Грязные игры

      Если в начале пятидесятых первые агенты работали под постоянным страхом разоблачения, при ограниченных финансовых возможностях, то к середине восьмидесятых за рубежом сложилась мощная, хорошо отлаженная структура, которая пронизывала все государственные институты и имела собственные, весьма прочные позиции в деловом мире, что значительно облегчало проникновение и закрепление все новых и новых агентов.
      За сорок лет в некоторых развитых странах потенциального стратегического противника вырос целый слой управленцев. В США, например, в Калифорнии, они даже организовали свой элитарный клуб "Золотой петух", куда принимали только капитанов финансов и промышленности.
      Казалось, начала сбываться мечта генералиссимуса о тотальном подчинении изнутри идеологически чуждых обществ. При темпах, с которыми Управление вышло в восьмидесятые годы, потребовалось бы еще 25-30 лет, чтобы поставить вопрос о колхозном строе в Техасе... Но наследники Сталина оказались неспособными постичь всю грандиозность его замыслов.
      Уже Хрущев решил пострелять очередями из "долговременных огневых точек в глубоком тылу противника", чтобы решить некоторые сиюминутные задачи. Во время карибского кризиса Управление "вбросило" в окружение Кеннеди добросовестно сработанную дезинформацию о возможностях советских подводных лодок. На этом фоне тайная встреча брата президента Роберта с хрущевским эмиссаром прошла почти дружески. Стороны высказали искреннее сожаление о разрастании скандала вокруг Кубы и пообещали друг другу сделать все, чтобы покончить дело миром. Кеннеди тогда так и не решился начать. И не потому, что рассказ брата о встрече с посланцем Хрущева убедил его в советском миролюбии. Президент помнил об информации, переданной доверенными людьми: русские субмарины бороздят чуть ли не Гудзонов залив...
      Конечно, хорошо, что Хрущев не ввязался в серьезную драку из-за своего пылкого кубинского друга. Но после "вбрасывания" два десятка агентов Управления, задействованных в операции, были спешно эвакуированы, потому что дело коснулось стратегических интересов США, и подставлять под удар американских спецслужб остальную сеть было бы по меньшей мере глупо.
      Брежнев рассудил, что Управление обладает возможностями добывать не только деликатную политическую информацию, но и валюту. Это при нем Управлению вменили в обязанность "отстегивать" в кассу партии значительный процент от всех финансовых операций и производственных прибылей.
      Между собой работники Управления за рубежом называли эти поборы "налогом Ильича", и не из-за Брежнева, а потому, что первый взнос был сделан на проведение столетия со дня рождения Ленина.
      Вообще Управление при Брежневе лихорадило.
      Созданное генсеком партии как тайное орудие советского имперского давления в капиталистическом мире, Управление при незабвенном Леониде Ильиче нередко вовлекалось в разные сомнительные с точки зрения перспективной стратегии мероприятия, теряло агентуру, явки и позиции, на завоевание которых требовались годы и годы. Оно помогло "освобождаться от неоколониализма" Африке, открывая вместе с КГБ дорогу к власти жуликам и авантюристам, бойко цитирующим Маркса.
      Опять же вместе с КГБ поддерживало Управление партизан в Центральной Америке, экстремистов на Ближнем Востоке, финансируя революционеров всех мастей, которые, несмотря на свой незначительный вес, жрали средства, как жрут листву гусеницы.
      В конце августа 1968 года Леонид Ильич, отечески насупив брови, лично потребовал усилить роль своего Управления в чехословацких событиях, хотя в стране с территорией меньше Вологодской области и так была задействована половина сотрудников отдела соцстран.
      Тогда-то и произошел первый бунт на корабле.
      Коллегия Управления - начальник и семь его заместителей - приняли на закрытом совещании меморандум "О гамбургском счете". В соответствии с меморандумом, пользуясь завесой секретности и забывчивостью Брежнева, Управление начало самостоятельно планировать работу в русле долговременных программ. Отдельно было сформировано целое направление под кодовым названием "Потемкино". Здесь ковали показуху специально для дорогого Леонида Ильича.
