— А он у тебя ничего, иногда соображает, — подмигнул Даше Илья.

— Порой мне и самой так кажется, — вздохнула Даша.

— Когда будешь уверена, позвони, — парировал Глеб. Усадив наконец их за стол, графиня нахмурила брови. И голос ее прозвучал строго:

— Обед стынет, а вы, судари мои… Илюша, от вас, признаться, я этого не ожидала.

Глеб вздохнул.

— Он и сам не ожидал.

— Что пригласят на обед к графине, — продолжила Даша. Графиня улыбнулась, Илья смутился.

— Врут, — буркнул он.

— Врем, — кивнула Даша. — Он каждый день обедает у графинь.

— Если его не похищают королевы, — добавил Глеб.

Наталья Дмитриевна рассмеялась. Илья подергал себя за бороду.

— Вы оба такие остроумные, прямо…

— …как Лёня с Гулькой, — подсказал Глеб.

Качнув головой, Даша поправила:

— Нет, как Гуля с Лёнькой.

Чтобы не нарываться, Илья не спросил, кто такие эти Ленька и Гулька. И обед, как говорится, прошел в теплой и дружественной обстановке: Илья вел себя как сапер на минном поле, Глеб и Даша держались паиньками, графиня была в восторге.

От десерта Илья отказался, поблагодарил и стал прощаться. Графиня отпустила его с неохотой. Даша осталась еще позагорать, а Глеб откланялся, чтобы отвезти домой Илью. Извинившись, графиня задержала его в дверях и отвела в сторону.

— Глеб Михайлович, если вам понадобится моя помощь… ради Христа, смирите свою гордыню и располагайте мной.

Глеб несколько растерялся.

— Какая помощь, Наталья Дмитриевна? Какая гордыня?

Приподняв подбородок, графиня выпрямила спину. Ее шея грациозно выгнулась, умные глаза горели. Даже в простеньком сарафане она выглядела аристократкой, и этого из нее ничем было не вытравить.

— Сударь, вы великий маг, — произнесла она торжественно. — Однако в битве с Дьяволом даже такая старая перечница, как я, может вам пригодиться.

Глаза Глеба негодующе сверкнули.

— Пардон, графиня… как говорят в народе, я должен перебазарить с этими трепачами.

— Нет-нет, Глеб Михайлович, Илья и Даша ничего мне не рассказывали. Я сама подслушала нечаянно, а потом… каюсь, прислушалась повнимательней. Дашенька очень за вас беспокоится и… Я тоже за вас беспокоюсь.

Гнев Глеба испарился, осталась лишь неловкость.

— Что ж так беспокоиться? — пробормотал он. — Не знаю, что вы там услышали, Наталья Дмитриевна, но… Поверьте, мне будет гораздо легче, если вы будете тут в безопасности выращивать свои цветы.

Графиня вздохнула:

— Понимаю. Именно для этого и сотворили вы ни с чем не сравнимое это чудо.

Глеб невольно поморщился.

— Обойдемся без комплиментов, графиня. Просто я слегка опередил науку. А что касается вашего участия в заварушке… Обещаю, если потребуется помощь…

— Мы едем или как? — раздраженно осведомился заглянувший в дверь Илья. — Извините, Наталья Дмитриевна, но мой личный шофер совсем распоясался. Если его не понукать…

— Иду, злыдень, иду! — С облегчением оборвав разговор, Глеб вслед за Ильей направился к выходу.

— Помните, Глеб Михайлович! Вы обещали! — крикнула вдогонку графиня.

Даша проводила их до холма и вернулась к особняку.

Глеб с Ильей вошли в пещерку, из которой через шкаф проследовали в квартиру Глеба. Илья тут же ринулся на кухню к своим уравнениям. Уравнения сиротливо ютились возле папки, без упреков и жалоб.

— Даже не поработал, — в досаде буркнул Илья. Глеб похлопал его по плечу.

— По-твоему, ты весь день лентяйничал?

— Нет, я кустам обрезание делал!

— Может, прекратишь ворчать?

