Реквием по Хомо Сапиенс (№3) - Экстр

Верит ли она сама в то, что говорит? — подумал Данло. Он чувствовал какой-то страшный конфликт за ее мягкими карими глазами и непроницаемым лицом. Или она говорит все это, только чтобы утихомирить Бертрама Джаспари и других своих врагов?

— А теперь мы приглашаем высказаться старейшин, — сказала она. — Они могут задать Данло ви Соли Рингессу любые вопросы относительно его путешествия.

Первым, разумеется, взял слово Бертрам Джаспари. Встав из-за стола, он устремил на Данло указующий перст.

— Слова этого Пилота граничат с кощунством. Он обвиняет нашу Святую Церковь в создании чумного вируса! Он рассказывает нам о нечестивой хакра, которую называет богиней и величает Твердью! Он стакнулся с нараинскими еретиками! Впрочем, чего же и ожидать от намана. Мы ни на миг не должны забывать, что он наман и что все его речи проистекают из негативных программ — из той самой шайды, от которой он ищет средства! Следует ли нам слушать подобные речи? Святая Иви говорит, что следует, и мы подчиняемся. Но мы не должны верить ничему, что сказано этим пилотом. Слишком много в его путешествии (и во всей его жизни) такого, во что поверить невозможно.

После этого Бертрам стал задавать Данло вопросы. Ни у него, ни у многих других старейшин не укладывалось в сознании, что Данло вырос среди людей, предки которых встроили себе гены первобытных неандертальцев. То, что Данло когда-то охотился на животных ради их мяса, возмущало Бертрама.

Он, как и все таннахиллские Архитекторы, всю свою жизнь ел только пищу, искусственно выращенную на бронированных фабриках, куда никому не было доступа. Вряд ли он мог вообразить себе снежные острова, где Данло провел свое детство, а уж тем более представить, как Данло на лыжах и с копьем гонится за шегшеем между высоких вечнозеленых деревьев йау.

Но как ни занимали Бертрама детали первобытной жизни, пилотская карьера Данло интересовала его гораздо больше. Он хотел знать об Ордене все и дотошно выспрашивал о связях Невернеса с другими Цивилизованными Мирами. Спрашивал он и о многом другом. Действительно ли Реформированная Кибернетическая Церковь имеет авторитет в Невернесе? Действительно ли ее ересь распространилась на Яркону, Ларондиссман и тысячу других миров? Сколько пилотов и легких кораблей способен Орден выслать в галактику? Сколько из этого количества отправилось во Вторую Экстрианскую Миссию и прибыло на Тиэллу, где Орден строит свою новую Академию? Больше всего Бертрама, как и нараинских трансценденталов, интересовало, как может пилот преодолевать столь огромные космические расстояния — именно то, что Данло не мог ему открыть. Данло объяснил Койвунеймину, что не вправе делиться тайнами своего мастерства, но на все другие вопросы Бертрама отвечал правдиво как мог — иногда даже слишком правдиво.

— Ты сказал, что хакра, которую ты зовешь Твердью, занимает целый сектор космоса на краю рукава Ориона. Каковы же, по твоему мнению, размеры этой хакра?

— Она охватывает множество звезд — возможно, целую туманность. Ее тело и мозг огромны.

— Насколько огромны, пилот?

— Физический ее объем составляет, возможно, около шестисот тысяч кубических светолет.

— Что? Быть этого не может!

Бертрам бросил взгляд на Едрека Ивионгена, как бы спрашивая его, почему они должны терпеть ложь этого беспокойного намана. Старейшины по всему залу гудели, как пчелы, напавшие на новый источник меда.

— Кто знает, что возможно, а что нет? — тихо, почти про себя, произнес Данло. Недоверие Бертрама и раздражало, и забавляло его.

— Чему ты улыбаешься, пилот?

— Так, вспомнил кое-что.

— Что именно?

— Вопрос, который я однажды задал фраваши, своему учителю.

— Не угодно ли тебе повторить этот вопрос перед Койвунеймином?

— Как пожелаете, старейшина Бертрам.