      Ему регулярно сверхсекретно докладывали об очередном запуске американских пилотируемых космических аппаратов - за месяц до событий.
      Привыкший к страшной секретности вокруг советских ракет с экипажами, Брежнев и помыслить не мог, что о запуске американских можно прочитать в любой флоридской газете. Бригада сотрудников Управления сидела над подшивками "Бизнес уик" и "Файнэншл тайме", выуживая статистику и динамику промышленного производства США и Великобритании. Отчеты под грифом "Сов. секретно", составленные на основе этих изданий и украшенные цветными диаграммами, Леонид Ильич прятал в личный сейф.
      Верхом наглости жителей деревни "Потемкино"
      был тщательный план Пентагона, скопированный с буклета, который вручают всем экскурсантам, посещающим высшее военное ведомство. Чтобы не плутали в огромном здании, не лезли в рабочие помещения и не отвлекали служащих вопросами. За этот план Брежнев распорядился наградить орденами и медалями всех "участников операции". Подразделение из "Потемкина", кроме успокоительной туфты, добывало ко дням рождения Леонида Ильича автомобили редких марок, которые генсек по человеческой слабости коллекционировал. Еще оно вносило в фонд "социалистического строительства"
      драгоценные камни. Брежнев бибикал за рулем очередного "мерса" или "ройса", пересыпал в горстях алмазы, любуясь игрой света, и был в совершенном восторге.
      И все же в годы Леонида Ильича Управление сумело ослабить роль Скандинавии на северном фланге НАТО, не допустить проникновения Китая в экономику Индостана, Аравии и стран средиземноморского бассейна. Управление смогло создать условия для зыбкого длительного равновесия "ни войны, ни мира" на Ближнем Востоке, равновесия, выгодного в конечном счете только Советскому Союзу.
      При Брежневе же Управление провело блестящую операцию по снижению эффективности системы защиты американских стратегических ракет.
      Правда, честь ее проведения потом присваивали себе и КГБ, и ГРУ, но усомниться в этом заставляют масштабы и, главное, выходы на такие структуры, с которыми в одних случаях не могли работать военные разведчики, в других - сотрудники Комитета госбезопасности...
      В СССР был разработан способ, позволяющий вводить в заблуждение американские спутники, которые следили за испытаниями советских ракет. На основе данных спутников Агентство национальной безопасности готовило сводную информацию. Выходило, что радиус действия советских "изделий"
      недостаточен, чтобы нанести американским ракетным шахтам невосполнимый ущерб. Да и точность стрельб русских не внушала особой тревоги.
      Службы Управления в США всемерно поддерживали это заблуждение АНБ. В Агентстве, например, стало известно, что советская агентура и даже некоторые торговые представители судорожно ищут выходы на разработчиков и производителей средств наведения ракет. АНБ подыграло - сплавило русским за хорошие деньги систему наведения, которая от вибрации на старте выходила из строя.
      Почти шесть лет тянулась эта игра. В результате американские стратегические ракеты нового поколения были размещены в пределах досягаемости советских ядерных средств. Управление и тут, воспользовавшись связями в военной верхушке, "посоветовало", что могло... Когда же открылась истинная картина, американцам пришлось снять боеголовки на западной полосе стартовых площадок - за полной их бесполезностью.
      Андропов сначала попытался покончить с "вольницей" и переподчинить Управление Комитету государственной безопасности. Назначил начальником конторы своего ставленника. Но вскоре Андропов почему-то отказался от мысли привинтить слишком маленькую голову к слишком большому туловищу. Вероятно, он увидел, какие еще возможности открываются в работе спецслужб внутри страны, если использовать их параллельно. Не зря ведь Юрий Владимирович так тщательно изучал опыт работы ЦРУ, ФБР и АНБ. Именно при Андропове в короткий срок, буквально за три месяца, были созданы союзные структуры Управления, а их сотрудники внедрены в армию, МВД, прокуратуру и другие госслужбы и ведомства, вплоть до отраслевых НИИ и исполкомов областных Советов. Какие планы в отношении связки КГБ - Управление вынашивал Андропов, мы не узнаем никогда.
