Грязные игры

      - Значит, теперь развеете скуку, и я рад за вас, - улыбнулся Толмачев. - А теперь одна маленькая просьба... Скажите, где эта улица?
      И он достал листочек с адресом Полины.
      22
      "Защититься от профессионала тяжело. Абсолютно защищенных от покушения людей вообще нет...
      Для обычных мирных обывателей профессиональные наемные убийцы прямой физической опасности не представляют. Они - опосредованная угроза для общества в целом. Каждая профессионально выполненная ликвидация - это прецедент, показывающий, что, в принципе, проблемы можно решать и таким образом.
      Убивают сегодня не потому, что плохи милиция, бандиты или бизнесмены. Убивают потому, что это возможно".
      А. Константинов.
      "Кто такие наемные киллеры..."
      "Комсомольская правда",
      1994, 19 июля.
      Раз-два в неделю Седлецкий звонил по вечерам домой. Семья - святое. Он обстоятельно рассказывал о погоде в горах, о ценах на здешних рынках, об успехах экспедиции и о том, как скучает по жене, дочери, теще, кошке Венерке и суке Мальвине.
      И на этот раз он не отступил от обязательной программы. Зато жена отступила. Правда, она, как обычно, тоже рассказала о погоде в Москве. А потом высказала глубокое удовлетворение успехами Седлецкого и пожелала новых - и ему, и всем членам его высоконаучной экспедиции. Затем сообщила, что экспедиция, на ее взгляд, несколько затягивается. А поскольку лето уже почти наполовину прошло, то она решила взять на себя труд организации летнего отдыха. Ведь у Седлецкого, озабоченного перспективами развития российской филологической науки, на это нет времени. Оказывается, жена достала себе и дочери путевки в Крым, в Понизовку. И заказала билеты до Симферополя. Завтра они уезжают. За собакой и кошкой присмотрит бабушка. А за бабушкой присмотрит соседка. Так что все складывается удачно, российская наука и дальше может развиваться семимильными шагами.
      А Седлецкий может не возвращаться в Москву хоть до Нового года, хоть вовсе.
      - Как это - вовсе? - сильно удивился Седлецкий.
      - Вовсе - значит совсем, - сухо сказала Елизавета Григорьевна. - Береги себя. Не пей на ночь молоко из холодильника.
      И бросила трубку. Седлецкий так и не успел сказать, что возвращается в Москву. Он попытался снова связаться с домом, но линия оказалась перегруженной. А тут и Мирзоев пришел - вместе с молодым бегемотом в неизменной тенниске. За полчаса упаковались. Не нажили они в Ставрополе лишних вещей. Бегемот уехал с чемоданами, а Седлецкий с Мирзоевым отправились на свидание с полковником Адамяном, который наконец соизволил объявиться на жарком ставропольском горизонте.
      Солнце клонилось к закату, но жара не спадала.
      В Комсомольском парке цвели клумбы и шумела молодежь. На веранде знакомого кафе хлопали пробки - люди наслаждались жизнью и шампанским.
      Мирзоев, возбужденный завершением операции, внешне ничем не выказывал своего настроения. Лишь говорил чуть больше обычного. Седлецкий его почти не слушал. Мир рушился! Он просто не мог представить, чтобы жена, дорогая Елизавета Григорьевна, которая не знала даже, где находится ближайшая железнодорожная касса... Летний отдых всегда был прерогативой Седлецкого. Он без труда - филолог, профессор - получал семейные путевки в Дома творчества писателей и журналистов.
      Ялта, Пицунда, Дубулты... Несколько раз они отдыхали в Варне. Летний отдых был свят. Седлецкий умудрялся вырываться на море с женой и дочерью, даже когда работал в Афгане. А тут, значит... Сама!
      Да, мир рушился. Теперь он понял: это окончательно.
      Полковник Адамян пришел в штатском - бежевый костюм, желтая рубашка и полосатый галстук.
      Сельский франт.
      - Извиняюсь, дорогие друзья, извиняюсь! - сразу заворковал он, едва успел поздороваться. - Ничего не поделаешь, служба! В командировку ездил. Ну, вот приехал.