— Итак?

— Я спросил его, как это возможно… что невозможное не только возможно, но и неизбежно.

— Что? Но ведь это абсурд!

Бертрам впился в Данло взглядом, и его тускло-серые глазки напоминали по цвету старый морской лед.

— Да, это парадокс, — признал Данло. — Прошу прощения.

— Мне кажется, ты любишь изъясняться парадоксами, пилот.

— Да, время от времени.

— Тогда ты должен понять, что единственный путь к спасению вселенной лежит через ее уничтожение.

— И вы правда верите, что вселенную можно уничтожить?

Бертрам, махнув рукой, отмел этот вопрос, повернулся лицом к Койвунеймину и сказал:

— Что касается людей, погибших при взрывах звезд, нам не следует забывать, что это были всего лишь наманы, которые рано или поздно все равно умерли бы реальной смертью. Нужно ли скорбеть о людях, которые пренебрегали возможностью быть преображенными в Эде? Мы должны помнить о миссионерах, посланных нами на Эзно и Масалину: их отвергли, не позволив даже рассказать о преображении Эде и Алгоритме, который Он нам даровал. А что сталось с отважными ивиомилами, посланными на Матопек? Либо они пропали в мультиплексе, либо убиты наманами. Миссионеров и прежде убивали. Сколько ивиомилов отдали свою первую жизнь за то, чтобы принести истину кровожадным наманам? И если наман отвергает истину, следует ли нам скорбеть из-за его неизбежной смерти? Разве не сказано, что тот, кто отворачивается от Эде, подобен цветку, который прячется от солнца? Стоит ли удивляться, когда такие цветы чахнут и умирают?

Он неверно употребляет метафоры, подумал Данло. Все эти люди, взрослые и дети, — прекрасные цветы, которые следовали собственной истине и умерли от света собственных взорванных солнц.

— Бывало, что и другие отворачивались от Эде, — продолжал свою речь Бертрам. — Даже Достойные Архитекторы, бывшие некогда такими же, как мы. Нас крайне тревожит то, что этот Данло ви Соли Рингесс выступает от имени нараинских еретиков. Он говорит, что молится о мире, но действительно ли его цель — это мир?

Старый брыластый ивиомил Демоти Ивиаслин, сидящий позади Бертрама, поднялся на ноги, будто по сигналу, и одышливо произнес:

— Давайте спросим этого пилота, входил ли он в те запретные кибернетические пространства, с которыми, как известно, контактируют нараины вопреки правилам воспроизведения, изложенным в “Схемах”?

Данло тогда рассказал Койвунеймину почти обо всем, что произошло с ним на Новом Алюмите. Он воздержался от описания своего экстатического слияния с высшим существом по имени Шахар, однако признался, что входил в кибернетическое Поле и общался с Трансцендентальными Единствами.

— Поистине они сияют, как звезды, — сказал он, — но я старался не отворачиваться от них.

— Кощунство! — завопил внезапно Бертрам. — Пилот кощунствует, и нам, видимо, следует простить его, ибо он всего лишь наман. Но еретикам нет прощения. Они покинули лоно Церкви и потому являются не только еретиками, но и отступниками. Мы должны решить, как поступить с ними. Мы должны найти решение нараинской проблемы, пока еще не поздно.

Еще один ивиомил позади Бертрама выкрикнул: — Что делать с нараинами?

— Что делать с Новым Алюмитом? — подхватили сторонники Бертрама по всему залу.

— Объявим фацифах! — вскричал краснолицый старейшина.

— Объявим священную войну! — поддержали сразу несколько голосов. — Смерть еретикам!

В зале поднялся шум: одни призывали к войне, другие, наподобие Лео Толова и Варезы ли Шен, урезонивали их. Наконец Харра Иви эн ли Эде потребовала тишины и напомнила старейшинам:

— Теперь не время обсуждать объявление фацифаха. Мы собрались сегодня для разговора с Данло ви Соли Рингессом.