Но ворчать Илья не прекратил. Стоило им выйти из подъезда, он принялся ворчать на мелкий холодный дождь, на капризную московскую весну, а когда они ехали в “жигуленке”, он ворчал на раздолбанные дороги, которые все чинят да чинят и все никак… Глеб вел машину, молчал и усмехался. И наконец Илья иссяк. Покосившись на Глеба, он усмехнулся тоже:

— По-твоему, я должен охать да ахать? Ох где я был! Ах что я видел!.. Даже крепкая еврейская голова может этого не выдержать.

— Выдержишь как-нибудь, — успокоил его Глеб. — Завтра я за тобой заеду: сядешь у графини в теньке и спокойно поработаешь. Не переживай.

“Жигуленок” мчался сквозь дождь, обгоняя “мерседесы” и высекая брызги из луж. Илья раздраженно теребил свою бородку.

— А с чего мне переживать? Ты со Змеем будешь биться, а я в теньке посижу.

— Заткнись! — прикрикнул Глеб. — Чтоб я больше этого не слышал! Ты не воин, ты ученый. Надеюсь, у тебя хватит мозгов с этим примириться.

Илья вздохнул и спросил:

— Во сколько завтра заедешь?

— Сразу после уроков.

— Ты, что ли, не можешь бросить свою школу? Раз пошла такая пьянка, тебе надо сосредоточиться.

— Как это бросить? — удивился Глеб. — На кого я их брошу?.. Старик, об этом и речи быть не может. Скажи-ка лучше, ты придумал провокацию для сенатора?

— Когда мне было? — виновато буркнул Илья. — Я же кусты подстригал.

— Оправдывайся теперь кустами, — усмехнулся Глеб. — А события меж тем развиваются.

И он доложил о сегодняшней встрече с Мак-Грегором и Родригесом в номере “Метрополя”, умолчав, правда, об угрозе барона, затрагивающей близких Глебу людей.

Илья азартно хлопнул себя по колену:

— Так и знал! Президент фонда не может быть в стороне от гадючника… Старик, а ты что же, видишь невидимок?

— Некоторых, — скромно ответил Глеб. — Президент фонда, кстати, вполне может оказаться Змеем. Так сказать, по совместительству. Но может оказаться всего лишь “глазом”. Итак, альтернатива проста: сенатор Колмен или президент Родригес? Вероятней всего, один из них Змей, другой — “глаз Змея”. И твоя провокация должна выявить, кто есть кто.

— Так ли это важно? Если Змей один из них…

— Очень важно, старик. Я обязан Змея вычислить и, по возможности, изолировать от Системы. Иначе очень трудно сделать ему козу.

“Жигуленок” остановился у дома Ильи. Илья хмыкнул.

— А если вдруг выяснится, что один из них, допустим, “глаз Змея”, а другой вообще не из этой оперы?

После короткого раздумья Глеб покачал головой:

— Сомневаюсь. Очень сомневаюсь.

— А вдруг? Что тогда?

— Тогда… — Глеб вышел из машины и огляделся, — тогда придется продолжить розыск. Причем в обстановке, близкой к боевой: гадючник сильно потревожен.

Илья с кислой миной вылез под дождь.

— Ладно, к утру я все продумаю.

Они с Глебом вошли в подъезд и поднялись в лифте. Когда Илья открывал ключом дверь квартиры, до них донесся голос жены его Аллы, убеждавшей кого-то по телефону не пороть горячку и не выносить сор из избы.

Илья возвел глаза к небесам.

— Каждый Божий день!

— Значит, дома у тебя все в порядке, — заключил Глеб и уехал в лифте вниз.

— Угу, в порядке! — Илья вошел и захлопнул за собой дверь. — Хорошенькие тут порядочки!

Говоря по телефону, Алла из комнаты засекла недовольство мужа и мгновенно оценила его степень. Пока Илья раздевался в прихожей, она свернула разговор, перевела дух и ринулась в контратаку.

— Ты уже начинаешь? — задала она коронный вопрос, появляясь в дверях.

— Нет, кончаю, — возразил Илья. Причем он имел в виду именно то, что сказал.

Алла, однако, в столь легкую победу не поверила и, как рекомендуют военные, решила развить успех.

