Реквием по Хомо Сапиенс (№3) - Экстр

— Данло ви Соли Рингесс. А вы, полагаю, Изас Лель Абраксас?

Человек подтвердил, что это действительно он, но без особого энтузиазма, как будто не был уверен, что его зовут именно так. Его голубые глаза с некрасивыми рыжими вкраплениями смотрели как-то странно, отрешенно — Данло с трудом выдерживал их взгляд. Изас Лель, впрочем, смотрел не на него, а на образник. Когда он выразил сожаление по поводу дурной погоды и Эде перевел его слова, он очень удивился и даже, видимо, был шокирован тем, что образ Николоса Дару Эде запрограммирован на столь низкую, служебную функцию.

Он знает, кто такой Эде, подумал Данло. Он уже видел такие компьютеры.

Затем глаза Изаса Леля умерли для этого мира, и Данло догадался, что он контактирует со своим головным убором.

Голова у него, как у всех нараинов, была гладкая, точно яйцо, и он, как все нараины высшего класса, носил на ней блестящую кибершапочку, намертво припаянную к черепу.

— Акаваи нуи харима? — спросил Изас Лель. — Не пройти ли нам внутрь? Нехорошо так долго оставаться под открытым небом.

Он сел на единственное сиденье своего робота, прикрытое сверху ярко-голубым козырьком. Зонтик, в котором больше не было надобности, робот сложил и спрятал. Как будто только сейчас заметив, что гость терпеливо ждет под дождем, Изас Лель пригласил его сесть рядом с собой. Данло питал глубокое недоверие к роботам всякого рода, но тем не менее сел. Изас Лель с легкой улыбкой сказал роботу “вато”, и тот покатился по мокрому пластику.

Дождь барабанил по козырьку, и пластмассовые колеса робота шуршали по тихому космодрому. Вскоре они подъехали к зданию или, вернее, к закрытой части города у периметра летного поля. За этой серой стеной находились, должно быть, помещения для обслуживания судов внутрипланетного и космического сообщения. Данло полагал, что там работают технари, программисты и прочий персонал по приему и отправке летательных аппаратов.

Он осознал, что ему недостает звуков и картин человеческой деятельности. Ему не терпелось поскорее выбраться с этого пустого поля, хотя встающий впереди бездушный город пугал его не меньше, чем ребенка — темная дыра тигриного логова.

Данло долгим, тоскливым взглядом смотрел на туманные загородные холмы, на красивый, пестрящий пурпуром и зеленью экзотический лес. Затем дверь в стене — очевидно, по беззвучному сигналу их робота, — скользнула вбок, и они въехали в город Ивиюнир.

— Сейчас мы проследуем на другой уровень, — сказал Изас Лель. — Другие ждут нас.

— Другие?

— Да. Трансценденталы. И… другие. Потерпите немного, и вы сами увидите.

Чего бы ни ожидал Данло от этого крытого города, реальность оказалась еще хуже, чем он опасался. Робот вез их по бесконечным пустым коридорам, поворачивая то вправо, то влево согласно своей программе. Естественный свет не проникал сюда. Стены, хотя и не тускло-зеленые, как снаружи, отличались не менее унылыми красками. Местами по ним, как плесень по хлебу, расползался голубоватый грибок. В сыром мертвом воздухе едко пахло серой и прочими химикалиями.

Где-то внизу, в недрах этого города, проживало около двадцати миллионов человек. Данло казалось, что эхо их голосов доносится к нему сквозь пластиковый пол. Он не понимал, зачем люди селятся в таких структурах — разве что ради безопасности. Ивиюнир, как и другие известные Данло аркологии, прочностью и надежностью не уступал замковым мирам Астарета.

Построенный из композиционных пластиков, он мог выдержать и водородный взрыв, и радиацию далеких сверхновых.

Последнее для людей, живущих в центре Экстра, должно было иметь решающее значение.

