быть может, кто-то из нараинов слышал о нем?

Изас Лель медленно покачал головой, а голову Данло с левой стороны внезапно пронзила страшная боль, точно кто-то всадил нож ему в глаз.

— От Чумы средства нет, — сказал Изас Лель, и эти слова обрушились на Данло каменной глыбой, вышибив из него дух.

— Насколько нам известно, — уточнил Кистур Ашторет. — Среди нараинов нет биологов.

— Понятно.

— Я никогда не слышал о таком средстве, — сказала Ананда Наркаваж.

— Я тоже. — Лиесвир Ивиосс потрогала кибершапочку у себя на голове, как будто там содержалась вся существующая во вселенной информация. — Но почему вас интересует средство от болезни, которая вот уже тысячу лет никого не убивает?

— Она убивает. — Данло вдавил кулак в шрам над левым глазом. — Она убила уже многих и продолжает убивать.

Запинаясь и глотая воздух, пахнущий углекислым газом и пластиком, Данло рассказал трансценденталам о гибели племени деваки. Чума не исчезла, говорил он; она, как отравленная нить ширива в куске обычной ткани, вплелась в человеческий геном и превратилась в пассивный участок ДНК. Вернее, пассивной она остается только для людей, имеющих соответствующие гены-ингибиторы. У изолированных народов, таких, как алалои, вирус в любой момент может разорваться на миллиарды белковых пуль, превращающих мозг жертвы в красный студень.

— Деваки — лишь одно из алалойских племен. Существуют другие, много других.

— И вы хотите обеспечить их средством против этого спящего вируса? — спросил Изас Лель.

— Да. Если смогу. Я должен.

Изас Лель переглянулся с Кистуром Ашторетом и сказал:

— Мы помогли бы вам найти это средство, будь это в наших силах. Охотно поделились бы с вами такой информацией. Вы спрашивали о координатах звезды Таннахилла… Мы можем вам их сообщать, вот только…

— Только что?

— Трудно делиться чем-то с человеком, который ничего не хочет дать взамен.

Данло стиснул челюсти так, что заныли зубы. Нараины, вопреки своим претензиям на трансцендентальность, на деле оказывались прижимистыми, как купцы.

— Я поделюсь с вами всем… чем могу.

— Но мы уже спрашивали вас, где находится звезда Невернеса, и вы не захотели сказать.

— Но это не моя тайна! — почти выкрикнул Данло. Он подумал даже, не сказать ли Изасу Лелю эти координаты — такая информация все равно совершенно бесполезна для всех, кроме пилотов, обученных математике и вероятностной топологии. Но он действительно был не вправе открывать эти секретные сведения. — Я принес присягу.

— Ну разумеется. Присягу.

— Не понимаю, почему вы так хотите узнать, где находится Невернес.

— Нам, в общем, безразлично, где он находится. Но то, каким образом вы совершаете такие дальние космические путешествия, мы действительно хотели бы знать.

— Мне повезло, — искренне сказал Данло, вспоминая искривленные пространства мультиплекса, из которых вышел с таким трудом. — Мне выпала редкая удача.

— Да, возможно, но ведь пилот должен к тому же обладать большим мастерством, не так ли? Если вы готовы поделиться, нас интересует именно это мастерство.

— Быть пилотом нелегко, — сказал Данло.

— Но вы согласны научить нас тому, что знаете сами?

Из последующего разговора выяснилось, что космическое пилотирование и у нараинов, и у Архитекторов Старой Церкви находится на крайне низком уровне. Тяжелым кораблям Лилианы иви Нараи потребовались годы, чтобы преодолеть несколько световых лет от Таннахилла до Нового Алюмита. За последние десять веков пилоты Старой Церкви с трудом наладили сообщение между семьюдесятью мирами сектора, который они называли Известными Звездами. В их столь скромных успехах повинен был, впрочем, сам Экстр, где мультиплекс опасен и непредсказуем, как скутарийская шахиня в брачный период. Но не только — здесь сыграло определенную роль закоренелое презрение и страх Старой Церкви к чистой математике. В этом отношении Архитекторы были не одиноки. Из всех, кого Данло встречал среди звезд, только канторы и пилоты Ордена любили математику самозабвенно и готовы были жизнь за нее отдать. Из всех городов галактики только в Невернесе, в его башнях (и легких кораблях), математика достигла своего полного и прекрасного расцвета. В этой любви и в этом знании заключалась истинная власть Ордена, а власть нелегко приобретается и нелегко передается.