— Свои хохмочки оставь при себе. Я занимаю телефон исключительно по работе. Я не треплюсь часами с Дуськой и с этим недоделанным Альбертом. А если тебя что-то не устраивает, можешь… — Вдруг она осеклась, пристально разглядывая мужа. — Илюша, что у тебя с лицом?

Илья изобразил недоумение.

— А что у меня такое?

— Ты красный, как вареный рак.

— Да? Значит, я обгорел.

— Где это, интересно, ты обгорел?

— В газовой духовке.

— Илья, прекрати свои шуточки! Где ты обгорел?!

— В другой галактике.

— Сейчас я в тебя чем-нибудь запущу! Можешь ответить по-человечески?!

— Не могу! — заорал Илья, заходя в туалет. — Духовка тебе не годится! Другая галактика тебя не устраивает! Придумай что-нибудь сама! — Он с треском захлопнул дверь туалета.

Уставясь на эту дверь, Алла растерянно проговорила:

— В Москве с утра дождь: тоже не очень-то обгоришь…

Войдя, Глеб встретил в прихожей Дашу.

— Итак? — улыбнулся он.

— Итак? — улыбнулась она, снимая с него куртку.

— Представить не могу, — сказал он, — что я когда-то сюда входил, а тебя здесь не было.

— Представить не могу, — сказала она, — что я была где-то, куда ты не входил.

Они церемонно поклонились друг другу.

— А теперь… — сказал Глеб.

— Именно теперь, — подчеркнула Даша.

— …когда мы обменялись любезностями…

— …которые посторонний принял бы за чепуху…

— …и был бы прав в том смысле, что…

— …эти любезности не в состоянии выразить…

— …того, что у нас в душе, — закончил Глеб и вернулся к началу этой витиеватой фразы: — Теперь я приму душ и тебя загипнотизирую.

Даша куснула его за ухо.

— Нынче это так называется? Тогда я с тобой в душ.

Глеб покачал головой.

— Нет, душ будет ледяным, тебе это не понравится. А что касается гипноза, то я имел в виду именно гипноз.

— На фиг? — удивилась Даша.

— Угадай, — предложил Глеб, заходя в ванную.

— Смотреть-то на тебя хоть можно?

— На здоровье. Было бы на что.

— А что будет, если я угадаю?

— Выполню любое твое желание.

Даша фыркнула:

— Ты и так выполнишь.

— Ну тогда… тогда я очень тебя зауважаю.

— Ты и так меня уважаешь. Даже чересчур.

— Тогда угадай просто из спортивного интереса.

— Вот! — Даша подняла вверх указательный палец. — Умеешь ты поставить цель! Я угадаю просто из спортивного интереса. А ты за это меня зауважаешь и выполнишь любое мое желание.

Они оба рассмеялись. И Глеб, становясь под душ, сказал:

— Нет, все-таки тебя не бывает.

— Надеюсь, это не причина для развода? — уточнила Даша. Они вновь рассмеялись.

И вертясь под душем, Глеб спросил:

— Ну как, угадала или сдаешься?

Даша тронула пальцем ледяную струю и отдернула руку.

— Ух! Обжигает прямо!.. Конечно, я угадала. Думаю, ты хочешь справиться с моими ночными кошмарами.

— Умница.

— Разве это настолько серьезно?

— Да нет… Я лишь страхуюсь.

Даша вздохнула:

— Ладно, как скажешь, милый.

Когда Глеб, растеревшись полотенцем, вышел из ванной, Даша уже читала в постели. Глеб взглянул на книгу.

— Что тут у нас? О, “Доктор Фаустус”! Похоже, гипноз тебе не понадобится.

И будто в ответ на его реплику Даша прикрыла зевок ладошкой.

— Да, скучновато малость, — призналась она.

Глеб тем временем установил на стуле настольную лампу и включил ее. Лампа крепилась на эластичном стержне, и Глеб зафиксировал ее таким образом, что на полу образовался яркий круг света диаметром около метра. Следя за этими приготовлениями, Даша поинтересовалась:

— А почему ты голый?

Возясь с лампой, Глеб уточнил:

— Я тебя шокирую?

— Дурак. Отвечай на вопрос.