Робот наконец подъехал к одному из городских гравитационных лифтов. В ожидании лифта Изас Лель говорил о разных пустяках вроде алмазного пилотского кольца Данло и о странном покрое его черного шелкового комбинезона. Двойные двери открылись, и робот вкатился в лифт, где они оказались единственными пассажирами. Кабина дрогнула и пошла вниз. Данло не знал, сколько уровней они уже миновали. Где-то за стенами этой пластмассовой камеры мелькали жилые кварталы и полные народа рестораны, проносились магазины, библиотеки, грезопарки и фабрики, производящие все от синтетической одежды до продуктов питания. В большинстве аркологий пищевые фабрики располагаются наверху, чтобы культивируемые там растения могли пользоваться естественным освещением, но в Ивиюнире эти плавучие фермы, видимо, помещались где-то глубоко внизу. Данло предполагал, что нараины используют для фотосинтеза, без которого жизнь растений невозможна, искусственный свет и что источниками этого света служат термоядерные камеры или даже грязные ядерные реакторы. Он уже сталкивался с подобным варварством в секторе Треблинка Люс. Сам Данло еще в юности отказался от всякой пищи, выращенной ненатуральными методами. Сейчас, в стенах этого противного природе города, ему вспомнилось это детское табу, ставшее столь же неотъемлемой его частью, как шрамы на бедре и лбу. Данло в тысячный раз напомнил себе, что свет есть свет и что “искусственный” свет не менее реален, чем излучение любой из звезд.

— Осталось недолго, — сказал Изас Лель. Лифт теперь падал так быстро, что Данло чувствовал себя почти невесомым. Он прижимал к себе образник, боясь, как бы тот не улетел. — Мы почти на месте.

Лифт остановился на пятнадцатом уровне. Робот дал команду открыть дверь и проехал еще через несколько пустых коридоров, последний из которых выходил на узкую улицу. Этот покрытый пластиком проезд напоминал, впрочем, скорее туннель, чем улицу. По обеим сторонам от быстро едущего робота располагались магазины, демонстрирующие товары от одежды до сельдаков, рекламирующие голографическую технику и услуги печатников. Выше, до самого потолка улицы, теснились жилые помещения. По словам Изаса Леля, большинство уровней города делилось на три или четыре субуровня. Пространство стоит дорого, сказал он. На пятнадцатом уровне вид до шестнадцатого открывался только с больших бульваров.

Данло, потевший в застойном кондиционированном воздухе, жаждал открытого пространства, каким бы замкнутым оно ни оказалось. Тут робот свернул на Девятый бульвар, и его желание исполнилось. Данло тут же позабыл о своих пропотевших шелках и тупой головной боли — забыл даже о необходимости дышать этим воздухом, который он делил с двадцатью миллионами других людей.

— Сколько народу! — сказал он Изасу Лелю. — Сколько роботов!

Их робот с точностью часовых стрелок, указывающих полночь, влился в поток других роботов — голубых, желтых, розовых, ярко-красных и так далее. Все они везли людей и все катились впритирку с весьма опасной скоростью. Данло, любивший скорость, как свежий ветер, ожидал неминуемой аварии, но ничего такого вокруг не случалось. Он дивился безупречной координации этих уродливых машинок и предполагал, что все они подключены к какому-нибудь мастер-компьютеру, управляющему их движением.

Точно так же в Ивиюнире обстояло и с людьми. По белым тротуарам, между потоком роботов и магазинами, двигались толпы, руководимые, казалось, единой целью. Люди, спешащие по бульвару и выходящие из боковых улиц, выглядели так, будто их индивидуальными маршрутами управляла общая мастер-программа. Они двигались как заведенные, но при этом в них чувствовалось чисто человеческое возбуждение, как будто они шли на войну или на какую-то большую религиозную церемонию.

В шестидесяти футах над их бритыми головами нависал, как искусственное небо, голубой пластик верхнего уровня, но никто из них как будто не возражал против жизни в столь тесном пространстве. Они почти не обращали внимания на Данло, хотя он единственный на всей улице был одет в черное. Горожане носили белые кимоно или одежду из разноцветного мерцаля. Ни ветер, ни солнце, видимо, никогда не касались этих слабых изнеженных тел и не имеющих возраста лиц.