      О Черненко сказать нечего. При нем ставленник Андропова сам ушел из Управления, а прежний начальник, оторвавшись от помидорных грядок на даче, вновь вернулся в рабочий кабинет.
      5
      "В РФ нет общего закона, который мог бы регулировать деятельность в сфере информационного обеспечения и информационной безопасности, нет юридического определения, что такое информационная преступность.
      Только по фальшивым авизо, изготовленным в результате проникновения в компьютерную систему банков, уже похищено свыше 4 триллионов рублей.
      В 1991 году сотрудниками "Внешэкономбанка", имеющими доступ к компьютерным программам учета и ведения банковских операций, похищено 125,5 тысячи долларов США. Недавно путем проникновения в компьютерную сеть Центробанка предпринята попытка хищения 58 млрд. рублей".
      Из доклада Совету безопасности РФ.
      Апрель 1993 г.
      Майор Шаповалов явился с планерки взъерошенный.
      - Ну, орлы, проследили счета алмазников?
      - Проследили, - кивнул Толмачев. - Как и предполагали, все концентрируется в "Примабанке".
      - Не ошиблись, Коля? Слишком легко подставилась контора...
      - Ошибка исключена. Контрольную проверку делали параллельно с Олейниковым.
      - Точно, - простуженным голосом подтвердил Олейников, скрытый дисплеем. - "Прима" нарисовалась.
      - Любопытно-о, - протянул Шаповалов задумчиво. - Понимаете, что это значит?
      - Еще бы! - сказал Толмачев. - Оборзевшая "Прима" создает мощный резервный фонд, обходя федеральные закрома. Для какой такой надобности? И если учесть ее связи с алмазниками...
      - Это на третьей странице, - присовокупил Гога Олейников. - Второй абзац сверху плюс таблица.
      - Побегу к Кардапольцеву, - решил Шаповалов. - Это серьезно. Гога, сделай еще одну распечатку для полковника.
      - Уже сделал. - Из-за монитора показалась узкая голова с неуставной лохматой прической. - У меня тут мысль, товарищ майор!
      - Не надо, - отмахнулся Шаповалов.
      - Надо, надо! - заторопился лейтенант Олейников, бывший компьютерный хулиган. - В случае чего деньги у "Примы" можно назад свистнуть.
      Шаповалов приостановился, озадаченный, в двери.
      - Любопытно-о... Только объясни, что подразумевается под этим техническим термином - "свистнуть"?
      - Ну, отыграть! Вот смотрите... Последний счет алмазников копируем сюда, сбрасываем на актив, меняем файл, сбрасываем в петельку, даем команду обратного отсчета... Во, пошло, пошло!
      - Стой! - застонал Шаповалов. - Ну, детский сад... Останови!
      - Вы чо, товарищ майор? - удивился Гога. - Это же имитация на нашей копии. А то я порядков не знаю...
      - В инфаркт вгонишь, имитатор, - вытер лоб начальник группы. - Не можешь по-людски объяснить?
      - А я чо делаю! - обиделся Гога. - Говорю же, последний счет копируем, сбрасываем на актив, потом в петельку...
      - Помолчи! - поднял руку Толмачев. - Борис, ты читал последний доклад по обеспечению информационной безопасности?
      - Читал, - насторожился Шаповалов. - Так там же говорится об информационной диверсии!
      - То, что предлагает наш юный друг, и есть информационная диверсия. С помощью программы Гоги можно раздеть любой банк до трусов. Была бы возможность войти в сеть учета и ведения операций.
      - Так, - почесал переносицу Шаповалов. - А в группе мониторинга могли до этого додуматься?
      - Уже додумались, - буркнул Гога. - Только насчет петельки не сообразили. А без нее останутся следы. Им проще, в мониторинге. Они в сеть врезаются и пасутся.
      - А ты, значит, не пасешься? - прищурился Шаповалов.
      - Не дают, козлы! - огорченно сказал Олейников.
      - Какая жалость... Набросайте предложение насчет банка и трусов. Коротко и внятно. Без петелек! Чтобы даже я понял. Полчаса хватит? Заодно и покажу полковнику. Может, наш вариант продвинет операцию. Чем черт не шутит...
      Гога подождал, пока за начальником закроется дверь, и сказал:
      - Вот хороший он, Борис Викторович, душевный. И ученый, и экономист. А компьютера боится. Я уже заметил, Николай Андреевич, что все старики боятся компьютеров. Тут, блин, наблюдается психологическая детерминация, а вовсе не возрастная.
      Если...
      - Кончай трепаться, - одернул его Толмачев. - Мне тоже не двадцать лет. И даже не тридцать. Так что без намеков! Давай работать...
      Олейников скрылся за компьютером - писать, а Толмачев встал за его спиной - редактировать по ходу...
      Как в воду глядел: отпуск откладывался на неопределенное время. Теперь группа уходила с работы поздно вечером. А по утрам на оперативных совещаниях Кардапольцев раздраженно намекал всем о чувстве ответственности. Под этот нервный шум майор Шаповалов, боявшийся компьютеров, вознамерился оборудовать группу по последнему слову техники. И благословил Гогу как специалиста на разбой. Специалист тряс пожилого подполковника, отвечающего за материально-техническое обеспечение.
      - У вас в группе и так только черта лысого не хватает! - слабо отбивался подполковник. - Смету жрете, как черви яблоко...
      У него давно шла кругом голова от бардака, а под ним он понимал чудовищное несоответствие штатных должностей званиям, несоответствие, мало представимое в нормальном армейском подразделении, но вполне обычное в ОБЭП. Подполковник лейтенанта Гогу, л е т е х у, крикуна лохматого, ходившего, сунув руки в брюки, не решался поставить на место - вдруг этого обормота завтра назначат руководителем группы.
      Окруженный мигающей, тикающей, попискивающей и рычащей техникой, лейтенант блаженствовал, вдыхая с отрешенным взглядом наркомана запах изоляции, припоя и разогретых панелей.
      Именно так представлял он в армии и в институте рай. Поначалу Толмачев, наблюдая угрожающую активность Олейникова, опасался, что мальчишку понесет в безудержное изобретательство, в выдумывание очередного перпетуум-мобиле, только на компьютерном уровне. Однако вооруженный до зубов Гога иногда выдавал предложения, от которых завистливо ежились технари из группы прослушивания и мониторинга. Грубый майор Спесивцев, начальник "слухачей", потребовал вскоре перевода Олейникова "по принадлежности", то есть под свое начало. Шаповалов смог убедить Кардапольцева, что изобретательство лишь хобби лейтенанта, приработок, что Гога обладает блестящими задатками аналитика и негоже зарывать в землю этот талант. Под руководством же майора Спесивцева юное дарование быстро превратится в шабашника, научится выпивать, не закусывая, сквернословить и растеряет аналитические способности, каковые они, Шаповалов и Толмачев, всячески взращивают, пестуют и холят. Гогу "слухачам" не отдали.
      Почти год назад, когда Толмачева перевели в новый отдел без названия и точных функций, он затосковал. Ему нравилась прежняя работа, пусть и суматошная, разъездная, но основательная, по профилю. Она давала повод и для самоутверждения, и для самоуважения. Слаб человек - кому не хочется потешить тщеславие... Кроме того, прежняя работа не с неба свалилась, а трудами немалыми досталась.
      Толмачев к ней поднимался жестко и целеустремленно, отказываясь от мелких радостей, лепя из себя, деревенского недоучки, штучную личность.
      Не достиг, правда, высоких степеней и званий, не получил даже кафедры, о которой, был грех, одно время мечтал, но все равно вышел в научную элиту и свои мозги привык уважать. Он знал, что, работая в открытой тематике, давно добился бы и высоких научных степеней, и приличествующего тем степеням положения. Однако теперь ему хватало одного знания...
      После тихой родной деревни он попал в отдельную дивизию ПВО в Алма-Ате. И носился тудасюда весь срок службы, как письмо без адреса. Командировки у него были вдоль южной границы - от Красноводска до Благовещенска. Вернулся после дембеля домой, устроился электриком в совхозе.
      Днем по столбам лазил, ночью за учебниками сидел, угрюмо сознавая собственное ничтожество.
      Оказывается, квадрат катетов равен квадрату гипотенузы. А деепричастный оборот выделяется запятыми. Кстати, что за зверь такой - деепричастный оборот? Ведь в школе проходил.
      Тем не менее через год поступил с первого захода в Менделеевский институт. Не потому, что с детства мечтал стать химиком, а потому, что название понравилось - имени Менделеева. Который периодическую систему элементов придумал. И еще было одно соображение: после института в село не пошлют, химику-технологу там делать нечего. А деревня надоела. Молодежи не осталось, в кино надо за шесть километров топать. К тому же мать-пенсионерку старшая сестра надумала забрать к себе в райцентр.
      В институте пришлось снова плотно садиться за учебники. Повышенную стипендию, как отличник, он задницей высиживал. В сутках было тридцать три часа, а завтрак заменял ужин. И наоборот. Даже на выездах в подшефный совхоз - на сенокос, на уборку картошки - он не расставался с книгами.
      И в попойках по случаю стипендии не участвовал.
      Во-первых, потому, что лишь на нее, стипендию болезную, и жил, во-вторых, не хотел терять время по пустякам.
      Барином себя почувствовал, когда попал в город Ступино, на химкомбинат, стажером начальника смены. Он тут преддипломную практику проходил понравилось. Учли пожелание отличника учебы при распределении.
      В тихом зеленом Ступине было хорошо - цивилизации навалом и Москва рядом. Быстро привык к городу, замирающему после девяти часов у телевизоров, привык к грязноватым цехам комбината, втянулся в неторопливое чтение мудрых книг, после которых не надо было сдавать зачеты. Еще он привязался к преподавательнице русского языка и литературы Аллочке, которая ему духовный мир раздвигала не по дням, а по часам. Однокомнатную квартиру получил. Будущий тесть, из ступинских шишек, помог, расстарался для молодого, растущего специалиста. А чего там!
      От постоянного духоподъемного образа жизни изобрел Толмачев любопытный катализатор, научную и производственную ценность которого смогли оценить три человека в стране. Ну, восемь. Одним из этих людей оказался аналитик Управления, почитывающий закрытые малотиражные рефераты не только от скуки. Поскольку Толмачев во всех анкетах еще писал на законном основании "холост", а Управление любило работать с холостой перспективной молодежью, то его вскоре и вызвали в Москву, в родной институт, и предложили готовить документы в аспирантуру.
      Пришлось на время отложить забрезжившее было бракосочетание. Аллочка, умница, все поняла правильно. Учеба и семья несовместимы. Подожду, мол. И целых три месяца ждала. А может, все четыре. И вышла замуж. То ли за милиционера, то ли за миллионера. Толмачев не расслышал - в телефонной трубке трещало, как на пожаре. Это догорала любовь, понял потом Толмачев.
      Аспирантуру он заканчивал, уже будучи в группе аналитиков Управления, на должности разработчика. Так он на этой должности и сидел. Раз в тричетыре года к нему приходил седенький Шлычкин из кадров, молча подсовывал на подпись копию приказа. Так Толмачев узнавал о присвоении ему очередного звания.
      На старом месте, под началом подполковника Василия Николаевича, он себя мастером ощущал - при скромной должности. А тут, значит, опять в ученики... В подмастерья. Все было новым в отделе борьбы с экономическими преступлениями - от письменного стола до тематики. Месяц крепился, а потом пошел к начальству. Так, мол, и так, я химик, а не финансист.
      Полковник Кардапольцев поманил поближе и тихо сказал:
      - А я и вовсе геодезист. Космической картографией занимался. Но никому ни слова! Договорились?
      Молодец. Значит, так, голубчик, кругом марш!
      - Последний вопрос можно, товарищ полковник? - решил не сдаваться Толмачев.
      - Последний - можно.
      - Почему в нашем отделе нет финансистов?
      Кардапольцев на пальцах посчитал, шевеля губами:
      - Ты не прав - финансисты есть. Штук пять.
      И работают они, уверяю, на пределе возможностей.
      Однако их старые знания бесполезны. И в условиях новой экономики, и с учетом специфики нашего отдела. Бес-по-лез-ны! Как зайцу стоп-сигнал. Только мешают. Сейчас все мы - и финансисты, и геодезисты, и химики с физиками - должны учиться воровать. Как ни печально, это задача номер раз.
      Воровать так, как воруют в новых деловых структурах. В методы ихние надо вживаться, в психологию!
      А уж потом будем учиться отлавливать ворюг. Потерпи, Толмачев, скоро в школу пойдешь.
      Действительно, через неделю после этого разговора отдел почти в полном составе оказался в школе переподготовки офицерских кадров - по программе сокращения армии. Шесть месяцев слушали лекции по менеджменту, валютному регулированию, вексельному праву, биржевым операциям и прочим таким же мудреным дисциплинам. Даже по курсу психологии рекламы сдавали зачет.
      В конце обучения Толмачев вдруг обнаружил, что с удовольствием ходит на занятия, без напряжения читает биржевые курсы и не путает ссудный вексель с передаточным. Диплом менеджера ипотечного банка (такую специализацию выбрал!) он получал с чувством законной гордости и полузабытого глубокого морального удовлетворения.
      Теперь работать стало значительно легче. Безликие раньше колонки цифр на бумаге или на дисплее компьютера обретали индивидуальные признаки, по которым, словно по отпечаткам на снегу, можно было уверенно проследить путь и характер банковской операции.
      Закон сохранения вещества оказался применим и в сфере бизнеса. Если деньги откуда-то утекали, то где-то они обязательно оседали. Как и в химических процессах, в денежных операциях были свои реагенты и катализаторы, свои осадки и точки кристаллизации. Важно было проследить ход реакции, а при необходимости - вмешаться в скорость и направление процесса.
      Не надо думать, что дилетант Толмачев благодаря крестьянскому уму и шестимесячным курсам менеджмента сразу научился обходить на поворотах банковских воротил, которые возрастали сначала в донных отложениях теневой экономики, а потом - на помойках дикого российского рынка и сами могли трижды обдурить кого угодно: от родных налоговых служб до прожженных акул лондонского Сити. Что не единожды и демонстрировали. Таких совершенных знаний от Толмачева не требовали.
      По большому счету, для аналитика принципиально не важна цель разработки. Главное - найти способ ее достижения. И тут можно оперировать как точными мерами - тоннами, киловаттами или миллионами рублей, так и отвлеченными категориями вплоть до эмоций.
      Толмачев и его коллеги искали решение. А потом к операции подключались не только интеллектуальные и материальные ресурсы Управления, но и самые разные эксперты, в том числе работники Центробанка и Министерства финансов. Как правило, их не посвящали в названия конкретных банковских и биржевых структур и объемы операций - эксперты тоже решали отвлеченные задачи. Но обезличенность отдельских программ не снижала эффективности их экспертных оценок.
      Постепенно от наблюдения за общей ситуацией на экономическом фронте отдел начал переходить к активным действиям - полностью контролирующим процесс либо ограничивающим некоторые его параметры. Так партизаны, понаблюдав из засады за прохождением воинских эшелонов противника и сменой караула на мосту, начинают рубить линию сигнализации и уничтожать постовых, прежде чем заминировать железнодорожное полотно.
      Свержение "Примабанка" было первой крупной ходкой взрывников полковника Кардапольцева из темного леса на простор рельсовой войны. А Толмачев и его коллеги по аналитической группе разрабатывали на основе своих наблюдений маршруты саперов и мощность зарядов взрывчатки.
      Гога запустил принтер и в нетерпении защелкал пальцами, наблюдая, как медленно выползает лист распечатки.
      - Корреляция пишется с двумя "эр", а ты влепил две "эль", - укорил его Толмачев. - Торопыга!
      - Ништяк, - сказал Олейников хладнокровно. - Полковнику это до лампочки. Зато мы грамотно изложили принцип самой корреляции для такого рода задачи. Интересно, нам премию выпишут?
      Толмачев не выдержал и засмеялся.
      - А чо? - поднял брови Гога. - С нашей помощью государство поимеет бабок - и-их! Всю Красную площадь можно заставить "Мерседесами". Ну, хоть на один мы заработали?
      - Заработали, - успокоил его Толмачев. - Ты будешь по четным числам ездить на нем, а я - по нечетным.
      6
      "По результатам изучения полученных материалов, как сообщил ИТАР-ТАСС Центр информации общественных связей Генеральной прокуратуры, возбуждено уголовное дело по фактам производства и реализации так называемой "красной ртути".
      Предстоят допросы Г. Э. Бурбулиса, руководителя концерна "Промэкология" Садыкова О. Ф. и других сотрудников администрации Президента России, а также должностных лиц правительства, принимавших решения по вопросам финансовых операций и сделок с "красной ртутью".
      Генеральная прокуратура предложила правительству России представить официальное заключение относительно степени ущерба, нанесенного государству в результате реализации программы "Урожай-90", и определить круг должностных лиц, причастных к осуществлению данной программы".
      "По следу "красной ртути".
      "Труд",
      1993, 23 апреля.
      - Теплую рубашку положить? В серую клеточку?
      - Как хочешь, Лизок, - благодушно сказал из ванной Седлецкий. - Мне все равно.
      Он упаковывал бритвенный прибор. Ему действительно было все равно чемодан, который собирала Елизавета Григорьевна, не уедет дальше вещевого склада Управления. Лишь белье да носовые платки заберет из него Седлецкий, отправляясь на юг. По легенде он - преуспевающий коммерсант из подмосковного города Химки, провинциал, недавно пробившийся поближе к столице. Скромных байковых рубашек не носит. Уже не носит.
      Вчера три часа убили на сборы с инструктором группы внедрения. Перетрясли сотню костюмов.
      А потом вдумчиво выбирали обувь.
      - Лошадь смотрят по зубам, а вора по копытам, - заметил инструктор, не в первый раз снаряжавший Седлецкого. - Рекомендую французские туфли с пряжками. Дорого и вальяжно. Это, Алексей Дмитриевич, как визитка. А в запас возьмите итальянские мокасины. Будете их с джинсами носить. Вообще молодежь к джинсам одевает кроссовки, но мы с вами не молодежь. Мокасины это консервативно, солидно. А к джинсам заверните вот этот ремешок. Настоящая сбруя американского рейнджера. Больших бабок стоит у деловых людей.
      Седлецкий положил в чемодан пакет с бритвой, застегнул ремешки с замками.
      - Присядем на дорожку...
      Они уселись на диване в кабинете, среди множества книг и старой мебели. Весеннее солнце лежало на вытертом бухарском ковре, а легкие кремовые занавески тихо побрякивали кольцами от порывов свежего воздуха в полуоткрытое окно.
      - Лизок, не переживай, - сказал Седлецкий, обнимая жену за плечи. Доеду - позвоню. А если в горы уйдем, телеграмму дам. Не переживай.
      - Я не переживаю, - сказала Елизавета Григорьевна. - Я давно не переживаю, Алеша... Мне только кажется, что тебе пора заканчивать со своими экспедициями.
      - Вот те раз! - удивился Седлецкий. - Это еще почему?
      - Так мне кажется, - с неожиданной твердостью повторила Елизавета Григорьевна.
      Седлецкий внимательно посмотрел на жену. Она никогда не была красавицей, но до сорока трех лет сохранила миловидность, свежую кожу и не расплылась, как некоторые. А вот эту резкую вертикальную морщинку между бровями он заметил впервые. Может, некогда было особенно приглядываться к собственной жене, а может, солнце виновато - безжалостное, как прожектор, весеннее солнце.
      - В последнее время ты почти не публикуешься, - сказала Елизавета Григорьевна. - Раньше после поездок у тебя статьи выходили - и в журналах, и в сборниках.
      - Ну, мамуля, - улыбнулся Седлецкий. - Я ж теперь, как правило, руковожу экспедициями. На собственные изыскания времени не хватает. Билеты, размещение людей, кормежка, то да се... Контакты с местным руководством. И все на мне!
      - Подожди, Алеша... Ты всегда уезжаешь на Кавказ, когда там обостряется обстановка. Что делать тебе, иранисту, например, в Абхазии, куда ты летал зимой? И вообще, какая научная экспедиция, если стреляют? Тем более в институте началась сессия. Не странно ли?
      - А чего тут странного - я же шпион! - захохотал Седлецкий.
      - Вполне допускаю, - холодно сказала Елизавета Григорьевна. - Только зачем тебе это? Не хватает признания? Денег? Скучно в институте? Или дома?
      - Ладно, - хлопнул по коленкам Седлецкий. - Чудной разговор получается. Слишком много вопросов, Лизок. Вернусь - поговорим.
      В передней, к его облегчению, хлопнула входная дверь. Радостно завизжала Мальвина. Значит, дочь заявилась.
      - Ой, чуть не опоздала - ты уже на чемодане!
      Курсовое собрание затеяли. А я оторвалась.
      - Что ты сделала, филолог?
      - Оторвалась! А почему вы грустные?
      - Расстаемся же, - через силу улыбнулся Седлецкий. - Иди поцелуемся. Что привезти? Аленький цветочек?
      - Ничего не надо. Лучше сам побыстрей приезжай.
      Он понял, что дочь стала совсем взрослой. Подхватил чемодан, шагнул в коридор. Мальвина, словно чуя разлуку, заскулила и уткнулась ему в колени.
      - А пирожки? - выглянула из кухни теща. - Еще минутку, Алексей, только остынут. Если сейчас завернуть - упреют.
      Ну-с, дождался пирожков. Любящий муж, заботливый отец, образцовый зять, отбывающий в научную командировку. По традиции, дальше двери не провожали. Очень удобно. Захлопнул тяжелую, обитую старым дерматином дверь - и свободен.
      И уже в дороге! Ему не хватает, продолжал он на лестнице мысленный спор с женой, дороги. Не хватает вот таких внезапных выездов. Опасности не хватает, от которой в крови начинает гудеть адреналин!
      Он попросил остановить разгонную машину Управления неподалеку от прохода на пригородные платформы. Когда с очередной электрички густо повалил народ, прихватил чемодан с сумкой и растворился в толпе. Он не рассчитывал, что кто-то из институтских наткнется на него здесь, в вечерней толчее Курского вокзала. А если и наткнется - не сразу узнает. Однако береженого Бог бережет. К своему поезду подошел за несколько минут до отправления.