И главный за столом едок с этой высоты тоже не слезал. Орошаемые целебным "Стрижаментом" и номерными "Ессентуками", замечательные яства так и проваливались в объемистую утробу Рафаэля Левоновича.
      Через час Седлецкого стало клонить ко сну от духоты, обжорства и нескончаемого красноречия Адамяна. Полковник знал чудовищное множество анекдотов, былей и солдатских баек. Чтобы не повторяться, излагал их сериями: "Теперь об ишаках...
      Приходит Мустафа на рынок..."
      Его можно остановить только пулей, подумал Седлецкий, в изнеможении улыбаясь и в который раз покорно подставляя рюмку. Он не боялся упиться незаметно принял таблетку алкофага, но боялся, что в какой-то момент утратит выдержку и схватит сотрапезника за адамово яблоко...
      Отдуваясь, встал Сарана, с сожалением посмотрел на часы.
      - Пора на службу, как ни приятно было пообщаться. Рад, что познакомил вас. Еще увидимся.
      - Обязательно, дорогой! - закричал Рафаэль Левонович.
      Подали кофе с мороженым. Адамян промокнул кучей салфеток плешь и загривок и сказал неожиданно трезвым голосом:
      - Теперь о деле. Сарана говорит, вы ищете технику. Что конкретно нужно?
      Седлецкий с Мирзоевым летуче переглянулись.
      Начиналась самая сложная часть встречи.
      - Нужны большегрузные машины. Желательно "КамАЗы".
      - И что же вы собираетесь возить?
      - Скажу, как родному: зерно.
      - Не сочтите за праздное любопытство, ребята... Очень интересно знать, куда и как отсюда можно возить хлеб?
      - Это просто. Из ставропольских хозяйств через Элисту, Волгоград и Саратов - в уральские районы.
      - Уралу хватает оренбургского хлеба, - усмехнулся Адамян. - Я немножко разбираюсь в экономической географии. Рынок там схвачен. Челябинские и свердловские фирмачи задавят вашу дохлую контору, не охнув.
      - Откуда вы взяли, что наша контора дохлая? - натурально удивился Седлецкий.
      Адамян наклонился поближе и с расстановкой сказал:
      - Дружок! Я не хожу на свидание, не подмывшись. Понял? Мои люди в Москве доложили, что ваша сраная фирма, зарегистрированная в Химках, провела с начала года одну сраную операцию - отмыла партию денег. Причем эти деньги скорей всего здешнего, то есть кавказского, происхождения.
      А теперь вам машины понадобились! Да как вы смеете предлагать мне, офицеру, подобные сомнительные сделки?
      Возмущение Адамян изобразил безупречно - даже шерсть дыбом поднялась в расстегнутой на груди рубахе. Артист, подумал Седлецкий. Ничего, мы тоже в самодеятельности играли. Он достал сигарету и раздраженно постучал о пачку - знак для Мирзоева.
      Тот отодвинул вазочку с мороженым и медленно сказал на диалекте равнинной Шаоны:
      - Думаю, э с а ул, мы напрасно теряем время с этим толстым армянским поросенком. Только зря давали деньги мальчику из администрации... Лучше бы он свел нас с генералом!
      Адамян, не оборачиваясь к Мирзоеву, напряженно вслушивался. Седлецкий знал, что полковник понимает равнинный шаонский, имеющий, в отличие от горного, много тюркских корней. На этом и строилась игра.
      - Виноват, - сказал Седлецкий Мирзоеву подобострастно. - Но в Москве мне говорили, что генерал ничего не решает без этого человека...
      - Правильно! - по-русски перебил Адамян. - Правильно говорили. И не поросенок я, а кабан.
      Кабан! Вот с такими клыками!
      И показал с помощью двух рук - с какими. Седлецкий и Мирзоев обескураженно промолчали.
      - Ладно, прощаю, - сказал Адамян. - Но попрошу в моем присутствии говорить только по-русски.
      Наслаждаясь замешательством сотрапезников, он налил себе водочки.
      - Начнем с чистого листа. Вы такие же москвичи, как я парижанин. Хоть в зеркало иногда смотритесь, что ли... Кто в Шаоне стоит за вами?