      Он светил крупными белыми клыками, светил бараньими глазами навыкате, светил даже лоснящимся, похожим на сырой баклажан носом.
      - Извиняюсь, что задержал вас в городе. И готов искупить вину, честное слово! Аллочка, радость моя, ты еще не забыла старого Рафика? Эти прекрасные цветы - тебе, душа моя!
      Метресса ресторана "Кавказ" взяла охапку темных роз и усадила компанию за столик. Начальник особого отдела Отдельной армии традиционно прихватил Аллочку за задницу и доверительно объяснил, как надо обслуживать дорогих гостей, перед которыми он, видит Всевышний, виноват. А потом поднял глаза на честную компанию.
      - Не будете возражать, дорогие друзья, если к нам присоединится один очень хороший человек и мой друг? Аллочка, прикажи поставить стульчик и прибор - Coco придет.
      Через несколько минут в шумную и тяжелую полумглу ресторана вошел с улицы картинный капитан: тонкий, как свечка, в ладно пригнанной форме, с высокомерным породистым лицом. Аккуратно подбритые усики оттеняли резко очерченный капризный рот. Фуражку он держал наотлет, за тулью.
      У стола чуть поклонился и едва слышно щелкнул каблуками. Мелькнул ровный пробор в жестких, тщательно уложенных волосах. Казалось, капитан сейчас отбросит фуражку, схватится за левый кармашек френча и запоет что-нибудь из "Интервенции"...
      - Знакомьтесь, дорогие друзья! Капитан Георгадзе. Для близких - Coco. Для остальных - Иосиф Автандилович. Садись, душа моя, садись, Coco. He смотрите, друзья, что он такой строгий. Coco - нежный мальчик, настоящий романтик.
      Георгадзе покраснел, словно его отхлестали по щекам, но Адамян, видимо, не заметил этого и продолжал:
      - Мы собрались, Coco, чтобы отметить одно замечательное событие. У нашего дорогого друга Сараны, да продлятся дни его на высоком посту, прорезался последний зуб мудрости. Шутка! Но выпить за это предлагаю серьезно.
      Пока Адамян болтал, Седлецкий, оскалившись в улыбке, внимательно и незаметно оглядывал зал ресторана. Мордоворотов, опекавших полковника в прошлую встречу, он не увидел. Либо на улице отираются, либо Адамян перестал опасаться, получив от Георгадзе подтверждение, что шаонские купцы действительно имеют все полномочия и не собираются покушаться на драгоценную жизнь начальника особого отдела.
      Они успели выпить под первую перемену, и тут Седлецкий, сидящий рядом с Адамяном, смахнул на пол тарелку. Полковник, как хозяин застолья, обернулся, ища взглядом официанта. Мирзоев потянулся к большой хрустальной пепельнице перед полковником, стряхнул сигарету, а заодно бросил в фужер Адамяна крохотное белое зернышко, которое мгновенно растаяло. Капитан Георгадзе, видевший эту манипуляцию, лишь усмехнулся.
      Через полчаса полковник положил перед собой салфетку и нарисовал на ней изогнувшуюся змейку, которую перечеркнул двумя линиями. Получился знак доллара. Рядом Адамян приписал внушительное число и передал салфетку Мирзоеву, продолжавшему играть роль старшего. Тот полюбовался художеством полковника и показал Седлецкому. На протяжении всей пантомимы Адамян болтал, не затыкаясь, Георгадзе потягивал минеральную воду, а Сарана истово закусывал, словно у него вырос не один зуб мудрости, а шестьдесят четыре. Седлецкий пожал плечами. Мирзоев бросил салфетку в пепельницу и поджег.
      - Мы согласны, - сказал он.
      - Отлично! - потер руки жестом удачливого барышника полковник. - Это надо обмыть обязательно!
      Однако выяснилось, что дальнейшее возлияние Адамяну во вред - он начал заговариваться, опрокинул бутылку, бессмысленно завращал глазами и в конце концов рухнул выдающимся носом прямо в блюдце с бараньими хрящиками. Метресса Аллочка самоотверженно ринулась на помощь, но Сарана и Георгадзе уже подхватили полковника под руки и уволокли, как черти грешную душу. Вскоре Сарана вернулся и успокоил Аллочку: полковника увезли домой. Он только что из командировки, не спал сутки, вот и не вынес напряжения товарищеского ужина.