— Тогда я должен задать пилоту еще один вопрос. — Лицо Бертрама в ярком свете зала напоминало старый темный череп. — Не называют ли нараины себя богами? Не объявляет ли кто-нибудь из них себя Богом, в насмешку над всем, что свято?

Остроконечная голова Бертрама напоминала Данло гору Уркель, которая высится над Невернесом. Данло вспомнился один нараинский безумец, Тадео Ахараньи, — он действительно объявил себя Богом Эде. Не желая говорить неправду и подозревая при этом, что Бертран уже знает ответ на свой вопрос, Данло рассказал старейшинам об этом человеке.

— Тадео Ахараньи действительно называет себя Богом Эде, но подразумевает под этим только то, что он и Бог Эде сотворены из той же субстанции. И что дух в них один. Этот дух разделяют все, и нараины, и Архитекторы Церкви, ведь правда? Я думаю, что нараины с Нового Алюмита остались верны духу эдеизма.

— Ты так думаешь? — в бешенстве вскричал Бертрам. — Наман хочет поведать нам нечто о духе Эде?

— Дух — всегда дух, разве нет?

— Но еретики насмехаются над Эде! Их попытка создать новую религию есть насмешка над Священным Алгоритмом!

— Но разве ваша Церковь не учит, что…

— Что может наман знать о нашей Святой Церкви?

Данло помолчал, прижимая кулак ко лбу, и спросил: — А вы что знаете о вашей Церкви?

— Что-о? Что ты сказал?

— Если вы не признаете святости чужой религии, то и святость своей вам тоже недоступна.

— Я вижу перед собой еретика! — вскричал Бертрам. — Он сидит в нашей священной Палате и изрыгает ложь! Вернее сказать, он был бы еретиком, если хоть когда-нибудь принадлежал бы к истинной религии.

— А всех еретиков следует убивать — так по-вашему?

— Их следует спасти от них же самих! Мы очистим их от негативных программ — так выжигают грибок с пораженного болезнью лица.

— Для этого используется огонь, идущий от убитых звезд?

— Не следует, думаю, удивляться тому, — произнес после паузы Бертрам, — что одного намана беспокоит судьба других, обреченных на гибель.

— Это были люди! — Данло редко испытывал против кого-то гнев, но сейчас в нем вскипала черная ярость — он чувствовал это по учащенному сердцебиению и страшному жару, разлившемуся по телу. — Матери и отцы… и дети, игравшие с цветами на солнце.

— Наманы, всего лишь наманы.

— Но люди с Нового Алюмита — не наманы! Они ваши родичи! У вас одни предки!

— Они еретики и отступники.

Данло посмотрел на Бертрама долгим взглядом.

— Как вы можете питать такую глубокую ненависть… к людям, которые ищут только любви?

— Боюсь, что ты никогда не поймешь чувства, которые мы, ивиомилы, испытываем к еретикам, предавшим нас.

— Ошибаетесь, — сказал Данло, знавший о ненависти почти все, и подумал: я слишком хорошо это понимаю. Ортодоксы всегда ненавидят пророков и первооткрывателей. Безбожники всегда ненавидят верующих.

— Тогда поведай нам, что такое ты понял, — язвительно предложил Бертрам.

— Если желаете, — с легким кивком ответил Данло. — Вы, ивиомилы, похожи на купцов, которые тысячу лет копили золото и держали его под стражей. Но в вашей сокровищнице лежат лишь холодные монеты, вы же ищете истинного золота, как и все. Золота цветов и солнца, что сияет внутри всего сущего. Это не что иное, как сама жизнь. Неизведанная радость жизни, которая обретает в себе еще более высокую жизнь. Теплая, как новорожденное дитя, редкая и великолепная, как голубая звезда-гигант. Вы смотрите через звездное небо на Новый Алюмит и видите, как нараины купаются в этом прекраснейшем свете. Вы боитесь, что они нашли то, чего вы желаете пуще всего? Да, вы боитесь — и хотите завладеть их золотом, и ненавидите их, и в своей ненависти с большой легкостью говорите о священной войне. Но даже объявив фацифах, вы не сможете присвоить их сокровища себе. В ваших силах только уничтожить эти сокровища. Все, что вы можете, — это ненавидеть, и в конце концов вы возненавидите сами себя за то, что загубили самое дорогое для вас.