      - Не ваше дело, - буркнул Седлецкий. - Достаточно, что за нами стоят реальные деньги. На этом и остановимся. Или вы работаете с нами, или мы уходим.
      Адамян долго молчал, бесцельно поигрывая вилкой.
      - Хорошо, - решился он. - Не станем тревожить генерала, разберемся сами. Итак?
      - Два десятка машин, - сказал Седлецкий.
      ' _ Однако, однако! - удивился Адамян. - А самолеты вам не потребуются?
      - Потребуются - попросим.
      - А вы знаете, что за машины придется платить настоящими деньгами?
      - Вот такими? - достал пятидесятидолларовую бумажку Седлецкий. - Знаем. Но это не все. Нам нужна и другая техника.
      - Остряки, - нахмурился Адамян. - Другая техника... Где же я ее, интересно, возьму?
      - Потеряете. Начинается передислокация, неразбериха...
      - Та-ак! А эти сведения откуда? Тоже из Москвы?
      - Да ладно тебе дуру гнать, полковник, - неожиданно вступил в разговор Мирзоев. - Могу назвать номер приказа о передислокации. Мы в Шаоне умеем не только плясать перед боем. В общем, с тебя -двадесятка "КамАЗов", стрелковое вооружение в расчете хотя бы на полк и пяток установок залпового огня. А мы тебя не обидим.
      - Вы, часом, не собираетесь объявлять войну Турции, господа хорошие?
      - Для этого понадобится сначала пройти через Армению.
      Мирзоев встал и приказал Седлецкому:
      - Расплатись тут... А тебе, полковник, позвоню завтра. Успеешь провентилировать вопрос?
      - Постараюсь, - задумчиво сказал Адамян.
      Мирзоев направился к выходу.
      - Какой у тебя начальник, э с а у л! - сказал Адамян. -Ладно, запиши телефончик.
      - Я его знаю, - сказал Седлецкий, бросая на стол деньги.
      15
      "Россия вступила в полосу умопомрачительных массово-политических аттракционов - введенный президентом особый режим правления, чрезвычайные сессии и съезды, плебисциты, референдумы.
      На сессиях и съездах вынесут приговор одним, на плебисцитах-референдумах - другим. А между делом посадят на скамью подсудимых учредителей ГКЧП, если только ее не освободят под размещение инициаторов введения особого режима правления.
      С новым нас, дорогие соотечественники, 1937 годом!"
      В. Гущин.
      "С новым нас 1937 годом".
      "Независимая газета",
      1993, 27 марта.
      Старые корявые яблони за домом вовсю цвели.
      Небольшой ночной дождик сбил часть цветов, и в молодой траве лепестки их казались розовыми снежинками.
      Солнце только встало, и его лучи светили в каплях, словно самоцветы. За серым штакетником открывалась пустынная дорога к станции, а за дорогой поле изумрудной озими, умытой небесной влагой. Высокую прозрачную тишину нарушало лишь теньканье синиц, прижившихся в саду.
      Узкая дорога под солнцем начала парить. В крохотных, на глазах исчезающих лужицах шевелились красные дождевые черви, мигрирующие с одной грядки в другую. Переселение червей обещало долгое тепло, и Акопов радовался за всех огородников в округе. Хотя его, конечно, совершенно не волновали собственные виды на урожай.
      Утреннюю разминку он делал по старинной системе "Шань Лун", что приблизительно означало "Дух дракона". Смысл нагрузок по этой системе заключался в интенсивном дыхании и постепенном, как бы перетекающем напряжении из одной группы мышц в другую. При этом обязательно надо было представлять, какой он, Акопов, страшный, какой грозный, как тяжело и одновременно грациозно скользит Ван Лун, Великий Дракон, по грешной земле, вдыхая озон, а выдыхая пламя... Все быстрее и быстрее несется его могучее, защищенное панцирем тело, все мощнее взмахи гремучих крыльев...
      И вот уже далеко внизу - цветущие сады, поле с озимыми, дачный поселок, грязь на подсыхающей дороге.
      Мысленный взлет являлся кульминацией напряжения, после чего полагалось расслабиться и сменить дыхание. Слабый ветерок приятно сушил кожу на лице, на взбугрившихся мышцах спины и предплечий. Хорошую систему придумали китайские монахи - не надо ни спортзала, ни тренажеров. Не надо даже относительно свободного пространства. Когда Акопов сидел в подвале старшего дознавателя Небабы, только благодаря "Шань Лун" он и сохранил форму. Полчаса такой разминки вполне заменяли километровую в хорошем темпе пробежку.
      Затем он отрабатывал реакцию - жонглировал тремя кирпичами, ловил их на спину, на грудь и на голову. Если кто-то пробовал поймать лбом кирпич с метровой высоты, не заработав при этом шишку, тот поймет, чем занимался Акопов. Еще он походил на руках, подпрыгивая через каждые два шага, подержал угол, опираясь на землю одной лишь растопыренной пятерней, побегал сначала на носках, потом на пятках.
      Пришло знакомое чувство полного контроля над телом. Он задержал дыхание на несколько минут и мысленно проинспектировал все внутренние органы, начиная от глазных яблок и кончая слепой кишкой. Желчный пузырь чуть увеличился - результат вчерашнего злоупотребления маринованным чесноком, обнаруженным в подвале среди прочих разносолов. Пора завязывать с острым.
      На кухне уже звякала посуда - значит, Людмила встала.
      - Ты бы не рисовался в огороде лишний раз! - крикнула она. - Тоже мне, гений кун-фу...
      - Не люблю кун-фу, - сказал Акопов, зажигая газовую колонку. - Сплошные позы. Одна экзотика.
      - Ты тоже, представь себе, выглядел экзотично.
      Голый, потный, на руках бегаешь! Или с кирпичом на голове.
      - Пусть любопытные не подглядывают. Ну, потный, ну, с кирпичом... Обычная зарядка.
      - Обычная, - согласилась Людмила. - Обычная для качка с Даниловского рынка. Или для гэбэшника.
      Вода чуть согрелась. Акопов встал под душ, ухая и фыркая на весь дом. Через несколько минут, вытирая мокрые волосы, он принюхался на пороге кухни. Была она большой, на хорошую семью, с газовой плитой, с холодильником и буфетом темного дерева. Несколько древних стульев окружали круглый обеденный стол, покрытый клеенкой с васильками. Широкое окно распахивалось на застекленную веранду. Летом, когда плети хмеля и граммофончиков укроют стеклянную стену, на веранде хорошо будет гонять чаи.
      - Тебе никогда не говорили, что ты хорошо готовишь? - спросил Акопов.
      Людмила возилась у плиты. Сегодня на ней была легкомысленная блузка, открывающая руки, и широкая клетчатая юбка.
      - Не успевали, - вздохнула Людмила. - Может, хотели сказать, да не успевали. Либо очень голодные попадались, либо невоспитанные.
      Акопов уселся в углу, между окном, на котором шевелилась от сквозняка кремовая занавеска, и бу
      фетом с резными дверцами и латунными круглыми ручками.
      - Как называется это кушанье, душа моя? - спросил он.
      Людмила не успела ответить. Запищал зуммер в коробочке, похожей на телефонную розетку. Спускаясь на кухню, Людмила переключила сюда линию прослушивания. Акопов откинул крышку коробочки и нажал кнопку громкой трансляции и записи.
      Кто-то с раннего утра пытался позвонить на "фазенду" генерала Антюфеева.
      Семь гудков насчитал Акопов, пока на даче наконец сняли трубку.
      - Спите, орлы? - раздраженно спросил хрипловатый одышливый голос генерала. - Ты, что ли, Барыльченко, на проводе?
      - Естественно, товарищ генерал-майор, я. И не спим вовсе. Мы тут палас выбиваем. Который наверху лежит.
      - Охренели, воины? Сколько раз говорить - пылесосом надо, пылесосом! Немедленно прекратить!
      - Есть! Считайте, товарищ генерал-майор, прекратили.
      - Вот бестолочи... Какие еще новости?
      - Артур лапу занозил.
      - Не могли вдвоем за одной собакой уследить?
      Разгильдяи! Вот отправлю на точку... Бабочек ловить! Внял?
      - Не переживайте, товарищ генерал-майор. Занозу я вытащил, лапу продезинфицировал. Пока хромает. Поэтому я вам и доложил. Чтобы не удивлялись, товарищ генерал-майор.
      - Ну ладно. Теперь насчет паласа, Барыльченко... Может, его лучше убрать? Скатать и убрать?
      Лето же на улице.
      - Можно и скатать. Делов-то!
      - Скатайте. К двенадцати ноль-ноль приедет повар. Внял?
      - Какой еще повар, товарищ генерал-майор?
      А меня куда?
      - Куда, куда... Под муда! Один не управишься - на ужине будет человек двадцать. И шашлыки по-армянски делать не умеешь. Не спорь, не умеешь! Насчет паласа. Если скатать, он в кладовку поместится?
      - Может, поместится. Делов-то. Однако, товарищ генерал-майор, лучше его вообще оставить на месте. Под ним полы корябаные.
      - Морда твоя корябаная, Барыльченко! Давно можно было покрасить! Это я насчет полов.
      - Очень смешно, товарищ генерал-майор! Только я дипломированный повар, а не маляр.
      - Кстати, насчет повара. Пришлют из ресторана. Так что не ревнуй, будешь на подхвате.
      - А продукты? Холодильник пустой с прошлого раза.
      - Поменьше надо нырять в генеральский холодильник, друг ты мой!
      - Ая и не ныряю. Там мелко...
      - Не хами! Подвезут харчи. В общем, готовься.
      И сам готовься, и этого напарника твоего, пидора...
      наркомана этого постращай от моего имени! Внял?
      - В каком смысле постращать? По шее, что ли, надавать?
      - Да хоть по яйцам! Чтобы летал, падла, летал!
      Еще раз тарелку разобьет или заснет на ходу от своих таблеток, не погляжу на его папашу! Спрятал, называется, сыночка в армию от тюрьмы! Так и передай - выкину. Как гондон выкину!
      - Понял, товарищ генерал-майор, передам.
      - Палас на место положить!
      - Считайте, уже лежит.
      - Палас-то немецкий, Барыльченко.
      - Не волнуйтесь, товарищ генерал-майор. Я по нему только босиком хожу. И шаги пошире делаю.
      - Ох, доумничаешься, Барыльченко!
      Не прощаясь, генерал положил трубку.
      - Да-а, - протянул Акопов после некоторого молчания. - Крутой генерал пошел.
      - Главное - разговорчивый, - засмеялась Людмила. - Кстати, это замечание... насчет армянского шашлыка. Ни на какие мысли не наводит?
      - Скорей всего будут гости с Кавказа, - пожал плечами Акопов. - Генерал хочет их приятно удивить. Вот и все.
      - Бедная собачка, - пробормотала Людмила. - Как же она занозила лапу? Мне их всегда жалко, животных!
      - Видно, тебя животные ни разу не хватали за ноги и прочие места, вздохнул Акопов. - Отставить посторонние разговоры!
      Машина оказалась армейским микроавтобусом с зашторенными окнами. Водитель, повар и два дачных солдатика долго разгружали продукты.
      - На батальон хватит, - прикинул Акопов.
      Теперь они с Людмилой сидели на втором этаже дачи, у блоков подслушивания и видеозаписи. Через щель в зашторенном окне хорошо виден был двор фазенды с бетонированной площадкой у крыльца. На ней и стоял микроавтобус. Собаки лежали чуть поодаль и провожали взглядами бумажные мешки, запятнанные кровью. Одна овчарка время от времени зализывала лапу. Должно быть, Артур, подумала Людмила, рассматривая двор через телеобъектив.
      На оперативной съемке лишних кадров не бывает. Кто знает, какие снимки потом окажутся самыми ценными. И Людмила с помощью "Никона" на штативе отщелкивала пленку. Попал на нее и повар, и номерной знак машины, и хмурый водитель с двумя сумками... И, конечно же, оба солдата. Невысокий шустрый Барыльченко и длинный сутулый "наркоман", действительно засыпающий на ходу.
      Опять затрезвонил телефон на даче Антюфеева.
      Барыльченко побежал в дом.
      - Ну, что там? Пришла машина?
      - Так точно, товарищ генерал-майор! Заканчиваем разгружать. К сожалению, одна бутылка водки разбилась. Вру, две!
      - Я тебе еще одну разобью, мудрец! Об голову!
      К шестнадцати ноль-ноль начинайте топить баню.
      Квас настоялся?
      - Целое ведро.
      - Хорошо. Гуляй, Барыльченко.
      - А зачем столько кваса? - удивилась Людмила.
      - На каменку брызгать, на печь, - объяснил Акопов. - Для услады обоняния и великолепия духа.
      Микроавтобус ушел. Повар с Барыльченко курили на крылечке и о чем-то разговаривали. Наверное, о профессиональных тайнах поварского искусства. Сутулый молодой солдат упал в траву под забором, положив голову на живот собаки.
      Солнце поднималось к зениту.
      - До вечера ничего интересного не предвидится. Пойдем в огород, разомнемся.
      Они успели покопаться в грядках, помыться и пообедать. В пятнадцать сорок две мимо проплыли три мощные машины - серый "Мерседес" с притемненными стеклами и два черных "Вольво". Машины остановились у дачи. Один из солдат затолкал собак в сетчатый вольер, другой распахнул железные ворота. Машины нырнули во двор и выстроились в ряд перед крыльцом. Акопов вел съемку на видео, включив сильный направленный микрофон, а Людмила подстраховывала фотокамерой. Прибывшие на иномарках люди частью носили цивильные пиджаки, а частью легкомысленные курточки, но Акопов знал, кто в каком звании...
      - Вот это сюрприз! - воскликнул он. - Мила, немедленно свяжись с базой, скажи, что прибыл Упрямый.
      Генерал Ткачев, командующий Отдельной армией, смотрел в самый объектив и вытирал платком бритую голову.
      - Хорошо тут, - услышал Акопов высокий резкий голос командарма. Тихо...
      - Тихо, - согласился остановившийся рядом Антюфеев. - Воздух чистый. И от Москвы недалеко, самое главное.
      - Черт бы ее побрал, эту Москву! - раздраженно сказал командарм. Ненавижу!
      - Господь с тобой, Геннадий Анатольевич! Чем же она тебе так не по нраву, столица наша матушка?
      - Потому что в ней не осталось москвичей! Осталась только сволочь. Толстозадая, ленивая сволочь! Ничего... Почистим. Почистим! Ладно. Значит, Вадим Степанович, поживу тут у тебя.
      - Да на здоровье, Геннадий Анатольевич, дорогой. Хоть год живи.
      - Год... Не надо так далеко загадывать, дружище. Я ведь суеверный.
      Между тем пустые машины вновь вырулили на дорогу. Антюфеев с Ткачевым и полковником Устряловым, жирным заместителем командарма по тылу, с другими гостями отправились осматривать парник, баню и прочие дачные достопримечательности. Другая группа экскурсантов шла за ними на почтительном расстоянии. Состояла она из молчаливых плечистых ребят, приехавших вместе с командармом. Вскоре группа рассредоточилась по двору, затаившись в самых укромных углах. А один появился на балкончике и устроился в старом выгоревшем кресле. Акопов задумался. По прямой до носа охранника было не более ста метров. Когда солнце повернет на закат, его лучи отразятся в объективах. И если охранник достаточно наблюдателен...
      Зажегся вызов.
      - Значит, прибыл наш общий друг? - Акопов узнал голос генерала Савостьянова. - Долго он там задержится?
      - Несколько дней, судя по всему, у нас есть.
      - Несколько дней... И то хлеб. В связи с усложнением ситуации, полагаю, необходимо выслать к тебе еще двух человек. Чтобы наблюдать круглосуточно.
      - Лучше не надо, - сказал Акопов, следя в телеобъектив за охранником на балконе. - Их сразу же засекут. Много - не значит хорошо. Сами управимся...
      Солнце прошло сквозь кроны генеральских сосен и теперь плескалось далеко в озере. Вечерело.
      Машины вернулись. Из "Мерседеса" выпрыгнул высокий худой человек с тонкими ухоженными усами.
      Акопов напрягся. Он уже где-то видел эти холодные глаза и тщательно подбритые усы вокруг крупного рта. Акопов позвонил Савостьянову по личному коду:
      - Даю картинку, Первый! Можно в архиве пошуровать?
      - Минуточку... Я и без архива скажу: забудь об этом человеке. Забудь!
      - А голос тоже забыть? Тогда как идентифицировать голос?
      - Ну, назови его мистер Икс.
      Акопов выключил связь и тихо выругался.
      - Проблемы? - спросила из-за плеча Людмила.
      - Мистер Икс появился, - усмехнулся Акопов. - А я на него гляжу и все больше склоняюсь к тому, что это мистер Игрек.
      Он еще раз вызвал на дисплей стоп-кадр с незнакомцем.
      - Не встречала?
      - Нет, - подумав, сказала Людмила. - Хотя...
      - Вот-вот, - побарабанил по столу пальцами Акопов. - У меня такое же чувство. Давай пока сыграем в угадайку... Вычислим этого усатого. Чтобы нас тут за дураков не держали! Итак, представим усатого в шапке. Нет? В шляпе? Нет? В форменной фуражке!
      - Да, - сказала Людмила. - В фуражке.
      - Он генерал? - продолжал Акопов. - Нет?
      Адмирал? Нет? Полковник, майор...
      - Полковник или подполковник.
      - Ну вот, - с облегчением сказал Акопов. - Один ум хорошо, а два - уже академия. Это полковник Эсенов, премьер-министр Шаоны. Я видел его в прошлом году, когда нас накачивали в архиве конторы очередной порцией новых персоналий.
      - Одно уточнение, - сказала Людмила. - Эсенов - бывший премьер-министр. Сейчас, по-моему, он живет в Москве. Во всяком случае, работает на какую-то нефтяную компанию.1 - Совсем хорошо, - покачал головой Акопов. Почему же Первый так его отмазывает?
      - Есть два варианта ответа на твой вопрос. Либо Эсенов - случайная фигура в окружении Упрямого, либо Первый не хочет, чтобы он фигурировал в наших отчетах.
      - Дела... - задумчиво протянул Акопов. - Похоже на правду.
      16
      "Наверное, надо пережить войну, чтобы оценить мир и государство, которое обеспечивает равные возможности для всех... Чтобы стабилизировать ситуацию в стране, нужно вывести из обращения определенное количество людей".
      В. Шевцов,
      министр безопасности Приднестровья
      в интервью Т. Фаст
      "Вывести из обращения - это убить ?".
      "Литературная газета",
      1993, 14 апреля.
      До сих пор Савостьянов не задумывался над проблемой возраста. А тут как-то сразу почувствовал, что стареет.
      Засыпал с головной болью, а просыпался с болью в пояснице. Пил сердечные капли, а получал устойчивый понос. Вино же не поднимало настроения, как раньше, а только вызывало изжогу. Женщины до тридцати лет казались школьницами, а после тридцати - занудами. Правда, иногда они все же способствовали всплеску генеральских эмоций, пусть и кратковременному.
      Не так давно у Савостьянова была любовница - врачиха из спецполиклиники, не очень молодая и не очень красивая. Но даже эта немолодая женщина выставила Савостьянова за дверь, когда обнаружила, как он однажды в минуту страсти нежной вдумчиво разглядывал "Литературную газету", брошенную под ночником.
      А еще Савостьянов начал ловить себя на том, что забывает слова - вчера доступные памяти и употребляемые достаточно часто. В этот вечер, дожидаясь сведений от Акопова, он листал толстый, в солидной коленкоровой обложке орфографический словарь. Посмотрел столбики на букву "т". Потом на "п". Слов оказалось чудовищно много. А нужного не было. Наступила очередь "р". Тут Савостьянов вспомнил, что слово начинается на гласную букву.
      Начал подставлять гласные. А? Е? И? Ну конечно, "и"! Интерпретировать! Плохо, что теперь нет референта. Пусть бы искал. Вспомнив слово, Савостьянов с раздражением понял, что напрочь забыл, зачем ему понадобилось что-то интерпретировать.
      Или это понадобилось не ему? Тогда кому?
      Надо срочно искать референта. А может, не надо? Вот, привык к умственной няньке, совсем мозги от рук отбились...
      Позвонил Акопову.
      - Гости разъезжаются, - доложил тот. - Остаются Упрямый и мистер Икс. Записи я перегнал в наш архив. Так что можете послушать. Какие будут указания?
      - Не спи на посту - замерзнешь! - засмеялся генерал.
      Он не сомневался, что рано или поздно герой Кавказа и будущий военный министр хунты объявится на даче Антюфеева. Они находились в родстве Антюфеев был женат на двоюродной сестре Ткачева. Пожалуй, именно это обстоятельство определило в свое время быстрое продвижение Антюфеева, а вовсе не его академическая усидчивость, целеустремленность и нахрапистость. Мало ли на Руси усидчивых и нахрапистых! Но лишь единицы из них могут похвастаться родственниками, у которых есть кореша и собутыльники в Генштабе и Минобороны.
      Ткачев доверял Антюфееву, связанному с ним круговой порукой. Тот поставил на командарма, хоть и после некоторых колебаний, и теперь далеко зашел в заговоре. Обратной дороги для него не было. Ткачев доверял ему настолько, что Антюфеев от его имени искал контакты и вел переговоры с потенциальными участниками заговора. Поэтому дачу Антюфеева командарм никак не мог объехать.
      Не мог... А ведь по Казанской дороге, в Удельной, стояла огромная пустая дача отца, не последнего человека в авиационной промышленности.
      И квартиру на Кутузовском проспекте, в доме, где когда-то лично жил Леонид Ильич, командарм не освободил, отправляясь в Закавказье. Однако с отцом Ткачев давно находился, мягко говоря, в натянутых отношениях, потому что старый авиаконструктор, Герой Труда и лауреат, числил сына подлецом. А квартиру на Кутузовском занимала жена, с которой генерал бьи в фактическом разводе.
      Из Ставрополя Ткачев улетел настолько внезапно, что агенты наружного наблюдения едва поспели на аэродром в Чкаловской, чтобы зафиксировать прибытие генерала. А потом машину с Ткачевым потеряли уже в Москве, в пробке на Садовом кольце.
      И это весьма осложнило дальнейшее наблюдение.
      В Министерстве обороны генерал по приезде не показался. Антюфееву не позвонил. Напрасно прождали его и в Удельной, и на Кутузовском проспекте. Лишь на исходе вторых суток интенсивных поисков генерала обнаружили в самом неожиданном месте - в Краснопресненских банях. Здесь командующий Отдельной армией гудел - парился, выпивал и закусывал. Компанию ему составлял авторитет грузинской группировки в Москве Гиви Рваный. Значит, ничего уже не боялся Ткачев. Не боялся и не стеснялся, если только стеснительность вообще можно было отыскать среди прочих нравственных качеств генерала.
      - Что ж он там делает, в банях? - удивился Савостьянов, получив первое донесение о найденыше.
      - Моется. И поет.
      - Поет... Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела. Ну, и долго он намерен заниматься вокалом?
      - Кто ж его знает... Непредсказуемый объект.
      - Этого чистюлю из бани выгнать! - рассердился шеф службы безопасности Управления. - Пусть поет в другом месте, под нашим присмотром.
      Организуйте там аплодисменты. Рейд милиции, скажем. Или какую-нибудь разборку.
      Через полчаса к баням подкатили две иномарки.
      Из машин выскочили люди в черных спецназовских масках. Положили мордами вниз охрану Рваного и генеральскую свиту. Постреляли в нумерах, где задушевно мылся командующий Отдельной армией со своим криминальным другом и девушками, которых доставил Гиви. Нападавшие разбили бутылки с выпивкой и серьезно отделали нескольких "шестерок" грузинского князя Москвы. И бесследно исчезли в тихих сумерках.
      Затем с достоинством прибыла милиция...
      - А ты говоришь, на Москве спокойно! - выговорил Рваному генерал, наливая в рюмку из уцелевшей бутылки. - Ни хрена себе - спокойно!
      - Мамой клянусь... - просипел от ярости Рваный. - Мамой клянусь достану! Сам буду резать этих козлов.
      После инцидента в банях Ткачев и отправился в Поваровку...
      Савостьянов вызвал записки Акопова, бегло просмотрел, переписал на дискету. Сделал еще одну копию, спрятал под надрезанную обложку словаря.
      А потом уничтожил архивный файл. Генерал уже несколько лет не занимался чисто оперативной работой, однако навыки не растерял.
      После этого он позвонил начальнику Управления на дачу. Генерал-полковник лег спать, и Савостьянову понадобилось несколько минут, чтобы криком и крылатыми выражениями заставить охрану разбудить начальника.
      - До утра не потерпит? - недовольно спросил генерал-полковник.
      - Не потерпит, - сказал Савостьянов. - Между прочим, я бы сам с удовольствием в постельке повалялся. Но, во-первых, на горизонте замаячил Эсенов. Во-вторых, из Ставрополя сообщили, что второе лицо в Отдельной армии - пустышка. Ситуацией там владеет другой человек. За Ткачевым его не было видно, а теперь, когда командарм убрался... И ты, Виктор Константинович, этого человека знаешь. Это Адамян.
      - Жопа с Пистолетом? - наконец удивился и, кажется, окончательно проснулся генерал-полковник. - А говорили - садист и бабник.
      - Да, садист и бабник. Но это не мешает ему крутить многомиллионные дела.
      - Ладно, Юрий Петрович, приезжай сей же час.
      Отсыпаться, видно, будем на пенсии.
      - Или в гробу, - пробормотал Савостьянов, положив трубку.
      В половине первого ночи машина с генералом и тремя охранниками промчалась через кольцевую и вырвалась на пустынное Можайское шоссе. Ехали в неприметной серой "Волге" с трехсотсильным мотором, бронированным днищем и пуленепробиваемыми стеклами. Недавно на машину поставили и специальные скаты - даже простреленные в клочья, они могли выполнять свои функции еще около часа.
      Савостьянов пользовался этим легким танком только в исключительных случаях. Сегодня именно такой выпал. Потому что генерал действовал в традициях Управления - проводить внешнее обеспечение любой акции с десятикратным запасом прочности.
      Дискету с записями Акопова он вез в стальном контейнере, выстланном внутри быстрогорящим фосфорным составом. Если контейнер попадал в чужие руки и его начинали грубо вскрывать, малейший доступ воздуха вызывал самовозгорание. В течение секунды от содержимого не оставалось ничего, кроме кучки пепла.
      Перед кольцевой дорогой Савостьянов оглянулся и сказал:
      - По-моему, сынки, нас пасут.
      - Так точно, товарищ генерал-майор, - согласился охранник на переднем сиденье, - эта машина пристроилась на Трубной. Не обращайте внимания:
      будет подходящий поворот - разберемся...
      Охранник смотрел на дисплей бортового компьютера, работающего в паре с радаром. Радар перехватывал, а компьютер систематизировал звуковые и световые сигналы. Ведь любой физический объект, хоть человек, хоть машина, имеет множество характерных индивидуальных признаков, неповторимых, как папиллярные линии. Компьютер, например, мог выделить и обсчитать частоту и содержание шумов работающего мотора. Полученная математическая постоянная являлась для компьютера "отпечатком пальца". Весь маршрут компьютер делил на сектора. Учитывались повороты, развилки, съезды с дороги. В каждом новом секторе электронный мозг сопоставлял математические характеристики автомобилей, следующих за бронированной "Волгой".
      Повторение характеристик после длительного движения давало повод думать о слежке. В таком случае на дисплее появлялась картинка с машиной-преследовательницей, силуэт которой можно было развернуть в различных проекциях, определить ее марку и зафиксировать характерные детали.