      - Этот хлыщ Георгадзе не передумает? - спросил через некоторое время Седлецкий.
      - Не передумает, - отмахнулся Сарана. - Вопервых, за ним присматривают. Во-вторых, вы бы слышали, как этот хлыщ хохотал на улице.
      Для приличия они еще часик посидели, неторопливо подчищая произведения шеф-повара ресторана "Кавказ". Потом поцеловали ручку Аллочке и ушли в темную теплую ночь.
      Георгадзе дожидался в "Волге" неподалеку от Комсомольского парка. Адамян беззаботно посапывал на заднем сиденье. Седлецкий с Мирзоевым сели рядом, зажали полковника с двух сторон. Сарана устроился на переднем сиденье около Георгадзе, и они в полном молчании понеслись прочь из города. На посту ГАИ Сарана помахал скрижалью краевой администрации, и "Волга" проскочила, лишь чуток притормозив.
      Дорога в этот поздний час была пуста. Без приключений проехали поселок Татарку с редкими огнями и бдительными собаками, пересекли по мосту неширокий Егорлык и сразу свернули налево, на узкую дорогу к горе Стрижамент. На этой горе росли знаменитые целебные травы, на которых настаивали фирменную водку "Стрижамент". Эту водку и вкушал сегодня так неосмотрительно полковник Адамян. Но до знаменитой горы наши путешественники не доехали. За поворотом они увидели у дороги темную тушу "КамАЗа" с металлическим фургоном-рефрижератором, в каких возят на дальние расстояния продукты. В кабине светился огонек сигареты. Сарана выбрался из "Волги" и пошел к фургону. Вскоре вернулся.
      - Все в порядке. Вещи на месте.
      Вчетвером они отнесли к "КамАЗу" покойного,
      словно еловое бревно, полковника Адамяна. Водитель тягача уже стоял у фургона. Он нащупал под днищем рычажок, потянул - и боковая металлическая панель рефрижератора отъехала в сторону на роликах, обнажив небольшую пустоту между передней стенкой и перегородкой кузова. В нише лежал обычный ящик из досок, а в нем - медицинский чемоданчик.
      Сарана с водителем забрались наверх.
      - Давайте этого кабана...
      - Не хотел бы я проснуться на его месте, - пыхтя, сказал Мирзоев. - А если обосрется по дороге?
      - Стенка герметичная, - сказал водитель. - А наверху - вытяжка.
      - Да я не о том... - засмеялся Мирзоев.
      Ацамяна уложили в ящик, на поролоновый коврик, прихватили веревкой накрест - чтобы не вывалился при тряске. Сарана порылся в чемоданчике, достал шприц и вкатил его полковнику в предплечье. Боковую стенку вернули на место. И рефрижератор теперь ничем не отличался от своих трудолюбивых собратьев. Открыли дверь фургона, зажгли свет. Штабеля ящиков с помидорами плотно занимали весь объем кузова.
      - Порядок, - сказал Седлецкий. - Никто не додумается...
      - Да, - кивнул Сарана. - Но лучше вам к завтрашнему вечеру быть отсюда как можно дальше.
      Седлецкий спросил:
      - Почему - к вечеру?
      - Потому что вечером Адамян должен встречаться с начальником штаба, сказал Георгадзе. - До восемнадцати ноль-ноль полковника искать не будут.
      - А потом?
      - А потом... Сейф я оставил незапертым. Только прихлопнул дверцу. Все бумаги изъяты. Личное оружие - тоже. Вот пистолет полковника и документы. Вещи и деньги в чемодане.
      - Вещи уничтожь, деньги возьми себе.
      - Это справедливо, - сказал Георгадзе. - Вечером меня уже начнут спрашивать о полковнике.
      Версия такая... Адамян в последнее время был чемто озабочен. Ездил в Ахалкалаки. По-моему, готовил уход. Его сегодняшнее опьянение инсценировка, чтобы получить запас времени при побеге.