Данло закончил говорить, и в зале повисла тишина. Его слова поразили и пристыдили многих старейшин. Многие смотрели на Бертрама, как бы спрашивая его, зачем он выставил Церковь в таком нелестном свете перед этим пилотом и эмиссаром со звезд, но все ивиомилы в безмолвной ярости смотрели на Данло. В их число входил и Бертрам. Его потные ручонки сжались в кулаки, синеватая кожа побагровела.

— Этот наман опасен, — проговорил он, указывая на Данло. В его голосе была угроза, в глазах — ненависть. — И, возможно, не просто опасен. — Бертрам с угрюмой улыбкой посмотрел на Едрека Ивионгена, Фе Фарруко Эде, Оксану Иви Селов и других своих сподвижников. — Мне не хочется даже говорить, чем он может оказаться.

Данло сидел на своем стуле, выпрямив спину, и считал удары своего сердца. Всю жизнь он старался говорить правду, но теперь, видя, как темные ангелы насилия перелетают из глаз в глаза ивиомилов, он думал, так ли уж хорошо послужила правда его цели. Быть может, с такими людьми, как Бертрам Джаспари, хорошо продуманная ложь была бы более полезным орудием? Он смотрел на Бертрама, а тот смотрел на него, и Данло вспомнил слова своего друга Ханумана: с теми, кто считает себя обязанными нести людям правду, никогда ничего хорошего не случается.

— Если можно, — почти вкрадчиво сказал Бертрам, — я хотел бы задать пилоту еще один вопрос.

За пюпитром во главе зала прошуршал шелк, как будто Харра очнулась от дурного сна.

— Ты задал уже много вопросов, — медленно кивнув, произнесла она. — Но если хочешь, можешь задать еще один — только обдумай его как следует.

— Благодарю, Святая Иви, — с поклоном сказал Бертрам и повернулся к Данло. — Ты так любишь еретиков — может быть, их мечта стала твоей мечтой? Ты тоже хочешь стать богом?

— Нет, — без запинки ответил Данло, не сдержав улыбки. — Я хочу стать только тем, кем мне предназначено от рождения, не больше.

— Это не ответ, пилот. Ты ничего нам не сказал.

Свет, излившийся на миг из темно-синих глаз Данло, сказал все, и Данло добавил:

— Я хочу быть настоящим человеком, ничего более.

— И что же это значит?

— Фраваши, мой учитель, назвал мне однажды одно слово: асария. Это человек, который способен сказать “да” всему, что есть в человеке.

Этот ответ удовлетворил, по-видимому, многих старейшин. Они кивали и тихо переговаривались. Но Бертрам, оглядев зал, снова повернулся к Харре.

— Наша Святая Иви полагает, что Данло ви Соли Рингесс говорил искренне. Так ли это? Прежде чем обдумать все сказанноё им, мы должны быть уверены, что он действительно тот, кем себя объявляет. Возможно, нам следует пригласить его в очистительную камеру, чтобы проверить правдивость его слов. Я, как и многие другие старейшины, готов предложить свои услуги в качестве чтеца при столь примечательной церемонии.

Губки Бертрама сложились в трубочку от предвкушения, словно он собирался высосать сок из кровоплода. Он обменялся взглядами с ивиомилами, явно разделявшими его жестокий замысел.

— В данном случае это не понадобится, — сказала Харра.

— Но должны же мы узнать правду!

— Мы тоже желаем знать правду об этом пилоте. И о том, что он рассказал нам.

— Правда одна, Святая Иви.

— Но к ее святилищу ведет много путей, — напомнила она, взглянув на Данло. На ее лице читались задумчивость, вызов и грусть, но больше никаких чувств оно не выдавало.

Взоры старейшин переходили от нее к Данло, и он почувствовал, что ему предстоит выдержать еще одно испытание.