— Даже не знаю, как тебе объяснить. Представь, что вокруг нас существуют различные энергетические потоки… нечто вроде модного нынче пси-поля. И вот, стало быть, всей поверхностью кожи я ощущаю тончайшие его колебания. Конечно, это не более чем грубая модель.

— Доходчиво… — Даша отложила книгу. — Не пора ли перейти к гипнозу?

Глеб кивнул:

— Начнем. Ляг на спину и закрой глаза.

Выполнив команду, Даша полюбопытствовала:

— Разве ты не станешь размахивать у меня перед носом какой-нибудь хреновиной? Чтобы я смотрела на нее и считала: раз, два, три…

— Нет, — Глеб поправил на ней одеяло, — мы пойдем другим путем. Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни.

Даша заснула. Дыхание ее было глубоким и ровным.

В комнате царил полумрак. Лишь световой круг от лампы выделялся, как цирковая арена, на которой вот-вот должно было начаться представление. Глеб сел на пол в позе “лотоса” и замер, глядя в этот круг света.

Более часа просидел Глеб в полной неподвижности: не шевелясь и даже не моргая. Ничего не происходило. Даша безмятежно спала. Прошел еще час и еще… примерно до трех ночи.

Первым отреагировал Глеб. Он вздрогнул, и кожа его покрылась мурашками. В световом круге на полу замельтешили тени, которые тут же стали сгущаться. И Даша застонала во сне.

В освещенном пространстве появилось объемное изображение интерьера комнаты, напоминающей люкс барона в “Метрополе”. На широком диване в люксе лежала обнаженная женщина. Вернее, не женщина, а большая кукла-манекен. Над этой куклой склонился некто, одетый во все черное. Изображение было цветным и контрастным: можно сказать, идеальная голограмма. Несмотря на крошечные размеры фигурок, Глеб различал мельчайшие складки на одежде господина в черном и трещинки на глянцевом животе манекена. Даже пейзаж Ван Гога над диваном можно было рассмотреть в деталях.

Встав на колени перед лежащей куклой, господин в черном принялся ее оглаживать и пощипывать. Кукла трепыхалась в его руках. Даша вскрикнула, дернулась и стала судорожно отбиваться. Лицо ее при этом выражало крайнюю степень отвращения. Глеб протянул в ее сторону ладонь, от которой исходило синеватое свечение. Даша замерла, словно к чему-то прислушиваясь. Глеб произвел ладонью резкое рубящее движение. Сердито нахмурив брови, Даша повторила его движение левой рукой, на пальце которой в этот миг вспыхнуло колечко-вьюнок.

И в круге света лежащая на диване кукла вдруг вскинула резко руку и ударила господина в черном по лицу. Тот опрокинулся на спину, вскочил и ошарашенно огляделся. И тут Глеб наконец увидел лицо, мелькнувшее перед ним до этого в зале единоборств: лицо американского сенатора Колмена.

В круге света на полу голографическая копия сенатора в смятении взирала на взбунтовавшийся манекен. Затем, справившись с изумлением, сенатор, или господин в черном, принялся шевелить губами, раскачиваться и делать странные пассы. И тело его стало вдруг увеличиваться, расплываться и терять очертания. Через несколько мгновений сенатор Колмен превратился в бесформенное черное облако, клубящееся над распростертой куклой. На поверхности черного облака сверкали два огромных желтых глаза, злобный взгляд которых был направлен на куклу-манекен. Даша задрожала во сне и заслонила лицо рукой. Тело ее горело, точно в лихорадке.

В позе “лотоса” Глеб взмыл в воздух и повис у Даши в изголовье. Черное облако тем временем протянуло бесформенное щупальце к лицу манекена. Даша закричала, забившись в конвульсиях.

— Спокойно, родная, — прошептал Глеб, — я с тобой.

И вновь Даша замерла, будто прислушиваясь.

Глеб сжал руку в кулак, выставил указательный палец и нацелил его в голограмму черного призрака.

Повторив его движение, Даша пробормотала во сне: “Получай, сволочь!” Из ее колечка-вьюнка вырвался тонкий зеленый луч и ушел сквозь оконное стекло. И в тот же миг кукла-манекен взметнула вверх руку, из пальца которой вылетел зеленый луч и вонзился в глаз черного призрака.