— На подготовку пилота требуется много лет, — сказал Данло.

— Нараины — народ терпеливый, — заверил его Изас Лель.

— И человека на этом пути подстерегает множество опасностей.

— Нараины не раз встречались с опасностью на пути к Новому Алюмиту.

— Я… не гожусь в учителя.

— Но вы же можете передать другим собственные знания?

— Нет. Орден допускает в наставники только мастер-пилотов и других мастеров. — Данло умолчал о том, что ему самому, когда он вернется из Экстра в новую Академию на Тиэлле, почти наверняка присвоят звание мастера.

— Ваш Орден живет по собственным правилам, не так ли?

— Да.

Гнев и досада уже начали проступать на лице Изаса Леля, когда Данло понял, что ему представляется редкий случай завоевать расположение этого человека.

— Если вы действительно хотите, чтобы у нараинов были свои пилоты, способ есть.

Глаза трансцендентала вонзились в Данло, как лазеры.

— Что за способ?

— Обучение пилотов — один из видов деятельности моего Ордена. Многие Цивилизованные Миры посылают свою молодежь в Невернес получать образование.

Изас Лель задумался, поглаживая пластиковое сиденье своего робота.

— Вы хотите сказать, что нам нужно отправить своих детей за тридцать тысяч световых лет?

— Нет, — грустно улыбнулся Данло. — Это было бы невозможно. Но на планете Тиэлла очень скоро откроется новая Академия. Вы можете послать своих детей туда.

Это тоже было одним из аспектов власти Ордена. У элиты Цивилизованных Миров давно уже вошло в обычай посылать в Невернес наиболее одаренных своих отпрысков. Делая это, родители надеялись, что их сыновья и дочери привезут домой сокровища знания, обретенные в холодных стенах Академии. Иногда эти надежды сбывались, но в душах тех, кто возвращался домой, навсегда оставались шпили Невернеса и непостижимый дух Ордена. Молодые люди, столь преданные своим мирам раньше, возвращались туда уже не ярконцами, сильвапланцами или торскаллийцами, а членами Ордена. Через них Орден осуществлял свою подпольно-подрывную деятельность. Но об этом Данло не сказал ничего. В качестве посла он обязан был соблюдать дипломатию при всей своей ненависти к затаенной лжи, которой требовала от него эта задача.

— Возможность посылать молодежь в вашу новую Академию — это грандиозный шанс, — сказал Изас Лель.

— Да, — подтвердил Данло. — Так многие думают.

Изас Лель поставил заслон своим эмоциям, и глаза у него стали жесткими, как сапфиры.

— Если мы назовем вам координаты звезды Таннахилла и вы отправитесь туда, вы и Старой Церкви предоставите такую возможность?

— Возможно, мне придется это сделать.

Он боится Старой Церкви, подумал Данло, но еще больше боится обнаружить свой страх.

— Старейшины Старой Церкви ни за что не позволят, чтобы их дети обучались у наманов какого-то неизвестного Ордена, — ядовито ввернула Лиесвир Ивиосс.

— Согласен, — поразмыслив, сказал Изас Лель. — Но это не значит, что мастерство этого молодого пилота их не заинтересует.

Он боится, что Архитекторы пытками вырвут у меня нужные знания, подумал Данло — и замер, представляя себе, как какой-нибудь мастер-палач вонзает иглу ему в глаз и вводит ее вдоль зрительного нерва в мозг. Но почему Изас Лель этого боится?

— Вряд ли старейшины смогут узнать достаточно много, — заметил Кистур Ашторет, — если только не пошлют своих детей на Тиэллу, где бы эта Тиэлла ни была.

— Можем ли мы быть уверены в этом? — усомнилась Ананда Наркаваж.