Глава 18

ПРОРОЧЕСТВО

Столь же противоречивой является и Доктрина (или Программа) Остановки. Церковь учит, что вселенная остановится, когда Эде поглотит ее и составит с ней единое целое. Но в древней математике отсутствует алгоритм, позволяющий определить, способен ли циклически работающий механизм когда-нибудь остановиться. Поэтому и научного метода, позволяющего установить, стал ли уже Эде Богом-Вселенной, не существует.

Эту основополагающую доктрину невозможно примирить с наукой, если не рассматривать Бога как сущность вне пространства и времени. Так обычно и воспринимают бога кибернетические теологи. В конце вселенной время остановится, и Эде будет существовать вечно. В определенном смысле он уже вечен и потому существует на протяжении всех времен. Поэтому он должен предвидеть момент остановки вселенной и знать, какие состояния ему предшествуют. Поэтому его провозглашение себя Богом можно рассматривать не только как пророчество, относящееся к будущему, когда вселенная остановится, но и как определение вечного, всеведущего и божественного существа Эде.

Британская Энциклопедия, 1754 изд. , 10-я стандартная версия

Планета Таннахилл медленно оборачивалась вокруг своей оси, а Данло с терпеливым ожиданием смотрел на Харру Иви эн ли Эде. Она кивнула одному из охранников, стоявшему наготове. Охранник, красивый молодой человек, который мог бы быть ее внуком, наклонил голову в ответ и подошел к двери позади Харры. Распахнув ее сильным уверенным движением, он пригласил в зал ожидавших в передней двух человек и проводил их к почетному столу, где сидел Данло, наблюдая за происходящим с пристальностью птицы талло, высматривающей в небесах своего сородича.

Старейшины при входе этих двоих изумленно вытянули шеи, но Данло сохранил спокойствие и ясность взгляда. Он улыбнулся вошедшим и склонил голову, признавая логичность их появления здесь. Эти двое, само собой разумеется, были пилот-ренегат Шиван ви Мави Саркисян и воин-поэт Малаклипс Красное Кольцо. Они шли за Данло через галактику на протяжении тысяч световых лет, и теперь он с юмором (и немалым страхом) смотрел, как охранник усаживает их за стол чуть ли не рядом с ним.

Это судьба, думал он. Моя судьба, прекрасная и ужасная.

Но по крайней мере одного из старейшин это нисколько не позабавило. Изумление и ярость исказили невозмутимое до сих пор лицо Бертрама Джаспари.

— Кто эти люди? — вскричал он. — Наманы, по всей видимости, — этот одет столь же варварски, как и пилот! — Он указал на Шивана. — Откуда они явились? Почему нас не информировали о совершенной ими посадке? Почему их допустили в Койвунеймин, даже не упомянув об этом в сегодняшней повестке дня?

Другие старейшины беспокойно ерзали на своих стульях. Данло все это время не сводил глаз с воина-поэта, и тот тоже смотрел на него, прямо в глаза, как бы говоря: “Сколько бы ты ни странствовал по вселенной, пилот, как далеко ни ушел бы, твоя судьба все равно связана с моей”.

Следуя обычаям воинов-поэтов, Малаклипс надел длинное кимоно в Архитекторском стиле, но не белое, а сверкающее киноварью, ультрамарином, золотом и еще сотней оттенков. На мизинцах обеих рук Малаклипса блестели красные кольца, глаза светились глубокой, такой памятной Данло лиловизной. Взгляд этих необыкновенных глаз обошел зал, задержавшись сперва на Бертраме, затем на Харре за ее пюпитром. В этом взгляде, как всегда, была смерть. Воин-поэт, как всегда, был готов либо умереть сам, либо привести любого человека, которого ему поручили убить, к моменту возможного.

Архитекторы его боятся, подумал Данло, хотя и не понимают причины своего страха.

Харра жестом велела Бертраму сесть и представила Койвунеймину обоих пришельцев. Она извинилась за то, что пригласила этих двух наманов на заседание, не информировав старейшин, но сожаления по поводу своего решения не выразила.