Стены “Метрополя”, вероятно, содрогнулись от нечеловеческого крика. Но в круге света от настольной лампы было видно лишь, как черное облако затрепыхалось, рухнуло на ковер и превратилось обратно в сенатора Колмена. Сенатор катался по полу, в беззвучном крике открывал рот и прижимал ладонь к правому глазу. Глеб мягко опустился вниз, намереваясь выключить лампу. Но рука его застыла у кнопки.

В круге света появился новый персонаж: дон Хуан Родригес собственной персоной. Возник ли он из воздуха, или просто вошел, Глеб увидеть не успел, однако отметил, что испанец был все в том же смокинге. После обмена какими-то репликами дон Хуан заостренным носком полуботинка врезал стенающему сенатору по ребрам. Рой Колмен попытался встать. Тогда испанец ему еще изрядно добавил.

Стоя возле лампы, Глеб задумчиво наблюдал, как в круге света у его ног голографический дон Хуан с наслаждением избивает ногами распростертого на ковре сенатора, тоже, разумеется, голографического. Экзекуция продолжалась до тех пор, пока Рой Колмен не поцеловал каблук испанца. После подобного изъявления любви дон Хуан с презрением отпихнул сенатора и прекратил избиение. Затем президент фонда вдруг забеспокоился, стал озираться и пристально посмотрел вверх, словно заметил невидимого наблюдателя.

Глеб поспешно выключил настольную лампу, и власть ночного кошмара исчезла вместе с кругом света на полу. Дыхание Даши вновь сделалось глубоким и ровным. Глеб лег с ней рядом, обнял и поцеловал во влажный лоб. Даша тут же к нему прижалась, ткнулась носом ему в шею и, не открывая глаз, прошептала:

— Ты был в моем сне, я видела. Мы надрали этому уроду задницу.

— Да, мой маленький, — Глеб целовал ее лицо и гладил волосы, — но так легко он не отделается. Спи, мой хороший.

— Ага… — зевнула Даша, — только ты не уходи из моих снов.

Утром, когда Глеб собирался в школу, а Даша спала, позвонил Такэру. Чтобы не разбудить обессиленную от кошмаров Дашу, Глеб закрылся с телефоном на кухне.

Голос Такэру звучал бодро, если не сказать радостно.

— Глеб-сан, брат разрешил мне вам помогать, — проговорил юноша по-русски. — Вы позволите мне вновь к вам присоединиться?

Губы Глеба сами собой расползлись в улыбку.

— Конечно, Такэру. Ничего другого от твоего брата я и не ожидал. Думаю, за неделю мы с нашим делом управимся.

— Я в вашем распоряжении, сэнсей. Но Сато-сан… Не знаю, смею ли я просить… — теперь Такэру мучительно подбирал слова, — и все же я хочу быть уверен, что…

— Твой брат не пострадает, — пришел ему на выручку Глеб, — если покинет стан врага. Он должен сделать выбор, иного пути нет.

После короткого молчания Такэру сказал:

— Сердце его уже сделало выбор. Ему лишь осталось в нем укрепиться. Я помогу брату.

У Глеба невольно вырвалось:

— Как же ты повзрослел, мальчик.

— Да, сэнсей, — ответил Такэру, — я уже не тот сопливый негодяй, которого шесть лет назад вы спасли в притоне и обучили каратэ. Не стану вас задерживать, Глеб-сан. На небе ни облачка, день обещает быть солнечным и удачным. Вы знаете, где меня найти.

Глеб, улыбаясь, смотрел на трубку, из которой доносились частые гудки. Время, однако, поджимало. И все же Глеб успел приготовить и съесть овсянку. Когда он мыл посуду, на кухню вошла Даша, голая, растрепанная и прекрасная. Она произнесла сердитым голосом:

— Не смей уходить из моих снов.

Глеб чмокнул ее в щеку.

— Я только в школу.

— Какая, на фиг, школа?! — подбоченилась Даша. — Тут, понимаешь, нечисть прет из всех щелей! Как, понимаешь, тараканы! А ему, видите ли, в школу!.. Может, правда отпуск возьмешь, а? Как Илюшка.