      Ведь все знают, что полковник умеет пить как лошадь. В ресторане он вел с вами переговоры, в которые меня не посвящал. Потом я отвез его в гостиницу и оставил в номере. А сам пошел спать. Дальше пусть болит голова у следователя военной прокуратуры. Если, конечно, дело не замнут раньше.
      - Так... Ну а ты, Сарана, чем будешь отбиваться? Тебя с Ддамяном видели, и не раз.
      - Я вообще к этому делу сбоку припека. Месяц назад полковник попросил подыскать дом в горах, под дачу. Говорил, что хочет вызвать сестру с детьми. Дачу я нашел, документы на сей счет оформлены. В благодарность за помощь полковник пригласил пару раз в ресторан. Я согласился. Не могу же деньгами брать! Верно? А в ресторане и познакомился с двумя типами, которых даже описать как следует не смогу.
      - Почему не сможешь?
      - Потому что... как бы сказать... лица невыразительные.
      - На себя глянь, - вздохнул Седлецкий. - Так... Самый сильный аргумент в пользу того, что полковник уехал с нами по сговору, это пропажа бумаг из сейфа. Ключ к нему был только у Адамяна.
      Спасибо, Георгадзе, за содействие. Твоих услуг в Москве не забудут.
      - Позвольте переговорить с вами наедине? - спросил Георгадзе.
      - У меня нет секретов от коллег, - сказал Седлецкий.
      - И все же, - проявил настойчивость Георгадзе.
      Они отошли к реке, бормочущей неподалеку.
      Седлецкий обежал взглядом темную холмистую равнину, вдохнул свежий воздух с реки и спросил:
      - Что, дружище, маловато показалось "лимонов" Адамяна?
      - Не в деньгах дело. Хотя без моей помощи, сами понимаете, вам было бы...
      - Не бери на себя много, парень, - перебил Седлецкий. - Не ты - другого нашли бы.
      - Возможно. Но другой не был бы заместителем начальника особого отдела. Я помог вам не потому, что поверил сказкам Сараны. В Шаоне я успел узнать, кто вы на самом деле. Мне посоветовали держаться от вас подальше. А я, как видите, не внял этому доброму совету.
      - Отчего же?
      - Оттого, что увидел перспективу. У вас нет людей в Отдельной армии на уровне моей должности.
      А если меня назначат начальником отдела...
      - Хорошо. Доложу руководству о твоем предложении. Сарана свяжется, когда понадобишься.
      Георгадзе кивнул и пошел к своей "Волге", а Седлецкий вернулся к фургону.
      - Вот ваши документы и командировочные удостоверения от хозуправления Министерства обороны, - сказал Сарана. - Накладные на помидоры в порядке. Тут, в сумке, деньги на дорожные расходы.
      Автоматы с боекомплектом - в кабине под сиденьями. Ну, ни пуха ни пера!
      - К черту, - сказал Седлецкий. - Спасибо, Сарана. Ты отлично поработал. Как думаешь, Мирзоев, из него получится хороший оперативник?
      - А чего там! - согласился Мирзоев. - Парень молодой, яйца свежие. Только держи ухо востро, брат, с Георгадзе. Он вовсе не дурак. И прощай, авось еще увидимся.
      - Почему нет... Шарик маленький.
      - Какой шарик?
      - Земной, - вздохнул Сарана.
      Он пожал всем руки и ушел в темноту. "Волга", мелькнув красными стоп-сигналами на повороте, умчалась в Ставрополь. Они забрались в просторную кабину рефрижератора.
      - Прапорщик Свиридов, - улыбнулся водитель. - Можно - Вася.
      Был он молодой, конопатый и белозубый, с редкими китайскими усишками.
      - Сейчас и мы представимся, - сказал Мирзоев, раскрывая свое удостоверение. - Прапорщик Билялетдинов... Н-да. Что я им там, в Москве, сделал плохого? Ну, в звании понизили... А фамилия, где они ее откопали?
      - Зато я - старший прапорщик, - похвастался Седлецкий. - Ковальчук Хведор Ахванасьевич. От яке дало! Старший, значит, командир.