— Можем ли мы хоть в чем-то быть уверены? — скептически отозвался Кистур Ашторет.

Данло ценил то, что трансценденталы говорят так открыто в его присутствии, но понимал, что многое остается недосказанным.

— Об уверенности здесь говорить не приходится, — заметил Изас Лель. — Это трудный вопрос.

— Даже если Старая Церковь и пошлет своих детей в эту Академию, — вмешалась Патар Ивиаслин, — они, несомненно, не смогут достигнуть там таких же успехов, как наши дети.

— Вход в мультиплекс, о котором Данло ви Соли Рингесс рассказывал так красноречиво, напоминает, должно быть, контакт с Полем, — сказала Енена Ивиасталир, в которой практичность сочеталась с метафизическим мышлением. — Здесь у наших детей должно быть преимущество.

Они сомневаются, стоит ли доверять мне, думал Данло. Сомневаются, будут ли результат стоить риска, если они покажут мне дорогу на Таннахилл.

— Думаю, что нашим детям будет чему поучиться и у цефиков этого Ордена, — сказал Изас Лель и улыбнулся Данло, касаясь своей шапочки надо лбом. Как видно, продемонстрированное Данло цефическое искусство произвело на него сильное впечатление.

Но в чем же риск, думал Данло? Чего они, собственно, боятся?

Несколько лет назад Хануман ли Тош научил его читать по лицам и объяснил, что реакция человеческих мускулов и нервов всегда выдает тайную работу ума. Поднятая бровь, поджатые губы, согнутый палец — все это может рассказать, о чем человек думает. Если уметь расшифровывать все эти знаки, можно разгадать, чего человек боится. Но Данло не был цефиком — и даже для мастер-цефика, такого, как грозный Одрик Палл, трансценденталы оказались бы твердым орешком.

— Да, дети, — сказал Изас Лель. — Порой приходится делать трудный выбор.

И вдруг, с внезапностью переохлажденной капли воды, которая кристаллизуется в снежинку, Данло понял. Не то чтобы он прочел что-то на гладком и пустом лице Изаса Леля, нет — ответ ему подсказало неведомое внутреннее чувство, сходное с погружением в ледяное море. Он боится войны, подумал Данло. С того самого времени, как нараины бежали на Новый Алюмит, Старая Церковь грозит им войной. Данло представил себе, каково все время жить под угрозой войны, и его темно-синие глаза наполнились светом и состраданием.

— Правители Цивилизованных Миров посылают своих детей в Невернес уже тысячу лет, — сказал он. — За это время войны не было ни разу.

— Почему вы заговорили о войне? — странно посмотрев на Данло, спросил Изас Лель.

— Но ведь война между нараинами и Старой Церковью… возможна?

— Почему вы так думаете?

Все трансценденталы старались не смотреть на Данло и упрятать свои эмоции поглубже, как червячник прячет огневит.

— Такое случается. — Данло не хотел говорить о своем чувстве правды и потому обратился к истории. — Когда внутри религии начинается ересь и раскол, война всегда возможна, ведь так?

— Вероятно, — сказал Изас Лель. — Но почему вы так вдруг решили привлечь наше внимание к подобной возможности?

Данло молчал, устремив на Изаса Леля темно-синие, полные света глаза.

— Откуда вы все это знаете? — спросил наконец трансцендентал. — Откуда вы знаете то, что знаете?

— Этот пилот действительно много знает, — сказал Кистур Ашторет. — Думаю, что Данло ви Соли Рингесс прежде всего хорошо разбирается в людях.

Вслед за этим наступило молчание. Трансценденталы, сидя в своих роботах, всматривались в какой-то иной мир, видимый только им. Данло чувствовал, что они говорят о нем — возможно, даже обсуждают какое-то важное решение. Когда его сердце ударило сто двенадцать раз, Изас Лель склонил перед Данло голову и сказал:

— Это правда. Мы живем под угрозой войны уже двести лет, но пять лет назад Старая Церковь вернула нашего посла и отозвала своего. Теперь всякий обмен информацией между нами прекратился.

