Грязные игры

      Он разложил на столе фотографии.
      - Качество неважное. Снимали, прямо скажем, не в павильоне. Но узнать кое-кого можно. Верно?
      - Можно, - пробормотал Седлецкий, склоняясь над фотографиями. - Это же Ткачев! А с ним кто?
      - Рваный, - отозвался Акопов. - Гиви Рваный.
      - Точно, - кивнул заместитель начальника Управления. - Командующий Отдельной армией и вор в законе за дружеским столом. Под икорку с балычком гуторят... Гиви Рваный контролирует кавказскую оружейную мафию. Ладно, смотрим дальше.
      - Вот этот, пухлый, знаком, - показал Седлецкий. - Фамилию не помню.
      - Заместитель командующего Московским округом ПВО генерал-майор Антюфеев. Запоминай, Акопов! Это твой пасомый. Будешь отслеживать его контакты вне Москвы.
      - А этот, с усами, - Калиниченко, - подал голос Мирзоев. - Начальник штаба Девятнадцатой армии. Пьяница. С ним в обнимку Погосян - он командует боевиками в Карабахе.
      Минут через десять, насмотревшись фотографий, Седлецкий задумчиво сказал Савостьянову:
      - Не понимаю, Юрий Петрович, чем вызван переполох... Это же пешки! Они сроду не принимали самостоятельных решений. И никогда этому уже не научатся.
      - Ошибаешься, Алексей Дмитриевич. Это не пешки, а командиры средней линии. Центурионы, если вспомнить историю Древнего Рима. На них замыкается приказ, и с них начинается его исполнение. Смелый, инициативный командир... Инициативный в рамках приказа, разумеется! Он обеспечивает три четверти успеха боя. А ты говоришь - пешки...
      - Выходит, товарищ генерал-майор, над нашими центурионами есть и консулы с проконсулами? - спросил Акопов. - Ведь приказы, которые отдаются в центурии, должен кто-то подписать!
      - Верно мыслишь, Акопов. Есть и консулы. Но ими займемся потом. Когда не останется тех, кто может выполнять приказы. Понимаю, это нестандартное решение. Обычно в таких случаях начинают откусывать руководящие головки... Однако до головок нам добраться не дадут. Теперь обратите внимание на карту. Вот увеличенная раскадровка.
      Какие объекты помечены?
      - Генштаб, - сказал Седлецкий. - Кремль...
      Резиденция ГРУ. Пункт связи Московского округа П ВО. А здес ь что?
      - Место дислокации дивизии спецназа, - сказал Савостьянов. - Не забыто ничего, достойное внимания. Квадратиками отмечены базовые пункты заговорщиков, а кружочками - их первоочередные цели. Вот здесь расшифровка списка тех, кого интернируют сразу после путча. И даже место сбора определено - стадион в районе Красной Пресни. Ну, что закручинились? От перспективы пробежки по стадиону? Так это больше мне грозит...
      Может, не стоило так откровенничать с вами, мужики? Другим группам я ставил задачу, не раскрывая общей картины.
      - Вы правильно сделали, Юрии Петрович, - отозвался Седлецкий. - Ценю ваше доверие. Но сейчас я думаю не о стадионе, а о масштабах заварухи. Такая крупная акция не могла пройти мимо нашей конторы. Почему подготовка переворота не контролировалась с самого начала?
      - С чего ты взял, что не контролировалась?
      - Ну, если дело зашло так далеко, - поддержал Седлецкого Мирзоев, - то о каком контроле речь!
      - Нарыв должен созреть, - вздохнул генерал. - Кстати, путчисты знают, что Управление в курсе их возни. Однако они завербовали одного из заместителей начальника Управления, посулив ему большие деньги сейчас и высокую должность потом. Он должен гнать в контору дезу. Поэтому наши Пиночеты спокойно относятся к пристальному вниманию Управления.
      - Авам и гонят дезу, - сказал Акопов. - Очень уж все красиво оформлено. Эти карты можно на доску вывешивать на занятиях по тактике.