      - Да вас, хохлов, салом не корми - дай покомандовать, - вздохнул Мирзоев.
      - Молчи, татарва! Слухай мою команду, ты, Биля... Биля... Тьфу! И ты, Василий... Спать! Подрыхнем часок - и в дорогу. Путь неблизкий. Спаси и сохрани нас, Никола-угодник, покровитель странствующих и путешествующих...
      - Вот, значит, как запел, - засмеялся Мирзоев, устраиваясь на рундуке за спинками сидений. - Ох-хо, это тебе не спальный вагон.
      - Зато и не ящик в холодильнике, - откликнулся Седлецкий.
      - Скажите, - помялся водитель, - а тот всю дорогу так? Как пенек?
      И ткнул пальцем в направлении фургона.
      - Ты за него не волнуйся, - сказал невидимый Мирзоев. - Он сейчас кайф ловит.
      - А я уже такого возил, - похвастался Василий. - В этой же машине. В прошлом году, из Бендер.
      - Не боишься, что язык вырвут? - рявкнул Седлецкий. - Гаси свет!
      Заснули они моментально, набирая силы перед броском через пол-России с юга на север.
      23
      "Гражданская война всегда имеет некоторые силы внутри страны, которые по разным причинам заинтересованы в ее стимулировании и развитии...
      Ее этапы в России - это: сначала апрельские события, потом раскол ФНС с выходом из него организации, затем создание новых политических союзов и группировок на фоне ухудшения уровня жизни народа... Дальше - перенесение конфликта в парламент, затем из парламента - перенос на национально-религиозную почву, с последующим обострением и накаливанием до температуры открытого конфликта...
      Радикальная часть президентского окружения работает на это, и президент оказался в данном случае по крайней мере заложником, а возможно, и соучастником".
      С. Кургинян в интервью С. Элыаановичу
      "Залпы по Таджикистану - предупреждение России".
      "Правда",
      1993, 10 августа.
      - Где ты была? - сонно спросил Акопов.
      - В душ ходила. - Людмила зашелестела халатом. - Такая жарища...
      Они спали в комнате на первом этаже. На втором, у пультов, сидела смена - супружеская пара, присланная Савостьяновым.
      - Опять этот Борис курит трубку, - шепнула Людмила. - Чувствуешь?
      - А мне нравится запах. Хороший табак.
      Он обнял ее - упругую и свежую, чувствуя, как медленно теплеет под ладонями прохладная нежная кожа.
      - Иди ко мне...
      - Не надо, Сережа... хватит. Спи - завтра тяжелый день.
      - Да. Тяжелый. И, наверное, последний на этой чертовой даче.
      - Почему - чертовой? Разве нам тут было плохо?
      Он долго молчал.
      - Нам тут было хорошо, - сказал наконец. - Слишком хорошо. Плохо, что это кончается. И плохо, что я к этому, оказывается, привык.
      Она лежала, положив ему голову на плечо, и он вдруг почувствовал короткий влажный ожог.
      - Ты плачешь?
      - Немножко. Я ведь еще и баба, а не только твоя напарница. Извини, Сережа!
      - Ах ты, Господи! - сказал он с тоской. - Как хочется, чтобы ты назвала меня когда-нибудь настоящим именем...
      - Когда-нибудь?
      - Да...
      Она вскоре успокоилась и забылась. Короткая летняя ночь ползла за окном. А он смотрел на медленно светлеющую полоску неба между шторами и не смел пошевелиться - затекла рука, на которой спала Людмила. Вдалеке крикнул петух, по соседству отозвался другой. Рассветный ветер качнул в саду старые яблони, и они тяжело вздохнули. А ведь все просто, подумал он, слушая скрипы и шорохи во дворе. И улыбнулся осторожно, словно боялся порвать кожу на скулах. Улыбнулся и заснул, и ничего ему не снилось...
      За завтраком сменщик Борис спросил:
      - Где я тебя видел?
      - На стенде "Их разыскивает милиция", - сказал Акопов, глядя в тарелку с овсянкой.
      - Нет, не там. Но видел точно!