Глеб снял куртку с вешалки.

— Какой отпуск в разгар учебного года? Даш, брось. Где они впопыхах другого француза найдут?

Даша вздохнула.

— А со Змеем кто воевать будет? Пушкин?

— Змея и так уделаю. Без отрыва от производства.

Даша нахмурилась вдруг и помрачнела.

— Мы тут с тобой, как два жизнерадостных идиота. А этой ночью, между прочим…

— Плакать нам, что ли? — Глеб застегнул куртку.

— …этой ночью я только и ощутила, во что вляпалась. Стоит лишь вспомнить, — Дашу передернуло, — вообще спать расхочется.

— Умойся, оденься и ничего не бойся, — посоветовал Глеб.

— Я за тебя боюсь, дурак.

Глеб шаркнул ногой:

— Тронут. Опаздываю, Даш. Лёнька с Гулькой ждут.

Даша крикнула ему вслед:

— Я тоже хочу к Лёньке с Гулькой!

Но дверь захлопнулась, и Даша притопнула в досаде. Затем, как послушная девочка, умылась, оделась и почти не боялась. При солнечном-то свете. Потом позавтракала и прилегла на диван с “Доктором Фаустусом”. Однако история композитора, который заразился сифилисом и в бреду вел философские диспуты с Дьяволом, при всем уважении к Томасу Манну, вызывала у Даши лишь скуку. И от этой самой скуки она, отложив книгу, позвонила к себе в контору — в бюро технических переводов.

Трубку сняла бухгалтер Римма.

— О, Дарья! — обрадовалась она. — Ты куда пропала? Я тут тебе звонила на днях…

— Пропала, не пропала, — прервала ее Даша, — все равно ведь вы мне работы не даете. Или что-то наклевывается?

— У нас всю дорогу наклевывается, — хихикнула бухгалтерша, — только не проклюнется никак. У Савельича… Даш, ей-богу, у него климакс. Все с этой новенькой, с Кузнецовой, воюет. Посмотрела бы на старого кобеля.

Даша пожалела уже, что позвонила, и прикидывала в уме, как бы приличней закруглиться.

— Ты чего там расчирикалась? — осведомилась она. — Рядом никого, что ли?

— Ага, я в гордом одиночестве. Новенькая эта, Кузнецова, раньше обеда вообще не является, а Савельич… Нет, Даш, серьезно: у него климакс. Он прямо как змей на людей бросается. Мангуста на него нет. С утра приносит мне платежку и наезжает: “Имейте в виду, Римма…”

— Погоди, Рим, — перебила Даша. — Что там еще за мангуст? Что за змей?

— Легенда есть такая, на днях прочла. Змей — это человек, в котором воплотился Дьявол: точь-в-точь наш Савельич. А Мангуст вроде воплощение ангела. И вот, значит, он с этим Змеем сражается, только в нашем бюро что-то его не видать. Так на чем я остановилась? Приносит мне этот Змей платежку и говорит: “Имейте в виду, Римма…”

— Рим, как ты об этой легенде узнала? Прямо жутко интересно!

— В книжке прочла. Так и называется “Легенда о Мангустах и Змеях”. Верка моя из библиотеки притащила. Не перебивай, Дарья, дай досказать!

— Рим, а кто автор, не помнишь?

— Авторов я вообще не запоминаю. Вот же привязалась. “Имейте в виду, Римма, — говорит, — если вы не проведете это вчерашним числом…”

— Ой, Рим, у меня молоко убегает! Пока! — Даша дала отбой, руки у нее дрожали.

Минут десять она затравленно металась по комнате. Затем спешно стала переодеваться. Облачившись в джинсы, водолазку и сапоги, она собрала волосы в “хвост”, черкнула Глебу записку и с курткой под мышкой выбежала из квартиры. Мчась по лестнице вниз, Даша натянула на себя куртку. Дрожь в руках не прекращалась. Перед выходом из подъезда она осторожно огляделась. Никого и ничего подозрительного вроде не наблюдалось. И Даша быстро зашагала к автобусной остановке.