Почти все прохожие были белые, как мучные черви, но с розоватым оттенком — мутация, свойственная выходцам из областей с холодным дождливым климатом, наподобие западной оконечности Евразии на Старой Земле. Такая мутация могла также быть следствием жизни в пластиковых муравейниках Экстра. Нараины с их голыми черепами и бесформенными телами выглядели андроидами, такими же бесполыми, как только что вылупившиеся скутарийские нимфы.

— Разве в вашем мире нет роботов? — спросил Изас Лель, трогая капельки воды на своем сложенном зонтике. Струя воздуха била им в лицо, и на улице стоял такой шум, что приходилось говорить очень громко. — Возможно ли, чтобы в Невернесе ими не пользовались?

Он приказал роботу немного откинуть сиденье и поднять окна. Данло, оказавшись закупоренным в пластиковой бутылке, стал смотреть сквозь ее стенку. В толпе он стал замечать большое количество персональных роботов, сопровождающих своих хозяев. Роботы мыли витрины, роботы клали пластмассовые кирпичики, надстраивая жилые блоки Девятого бульвара. Устрашающая конструкция из колес, трубок и пластмассовой колыбели нянчила ребенка, одного из немногих детей, которых Данло видел на улице. Всюду, куда ни глянь, ползли или ехали всевозможные разновидности роботов. У ресторанов, где роботы-официанты подавали напитки со льдом и странного вида блюда, другие роботы вскапывали цветочные клумбы. Данло заметил, что такое занятие больше бы пристало человеку, чем привел Изаса Леля в полную растерянность.

— Мне кажется, у вашего робота не все в порядке, — сказал нараин, кивнув на образник.

Голографический Эде, не меняя выражения лица, начертил в воздухе полумесяц. После своего пребывания у сайни они с Данло сочли полезным разработать собственный тайный язык, и Данло научил его цефическому языку знаков.

— Почему? — спросил Данло.

— У него проблемы с переводом. Не можете же вы всерьез думать, что сажать цветы должны люди.

— Но почему же?

— Потому что это работа. — Изас Лель произнес это слово, “фальке”, так, точно в рот ему попала грязь — так, точно его смысл был ясен каждому. Работа есть работа, постыдное занятие. Только роботы или сумасшедшие работают. Цивилизованные люди, такие, как Изас Лель или любой другой нараин, пусть даже самого низкого ранга, посвящают свое время более возвышенным целям.

— Мне приходилось сажать цветы. — Данло вспомнился ясный день ложной зимы, когда он сделал перерыв в своих математических занятиях, чтобы посадить с Тамарой огнецветы около ее дома. — И я не считал это работой.

Изас Лель посмотрел на Данло, как на неизвестного вида насекомое.

— Но ведь вы делали это руками?

— Конечно, как же иначе?

— Значит, это работа.

— По-вашему, все, что делается руками, — это работа?

— Почти все.

Данло сидел прямо, как мастер заншина. Фактически он был здесь послом и потому не мог себе позволить вступать в спор с Изасом Лелем. Но он был также пилотом, а прежде всего человеком и поэтому сказал:

— Я видел, как робот на улице кормит ребенка. Ведь не считает же мать работой кормить свое дитя?

— Считала бы, будь у этого ребенка мать.

Данло на миг онемел и даже дышать перестал. Всю свою жизнь он слышал рассказы о мирах, где дети рождаются искусственным путем. Эти извращенные создания, не имеющие ни отца, ни матери, называли слельниками и насмехались над ними. Кадетом он даже знал в Невернесе одного из таких, безупречного внешне, но несчастного внутренне, с идеальным телом и затравленными глазами. Мысль о том, что Изас Лель и все другие жители этого города — слельники, ошеломила Данло, и он замолчал, не находя слов.

— Растить ребенка в себе — это, безусловно работа, — продолжал Изас Лель. — А ухаживать за ним — тем более.