      Борис был раздавшимся рыхлым мужиком, хотя и не совсем уж пожилым. Что называется, без особых примет - круглое лицо, нос картошкой, маленькие глазки цвета пыли, еле заметные брови, тонкий рот и зачесанные назад бесцветные волосы.
      Из таких, что наткнешься в толпе - через минуту не вспомнишь. Единственной приметой, из-за которой бывшему оперативнику пришлось подаваться в технари, был багровый пузырчатый рубец. Он шел по плечу через ключицу, захватывая левую сторону шеи и прячась за скрюченным бесформенным ухом.
      В одной из командировок Борис горел в "вертушке"
      под Багланом.
      И жена его Нина тоже внешне не выделялась - невысокая, с темными короткими волосами и мелкими чертами смугловатого лица. Пока не родила второго, она считалась мастером наружного наблюдения. Но и ей пришлось переучиваться. Впрочем, на судьбу супруги не жаловались, службу исполняли не за страх, а за совесть. И насчет спокойно обеспеченной старости не сомневались. За царем не пропадет...
      Они жили на даче почти неделю, и, встречаясь с ними у аппаратуры или за обеденным столом, Акопов чувствовал глухое и необъяснимое раздражение. Хотя прекрасно понимал, что не имеет никакого права на подобные эмоции. И все же... Пока тут не было супругов Селезневых, старый дом представлялся убежищем, этаким уютным, пусть и скрипучим, гнездышком на двоих. А теперь дача превратилась в базу, в схрон, в рабочую точку. Все стало на место. Управление покупало дачу не для того, чтобы Акопов здесь расслаблялся в обществе милой женщины - дом нужен был для дела. Для того, чтобы свернуть шею Антюфееву и его друзьям. Конечно, Борис мог бы быть не таким бесчувственным бревном: не изводить старыми глупыми анекдотами и почаще менять футболки... Но тут уж ничего не попишешь. Напарников не выбирают.
      - Ну, так где я тебя видел?
      - Отстань от человека! - сказала Нина и шлепнула мужа по спине. - И перестань дымить - не в ресторане.
      - Должен вспомнить, - упрямо сказал Борис. - Ты же знаешь, Нинок, я ничего не забываю.
      А тут - провал. Обидно!
      - Ладно, хочешь, скажу, где ты меня видел? - спросил Акопов, принимаясь за чаепитие.
      - Нет! - панически замахал руками Борис. - Я сам должен вспомнить. Сам!
      Из комнаты на первом этаже вышла Людмила.
      Как всегда, свежа и прекрасна.
      - Идите отдыхать, - сказала она супругам. - Постель готова, ставни прикрыты.
      Борис потер лицо, выбил трубку и шутливо козырнул:
      - Пост сдал! Начнется шухер - будите...
      День поворачивался к вечеру, а "шухер" не начинался. Акопов изобразил в огороде трудовой героизм - прополол картошку, выбрал в клубнике спелые ягоды. Работал он в одних легких спортивных штанцах, а солнышко нагоняло загар.
      Что и говорить - удружил Савостьянов с заданием. Дачка, солнце, свежий воздух, крепкий сон.
      Свои огурцы. Женщинка под боком. Тоже пока своя... На такой боевой вахте можно до пенсии стоять. И дальше - до архангельского призыва, до Божьего дембеля.
      Недели через две после того, как они с Людмилой стали дачевладельцами, Акопов имел на очередном инструктаже неуставный разговор с начальством.
      - Может, Юрий Петрович, вы меня вообще решили выключить из серьезной игры? Насколько помнится, речь шла о государственном перевороте, о заговоре. А я чем занимаюсь? Вы не пробовали подслушивать, как клиент чавкает, а потом пердит от скуки? В следующий раз пошлите хотя бы в винный магазин. А еще лучше - в женскую баню. Я под мочалку загримируюсь.
      - Загримируется он! - рассердился Савостьянов. - Обидно, что не понимаешь всей сложности задачи. Ты мне нужен возле Антюфеева не только в качестве регистратора звуковых колебаний. А если завтра потребуется вывести клиента из обращения?
      Чтобы не пердел, допустим? Опергруппу прикажешь высылать на этот случай? А если тебя самого засекут и надумают загасить? Охрану ставить? Нет, брат, не спи на ходу - ты там под высоковольтным проводом находишься.