Конечно же, она не могла заметить профессионального снайпера, который вот уже четвертый день караулил ее на чердаке дома напротив. Зато снайпер мигом опознал ее по фотографии. “Ништяк, — обрадовался он. — Через час получу остальные бабки”. Пока Даша, озираясь, выходила из подъезда, киллер приоткрыл окно и поймал “объект” в оптический прицел винтовки. Киллер был крупным мужчиной, одетым в темные брюки и свитер. Без всяких эмоций, плавно и бережно, нажал он на спусковой крючок…

И вечером крутые спецы из МУРа, что называется, чесали репу над свежим трупом на чердаке. Такого спецы не только еще никогда не видели, но даже вообразить себе не могли: пуля, выпущенная из снайперской винтовки, угодила в лоб самому снайперу. Баллистическая экспертиза и здравый смысл вступили здесь в такое противоречие, что… Примирить их можно было, только закрыв дело с пометкой “криминальные разборки”. Должны же быть в сумасшедшем этом мире и у работников уголовного розыска хоть какие-то отдушины.

Даша, разумеется, обо всем этом не подозревала, но, торопясь к автобусной остановке, она прятала в кармане куртки кисть левой руки: изумрудное колечко-вьюнок на ее пальце засверкало вдруг столь ослепительно, что реакцию окружающих трудно было предугадать. “Да знаю, знаю, — мысленно оправдывалась Даша, — что-то было не так. Но, черт возьми, я должна!” Впрочем, через пару остановок колечко пришло в норму, и руку можно было вытаскивать из кармана.

День был теплый и солнечный. Это уже была весна, и школа гудела, как потревоженный улей. Ученикам будто шило кой-куда воткнули, а учителям с трудом давалась строгость. До каникул, однако, было еще далеко, и расслабуха эта грозила падением успеваемости. “Интересно, — подумал Глеб, — что бы тут началось, если б стало известно, кто у нас ходит в директорах”.

— Как там наш Иван Гаврилович? — обратился он на перемене к завучу. — Выздоравливать не собирается?

Зинаида Павловна со вздохом поправила косичку на затылке.

— Сегодня звонил. Обещал через денек-другой.

— Почему бы его на пенсию не отправить? — предложил Глеб. — Зарплата наша для него — тьфу.

Зинаида Павловна мигом приняла неприступный вид.

— Не устаю вам удивляться, Глеб Михайлович. Иной раз вы сама чуткость, а иной раз… Кстати о зарплате: она с пятницы вас дожидается. Не забудьте получить.

И она ушла, цокая каблучками, некрасивая, честная и надежная, как скала. Рассказать ей про Змея — не поверит, даже если Змей заглотит ее целиком.

А вот физкультурник, как выяснилось, был слеплен из другого теста. После уроков он придержал Глеба в раздевалке и пробасил с двухметровой высоты:

— Дело, конечно, не мое, но… Только не обижайся. По-моему, наш Божий одуванчик трахает твою Галину, как врага народа. Я вижу в этом что-то противоестественное.

Глеб несколько опешил.

— Семен Алексеевич, если вы претендуете на роль дуэньи…

— Так и знал, что обидишься. Галина, может, и слова доброго не стоит. Но этот болезнетворный дедуля даже для нее чересчур. Чем-то, видать, он ее держит.

— Какой ты у нас наблюдательный, — заинтересовался Глеб. — Тебе-то чем Иван Гаврилович не угодил?

Физкультурник пожал саженными плечами:

— А пес его знает… Клоп он вонючий. Добренький вроде да хворенький, а злоба в нем такая — не дай Бог присосется. Почему этого никто не видит?

Глеб был изумлён. Проницательность этого отставного баскетболиста выходила за рамки. Однако углубляться в затронутую им тему было не ко времени и не к месту. По счастью, Глеб заметил приближающихся к ним десятиклассников и поспешил ретироваться.

— Ты, может, и прав, — сказал он, бочком двигаясь к выходу. — Но Галка — взрослая девочка и вправе решать сама, с кем ей…

— А ведь ты его тоже не любишь, — перебил физкультурник. — Будешь отрицать?

Но его уже обступили десятиклассники, жаждущие поиграть в баскет. И Глеб, уклоняясь от ответа, под шумок сбежал.