Она демонстрирует им свою власть, понял Данло.

— Так складывается, что Малаклипс Красное Кольцо с Кваллара прибыл к нам с миссией, как и пилот, — сказала Харра. — Орден Воинов-Поэтов, как я поняла, хочет возобновить отношения с нашей Церковью. Не совпадение ли, что представители двух таких уважаемых Орденов нашли наш мир одновременно после полутора тысяч лет забвения? Не совпадение ли, что воин-поэт явно знает этого пилота? Мы пригласили Малаклипса Красное Кольцо сюда, чтобы исследовать эти совпадения. Они оба сидят за почетным столом, и вы можете задавать им вопросы. Как сказал наш Вечный Эде, путь к истине есть всегда.

Данло встретился взглядом с Шиваном ви Мави Саркисяном, сидящим справа от воина-поэта. Шиван, как и в саду Мер Тадео, был одет в простой серый костюм без признаков определенного стиля. От пилотской формы он отказался, когда покинул Орден, но черное пилотское кольцо оставил: пилот и его кольцо неразлучны. Постукивая этим почти несокрушимым перстнем по краю стола, он склонил голову, воздавая должное пилотскому подвигу Данло, сумевшему провести свой корабль через Экстр и найти Таннахилл. Данло в ответ тоже прикоснулся кольцом к столу и с улыбкой поклонился Шивану — ведь и тот совершил почти невозможное, пройдя за ним следом через полгалактики.

Двое пилотов смотрели друг на друга, и между ними сразу возникло понимание. Оба они помнили ужасы мультиплекса не менее живо, чем шпили и ледяные улицы Невернеса, оба были чужими в этом заброшенном мире. Но Данло, несмотря на это странное содружество, ни на миг не забывал, что другой пилот служит Малаклипсу Красное Кольцо — тени Данло, его судьбе, его врагу.

— Я хотела бы задать вопрос воину-поэту, — сказала старейшина Нашота иви Астарет, крупная, суровая женщина, хорошо известная Койвунеймину своими долгими и нудными речами относительно изложенных в “Схемах” обязанностей Архитекторов женского пола. Кроме того, она слыла заядлой ивиомилкой, доверенным лицом и рупором Бертрама Джаспари. — Я хочу спросить, откуда он знает этого пилота.

Малаклипсу оказалось непросто ответить так, чтобы его поняли. Воины-поэты славятся своим красноречием, но язык Архитекторов он выучил лишь накануне своего путешествия в Экстр. В отличие от Данло, который постигал живой иштван на Новом Алюмите, Малаклипс взял за основу мертвый церковный язык, на котором говорили во времена Великого Паломничества. За полторы тысячи лет иштван сильно изменился, и речь Малаклипса изобиловала неправильностями и архаизмами. Кроме того, он говорил с сильным акцентом. Но он схватывал все на лету, и вскоре слова уже струились из его уст, как текучее серебро, а произношение заметно улучшилось. “Пресвятые блаженные старейшины” он переменил на более современное обращение, и его речь обрела апломб наряду с обаянием. Рассказав об их с Данло встрече на Фарфаре, он перешел к старинной вражде своего Ордена с Орденом Мистических Математиков и союзу воинов-поэтов со Старой Церковью. Он намекнул, что воины-поэты действительно помогли Архитекторам в создании вируса, вызвавшего Великую Чуму, и эта новость привела старейшин в смятение. Из-за столов стали слышаться возгласы недоверия и возмущения. Бертрам, снова отодвинув стул, наставил свой перст.

— Мы тоже должны спросить воина-поэта кое о чем.

Харра неохотным кивком дала ему позволение.

— Твой Орден, по твоим же словам, тысячи лет враждует с Орденом пилота. Почему мы должны тебе верить?

Лиловые глаза Малаклипса скользнули по лицу Бертрама, и ясный, звучный, полный уверенности голос произнес:

— Нас, воинов-поэтов, учат трем вещам: убивать, умирать и говорить правду.

Старейшины застыли на своих стульях, не шевелясь.