      - Именно карты и убеждают в достоверности информации, майор. В наших военных академиях так и учат оформлять тактические документы - четко, красиво, под линеечку. А что касается заместителя начальника Управления, он завербован с санкции коллегии.
      Савостьянов спрятал фотографии и карты в сейф.
      - В качестве основной ударной силы заговорщики предполагают использовать Отдельную армию генерала Ткачева, имеющую, как вы знаете, значительный опыт боевых действий. В результате соглашения Минобороны с руководителями Московской, Тульской и Калужской областей решено передислоцировать армию в Центральную Россию до первой декады июля. А переворот назначен на четвертое августа. И это верно как тактически, так и психологически. Во-первых, в начале месяца запланирована серия поездок президента за рубеж. А мы уже знаем, что в России может твориться, пока нет хозяина и некому принимать решения. Во-вторых, учитывается наш специфический бардак. Никто в правительстве и в руководстве Вооруженными Силами не верит, что Отдельную армию передислоцируют в срок! Поэтому ее части могут шляться все лето хоть по ближнему Подмосковью, хоть по Кремлю. Заблудились, мол, дяденьки... Внимание! Ставлю боевую задачу...
      3
      "Министерство безопасности располагает достоверной информацией о проникновении в окружение высокопоставленных должностных лиц России преступных элементов".
      В. Баранников,
      министр безопасности РФ.
      Из доклада на совещании в Кремле
      12 февраля 1993 г.
      Акопов чистил ухоронку, складывая в бумажный мешок разную мелочь, накопившуюся за год: старый бритвенный станок, ополовиненную банку пасты для мытья посуды, подтяжки со сломанным зажимом, початый цибик чая, истрепанную карту Москвы, пустые бутылки, пакеты и прочее в таком же роде добро.
      Двухкомнатную мрачноватую квартиру на Пресненском валу организовал Степан, когда Акопову понадобилось залечь на дно после операции в Сурханабаде: узбеки потребовали его выдачи. В квартире он ночевал редко, так как работы - привычной, разъездной - у Степана хватало. Однако в редкие визиты сюда, на Пресню, умудрился Акопов оставить в ухоронке множество следов пребывания - бумажный мешок оказался почти полон.
      Дожидаясь темноты, Акопов методично, метр за метром, вытер тряпкой, смоченной в уксусе, все двери и дверные ручки, оконные стекла, раковины на кухне и в ванной. Снял ситечко душа, забил шланг в сливное отверстие и открыл горячую воду.
      Еще час драил полы, тоже с уксусом, уничтожающим жировые пятна. Залезал шваброй в самые укромные уголки, отодвинув кушетку и платяной шкаф.
      Не зря старался - обнаружил давно утерянную авторучку. А на ней пальчики, пальчики... Авторучка отправилась в бумажный мешок.
      В сумерки он бросил ключи от квартиры в почтовый ящик, выбрался из дома и пошел к станции метро "Улица 1905 года". По дороге вывалил в мусорный бак добро из мешка, а тару изорвал. И остался с небольшой спортивной сумкой. В ней лежали смена белья, две рубашки, неброский галстук, потрепанная книжка "Звезды говорят" - про астральное влияние и прочее, домашние тапочки, фотоаппарат "Зенит", видавший виды, электробритва "Харьков" в чехольчике со сломанной "молнией", деньги в двух пачках, схваченных резинками, пустая кожаная папка на кнопках.
      Во внутреннем кармашке сумки лежали паспорт и водительские права на имя Багаутдинова Сергея Хисматовича, уроженца Москвы, да еще упаковка анальгина. Две таблетки из дюжины - последние в пачке - сделали в химической лаборатории Управления. Это было последнее достижение пытливых умов, не обремененных плановыми сроками и не стесненных в средствах. Таблетку надо было подержать несколько секунд над огнем спички, а потом она сама приклеивалась к бронеплите или двери сейфа. Появлялось тихое белое пламя. Через три минуты оно гасло, а в металле образовывался пласт окалины, который можно было продавить кулаком.