То, о чем рассказывал Изас Лель, было достаточно обычным делом и повторялось несчетное число раз со времен возникновения первой религии на Старой Земле. Группа верующих вырастает из тесных пеленок матери-церкви, начинает сомневаться в ее доктринах и ее авторитете. За этим следуют раскол, исход, основание новой церкви, новая вера, новые ритуалы — совершенно новое религиозное течение, которое, однако, считается возвратом к истинному духу церкви. При условии пророческого дара и необходимой энергии еретическое движение обрастает приверженцами и увеличивается со скоростью лавины, несущейся по склону горы. Оно обретает уверенность, отбрасывает прочь старые доктрины и табу, создает новую теологию, и небесная радость бурлит в его жилах, подобно священному напитку богов. Еретики делают первые шаги по пути, с которого нельзя повернуть назад, и их ересь усугубляется.

Старая церковь на первых порах относится к еретикам терпимо, даже если они именуют себя трансценденталами. Как-никак, все они — ее сыны и дочери, и милосердие обязывает ее вернуть их на путь истинный. Но ни один еретик, вкусивший сладкого вина бесконечности, не может более удовлетворяться пустой чашей в руках. Никто не желает возвращаться в лоно старой церкви, и она, как женщина, чьей любовью пренебрегли, впадает в гнев и ненависть. Отношения между ней и еретиками портятся или прекращаются — навсегда. И если этот разрыв совпадает с усилением власти наиболее ортодоксальной церковной фракции, угроза войн становится вполне реальной.

— Ивиомилы призывают к фацифаху, священной войне, — сказал Изас Лель. — Они намерены силой вернуть нас к Восьми Обязанностям — или к Эде.

Впоследствии Данло понял, что выражение “вернуть к Эде” служит эвфемизмом для узаконенного церковью человекоубийства.

— С этими ивиомилами трудно договориться, да?

— Невозможно. Они не признают доводов разума.

Данло сидел неподвижно, держась за бамбуковую флейту в кармане. Почувствовав в трансценденталах надежду на то, что он может им помочь, он сказал,

— Но есть и другие Архитекторы, кроме ивиомилов, — с ними переговоры возможны, да?

— Вера без разума слепа, — ответил Изас Лель. — Старейшины Церкви знают об этом уже три тысячи лет.

Не три, а добрых тридцать тысяч, подумал Данло. Вера и разум, разум и вера — это две руки, правая и левая, делающие любую религию тем, что она есть.

— Значит, старейшины открыты доводам разума? — спросил он.

— Некоторые из них, — сказала Изас Лель. — Верховный Архитектор, Харра Иви эн ли Эде, исключительно разумная женщина.

— Но у вас больше нет посольства на Таннахилле, и поэтому переговоры с ней невозможны, да?

— Совершенно верно.

Данло смотрел в глубину бледных зыбких глаз Изаса Леля, и ему казалось, что между ними начинает складываться понимание.

— Если бы я отправился на Таннахилл, — сказал он, — меня скорее всего представил бы Харре Иви эн ли Эде?

— По всей вероятности.

— Я мог бы завоевать ее доверие. Я мог бы… договориться с ней, правда?

Изас Лель был близок к улыбке, но настороженность в глазах еще сохранялась.

— У Харры много врагов, и добиться открытых переговоров с ней не так просто.

— Понятно.

— Ее ум похож на ваш корабль, пилот: он ясен, тверд и организован почти безупречно, но проникнуть в него трудно.

Данло улыбнулся при мысли о своем корабле, оставленном на верхушке города, высоко над ними. Если нараины попытаются открыть его или сканировать его содержимое, это им почти наверняка не удастся. Запертый легкий корабль может вскрыть разве что взрыв водородной бомбы (или сверхновой).

— В чужой ум всегда можно проникнуть, если знать правильные слова, — сказал Данло, и ему вспомнились слова фраваши, его учителя: “Человеческий разум создан из слов — а что из слов создано, словами и разрушается”.

— Да, вы, возможно; сумеете найти новые слова, чтобы открыть доступ к Харре Иви эн ли Эде. Вы умеете открывать людей им самим — думаю, мы все это заметили.

Данло обвел взглядом полукруг трансценденталов. Все они, мужчины, женщины и существа неопределенного пола, улыбались ему.

— Кистур Ашторет прав, — сказал Изас Лель, — вы хорошо разбираетесь в людях. Вы знаете совершенно невозможные для нас вещи — есть надежда, что знаете и то, как помочь нам избежать этой войны.

Сердце Данло забилось легко и быстро, как у ястреба. Он был очень доволен оборотом, который принял их разговор, да и собой, по правде говоря, тоже. Но довольству и гордости не стоило предаваться. Чем выше взлет эмоций, тем тяжелее падение.

— Если мы откроем вам звезду Таннахилла, вы поговорите о нас со старейшинами Церкви?

— Да, — сказал Данло.

— У вас есть своя миссия — вы действуете от имени вашего Ордена, — продолжал Изас Лель. — Мы не просим вас жертвовать ею, но согласны ли вы стать также и нашим эмиссаром?

— Да, — сказал Данло, думая, что достиг почти всего, к чему стремился.

— Эмиссаром мира, — подчеркнул Изас Лель. — Все, что нам нужно, это мир.

Данло молча склонил голову и вспомнил, что фраваши, его учитель, дал ему имя Данло Миротворец.

— Мы очень хотели бы показать вам звезду Таннахилла, — сказал Изас Лель.

Торжество растеклось по жилам Данло, как крепкий кофе, и он поднял глаза к куполу, ожидая, что там снова появится картина звездного неба — но этого не произошло.

— Мы хотели бы показать ее вам, но, к сожалению, не можем.

— Не можете? — Данло вдохнул и задержал дыхание до жжения в легких.

— Принять такое решение не в наших полномочиях.

На стенах по-прежнему горел закат. За все время их разговора кроваво-красное солнце Нового Алюмита едва ли на дюйм снизилось над пылающим горизонтом.

— Я не понимаю. — Данло посмотрел на высокомерную Лиесвир Ивиосс, на тихого застенчивого Дивероса Те и на всех остальных. — Ведь вы же трансценденталы? Разве вы не вправе принимать решения от имени всех нараинов?

— Вправе, — сказал Изас Лель, — и не вправе.

— И да, и нет, — повторил Данло. — Вы…

— Я только один из многих, — прервал его Изас Лель. — И все остальные тоже.

— Ну да, — сказал Данло, гладя на аметистово-карминовый закат, — один из многих. Я думал, что вы все вместе посовещаетесь в пространстве, которое называете Полем, и примете решение.

— Я вижу, мне следует объясниться более подробно. Я — один из многих, которые есть одно. Никто другой из тех, кого вы здесь видите, в это единство не входит.

— Какое единство?

— Меня — нас — зовут Абраксас. Трансцендентальное Единство — это Абраксас.

Только тут Данло вспомнил свой первый разговор с трансценденталами по радио, когда его корабль находился на орбите Нового Алюмита. Тогда его собеседник назвался полным именем: Изас Лель Абраксас.

— А мое имя — Мананнан, — сказал Кистур Ашторет.

Изас Лель объяснил, что каждый из трансценденталов является частью групповой личности, и каждая из этих личностей имеет свое имя. Трансцендентальное “я” Изаса Леля состояло из семи частей: в Мегине, Келькарке и других городах планеты проживало еще шестеро трансценденталов, разделяющих его личность. Они встречались в кибернетическом Поле, не имеющем, подобно сну, ни места, ни времени. Тогда из их разнообразных свойств и талантов — целеустремленности Изаса Леля, доброты Омара Ивиорвана, невозмутимости Дархи ли Лан — складывалась единая кибернетическая сущность.

В такое же единство входил каждый из присутствующих в зале трансценденталов: Лиесвио Ивиосс — в триаду по имени Шахар, Диверос Те — в знаменитую четверку Маралах. В других городах имелись трансценденталы, которые входили в Поле поодиночке, но это было исключением. Идеалом, как объяснил Изас Лель, был выход за пределы своего отдельного “я” — и трансценденталы считали, что достигли этого. Если верить Изасу Лелю, эти высшие кибернетические личности были столь же реальными и цельными, как личность каждого человека, вынужденного существовать в материальном мире, но при этом мудрыми и могущественными, почти как боги.

— Именно Трансцендентальные Единства управляют нараинами, — сказал Изас Лель. — Мы можем встретиться с вами в этом зале и сообщить о нашем решении, но решение будет принято нами-ими после встречи в Поле.

— Понятно, — сказал Данло, хотя на самом деле не понимал, как это можно — слиться с другими в высшее кибернетическое существо. — Выходит, вы держите контакт со своими высшими “я”, с Трансцендентальными Единствами, почти постоянно.

Взгляд Изаса Леля на миг обратился внутрь, после чего он ответил:

— Да, почти.

— Тогда это совещание, этот конклав ваших высших “я” тоже происходит почти постоянно? — В это самое время, Данло ви Соли Рингесс.

— Вам надо решить, можно ли мне доверять, да? Вы уже близки к решению?

— Нет, еще нет. Трансценденталов много, и Единств тоже.

Изас Лель сказал, что всего в городах Нового Алюмита существует 16 609 трансценденталов, которые входят в 4084 единства. Самые известные из единств — это Абраксас, Мананнан, Тир, Щахар, Маралах, Эль и Кане. То, что каждый трансцендентал в этом зале входит в одно из них, — не случайность. Ивиюнир — главный город планеты, где все трансценденталы стремятся прожить свою жизнь наиболее достойно.

— Могу ли я как-то помочь вам в принятии этого решения? — спросил Данло.

— К сожалению, пилот, сейчас вы ничего не можете сделать.

— Правда ничего?

Изас Лель Абраксас, успевший немного разгадать дикую натуру Данло во время их короткой совместной поездки, резко посмотрел на него и спросил:

— Что вы имеете в виду?

Данло как бы ненароком извлек из кармана свою флейту, но играть не стал.

— Если бы я мог встретиться с этими Единствами, Абраксасом и Мананнаном, я, возможно, помог бы им принять решение.

— Вы уже говорите с ними, — напомнила Лиесвир Ивиосс. — Через нас Единства слышат каждое ваше слово.

— Да, но я хотел бы поговорить с ними лицом к лицу, не одними только словами.

— Лицом к лицу?! — тонким, возмущенным голосом вскричала Патар Ивиаслин. — Что вы, собственно, под этим подразумеваете?

Но Ананда Наркаваж, двенадцатая часть Эль, внесла ясность:

— Вы хотите войти в Поле и вступить в контакт с Трансцендентальными Единствами?

— Да, — быстро, смело и дико ответил Данло. — Если можно, то да.

Настала мертвая тишина. Трансценденталы смотрели на Данло молча, ошеломленные его предложением. С тем же успехом он мог бы предложить поучаствовать в ножевой церемонии воинов-поэтов или помочь скутарийской шахине в ее многочисленных совокуплениях и ритуальном каннибализме, завершающим эту священную оргию.

Затем Изас Лель откашлялся, выпил воды из протянутой ему роботом пластиковой трубки и сказал:

— Ну что ж, простым людям тоже иногда разрешается контакт с Единствами. Мы не должны становиться недосягаемыми.

— Разумеется, — согласилась Ананда Наркаваж. — Но Данло ви Соли Рингесс, пилот с неведомой нам звезды, наман…

— Чтобы наман входил в Поле и контактировал с Единствами? — подхватила Лиесвир Ивиосс. — Нет-нет, это невозможно.

Но это, разумеется, было возможно, о чем Изас Лель напомнил всем остальным.

— Данло ви Соли Рингесс, чтобы вести свой корабль среди звезд, должен входить в поле, которое называет мультиплексом.

Тут Данло чуть было не улыбнулся, но боль над глазом, где у него всегда начинались головные боли, согнала всю веселость с его лица. Изас Лель не совсем понимал, о чем говорит. Мультиплекс — не просто разновидность кибернетического пространства или сюрреальности; он гораздо, гораздо глубже — возможно, глубже самой реальности.