— Что привело тебя в наш мир? — не сдавался Бертрам.

— Простой ответ звучит так: мой Орден хочет возобновить свои старые связи с вашей Церковью.

— Но есть ответ и посложнее?

— Сложность нарастает слой за слоем, как в луковице. Вселенная бесконечно сложна.

Он хочет рассорить мой Орден с Церковью, понял вдруг Данло. Это первая из его целей.

— Возможно, нам следует содрать все эти слои, чтобы открыть истину, — сказал Бертрам.

— Путь к истине есть всегда, — согласился Малаклипс, не сказав ничего и в то же время сказав все.

Бертрам посмотрел на него так, словно обрел, подобно цефику, искусство читать по лицам.

— У вас, насколько мы знаем ваш Орден, нет ничего общего со Святой Церковью.

— Так уж и ничего?

— Мы по крайней мере ничего общего не находим, — поколебавшись, сказал Бертрам.

— Тогда нам в самом деле надо облупить с луковицы несколько слоев. У моего Ордена и вашей Церкви есть одна очень важная общая цель.

— Какая?

— Нас, как и вас, беспокоит разрастание галактических богов.

— Никаких богов в Галактике нет! — гневно отрезал Бертрам. — Нет бога, кроме Бога; Бог един, и другого быть не может.

— Имя же этому Богу — Эде, — подхватил Малаклипс, — Вечный и Бесконечный Архитектор Вселенной.

— Ты знаком с Алгоритмом?

— Мы ищем поэзию повсюду, а в Алгоритме порой встречаются поистине возвышенные строки.

— Нельзя рассматривать Алгоритм как чисто поэтическое произведение, — молвил Бертрам с укором, хотя слова Малаклипса явно пришлись ему по душе. — Стихи, даже самые возвышенные, создаются человеком, Алгоритм же дан нам Богом Эде.

— “Под его молотом в небесах зазвенят звезды”, — процитировал Малаклипс из “Рождества Бога Эде”. — Это трудно воспринимать иначе, как поэзию, правда? Ведь не представляете же вы Эде как бесконечно огромного человека, парящего в космосе с гигантским молотом в руках?

— Но звезды действительно зазвенят под его молотом. Мы должны воспринимать эти слова так, как они сказаны.

— Не вижу, как это может быть правдой.

— Мы должны воспринимать это в буквально смысле, не задавая вопросов.

— Но ведь многие Архитекторы это оспаривают. Ведь ваши элиди учат, что Алгоритм нужно читать, как стихи, чтобы услышать голос Эде в своем сердце.

При этих словах Бертрам метнул ядовитый взгляд на Киссию эн ли Эде, самого выдающегося представителя секты элиди.

Киссия, чье черные глаза пылали тем же мистическим огнем, что у его предка, сидел с улыбкой Будды, выражая безмолвное согласие со всем, что говорил Малаклипс.

— Ты многое знаешь о нашей Церкви, — заметил Бертрам.

— Я знаю, что вы не признаете галактических богов, — произнес Малаклипс запретное слово и добавил: — Знаю, что вы хотите очистить вселенную от хакра.

— Что тебе известно о демонах хакра?

— Разве многие люди — и мужчины, и женщины — не мечтают стать богами? Эти потенциальные боги встречаются повсюду.

— Только не на Таннахилле. И не в мирах Известных Звезд.

— Но в других мирах дело обстоит по-иному, — бросив острый взгляд на Бертрама, заметил Малаклипс.

— Да — в наманских.

— От Сольскена до Фарфары насчитывается тысяча Цивилизованных Миров. И не все они наманские. Многие ветви Кибернетической Церкви существуют там уже тысячу лет.

— Еретики-реформисты, — рявкнул Бертрам. — Они не принадлежат более к нашей Вечной Церкви.

— Однако они тоже воспрепятствовали бы возвышению потенциальных богов, будь это в их власти.

— Ты хочешь сказать, что в так называемых Цивилизованных Мирах демонам хакра жить не мешают?

— Трудно остановить человека, который движется к божественным высотам.