— Но ведь это жизнь! — выпалил наконец Данло. — Сама жизнь. Как же иначе?

Изас Лель вздохнул, словно втолковывая очевидные вещи ребенку, и промолвил с брезгливостью и презрением на лице:

— Жить? За нас это делают наши роботы.

Весь оставшийся отрезок пути никто из них не раскрывал рта. Вскоре они подъехали к большому, монолитному белому зданию, и Данло подумал, что теперь им придется выйти из робота, но тот по команде Изаса Леля перешел в крайний правый ряд, сбавил скорость и въехал на тротуар. Теперь он тащился, как древний старец, и пешеходы дисциплинированно уступали ему дорогу. Ходьба для большинства нараинов была единственным видом физической деятельности, но никто не ожидал, что один из трансценденталов унизится до их уровня.

Многие завистливо поглядывали на кибершапочку Изаса Леля и кланялись ему, словно богу. Робот, пробравшись через толпу, подкатил к блестящим дверям здания, и они отворились, пропуская его.

Если я останусь здесь надолго, то с ума сойду, подумал Данло.

Пока робот ехал по длинному белому коридору, Данло общался с Эде при помощи знаков. Эде все внимание сосредоточил на Изасе Леле — возможно, он пытался прочесть что-то на непроницаемом лице этого человека. Когда Изас Лель вступил в контакт со своим компьютером и глаза его стали пустыми, Эде знаком сообщил Данло, что они находятся в опасной ситуации.

— Тебе хотелось приключений — теперь их у тебя будет в избытке.

— Я знаю, — жестами же ответил Данло.

— Этот человек почти постоянно находится в контакте с каким-то кибернетическим полем. И очень возможно, что все твои действия и слова изучаются другими людьми, делящими с ним это поле.

— Знаю. И что же ты мне посоветуешь?

— Посмотри на его глаза! Убей его прямо сейчас, пока он в отключке, а потом сними с него шапочку и прикажи роботу вернуться к нашему кораблю. Лучшего шанса убежать у нас не будет.

Данло улыбнулся этому невероятному предложению и показал:

— Не можешь ли ты посоветовать что-нибудь более осуществимое?

— Будь осторожен, — незамедлительно ответил Эде. — Следи за своим лицом — и за мыслями тоже, пилот.

Во время их проезда по коридорам им встречались другие люди, такие же трансценденталы, как Изас Лель. Все они ехали на роботах, в кибершапочках на лысых головах. Данло, видимо, вызывал у них повышенный интерес, и они разглядывали его без стеснения, как экзотическое животное, привезенное Изасом Лелем из загородного леса. Данло казалось, что он попал в какой-то клуб, где трансценденталы — одни только трансценденталы — собираются каждое утро, чтобы скоротать свои нескончаемые досужие дни. Он спрашивал себя, какие цели могут преследовать эти люди с холодными глазами, но тут робот остановился у одной из дверей.

— Это здесь, — сказал Изас Лель. — Мы ждем вас.

Данло обменялся знаками с Эде, пообещав, что будет следить за собой. Улыбаясь предстоящей опасности, он смотрел на дверь комнаты, где ждали его трансценденталы Нового Алюмита.

Глава 12

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЫ

Основной парадокс эдеизма заключается в следующем: Бог, вечный, бесконечный, непознанный, всемогущий и вездесущий, не имеющий образа и формы, является в то же время Николасом Дару Эде, человеком, который стал Богом. Эдическая теология и доктрины различных эдических сект проистекают из попытки объяснить это противоречие.

Британская Энциклопедия, 1754 издание, 10-я исправленная стандартная версия

Дверь отодвинулась в сторону, и робот въехал в помещение, которое Изас Лель назвал залом собраний. Окон здесь не было, пол покрывал белый пластик, стены и потолок представляли собой сплошной купол из мерцаля или какого-то похожего материала. При въезде Данло этот купол вспыхнул разноцветными огнями. Багровые, охряные, зеленоватые и розовые полосы складывались в знакомую картину, и Данло понял, что это закат. Утром, в недрах закрытого города, он наблюдал, как опускается за изумрудные холмы огромное солнце Нового Алюмита. Небо переливалось фиолетовыми и розовыми красками, что было очень красиво, хотя и нереально.

То, что нараины предпочитали такие вот виртуальные закаты прямому взгляду на мир, беспокоило Данло. Беспокойство вызывали также вазы с живыми цветами в центре зала и блестящий хромированный чайный сервиз, только что, очевидно, доставленный сюда служебным роботом. Дело выглядело так, будто Изас Лель, руководствуясь краткими замечаниями Данло по дороге сюда, каким-то образом подготовил зал к его приему.

Точно посередине пола лежала большая, пухлая красная подушка, и Данло по приглашению Изаса Леля, сел на нее.

Сам Изас Лель остался в роботе, как и все остальные трансценденталы. Шестеро человек расположились перед Данло полукругом. Их кибершапочки сверкали золотом, отражая ложный закат. Данло сидел с поджатыми ногами, глядя на них снизу вверх, и их стеклянные глаза давили ему на сердце, словно камни.

— Позвольте представить вам присутствующих: Лиесвир Ивиосс, — начал Изас Лель, указывая на худощавую женщину с классически правильным и гладким, как у ребенка, лицом. Ее можно было принять за ровесницу Данло, хотя она насчитывала девяносто лет от роду.

— Кистур Ашторет, — продолжал Изас Лель. Этот мужчина (или женщина?) с бело-розовым лицом выглядел столь же хрупким и изнеженным, как все ивиюнирцы. Будучи представленным, он наклонил голову и улыбнулся. Данло это удивило: из всех трансценденталов один только Кистур Ашторет приветствовал его таким образом.

— Патар Ивиаслин, Енена Ивиаеталир. — Нараинские имена, кроме Кистура Ашторета, казались Данло трудными — особенно у двух последних женщин (или мужчин). Это были Диверос Те, тонколицее существо, пребывающее где-то в ином мире, и Ананда Наркаваж, чьи губы дрожали, а полузакрытые глаза ускользали от взгляда Данло. Вот какова, стало быть, элита этого города, его принцы, лорды и махарани. Данло предполагал, что они правят также и всей планетой, и был очень близок к правде.

— Позвольте предложить вам чаю, — сказал Изас Лель. По его знаку служебный робот раздал чашки с горячим напитком трансценденталам и Данло. Чай испускал непривычный пряный аромат. Эде, парящий над своим компьютером на полу рядом с подушкой, исподтишка показал знаками:

— Берегись отравы! Берегись наркотика правды — эти нараины определенно захотят прочесть твои мысли.

Данло улыбнулся и отпил большой глоток — что ему еще оставалось?

Допрос, которого он ожидал, начался сразу, без промедления.

— Вы утверждаете, что являетесь пилотом Ордена из мира под названием Невернес, — сказал Изас Лель. — Что это за Орден? Какая звезда освещает ваш мир?

Данло поставил чашку на пол, нащупал в брючном кармане флейту, сделал глубокий вдох и ответил:

— Если быть точным, Невернесом называется город, в котором я учился. Сама планета носит название Ледопад, хотя иногда ее тоже называют Невернесом по имени города. И солнце наше называется звезда Невернеса.

— Вы и родились в этом городе?

— Вблизи от него.

— Открытый город. Вы сказали по радио, что Невернес открыт свету звезд, — это правда?

— Да.

— Где же находится звезда Невернеса?

Данло протянул руку и указал вправо над головой Ананды Наркаваж. Он гордился тем, что в любой точке вселенной, в самой глубине закрытого города, при любой пространственной ориентации всегда мог найти дорогу домой.

— Вон там, — сказал он просто.

Изаса Леля и всех остальных этот ответ привел в замешательство. Их глаза сделались такими пустыми, точно вовсе провалились внутрь.

— Я имел в виду ее местонахождение относительно Известных Звезд, — пояснил Изас Лель.

Данло внутренне улыбнулся, задавая себе вопрос, сколько звезд может быть известно этим живущим в улье людям. Сам он знал десять тысяч по имени и около миллиона с виду, с созвездиями, которые они составляли среди неисчислимых огней галактики.

— Какие звезды вы называете Известными? — спросил он.

— Вы хотите сказать, что не знаете этого?

— Нет, не знаю.

Изас Лель закрыл глаза. Закат на стенах комнаты исчез, ушел, как вода в сточную трубу. На миг в зале стало темно, как в космосе, а затем зажглись звезды — тысячи белых огоньков, изображающих звезды. Данло почти сразу узнал бледно-голубую звезду сайни, и звезду в хвосте Рыбы, и Медеарис Люс, и все другие звезды этого сектора.

— Можете ли вы показать, которая из них звезда Невернеса?

— Ее здесь нет.

— Но это Известные Звезды, — произнес Изас Лель с ударением, будто Данло был слепым или глухим.

— Звезда Невернеса светит в другом месте галактики.

— Но здесь показаны все звезды в радиусе пятидесяти световых лет! — В устах Изаса Леля “линья-то” — световой год — звучало как нечто недоступное воображению. Впрочем, расстояние в шесть триллионов миль представить действительно нелегко.

— Звезда Невернеса светит далеко отсюда.

— Дальше, чем сто световых лет?

— Да.

— Насколько же далеко?

— Очень… очень далеко. — Данло на миг зажмурился и добавил: — Если измерять по прямой линии, от вашей звезды до моей будет около тридцати тысяч световых лет.

Данло, как обычно, говорил негромко, но эта цифра прозвучала, как удар грома. В зале повисла глубокая тишина.

— Не может быть! — воскликнул Диверос Те. Его (или ее) голос напоминал самые тихие звуки бамбуковой флейты, и Данло слышал его впервые.

— Тридцать тысяч световых лет — это невозможно, — подтвердила Ананда Наркаваж.

— Это не может быть правдой, — поддержала их своим мелодичным голосом Лиесвир Ивиосс.

Тем не менее это была чистая правда. Данло пересек линзу галактики и проник, возможно, дальше, чем любой другой пилот в истории Ордена. Тридцать тысяч световых лет — это очень далекий путь, такой далекий, что даже мастер-пилоты Невернеса, сидя у своих очагов, изумились бы, услышав о нем.

Взгляды всех трансценденталов в мерцающем сумраке зала сосредоточились теперь на Изасе Леле, как будто он говорил им что-то. Через некоторое время он заговорил по-настоящему, посредством звуковых волн:

— Возможно, Данло ви Соли Рингесс из Невернеса действительно говорит правду — или верит, что говорит ее.

Закат в потоке ослепительных красок вернулся обратно, и Данло понял секрет этого зала собраний. За тонким слоем мерцаля помещались пурпурные нейросхемы или другие элементы, сканирующие электрохимические процессы его мозга. Возможно, они реагировали даже на самые мимолетные его мысли. Вся эта комната представляла собой компьютер, нечто вроде кибершапочки трансцендентала, а еще точнее — нечто вроде кабины легкого корабля. Но работала она не по принципу контакта между пилотом и логическими схемами его корабля; здесь трансценденталы, возможно, исследовали умы нараинов низшего ранга, которым требовалась помощь для вхождения в кибернетическое пространство Поля. Человеческое сознание развертывалось здесь в буквальном смысле, слой за слоем, как луковица. Данло уже слышал о таких местах: о ярконских камерах правды, о темных ячейках Кваллара — и о секретных нуль-камерах в невернесской башне цефиков.

— Если это правда, мы хотели бы знать, как это возможно, — сказала Лиесвир Ивиосс.

Данло сидел выпрямившись, касаясь дырочек флейты под тонким шелком штанины. Он тихо, почти незаметно передвигал по ним пальцы, и в уме у него играла музыка, затрудняющая, как он надеялся, работу здешним сканерам. Он слушал эту тайную мелодию с того самого момента, как вошел сюда, а теперь применял и другую технику, которой научил его друг, цефик Хануман ли Тош.

— Данло ви Соли Рингесс, — произнес чей-то голос из темноты, — вы можете объяснить нам, как найти звезду Невернеса?

Этого Данло сделать не мог. Ему, как пилоту, запрещалось открывать кому бы то ни было координаты своей родной звезды — как и любой другой.

— Можете ли вы объяснить нам, как провели свой корабль через тридцать тысяч световых лет?

— Да… могу. — Звуки песни, которую Данло сложил однажды для своего учителя, формировали алые капли у него в голове, и ему было трудно говорить. — Но не должен… и поэтому… ничего не скажу.

— Можете ли вы рассказать хоть что-нибудь о своем корабле, на котором проделали столь невообразимое расстояние? О легком корабле?

Вопросы вызывали в сознании Данло запахи синофилы, скрикса и прочих обитателей инопланетного зоопарка. Он шевельнул губами и произнес односложно, точно темно-синий пузырь выдул:

— Нет. — Он осознал это свое действие, как реальный звук, производимый языком и зубами, и повторил: — Нет, — но все его ощущения так перепутались, что это прозвучало почти как “да”.

— Достаточно, — сказал чей-то голос. Данло открыл глаза и увидел сиреневые звуковые волны, исходящие изо рта Кистура Ашторета. — Нам вообще не следовало приводить его сюда.

Данло показалось, что все трансценденталы разом исчезли из комнаты, как испарившийся сухой лед — вероятно, вступили в общий мысленный разговор. Миг спустя они вернулись в пространство-время, как легкие корабли из мультиплекса, и Изас Лель сказал:

— Вы странный человек, Данло ви Соли Рингесс. На вид вы наивны, как любой наман, и при этом обладаете такой поразительной умственной подготовкой.

“Наман” Эде перевел как “непосвященный”. Данло помнил, что должен знать истинное значение этого слова, но не мог вспомнить, каково оно.

— Если вам нужно снять напряжение, — продолжал Изас Лель, — я обещаю, что между вами и этим залом больше не будет контакта, пока вы сами того не пожелаете.

Данло взглянул на Эде.

— Это уловка! — бешено жестикулировал тот. — Не показывай им свое лицо! Не позволяй им видеть тебя!

Но Данло услышал в голосе Изаса Леля правду и доверился ей.

— Да, — с медленной улыбкой сказал он. — Я не хочу контакта.

— Хорошо. Можете расслабиться.

— Как скажете. — Данло сделал глубокий вдох, потом выдох.

— Где вы научились этому искусству? — спросил Изас Лель.

— У моего друга. Он цефик.

— Что такое “цефик”?

Данло стал рассказывать об исследованиях Ордена в вопросах сознания во вселенной, и холодные голубые глаза Изаса Леля оттаяли, сделавшись почти человеческими.

Когда Данло закончил, Кистур Ашторет сказал:

— Мы никогда не слышали о вашем Ордене. И никто другой не слышал.

— Возможно — я первый пилот, проникший так глубоко в Экстр.

Между трансценденталами опять возникло замешательство: слово “Экстр” на их язык не переводилось.

— Что такое “Экстр”? — спросил Кистур Ашторет.

Данло стал объяснять, что так называется область галактики, где звезды превращаются в сверхновые одна за другой.

Трансценденталы сидели не шевелясь — дело выглядело так, будто им стало вдруг неудобно на их мягких сиденьях. Глаза Патар Ивиаслин приклеились к вазе с оранжевыми и пурпурными цветами, Диверос Те молчал, что было его (или ее) нормальным состоянием, бело-розовое лицо Лиесвир Ивиосс приобрело пунцовый оттенок.

— Мой Орден направил в Экстр миссию. — Данло не счел нужным говорить, что Орден, где всегда имело место соперничество разных группировок, фактически разделился надвое. — Мы ищем планету Таннахилл. Ищем людей, которые называются или назывались прежде Архитекторами Бесконечного Разума Вселенской Кибернетической Церкви. Старой Церкви. Быть может, кто-нибудь в этом городе знает об этой планете или этих людях? Или… знает кого-то, кто может это знать?

Изас Лель задумчиво склонил голову, а затем, по обычаю самого Данло, ответил на вопрос вопросом: — Зачем ваш Орден разыскивает Архитекторов этой религии?

— Потому что… — начал Данло, и тут ему вспомнилось значение слова “наман”. На иштване так обозначался посторонний, буквально “не имеющий доступа” к благодати Вселенской Кибернетической Церкви. Данло показалось странным, что Изас Лель употреблял это слово из священного языка Старой Церкви. — Потому что звезды гибнут, и мы хотим просить Архитекторов… — снова заговорил он, и тут у него в уме, словно новая звезда в небе, высветилась информация о нараинах.

— О чем вы хотите просить их?

— Архитекторы Старой Церкви… — Данло показалось, что золотая шапочка Изаса Леля обменивается светом с шапочками других трансценденталов. Они все так же неподвижно сидели в своих роботах, глядя на Данло, а он смотрел на них.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Это вы и есть, — сказал Данло. — Хотя нет. Вы и все нараины были Архитекторами раньше, да?

Наступившую паузу нарушила Лиесвир Ивиосс: — Почему вы так думаете?

— Потому что это правда.

— Но откуда вы можете это знать?

— Я… просто знаю, вот и все.

Кистур Ашторет переглянулся с Изасом Лелем и сказал:

— Я думаю, мы должны ему рассказать. Не надо утаивать от него эту информацию.

Изас Лель, пристально посмотрев на Данло, с внезапной решимостью потер лоб и сказал:

— Архитекторы Кибернетической Церкви — это мы. Истинные Архитекторы истинной Вселенской Церкви.

— Понимаю, — сказал Данло, продолжая смотреть Изасу Лелю в глаза, пока тот рассказывал ему историю нараинов.

Это были последователи Лилианы иви Нараи, волевой женщины, бывшей прежде одной из уважаемых старейшин Старой Церкви на Таннахилле. Кроме того, она была провидицей и мистиком, более того — революционеркой, бросившей вызов застойным доктринам и одряхлевшей теократии Старой Церкви. Двести лет назад она выступила с призывом возродить истинный дух эдеизма. Она призывала отбросить все доктрины, устаревшие или приносящие прямой вред спасению души.

Она собирала своих многочисленных последователей на тайные контактные оргии и прочие экстатические церемонии, целью которых было приблизить людей к Богу Эде. Нараины утверждали, что они и есть истинные Архитекторы Бога, и верили, что им открылся дух Истинной Вечной Вселенской Церкви. Они, разумеется, были еретиками, и ортодоксы Старой Церкви не замедлили провозгласить, что они — угроза для всего, что свято. На втором году апостольской деятельности Лилианы иви Нараи еретиков стали подвергать глубокому очищению, отправлять в изгнание, перепрограммировать и даже казнить.

Наконец, в 2541 году от Преображения Эде, Лилиана иви Нараи договорилась с властями об исходе. Ей дали десять тяжелых кораблей, и она привела свой народ к девственной планете с бирюзовыми океанами и ярко-зелеными лесами, где полыхали во славу Бога великолепные восходы и закаты. Но нараинам не было дела до красот природы. Они поклонялись иному божеству и назвали свой мир Новым Алюмитом, символизируя этим духовное единение с родиной Николоса Дару Эде. Они без промедления оправили своих роботов добывать минералы и строить закрытые города. Там, в этих пластиковых муравейниках, они наконец-то могли без помех заняться трансценденцией и приблизиться к вечному Эде. Они верили, что в них, особенно в пророках и наиболее выдающихся Архитекторах, называвших себя трансцендентами, живет истинный дух эдеизма. Они верили, что им под силу создать нечто поистине новое, поистине святое и в то же время древнее, как звезды.