— Семен Алексеевич, мяч дадите? — загалдели школьники.

Физкультурник разгладил седеющий ус.

— Смотря зачем.

— В баскет погонять! Не в футбол, честно!

— Хоть минуток на десять! Плюс-минус полчаса!

— Погодка, блин, шепчет, Семен Алексеевич!

— Стоп, стоп, стоп! — водворил тишину физкультурник. — Вы, что ли, на улице играть вздумали?

Десятиклассники воззрились на него в удивлении.

— А где ж еще? — спросил самый высокий. — В зале Зинаида Павловна не разрешает.

— Почему? — удивился в свою очередь Семен Алексеевич.

— Потому что директор запретил. Говорит, мы после уроков как бы портим в зале пол. Вы разве не в курсе?

Физкультурник хмуро оглядел их с высоты своего роста.

— О'кей! — сказал он. — Айда за мной! Он зашагал в сторону спортзала.

Школьники переглянулись и гуськом потопали за ним.

— Ой, чё бу-удет! — закатил глаза самый высокий.

Прежде чем ехать за Ильей, Глеб заглянул к Колесниковым. Варвара Львовна обрадовалась его приходу.

— Уж сегодня-то вы позволите напоить вас чаем? — предложила она с улыбкой. Казалось, даже горб у старушки уменьшился.

— Увы, — развел руками Глеб и достал пачку сторублевок, — я на минутку. Дел у меня…

Старушка мягко отодвинула его руку с деньгами.

— Глеб, я обижусь! Мы не успеваем тратить. И восьмого марта вы о нас не забыли. Дети говорят, вы заходили с Дашей. Спасибо вам за фрукты и сладости. Жаль, меня не застали дома.

Пока она тараторила, Глеб ухитрился запихнуть купюры в карман ее кофты.

— Я могу уехать в командировку, — объяснил он.

— Вы говорили это в прошлый раз, чтобы всучить мне деньги, — резонно заметила старушка. — Ну, что мне с вами делать?

Глеб с улыбкой вздохнул:

— Смириться и терпеть.

Тем временем из комнаты вышли Саша и Таня. В руках девочки был плюшевый медвежонок.

— Пливет! Майкл ведет себя холошо! — объявила она, заговорщицки поглядывая на брата.

— Здравствуйте, — сдержанно проговорил Саша. — Вы, как всегда, спешите?

Глеб кивнул.

— Сумасшедший день. Но скоро я к тебе забегу и… может, сходим с тобой погуляем, потреплемся. Если, конечно, у тебя найдется время. Договорились?

Но Танька не дала брату ответить.

— А Майкл вообще ни с кем не лазговаливает, — ввернула она, тиская медвежонка.

Бабушка кивнула на нее с улыбкой:

— Не расстается с ним. Буквально из рук не выпускает. И как вам удалось его отмыть?

Глеб широко улыбнулся:

— Мылом, Варвара Львовна. Самым обыкновенным мылом. Ну все, побегу! — Он взялся за ручку двери.

— Глеб, — тихо сказал Саша, — а я стихотворение написал. Новое. Хотите прочесть?

Глеб обернулся:

— Еще как. Ну-ка давай.

Саша протянул ему тетрадный листок, исписанный крупным детским почерком. Мальчик заметно волновался.

— А мне не показал, — ревниво проговорила бабушка.

— Может, сам прочтешь? — предложил Глеб, беря листок. Саша мотнул головой:

— Я плохо читаю. Лучше вы.

— Прочтите вслух, — попросила Варвара Львовна.

И Глеб стал читать:

Мальчишка плачет в ночную тьму,

как будто в беду попал:

волшебник в гости зашел к нему,

а мальчик его проспал.

Луна в окошко глядит с небес,

роняя печальный свет.

Зашел волшебник и вмиг исчез,

и даже записки нет.

Но, может, утром он вновь придет

с кулечком простых сластей?

Ведь утро доброе где-то ждет

волшебников и детей.

Закончив читать, Глеб сперва выровнял дыхание, потом попросил:

— Можно я это заберу?

Саша кивнул:

— Я переписал это для вас.

Глеб присел перед ним на корточки.