— О каких мирах идет речь? И как зовут этих хакра?

— Говорят, что Твердь, о которой рассказывал пилот, тоже родилась в одном из Цивилизованных Миров.

Ее настоящее имя — Калинда Цветочная, мысленно добавил Данло. Известно, что родилась Она на Квалларе и в свое время была величайшим воином-поэтом из всех, кто когда-либо существовал.

— А другие хакра? — настаивал Бертрам.

— Никто из них не достиг такого развития, как Твердь.

— Однако они существуют — те, кто обращает взоры к небесам, возжаждав бесконечного света?

— Возможно.

Данло посмотрел на красивые руки Малаклипса, сложенные у подбородка, как для молитвы. Два красных кольца соприкасались, образуя восьмерку — древний символ бесконечности. Восьмерка отсвечивала багровым пламенем, и Данло вспомнил, что из всех других воинов-поэтов только Калинда носила два красных кольца. Но Она изменила своему Ордену, чтобы стать богиней. Может быть, Малаклипс замышляет месть? Неужели он надеется убить богиню, чей мозг вмещает в себя тысячи звезд? Нет, это невозможно — но Малаклипс может повредить Тверди иным путем. Двадцать пять лет назад Мэллори Рингесс подружился с Твердью и заключил с Ней союз — почти брачный, как утверждают некоторые. Возможно, Малаклипс хочет причинить Тверди боль, найдя Мэллори Рингесса и убив его. Если Мэллори действительно попытался стать богом, Малаклипса обязывает к этому новое правило воинов-поэтов об истреблении всех хакра и потенциальных богов.

Но почему же, думал Данло, Твердь оставила его в живых, когда он вышел из мультиплекса над Ее Землей? Может быть, она пощадила его только потому, что он носит два красных кольца?

— Известны тебе имена других демонов хакра? — не унимался Бертрам.

— Одного я знаю. — Между Малаклипсом и Бертрамом внезапно прошло понимание, столь же явное, как если бы воин-поэт протянул старейшине кровоплод.

— Назови его имя. — Бертрам говорил громко, с таким расчетом, чтобы его слышали во всем зале.

— Есть один человек, который, возможно, попытался стать богом. Он был пилотом и жил в Невернесе.

— Пилотом?

— Именно. Главным Пилотом Ордена Мистических Математиков.

Эти слова упали в зал, как бомба, и старейшины разразились криками, выражая свое недоверие. Огромное помещение гудело от тысячи голосов. Данло ждал, считая удары своего сердца. Харра, призвав старейшин к порядку, взглянула с высоты на Малаклипса и сказала: — Пожалуйста, назовите нам имя этого Главного Пилота.

Тысячи старейшин затаили дыхание, глядя на воина-поэта.

— Его имя — Мэллори Рингесс, — сказал Малаклипс.

— Мэллори Рингесс? — тут же повторил Бертрам, устремив злобный взгляд на Данло.

— Это имя, которое он получил при рождении и под которым он известен большинству.

— Так у него есть и другое?

— Его настоящее имя Мэллори ви Соли Рингесс.

Бертрам не сводил с Данло глаз.

— Этот Главный Пилот доводится родственником Данло ви Соли Рингессу?

— Это его отец.

Зал снова взорвался гневными криками и протестами. Одна из старейшин, указывая дрожащим пальцем на Данло, вскричала:

— Он — сын хакра!

— Что, если он тоже мечтает стать богом? — подхватил ее сосед.

— Его следует очистить от подобной гордыни!

— А что, если он тоже хакра?

— Тогда он должен подвергнуться полному очищению. Вселенную нужно очищать от хакра.

Некоторое время Койвунеймин обсуждал стремление стать богом, запрограммированное в каждом человеке. Некоторые говорили, что это оригинальная, полностью негативная программа, которую следует переписать и преодолеть. Затем Харра обратилась к старейшинам, напомнив им, что никто не должен нести ответственности за программы и действия своего отца, как и любого другого человека.

Малаклипс рассказал о поразительной жизни Мэллори Рингесса.