      - Понимаю, - вздохнул Акопов. - А все-таки скучно.
      - Веселых переворотов не бывает, - сказал Савостьянов. - Потому что в них, как правило, играют очень скучные люди. Терпи, казак!
      Больше Акопов не заикался о своем самочувствии. А визит людей то ли из МГБ, то ли из ткачевской контрразведки подтвердил правоту генерала:
      расслабляться нельзя, работать действительно приходится под высоковольтным проводом. Акопов и сам понимал - он красиво извернулся в безнадежной ситуации, и не каждый на его месте сумел бы так мгновенно и убедительно сымпровизировать.
      Медвежатники, допустим, из МГБ, работая превентивно и прощупывая всю улицу, к Акопову пришли, почему-то дождавшись, пока дома никого не будет.
      Случайность? Нет... Наверняка знали: Акопов с Людмилой переехали в Поваровку недавно. И они хотели узнать, связана или не связана внезапная покупка старой дачи с активизацией гостевой жизни на фазенде Антюфеева. И если тут задействованы люди МГБ, то это значит, что какая-то часть министерства сочувствует целям Ткачева...
      Акопов искренне надеялся, что незваные посетители рассеяли свои опасения, познакомившись с ним, простым советским уркой, заработавшим срок, честно отсидевшим и так же честно завязавшим с проклятым темным прошлым. Бывший урка, а ныне отдыхающий раком на грядке трудящийся - это свое, родное до зубной боли, привычное. Безгрешные раскаявшиеся урки не мешают большой политике. И маленькой - тоже. Они слишком хорошо знают цену свободе.
      От размышлений его отвлекло тихое гудение мотора на улице. Мимо дачи неторопливо пропылила серая "Волга". Неужели начинается сбор гостей?
      Он поднялся к аппаратуре. Людмила успела заснять визитера перед воротами дачи. Акопов прокрутил повтор: какой-то незнакомый сухопарый господин в модном мешковатом костюме из легкого материала. Выбравшись из "Волги", господин огляделся. Акопов остановил кадр, увеличил худой его анфас на экране и задумался. "Я становлюсь похожим на Бориса, - усмехнулся он. - Хочется спросить: где я тебя видел?"
      И тут же вспомнил - где. Недавно этот господин шел по коридору родного Управления. Только был он тогда в строгом костюме с галстуком и сопровождали его два придурка: один с папкой, другой просто так.
      Акопов набрал номер Савостьянова. Опять взял трубку генеральский прихвостень Толмачев. Он уже научился узнавать Акопова по голосу.
      - Юрий Петрович отошел.
      - Надеюсь, не в мир иной? - вздохнул Акопов. - Нужна срочная консультация, Толмачев. Ты в курсе моего нынешнего задания?
      - Конечно. Проект "Центурион", допуск второго уровня.
      - Тогда скажи, из нашего треста играет кто-нибудь в "Центурионе" за синих?
      Синими в оперативном подразделении Савостьянова называли заговорщиков.
      - Это информация для допуска первого уровня.
      Но вам скажу: кое-кто играет за синих.
      - Спасибочки! - засмеялся Акопов. - Привет шефу. И всему первому уровню.
      Больше он не сомневался: на дачу Антюфеева приехал один из заместителей начальника Управления. Да и Савостьянов на первом совещании по безымянной еще операции сам сказал: один из заместителей генерал-полковника с санкции коллегии пошел на контакт с заговорщиками.
      Между тем сухопарый пассажир "Волги" вошел в помещение дачи. Акопов переключился на шумозапись.
      - Вы думаете, мне самому это нравится? - услышал он тут же высокий резкий голос командарма. - Чем дольше раскачиваемся, тем больше вероятность, что попадемся.
      - Согласен с вами, Геннадий Анатольевич, - сказал гость. - В Управлении разработан подробный план оперативных мероприятий по блокаде заговора. Задействованы самые эффективные средства. Вот копия плана. Меня, как заместителя начальника, ознакомили с оригиналом. Если вы не упредите наши мероприятия...
      Зашелестела бумага, скрипнул стул.