      Или лбом... Таблетки Акопов выпросил на всякий случай у химиков, пообещав написать подробный отчет о результатах их применения в полевых условиях.
      Через полчаса он сидел в клинской электричке, последней в этот вечер. Погромыхивая на стыках, поезд оторвался от платформы Ленинградского вокзала. Акопов оглядел редких пассажиров, привалился к окну и постарался не задремать по-настоящему, чтобы не пропустить станцию Поваровку.
      На глаза службе безопасности Акопов попал случайно.
      Он летел в Хабаровск по заданию Степана. Стоял конец ноября. Москву перемело вьюгами, и тут же ударила оттепель. По пути в Домодедово чуть не попали в серьезную аварию на Каширке. Впереди занесло старый "Москвич". В него врезалась мощная тяжелая иномарка. Сзади напирал поток, впереди вскипало месиво из грязного снега и сцепившихся автомобилей. Водитель Акопова, молодец, среагировал: заложил немыслимый вираж, протиснулся в крайний правый ряд, выскочил на обочину и промчался по грунту. Побоище осталось за спиной.
      Акопов вытер холодный пот и оглянулся. Идущая вослед "Волга" попыталась повторить маневр, но провалилась в талой дернине и забуксовала.
      - Вертолет надо покупать, Гурген Амаякович, - сказал водитель, возвращаясь на дорогу. - Я когда по Кандагару гонял, так не боялся, как тут, в столице. Там хоть знал, за что могу аминь пропеть.
      А тут вылетит дурак - и абзац.
      Дальше ехали осторожно, хоть времени оставалось в обрез. На площади перед аэровокзалом Акопов сказал:
      - Я твой должник, браток. Спас от Склифа.
      Если не от морга... Чего тебе привезти?
      - Смотря куда наладились, Гурген Амаякович, - засмеялся водитель. Если в Среднюю Азию - привезите дыню.
      - Нет, - помрачнел Акопов. - В Среднюю Азию мне летать вредно. Климат, понимаешь, тяжелый... Лучше я тебе рыбки привезу.
      То ли перепсиховал он, не отошел еще от внезапного видения глупой и мучительной смерти в сплющенной коробке машины, а только не заметил он знакомую морду - буквально в нескольких шагах. Впрочем, с некоторых пор Акопов перестал остерегаться в людных местах. Обнаглел, что называется. Вряд ли коллеги из Управления признали бы его в бородатом пижонистом спекулянте - кожанка, штаны на заклепках, шнурованные ботинки до колен, цепь на шее, дымчатые очки и перстень-печатка с орех величиной. Акопова даже милиция не тормозила.
      Однако бывший коллега узнал его сразу - именно потому, что таким, бородатым и пижонистым, запомнил Акопова по давнишней операции в Ливане, куда они ездили в качестве инструкторов подразделения христианской самообороны. Коллега отвернулся, изучая пестрые ценники в киоске, возле которого курил в ожидании своего рейса. А потом неспешно задавил окурок, пошел за Акоповым и убедился, что тот улетел с хабаровским бортом.
      В общем, в Хабаровске Акопова встречали. Хоть и без цветов. И осторожно вели три дня, передавая из рук в руки, как сосуд хрустальный. Так весь маршрут и проследили - до самой малаховской резиденции Степана. Руководитель службы безопасности запретил брать Акопова нахрапом представлял, какую свалку тот может устроить при задержании. Оперативники службы произвели молниеносный налет на московский офис банды Степана, захватили кадровика Андрея и часть ба'нковских документов. А потом предложили Степану обменять начальника отдела кадров и засвеченные авизовки на господина Саркисяна, начальника отдела конъюнктуры.
      Когда Акопов вернулся из рейса в Приднестровье, Степан передал ему предложение службы безопасности, присовокупив:
      - Хочешь - отрывайся. Даже помогу. Деньги - грязь. Еще заработаем. Андрюшку только жалко. Замочить могут парня...
      - Могут, - согласился Акопов. - И потому, Степушка, отрываться я не буду. Во-первых, надоело бегать. Не заяц. Во-вторых, пора с родной конторы по счетам получить.
      - Как бы по рогам не получить, - невесело пошутил Степан. - Ну и с конторой ты связался - не приведи Господь! Из милиции я бы тебя через час выдернул. И даже с Лубянки. Ну, не через час, положим, но через пару дней выдернул бы. Однако Управление твое поганое... Никто не берет! А ведь я давать умею. Вот где сволочи, вот где бардак!
      Короче говоря, решил Акопов сдаваться. Поставил лишь одно условие: Андрея обменяют немедленно. Что называется, из рук в руки. И обязательно в людном месте, чтобы у службы безопасности не появилось искушение продемонстрировать образцовую стрелковую подготовку. Обмен происходил в магазине "Детский мир", в секции мягкой игрушки.
      Перед Новым годом тут было действительно весьма людно. В какой-то момент среди покупателей оказались одни папы - как на подбор, с квадратными неподвижными мордами и руками, вбитыми в карманы. Боевики Степана тут же угребли своего кадровика, а смиренного Акопова буквально вынесли на Пушечную улицу товарищи по ратным подвигам.
      Через полчаса Акопов уже сидел в подвале старшего дознавателя службы безопасности майора Небабы и наслаждался его пением. Майор, по обыкновению, тщательно мыл руки, исполняя по ходу процедуры песни советских композиторов. Потом карандаши очинил, консерватор, придвинул стопку бумаги и представился.
      - Извини, майор, - сказал Акопов, - Но разговаривать с тобой пока не буду.
      - Почему? - искренне удивился Небаба. - Рылом не вышел? Или званием?
      - Званием, званием, - утешил его Акопов. - Сначала хотел бы поговорить с кем-нибудь из высокого начальства.
      - А с начальством всей ООН... не испытываете желания?
      - Ни к чему, - скромно отказался Акопов. - Просто я желаю открыть слово и дело государево.
      И не уверен, майор, что тебе надо все знать в деталях. Есть такие знания, которые в себе носить вредно. Можно грыжу нажить. Не обижайся. Поговорю с начальством - и весь я твой. Хоть на хлеб мажь.
      Майор Небаба был умным человеком. А ум развивает осторожность. Пусть и с опозданием, но развивает. Во всяком случае, после того, как майор, будучи еще капитаном и следователем военной прокуратуры, нарвался по неосторожности на служебные неприятности, он явно поумнел. Поэтому старший дознаватель службы безопасности приказал подручному Потапову - сто килограммов мышц и полкило мозга, включая и спинной, - вернуть подследственного в первобытное состояние, на нары в одиночку, а сам, поколебавшись, позвонил генералу Савостьянову.
      В тот же вечер шеф службы безопасности, не чинясь, прибыл в подвал Небабы и после пятиминутного общения с подследственным приказал подать в камеру чай с лимоном и бутерброды. И еще два часа заместитель начальника Управления задушевно общался с беглецом, а Небаба эти два часа тоже мух не ловил - в камере стоял миниатюрный японский микрофон и писал любой звук, вплоть до хруста хлеба.
      Из камеры генерал вышел угрюмым.
      - Спасибо, майор, что пригласил. Когда привезут начальника отдела спецопераций - пообщайся, не стесняясь в средствах.
      - Есть пообщаться, не стесняясь в средствах, - ответил Небаба. - А на какой предмет, товарищ генерал-майор? Позвольте полюбопытствовать, рискуя показаться нескромным...
      - Пусть подробно расскажет, кто решил убрать майора Акопова, кто был исполнителем... ну, и так далее. Чего тебя учить! И еще... выясни, через кого из оперативников начспец контачит с гэбэшниками. Кто. организовал протечку информации в газеты о выдаче майора Акопова узбекам.
      - Как долго, товарищ генерал-майор, я могу позволить себе не беспокоить вас докладом?
      - Сложится цельная картина - звони, не стесняйся.
      Когда генерал уехал, Небаба достал вопросник, который уже составил, слушая беседу в камере. Умный человек был Небаба, на лету все схватывал и вперед смотрел.
      Той же ночью привезли начальника отдела специальных операций начспеца, на сленге Управления. Это ему звонил Акопов, вернувшись из Сурханабада. Это по приказу начспеца Акопов пошел на рандеву в Даев переулок и чуть не нарвался на пулю.
      Полковника взяли в дружном застолье - он еще не протрезвел по дороге с горенской дачи, а потому бушевал, тряс наручниками и обещал поставить всех раком, невзирая на чины и звезды. Минут десять Небаба внимательно слушал блеяние полковника, полируя бархаткой острые карандашные грифели - словно собирался чертить конкурсный проект. Когда полковник начал повторяться, Небаба отправил его в душ, под ледяную воду. И мокрого, дрожащего с похмелья усадил в знаменитое кресло с телевизором. После двух кубиков "болтуна", как свойски называли труженики подвала препарат, подавляющий волю и эмоции, полковник сделался разговорчивым. Небаба едва успевал строчить на листочке и менять карандаши. Пришлось подстраховаться магнитофоном.
      После визита генерала и допроса начспеца об Акопове словно забыли. Но он не возникал, не бился лбом в "кормушку", а отсыпался, хорошо представляя, сколько работы задал службе безопасности и дознавателям майора Небабы. Время от времени он еще обдумывал со всех сторон тяжелый разговор с заместителем начальника Управления.
      - Добегался, твою мать? Вот интересно, Акопов, на что же ты рассчитывал? Всю жизнь пробегать?
      - На везение рассчитывал, товарищ генералмайор.
      - Ага... Выходит, не повезло?
      - Не повезло. В первую очередь на начальников.
      - А начальники, чтоб ты знал, Акопов, всегда говно. Хорошие начальники бывают только в гробу. Теперь докладывай, зачем звал, дезертир? Я ведь пришел только по старой дружбе.
      - Для начала хотел узнать, дошли ли до вас пленки с показаниями Рытова и Самарина7 - Седлецкий передал пленки. Оргвыводы сделаны.
      - Как наказали моего непосредственного начальника? Небось выговор дали - за потерю бдительности?
      - Дали, - нахмурился генерал. - Именно за потерю бдительности. А ты чего хотел - расстрела перед строем? Тогда уж и себе заодно придумай наказание.
      - Себе? Аза что, Юрий Петрович?
      - За то! - нажал на голос генерал. - За то, что долг забыл! Что мне не веришь! Мне... Я ж тебя из Ливана вытаскивал!
      Акопов долго смотрел в желтые глаза заместителя начальника Управления. Смотрел и желваки по скулам гонял.
      - О долге вспомнили, Юрий Петрович? - спросил он наконец с тихим бешенством. - А когда меня с первых шагов операции, как последнюю дешевку... Кто приказы отдавал?
      - Только не я, Гурген. Наша контора, как ты знаешь, к сантиментам не располагает... Но я бы себе руку отрубил, а такой приказ не подписал. Кто провалил твою группу? Не я. Самарин и Рытов оказались пешками, исполнителями. Если бы ты не вмешался со своим самодеятельным расследованием, прокурор хренов... может, докопались бы до кукловодов!
      - Вы действительно хотите докопаться?
      - А зачем я сюда приехал!
      - Хорошо. Тогда начните раскопки с моего непосредственного начальника. По его наводке меня пытались замочить - сразу после возвращения из Сурханабада. Только не говорите, что об этом не слышали!
      - Черт тебя дери, Акопов... Я и вправду ничего не слышал.
      - Совсем интересно стало жить, - усмехнулся Акопов. - Масштаб операции в Сурханабаде предполагал ваш личный контроль за всеми стадиями.
      Итак, сначала меня сдают перед акцией гэбэшникам. Потом начспец пытается убрать. Допускаю - без вашего ведома. Ну, не получилось испить моей кровушки... И в газетах появляется информация о выдаче. Отсекли назад дорогу, психологи! А вы ничего не знаете... Значит, у вас с контролем хреновато. Как же собираетесь дальше руководить службой безопасности, Юрий Петрович?
      Савостьянов достал пачку американских сигарет, и они задумчиво покурили, заставив Небабу поволноваться - он уже начал грешить на микрофон.
      Но потом, к своему облегчению, услышал:
      - Тебя считают самым опытным оперативником. Считали, по крайней мере... Как же ты со своим опытом не усвоил: надо верить тому, с кем выпало работать! Верить! Даже если за веру иногда приходится расплачиваться разочарованием в ближних.
      - Но не жизнью! Бросьте поповские штучки, Юрий Петрович... Если бы я всем верил, то меня не довели бы и до тюрьмы.
      В общем, от души побеседовали. Об отвлеченных материях вроде совести и долга и о конкретных делах вроде засады в Даевом переулке. Под конец Савостьянов сказал:
      - Закончим дознание - влеплю тебе! Чтобы не самовольничал. Да еще с бандитами связался! Стыдоба... Все понимаю, но в банду зачем пошел, мать твою нехай?
      - Жить-то надо, - развел руками Акопов. - Кто не работает, тот не ест. А кто не ест, тот нерегулярно ходит в сортир.
      - Можешь не надеяться на очередное производство. И на внеочередное тоже. Лейтенантом на пенсию пойдешь.
      - Значит, с боем, на танке надо было прорываться в приемную? - снова завелся Акопов. - В надежде, что адъютант не пристрелит? Неладно что-то в нашем королевстве. И не надо на меня вешать ваших дохлых собак, товарищ генералмайор...
      - Неладно! Но разберемся. И моли Бога, чтобы расследование...
      - Я постараюсь, - сдерзил Акопов. - Да и Бог не фраер, он сверху все видит. Разберется, кто чего стоит, Юрий Петрович.
      - На что намекаешь? - побагровел, словно кумачовый флаг, генерал. - Что не умею руководить?
      Так я за кресло не держусь! Понял?
      - Понял, - кивнул Акопов. - Но лучше держитесь. Вы не самый плохой начальник.
      - Все! - встал генерал. - Утомил своим хамством, философ. Отдыхай пока. Связи с бандой сдай дознавателю.
      - А это вряд ли. Я туда не по вашему приказу внедрялся. Вы и так связи знаете, иначе служба безопасности на меня не вышла бы. Хотите - берите банду. Но без меня.
      - Очень надо! - отмахнулся в двери Савостьянов. - Очень надо возиться с какой-то бандой!
      Пусть твои дружки еще немного погуляют, пожируют. Они же волки выполняют санитарные функции. Вот когда начнут резать здоровых овец возьмем. А сейчас и без них забот хватает.
      Пока Акопов отдыхал, отсыпался в одиночке, Небаба с помощниками трудились словно пчелки.
      В эти крещенские дни, когда на Москве стояли сизые морозные сумерки, через подвал старшего дознавателя службы безопасности прошло множество людей, часть из которых потом так и не вынырнула на шумных московских улицах. Будто растворились они, как дым в низком хмуром небе.
      Лишь в конце февраля, в самый канун старого праздника Дня Советской Армии, Небаба выдернул Акопова на допрос.
      - Условиями содержания удовлетворены? Жалоб нет?
      - Жарко в номере, майор! Как в Сухуми в разгар сезона... Авообще премного благодарен. Давно так не отдыхал.
      - Вот и славно. Отдохнули - пора за работу.
      Повторите все, любезный майор, что вы имели сообщить нашему уважаемому генералу. Не затруднитесь вспомнить? А водочки не желаете для интенсификации мыслительных процессов? Давайте выпивать и закусывать в ходе беседы и в преддверии нашего праздника. Позволю себе, коллега, от всей души вас поздравить! Ваше здоровье...
      Акопов занюхал корочкой первую стопку, шматок колбасы на вилку нацепил и прижмурился:
      - Можно, дружище, я у тебя насовсем останусь? Готов на любую работу хоть вешать подтаскивать, хоть повешенных оттаскивать.
      - Не вешаем мы тут никого, - улыбнулся Небаба. - Не верьте сплетням, Гурген Амаякович. У нас же не гестапо. Вот, паштетику рекомендую. Гусиная печенка от бывших единоутробных братьев по социалистическому лагерю. Хорошо живут, подлецы...
      Выпустили Акопова из подвала перед другим старым праздником - Восьмое марта. Небаба подарил дружеский шарж: Акопов на параше. А начальник Управления дал бессрочный отпуск и отправил в личный резерв до особого распоряжения. Теперь отпуск кончился. Хоть и бессрочный.
      К Поваровке подъезжали в заряде мокрого снега. По темным стеклам электрички, изломанным искрами дальних огней, поползли вдруг рваные белесые полосы. Что с погодой делается! Ведь уже почки на деревьях распустились. Акопов наглухо застегнул куртку, поднял капюшон и побежал с платформы в поле. Сквозь мокрядь уютно светили крохотные окошки дачного поселка. От трансформатора четвертое строение, вспомнил Акопов. Два этажа с балкончиком. А ключ - на веранде, под половиком.
      4
      "Функции пассивной защиты от иностранных спецслужб - защита правительственной связи, шифрование, создание специальных помещений на случай войны, охрана границ - выполняли около 92- 93% от общей численности сотрудников КГБ, В разведывательной службе было занято примерно 2% состава КГБ, и примерно 5-7% сотрудников занимались осуществлением контрразведывательной деятельности".
      Л. Шебаршин в интервью
      "Я знаю, что иностранные разведки
      наращивают деятельность против России".
      "Независимая газета",
      1993, 18 августа.
      Идея создания Управления принадлежала Сталину.
      Уже после Тегеранской встречи в верхах он понял, что союзники по антигитлеровской коалиции постараются не допустить СССР к дележке послевоенного мирового пирога. Хотя Советский Союз, по мнению вождя, имел на этот пирог право, оплаченное кровью многих миллионов. Фултонская речь Черчилля, а затем война в Индокитае и на Корейском полуострове укрепили Сталина в мысли создать совершенно новую, нетрадиционную разведывательную организацию, с помощью которой можно было бы не только отслеживать положение в стане будущего стратегического противника, но и активно воздействовать на формирование внешней политики враждебных государств, контролировать их экономику, сталкивать лбами на мировом рынке.
      Последней каплей, переполнившей чашу, стал оскорбительный для СССР, с точки зрения Сталина, Сан-Францисский мирный договор стран коалиции с Японией, на подписание которого генералиссимус не послал никого. На одном из заседаний Политбюро уже в конце 1951 года Сталин рассуждал:
      - Мы имеем огромную армию с бесценным боевым опытом. Но пусть она пока отдыхает. Мы используем опыт армии и будем создавать долговременные огневые точки. Но не на линии нашей обороны, а в глубоком тылу противника. Пусть такая точка сможет выстрелить только один раз... Как учит нас история, нередко от одного удачного выстрела зависит судьба всего сражения.
      Члены Политбюро мало что поняли из выступления товарища Сталина, да он и не собирался раз - жевывать. На следующий день Председатель Совета Министров СССР подписал постановление о создании Управления по заграничным общественным исследованиям, подчинив новую структуру себе лично. Неблагозвучная аббревиатура УПЗОИ не прижилась. Осталось скромное безликое Управление. С тех пор каждый Генеральный секретарь ЦК КПСС, входя во власть, обнаруживал в сейфе предшественника это постановление и фамилию здравствующего начальника ведомства.
      За сорок лет в кадрах Управления появились программист Пентагона, папский нунций, начальник канцелярии скандинавского премьер-министра, полковник натовской армии, член совета директоров Центробанка одной островной державы, декан крупного европейского университета, владелец издательского концерна, личный пилот африканского президента, шеф полиции английского графства... Впрочем, это были представители редких разновидностей профессиональных и общественных групп. Так сказать, экзоты. Зато депутаты парламентов, владельцы предприятий, журналисты, экономисты, чиновники самых разных государственных служб, которые прошли разведшколу Управления, исчислялись во многих странах тысячами.
      Это были талантливые люди, отобранные штучно - долго и тщательно. Они могли бы сделать карьеру на любом поприще, если бы не избрали самую странную профессию в мире - профессию вживания в чуждую социальную и языковую среду. Пять лет они изучали в тонкостях язык страны внедрения, ее историю, культуру, традиции, быт. Пять лет одной из главных дисциплин была психология obщения. После третьего курса аттестационная комиссия решала: готовить ли курсанта дальше по заложенной программе или списывать в спецшколу, которая готовила кадры только для командировок. Отсеивалась примерно треть. Для тех, кто оставался в разведшколе, группа специалистов разрабатывала легенды закрепления в странах пребывания, легенды, учитывающие все психофизические особенности курсантов и специфику предстоящей деятельности.
      Пока курсант отрабатывал нюансы произношения, пока запоминал цены на бензин, метро и сигареты, группа по внедрению готовила ему место, добираясь до архивов школьных канцелярии, регистратур поликлиник, церковных книг и полицейских картотек. Курсант разведшколы еще сдавал экзамены, ауже начинал незримо жить там, оставляя вполне зримые следы пребывания во всех общественных и присутственных местах.
      Лучше всего смысл работы группы внедрения иллюстрировала сказка о хитром Коте в сапогах.
      "Чье это поле? - Маркиза Карабаса. - А чей это замок? - Маркиза Карабаса". После такой подготовки маркиз Карабас в восприятии окружающих казался живее всех живых.
      Когда выпускник разведшколы появлялся в стране внедрения, у него уже было прошлое, закрепленное в архивах, справочных и даже памяти "земляков". К его услугам были "железные" документы, каналы связи, банковские счета, работа. Иногда, если требовали интересы дела, у него находились родственники - дядюшки и тетушки, троюродные братья. Для такого глубокого закрепления реконструировали память потенциальных родственников. В группе внедрения еще в середине 50-х годов начали работать специалисты по технологиям гипноза, долгосрочному программированию психики, управлению поведением и состоянием человека.
      У того же Савостьянова под Каиром жили "родители", полуграмотные феллахи. Дома у них хранилось несколько фотографий, и на одной из них молодой Савостьянов был снят в обнимку с "друзьями детства", такими же, как и сам он, черноголовыми оборвышами. Если бы эти фотографии кто-то показал соседям, все дружно признали бы среди своих отпрысков шалопая Хассана, наследника дядюшки Рагима и тетушки Сюбейды. Самое интересное, что о Хассане-Савостьянове никто и никогда в деревне не вспоминал, включая и родителей - до тех пор, пока о нем не спрашивали чужие.
      Сложная, дорогостоящая и трудоемкая работа группы внедрения позволяла по-настоящему имплантировать людей в общество, где многим предстояло жить до конца своих дней. Они заканчивали на новой родине университеты, обзаводились семьями, пробивались в истеблишмент.
      Военной разведкой, промышленным шпионажем и специальными операциями сотрудники Управления не занимались, лишь иногда в этих целях выводя контактирующих с ними работников ГРУ и КГБ на нужные связи. В развитых государствах они были "агентами влияния", в странах "третьего мира" "агентами давления", употребляя деньги, связи, деловой авторитет и власть, чтобы поддерживать в определенном русле течение событий. Они лоббировали законопроекты и госзаказы, покупали землю, предприятия, газеты, министров, парламентариев, голоса избирателей, помня главную заповедь: нет неподкупных людей, а есть только неприемлемые цены.