      - Это подлинная виза? - спросил Ткачев.
      - Вне сомнения, - отозвался гость.
      - Странно, - задумчиво сказал Ткачев. - Зачем ему это надо? Провокацией попахивает. Его подставляют, спихивают на него всю ответственность за решения, а он делает вид, что не догадывается. Автографы раздает! Учитывая характер старика и его опыт... Очень странно!
      Да, подумал Акопов, вот точное определение:
      странно. Заговор странный. Один из главных заговорщиков сидит на чужой даче, напивается и спит.
      О заговоре знает Управление. Заговорщики знают, что Управление знает... Но не чешутся. А времечко идет. И даже бежит.
      Замигал вызов оперативной связи. Акопов менял кассету, и трубку взяла Людмила.
      - Звонил Толмачев, - сказала она через минуту. - Просит не прослушивать телефон Антюфеева.
      Кто-то сидит на коммутации...
      Акопов присвистнул. Вот наглецы! Даже Управление не рискнуло врубиться в соединительную сеть.
      Одно дело - просто подслушивать линию, следить за телефонными разговорами, а другое... Сидя на коммутации, можно записывать все шумы в помещении, даже тогда, когда телефонная трубка лежит на аппарате. Ведь мембрана микрофона и в этом случае улавливает шумы, и они в виде слабых электромагнитных колебаний гуляют по сети. С помощью специальной аппаратуры, подключенной к соединительной сети телефонной станции, можно выделить, усилить и записать звуковые колебания в любом помещении, где стоит телефон. Однако и на хитрый винт есть гайка с контргайкой. Другая специальная аппаратура может засечь подсоединение к коммутации и вычислить, какой телефон "пасут".
      Кто же влез на коммутацию? Опять МТБ или неопознанная до сих пор группа, люди из которой ходили по Поваровке?
      - Ладно, - сказал Акопов Людмиле. - Выруби пока подслушку от греха подальше. Нам и без телефонной болтовни генерала хватает работы.
      Заскрипела лестница. Наверх, пыхтя, поднялся Борис.
      - Почему не разбудили? Вроде концерт начинается...
      Уже перед закатом к фазенде свернула еще одна машина - темно-синий "Вольво". Акопов посмотрел на нового гостя, которого сопровождала "горилла", и почувствовал возбуждение. Сам заместитель начальника управления МГБ по Москве и Московской области пожаловал. Следом подкатил черный "Мерседес", длинный и широкий, словно сухопутный крейсер. Акопов припомнил пересуды о генералах ЗГВ, которые любили дарить такие машины московским воинским начальникам. Из чрева "Мерседеса" вывалилась жаба в мундире - заместитель министра обороны. Вскоре к "мерсу" припарковался "Форд" заместителя министра внутренних дел.
      Подходящий пикничок, подумал Акопов. Шарахнуть бы по фазенде из гранатомета! Половина московских цветочниц выполнит годовой план...
      Гости собирались, но Антюфеев так и не появился.
      - Пожалуй, толстячка не будет, - просопел над ухом Борис. - Не позвали на чай - не в той весовой категории!
      Между тем многозвездный генерал, похожий на жабу, по-хозяйски уселся во главе стола на втором этаже фазенды и прогудел:
      - Кого ждем, бояре?
      - Полковника Эсенова, - ответил Ткачев.
      - Ну, пока чурка подойдет, давай стресс снимем. Банкуй, что ли, Гена!
      Стресс снимали водкой и салатом. Заместитель министра внутренних дел опрокинул на колени тарелку. Замминистра обороны заржал:
      - Ручонки-то играют, Дима? С перепою или со страху? Не ссы, прорвемся. Ну, разговаривал со своим?
      - Нет. И не буду. Он меня за такие разговоры, Федор Васильевич, в землю вгонит по уши. Не пойдет с нами, уверен.
      - Чему вас, Дима, в университетах обучают? - вздохнул заместитель министра обороны. - Человеком, чтоб ты знал, командуют страх смерти и хотение жизни. Твоего на голый крючок не возьмешь - ему не нужны ни деньги, ни портфели. А ты поставь его, падлу, перед выбором... Чтоб он знал: