- Услышит, - сказал писатель, подумав.
      Но прежней уверенности в его голосе не чувствовалось.
      Закрыв за Прониным дверь, Толмачев поглядел с тоской на компьютер и отправился спать. И на грани сна и яви вдруг услышал мощный хор, ревевший: "...руса коса до пояса, в коси лента голуба... Мару-ся! Раз, два, три, калина, чернявая дивчина..." Логический сбой. Никто его не замечает, потому что лежит на поверхности. В романах Пронина, которые Толмачев иногда листал в метро, есть этот прием:
      преступник прячет украденное на самом виду.
      Сон слетел. Проклиная пеструю Марусю с голубой лентой, Толмачев накинул халат, сварил кофе и сел за компьютер.
      - Тэк-с, тэк-с, - забормотал он по привычке, уже ощущая охотничье волнение, - на поверхности, значит? Вроде русая, а на самом деле чернявая...
      И никто не обращает внимания. Ну-с, посмотрим, посмотрим, куда вы Марусю спрятали, народные умельцы... Операция с недвижимостью? Вполне возможно. Невинно, солидно. И на поверхности.
      И даже, представьте, господин Толмачев, все налоги уплачены. Замечательно-то как!
      Свет у него горел всю ночь.
      10
      "...Существует мнение, что большая политика делается этими смешными людьми в галстуках в Верховном Совете, что она делается указами и постановлениями, что она делается президентами на конференциях и послами на встречах. Это глупости... Только наш путь является верным, ибо мы идем, остальные спекулируют на дороге. Раз навсегда нужно избавиться от мысли, что кто-то еще чтото понимает, кроме нас".
      В. Корчинский в статье О. Теленчи
      "Земля чужая, а смерть своя".
      "Труд",
      1993, 2 сентября.
      На вторые сутки пути, рано утром, их разбудил стук о железо, шум и перебранка за окном вагона.
      Поезд стоял. Мирзоев отодвинул белую занавеску, выглянул.
      - Палагиада... Почти приехали, Алексей Дмитриевич. Вагон, кажется, уже отцепили. Теперь еще пятнадцать километров - и Ставрополь.
      - Шестнадцать, - механически поправил Седлецкий, зевая. - Будем собираться? Только бы сортир не закрыли, чистюли...
      Удивительно, но факт: за сто с лишком лет существования железных дорог в России никто не удосужился пустить до Ставрополя прямой московский поезд. Хотя такие поезда ходят практически во все республиканские и областные центры России, даже самые захудалые. Обидели Ставрополь, вероятно, потому, что несколько поездов давно связывают центр державы с Кисловодском, расположенным на территории Ставропольского края. И этого, мол, достаточно.
      Проще всего можно попасть в краевой центр на поезде Москва - Элиста. На станции Палагиада возле поселка Шпаковское от состава отцепляют "прямые" вагоны, составляя из них небольшой неспешный поезд, который и приводят на ставропольский вокзал. Таким образом легко, походя решена одна из неразрешимых научных задач: о перемещении физического тела одновременно в двух разных направлениях - на одном и том же поезде из Москвы можно попасть и к калмыкам, и к казакам...
      Состав на Элисту давно ушел, ставропольские вагоны наконец сцепили, но почему-то не было, как объяснил в окно мужик с масленкой, "тяму". Так в здешних краях называют тягу. Седлецкий с Мирзоевым успели как следует умыться - никто и не подумал замыкать туалет в барском вагоне.
      Потом они уселись завтракать, разглядывая в окно ухоженный скверик перед приземистым красно-бурым зданием станции. Скверик был весь залит бело-розовой пеной цветущих деревьев - тут, в кавказских предгорьях, весна давно наступила, и сочная яркая зелень, не успевшая выгореть, покрывала окрестные холмы.
      В дверь постучали.
      - Входите, девушка, входите, - замурлыкал Мирзоев.
      Но вместо грудастой проводницы в купе вошел здоровенный детинушка лет тридцати с небольшим в кремовом костюме из "жеваной" ткани. Круглолицый, курносый, с редкими белесыми бровями, он походил на пастушка-переростка. В мосластых руках, далеко высовывающихся из рукавов, детинушка внес огромную спортивную сумку. Поставленная на пол сумка переливчато зазвенела, а вошедший вытер цветастым платочком вспотевший лоб.
      - Не ошибся дверью, дорогой? - спросил Седлецкий.
      - Никак нет, товарищ подполковник, - тихо сказал детинушка. - Разрешите представиться: капитан Сарана. Прикомандирован на весь срок операции. Отвечаю за техническое обеспечение и контакты с местным руководством.
      - Ага... Присаживайся, Сарана. В сумочке у тебя, надо полагать, все необходимые технические прибамбасы? И ты их решил показать, чтобы продемонстрировать высокую готовность.
      - Ну что вы, - натянуто улыбнулся капитан. - Для моих прибамбасов нужен хороший фургон. Сегодня я по совместительству выполняю функции курьера-связника. Он заболел. А я варенье от тещи везу, чтобы мотивировать поездку.
      - Так ты местный? - спросил Мирзоев.
      - Местный. После сокращения из армии вернулся домой, в Шпаковское. Потом заканчивал в Краснодаре курсы по переподготовке офицерских кадров. Сейчас работаю в краевой администрации, в комиссии по приватизации.
      - Значит, на деньгах сидишь, президентский прихвостень? - подмигнул Седдецкий. - Ну и правильно. Нашему брату надо быть поближе к госимуществу и материальным ценностям.
      - Да, товарищ подполковник, на деньгах сижу, - вздохнул Сарана. Тошнит уже. И от денег, и от харь, которые вокруг них. Впрочем, мое положение позволит легализовать наши будущие контакты. Вы ведь предприниматель?
      - Верно. Расширяю сферу интересов. Приехал пощупать Северный Кавказ. Хочу наладить оптовые поставки зерна в уральские районы. С товаропроизводителями буду договариваться сам. Ну, попутно ищу себе большой дом. В тихой зеленой станице, непременно возле речки или озера. Во-первых, это хорошее помещение капитала, во-вторых, неуютно мне в Москве. А в-третьих, достаточно и во-первых...
      - Недвижимость - по моей епархии, - сказал капитан серьезно. - Могу предложить несколько вариантов. Заодно и сопровождать. Грех не срубить с залетного коммерсанта немножко денег за комиссию.
      - Срубишь, - пообещал Седлецкий. -Давай к делу. На постой нас определили?
      - Так точно. Адрес в Ставрополе - проспект Маркса, 48, квартира 14. Хозяин наш человек. Квартиру сдает постоянно, так что подозрений у соседей не будет. После обеда жду в краевой администрации. Комната 409. Пропуска будут заказаны.
      - Как идет подготовка к операции?
      - Нормально. Однако за последние сутки изменились обстоятельства. Упрямый вылетел в Москву.
      Седлецкий с Мирзоевым переглянулись: на время операции кличку Упрямый навесили на командарма Ткачева, будущего военного министра хунты.
      - Не понос, так золотуха, - пробормотал Мирзоев. - Выходит, зря ехали? Зачем он сорвался в Москву?
      - По имеющейся информации, Кирпичев и его ближайшее окружение Упрямого не вызывали. Следовательно, в Москву он отбыл по собственной инициативе.
      Псевдонимом Кирпичев обозначался министр обороны, который любил иногда, вспоминая лихую воздушно-десантную молодость, разбить кирпичдругой о свою крепкую голову.
      - А вы, местные товарищи, - поджал губы Седлецкий, - не могли насторожить Упрямого? Может, прокололись нечаянно, где-то грубо сработали?
      - Маловероятно, - нахмурился Сарана. - К активным действиям без вас не приступали. Кроме того, у нас достаточно опытные люди. Хоть и местные, как вы справедливо заметили.
      - Да ты не возгорайся, Сарана! - поморщился Седлецкий. - Готовится группа, операцию планирует куча разработчиков. И едва она начинается, объект исчезает как намыленный. Этому должно быть убедительное объяснение. А у вас его нет. Как дальше прикажете работать, капитан? Ладно. Пока свободен.
      Сарана взял сумку и ушел, а Мирзоев сказал:
      - Зачем мальчишку обидел, Алексей Дмитриевич? Он хороший, глаза умненькие, говорит дельно.
      - Говорить дельно мы все умеем. Работать надо дельно!
      - И тут ты не прав. У парня четыре ходки в Польшу. Последний раз во главе группы. И никто не завалился, никто в могилке не спит и в спецтюрьме нары не полирует.
      - А ты откуда знаешь про Польшу?
      - Любопытный я, - сказал Мирзоев с усмешкой. - Интересно знать, с кем приходится работать.
      После долгого молчания Седлецкий решил:
      - Погодим дергать Господа за бороду - в гостиницу поедем.
      Вагон заскрипел, цветущие деревья перед станцией медленно уплыли из окна. Холмы вдали сместились, и в глаза ударило белое горячее солнце. Мирзоев задернул занавески и задумчиво спросил:
      - Когда Упрямый последний раз мотался в Москву?
      - Год назад. Он не любит показываться в Москве.
      - Странно. Кого ему там бояться?
      - А он и не боится. Но понять мужика можно.
      Семья развалилась, дети выросли, у жены, извини, друзья... И потом, в Москве он - простой генерал, каких на рупь кучка, а на Кавказе - новый Ермолов. Там, в горах, он чувствует себя защищенным, Москва же его угнетает. Политика - баба нравная.
      Сегодня дружки и собутыльники прикрывают, а завтра, может, вместе придется под караул - да в трибунал.
      - Понятно. Знает кошка, чье мясо съела. Ну что ж, убедительно звучит. При таком раскладе он мог сорваться из Ставрополя только по крайней нужде.
      Либо в связи с передислокацией, либо узнав о нашей операции.
      - А ты не допускаешь, что, узнав об операции, наш Ермолов помчался к Кирпичеву за советом по сему поводу?
      - Но тогда... - Мирзоев недоговорил.
      - Тогда - да! Поэтому возьмем этот худший вариант. Представим, что в конторе опять сквозняк, как в прошлом году... Наши с тобой действия?
      - Я так понимаю... Главная цель - дезорганизовать армию. Звучит, согласен, кощунственно, однако другого предложить не могу. Надо сорвать график вывода. Так? Тогда Упрямый, будь он трижды упрямым, ничего не сможет, верно? Почему же нас нацелили на этого выродка? Ну, остановим его...
      Найдется еще такой же. Если не хуже. Найдется!
      И за ним будет боеспособная, обстрелянная армия.
      Вот этого не могу понять.
      - Горжусь, Турсун, что работаю с тобой, - сказал Седлецкий почти серьезно. - Ты мне всегда нравился за широту мышления. А теперь напряги свои широкие мозги. Неужели ты всерьез полагаешь, что такую масштабную операцию свалили только на нашу группу? Боюсь, Турсун, разочаровать тебя, но привыкай, что мы с тобой - лишь маленькие винтики в большой машине. Надеюсь, я не очень ущемил твою профессиональную гордость и чувство собственного достоинства?
      - Не писай желчью, Алексей Дмитриевич, - раздул ноздри Мирзоев. - Есть что объяснить - объясняй.
      - Я не объясняю, я пытаюсь думать вслух. О срыве сроков передислокации, уверяю, есть кому позаботиться. Кстати, это очень несложно сделать. Достаточно, например, отправить танки по одному адресу, а боекомплект для них - по другому. Или эшелон с личным составом потерять.
      - Потерять эшелон? - недоверчиво протянул Мирзоев. - Это в мирное время?
      - Наше время по степени бардака можно вполне отнести к военному. Берем и загоняем эшелон на запасной путь, в тупик... И держим несколько дней.
      А график движения и сопроводительные команды в железнодорожном компьютере стираем. Нечаянно!
      - Рано или поздно все вскроется...
      - Конечно, вскроется. И виноват будет, по старой российской традиции, стрелочник. Который вытрет слезы после выговора и лишения премии и отправит найденный эшелон. Отправит. Но теперь - назад! Ну, ошибся человек после нервного срыва, вызванного предыдущим наказанием. Что ж его теперь, расстреливать? Так и стрелочников не напасешься...
      - Да-а, Алексей Дмитриевич... Тебе бы криминальные романы писать.
      - Я же не готовый сценарий тебе выдаю, - раздраженно сказал Седлецкий. - Лишь общую схему, направление. Буквоед!
      - И на том спасибо. И все же - что делать нам?
      - Выполнять задачу - изолировать Упрямого.
      Чтобы никаких надежд на его активное участие в деле ни у кого не осталось. Уверен, он еще появится на нашем горизонте. Вот тогда мы с тобой и пригодимся. Удовлетворен моими размышлениями?
      - Почти. Надо было сразу сказать.
      - Зараза демократии проникла в твои широкие мозги, - погрозил пальцем Седлецкий. - Раньше ты просто говорил "Есть!". И летел на задание.
      - Раньше я много чего говорил и делал, не думая, - сказал Мирзоев. - А теперь надоело. Хочется иногда понимать смысл того, что творишь.
      - Ладно, - оборвал его Седлецкий. - Меньше думаешь - крепче спишь. Хотя, согласен, напарники могли бы найти возможность сообщить нам еще вчера об изменении ситуации.
      Пока они таким образом разговаривали, дорога кончилась. Показались первые улицы Ставрополя, разбросанные по пригоркам. Вокзал даже в эти сияющие майские дни выглядел серым и пропыленным навечно. Едва выбрались на привокзальную площадь, набежал молодой человек в летнем камуфляже и похватал чемоданы Седлецкого и его телохранителя.
      - Куда прикажете, господа хорошие?
      Тут московские путешественники вспомнили, что они действительно господа. И поехали по-господски, в шикарной "Тойоте". Оказалось, паренек в камуфляже специально разорился на японскую тачку, чтобы возить богатых людей - такой вид сервиса удумал.
      - Не боишься прогореть? - спросил Мирзоев. - У богатых - свои тачки.
      - Да ты что! - отмахнулся водитель. - У нас столько приезжих с большими бабками! Нанимают аж до Сочей. А в Кисловодск гоняют, почитай, два раза на день.
      - А если пришьют по дороге? Из-за машины?
      - Господь с тобой, дядя! Меня все знают. Под землей найдут потом того, кто обидит Михаила Сергеевича. Это меня так зовут. Как последнего генсека. Земляк, блин! Так куда едем?
      - В хорошую гостиницу, в центре, - сказал Седдецкий. - Поближе к краевой администрации.
      - Значит, в "Кавказ", - решил водитель. - И ресторан там хороший. Только чечни много. Они тоже хотят поближе к администрации.
      - Ладно, вези, где чечни поменьше.
      - Значит, в "Турист". Хорошая гостиница, модерновая.
      - А в "Эльбрус" нельзя? - спросил Мирзоев. - Или в "Ставрополь"? Все же поближе, чем "Турист"
      твой модерновый.
      - Бывал, значит, в наших краях, дядя? - улыбнулся водитель.
      - И не раз, - сказал Мирзоев.
      - Значит, давно бывал, - сказал Михаил Сергеевич в камуфляже, выруливая на широкий проспект. - А то бы знал, что в "Эльбрусе" и в "Ставрополе" приезжих больше не селят. Командиры там теперь живут. Целую армию, блин, в город бросили!
      С одной стороны, хорошо. Чечня посмирнее будет себя вести. С другой стороны - все равно плохо.
      И девчат обижают, и постреливают. Хуже чечни.
      А вы кто будете? По нации? А то я болтаю...
      - Мы мирные татарские ребята, - усмехнулся Мирзоев.
      - Ага, мирные! - покрутил головой водитель. - У тебя под пиджаком дура какого калибра?
      - Среднего, - вздохнул Мирзоев. - Только дырки крупные после нее... Вези, не обидим.
      Дорога пошла вверх. Слева проплыло громадное белое здание цирка. Посредине проспекта шла широкая полоса зелени. Люди под цветущими деревьями гуляли уже по-летнему, воздух пьянил, и Седлецкий, поглядывая на голые руки и плечи, тронутые загаром, ослабил узел галстука. С проспекта Маркса свернули на гладкую, в обрамлении цветущих яблонь площадь Ленина. Над клумбами торчала на постаменте знакомая с детства фигура. Обогнув площадь, выехали на широкую улицу имени все того же Ленина, вскоре затормозили у стеклянной коробки гостиницы. Михаил Сергеевич подхватил чемоданы и резво понесся вперед, кдверям гостиницы.
      - Пошептаться надо, - объяснил. - А то может мест не оказаться.
      Но все устроилось наилучшим образом. Через несколько минут они уже осматривали громадный номер с видом на далекий лесной массив, затянутый дымкой колеблющегося теплого воздуха.
      - Таманская лесная дача, - сказал Мирзоев.
      - Точно, дядя. - Водитель поставил чемоданы и протянул визитную карточку с золотым обрезом. - Звоните утром пораньше, если соберетесь куда махнуть. Хоть на сутки можете меня зафрахтовать, хоть на неделю. Ну а там... Вдруг отдохнуть захочется - поможем. Город у нас гостеприимный, приезжих мы уважаем.
      - Особенно если у них баксы, - сказал Мирзоев, вынимая бумажник.
      Едва устроились, затрезвонил телефон.
      - С прибытием, Алексей Дмитриевич, - сказал невидимый собеседник. - Мне передали, что вы остановились в гостинице. Не совсем понятно почему...
      - Потому, - перебил Седлецкий, - что сутки назад вы узнали об изменении ситуации и не удосужились предупредить! Либо у вас не работает связь, либо вы не умеете с ней обращаться. В любом случае мы пока воздержимся от контактов с вами до подтверждения сверху всей программы. Так что будьте любезны, свяжитесь с руководством и постарайтесь объяснить, почему вы не посчитали нужным поставить меня в известность об изменении ситуации.
      - Алексей Дмитриевич! Я полагал, поскольку вы в поезде... Вы же не могли повлиять...
      - Повлиять не мог, - опять перебил Седлецкий. - Зато мог подумать и просчитать новые ходы.
      Сутки потерял. Сутки! Все. Жду звонка.
      - Сурово ты с ними, - сказал Мирзоев. - С другой стороны, может, так и надо.
      - Только так! Еще один подобный прокол со стороны местных товарищей пошлем их на хер.
      Неужели сами не управимся?
      - Поглядим, - уклончиво произнес Мирзоев.
      Он развалился на кровати и вроде задремал.
      А Седлецкий уселся в кресло возле окна, сцепил руки за головой любимая поза в минуты размышлений. И принялся обдумывать такое простенькое событие: почему они очутились в этой гостинице и в этом номере? Ведь от подготовленной квартиры на проспекте Маркса, находящейся, кстати, неподалеку от гостиницы "Ставрополь", превращенной в общежитие офицеров Отдельной армии, Седлецкий отказался по собственной инициативе и в самый последний момент. Не могли ли подсунуть сам номер? Но в этом случае надо предположить невероятное сцепление обстоятельств и действующих лиц капитан Сарана, руководитель ставропольской сети, водитель "Тойоты", кто-то из администрации гостиницы... Еще надо учесть высочайшую скорость решения задачи - от вокзала до гостиницы пятнадцать минут езды. И все же надо соблюдать первейший закон Управления: береженого Бог бережет.
      Он решил обыскать номер...
      Через час, когда Седлецкий облазил все уголки, Мирзоев со смаком зевнул и спросил:
      - Ну, как насчет клопов и прочих вредных насекомых? Нету? И хорошо. Я от них чешусь.
      Тут опять затрезвонил телефон. Седлецкий узнал по голосу референта генерала Савостьянова:
      - Нам передали о ваших осложнениях, Алексей Дмитриевич. К сожалению, генеральный директор уехал в Москву. Вместо себя оставил главного инженера. Так сказать, начальника штаба. Но вы не переживайте - главный инженер очень компетентный человек и решает все вопросы. Сам решает...
      Ему генеральный директор доверяет полностью.
      - И во всем? - уточнил Седлецкий.
      - Да, во всем. В общем, контракт прежний. Но подписать его придется с главным инженером. А уж на генерального директора выйдем в Москве. Ну, ни пуха ни пера. Свяжитесь с нашим краевым отделением - они откроют любой кредит.
      - Работаем с прежним номером? - спросил Мирзоев, когда Седлецкий положил трубку.
      - Да. Упрямый, кажется, долго здесь не объявится. Надо выходить на его начштаба.
      - Выйдем, - поднялся с кровати Мирзоев. - Какие проблемы?! Пообедаем только. Тут светиться не будем. Поехали в "Кавказ", там всегда была хорошая кухня.
      11
      "Сегодня, чтобы установить прослушивание у тех или иных граждан, они должны "обоснованно подозреваться в совершении не просто преступления, а тяжкого преступления". Обоснованность этих подозрений проверяется прокуратурой, санкция которой абсолютно необходима...
      В России, ко всему прочему, возможность прослушивания ограничена технически. Если в Швейцарии, например, можно прослушивать порядка десяти тысяч человек, то во всей России лишь две тысячи".
      С. Кухианидзе.
      "Шпионаж шпионажу рознь".
      "Московская правда",
      1993, 23 апреля.
      Двухэтажная дача, обшитая светло-коричневой, местами облупившейся вагонкой, стояла в глубине большого и довольно запущенного участка. За дачей, вдоль глухого забора, тянулись обветшавшие хозяйственные постройки, полускрытые яблоневым садом. Коричневые почки на деревьях набухли в последнем усилии: еще день или два тепла - и выклюнутся белые бутоны. Вдоль заборов с одной стороны росла густая и цепкая малина, с другой разлапистая, скрученная недавними снегопадами, смородина. Незатененное пространство перед домом покрывал рыже-зеленый ковер пошедшей в рост клубники.
      Кирпичная, вгрузшая в клеклую землю дорожка шла от щелястой кривой калитки до сарая, деля участок почти пополам. К дорожке выходили заплывшие с зимы грядки с жухлыми серыми будыльями картофельной и томатной ботвы. В общем, это была самая рядовая дача, каких в Подмосковье десятки тысяч. Загородное убежище для не слишком состоятельных горожан. Пока Людмила вычесывала граблями прошлогоднюю листву и обрывала сухие клубничные усы, Акопов ковырялся в грядках. В соседних огородах, разбуженные ярким Праздничным солнцем, второй день возились люди.
      Треск и запах горящего сушняка, шлепки лопат по влажным отвалам почвы, далекий стук молотка - все это еще острее давало почувствовать, что весна наконец наступила. Людмилу с Акоповым вытащила в огород сначала неволя приходилось играть в дачников. Потом они разохотились по-настоящему, вдыхая знакомые с детства запахи, ощущая радость от нехитрой крестьянской работы.
      Солнце припекало, от влажной земли поднимался парок. Кусты смородины за несколько часов оделись мелкой дымчатой листвой и казались окруженными нежным светло-зеленым газом. В саду, вторя звукам работы и голосам людей, весело тенькала синица.
      Вспарывая штыковой лопатой суглинок, Акопов искоса поглядывал то на свою напарницу, то на синее глубокое небо с крохотными пуховками облаков, то на молчаливый неказистый дом, надежно вросший в землю. Он не хотел впускать в душу сожаление, что все это существует в хрупком и недолговечном сцеплении, что и дом, и покой, и неспешный труд, и эта красивая женщина - лишь знаки очередного поворота судьбы, знаки движения кармы. Все пройдет, как проходят мимо верстовые столбы...
      На зеленых коврах хорасанских полей Вырастают тюльпаны из крови царей, Поднимаются розы из праха красавиц И фиалки из родинок между бровей
      - Что ты там бормочешь? - с любопытством спросила Людмила, неожиданно оказавшись рядом. - Молишься своему Аллаху?
      Акопов молчал, улыбаясь. На солнце у напарницы стали заметны крохотные веснушки на крыльях носа и бисеринки пота.
      - А траншею зачем роешь? - не отставала Людмила.
      Акопов со вздохом спустился со звенящих небес на грешную землю, усеянную хвостами выдранных будыльев.
      - Какой траншей, женщина? Это грядка, чтобы ты знала.
      - Это у нас на юге такие грядки, - шепнула Людмила и беззвучно засмеялась. - Их делают ниже поверхности, чтоб ты знал... Мастер! При поливе меньше воды пропадает. А тут ее переизбыток, и грядки насыпают курганчиком, чтобы вода, наоборот, стекала. Иначе корешки сгниют. Понял?
      Акопов послушно стал делать грядку курганчиком. Людмила, наблюдая, отошла к забору.
      - Здравствуй, красавица! - сказал из-за смородиновых кустов скрипучий старушечий голос. - Объявились, стало быть, хозяева.
      Говорила старушка громко, как обычно говорят глухие люди или долго пребывающие в одиночестве.
      - Объявились, значит... Я и гляжу - который вечер свет горит в окошках. А то уж земля киснет.
      Эти-то, которые раньше... Шир-мыр, приехали. Покрутились, уехали. По неделе огурцы не поливают.
      Разве ж так можно - неделю не поливать? Вот если человеку неделю не пить - это как? Ну, я лестницу приставлю да и лезу через огорожку. Думаешь, мне в восемьдесят лет легко через заборы сигать? Ну, шланг со своего участка кину да полью. Жалко. Хоть и бессловесная тварь растение, а все ж Господне создание. Значит, объявились хозяева... Хорошо. Мужик есть! Правда, не видный. Тут у нас хулиганы со станции набегают. Как ягода поспеет, так и приступают. Ну, трясут... А теперь у нас мужик. Вроде нерусский? Ага, татарин. Я и гляжу - черноватенький. Или татарин, думаю, или который с Кавказа.
      Ничего, что татарин, они тоже люди хорошие. Интересуюсь, за сколь участок-то купили? Я не приценяюсь. Я в нынешних деньгах все равно ничегошеньки не понимаю, голова от них болит, как зачнешь считать, и шабаш.
      Акопов тоже подошел к забору и посмотрел на говорливую соседку. Была она маленькой, укутанной и кривобокой. Из-под пуховой шали, окрученной вокруг головы, виднелись белые косицы, похожие на перья, да крючковатый нос в пол-лица.
      Бабка была похожа на сороку, которая небольшими грабельками шустро вычесывает клубничную грядку.
      - Здравствуйте, тетушка, - улыбнулся Акопов. - Бог в помощь!
      - Сказала бы спасибо, да не смею - ты глазливый, - ответила, не останавливаясь, старуха. - Вон как глазом нажигаешь... Только я сглаза не боюсь.
      Сама ведовка. Не веришь? Могу и про тебя все начисто открыть. Хочешь9 Ну, человек ты неплохой, не совсем пропащий... Однако тайный. И очень битый. Сердце ледяное, спаси тебя Христос. Или Махамет... Не знаю, кому больше молишься. Ну, верно?
      Акопов перестал улыбаться.
      - Бойся толстых людей из казенного дома, - сказала старуха. - Да в нечистое дело не встревай, не огорчай жену. Она-то у тебя хорошая. Чистая!
      Акопов обескураженно оглянулся на Людмилу, пожал плечами и вернулся к работе. А напарница сгребла в кучу будылья и листву.
      - Дай спички!
      - Знаешь ведь - не курю...
      - Вот и молодец, - подхватила из-за забора старуха.
      Они рассмеялись и пошли в дом - час обеда наступил. После вольных упражнений на свежем воздухе Акопов готов был съесть быка.
      Поздним вечером привезли заказанное оборудование - четыре огромных серых кофра, перетянутых стальной лентой и со стальными уголками.
      На каждом красовалась полустертая черная надпись по трафарету "Научфильм". Акопов с водителем взмокли, пока взгромоздили тяжеленный груз на второй этаж. Потом пикап, доставивший оборудование, запрыгал по темной дороге к станции. Людмила принялась задергивать шторы на окнах. В первом кофре в специальных гнездах, выложенных мягкой тканью, лежали штанги из стального уголка, переходники, металлические полки и крепежные детали. Отдельно в коробке были инструменты. За несколько минут Акопов свинтил стационарный стеллаж.
      - Остальное - завтра, на свежую голову, - сказал он напарнице. - А сейчас пойдем погуляем.
      Поживем ночной жизнью.
      Из другого чемодана достал инфракрасный фонарь, две пары очков ночного видения и телескопическую трубу из титанового сплава. На шею повесил затягивающийся замшевый мешочек. И пошли они в тихую теплую ночь, обнявшись, как и полагается молодоженам. Длинная дачная улица тонула во тьме, лишь далеко, у самого озера, словно путеводная звезда, болтался на столбе одинокий фонарь, ничего не освещая, а только подчеркивая темноту.
      Строго говоря, никакой улицы в этой части дачного поселка не было. Десятка три участков с разномастными дачами, садами и огородами тянулись одним порядком от полевой дороги к озеру, за которым начинался редкий смешанный лес. Смотрели все усадьбы в чисто поле, занятое зеленями. Дача, на которой жили в засаде Людмила и Акопов, была четвертой по порядку.
      Слева от нее, если идти к озеру, буквально в ста метрах, наблюдался большой клиновидный островок старого сосняка, не сведенного на дачные нужды предприимчивыми дачниками лишь потому, что участок с незапамятных времен принадлежал военному ведомству и охранялся. Он был окружен глухим и высоким забором грязно-зеленого цвета. С дачной улицы к участку вела дорога из старых бетонных плит, где в трещинах рос цепкий пырей. Дорога упиралась в железные, крашенные все той же защитной краской ворота, а за ними, в тени высоченных красных сосен, стояла двухэтажная кирпичная дача с мезонином и балкончиком, выходящим на дорогу.
      На этой даче иногда отдыхал от военных трудов заместитель командующего Московским округом ПВО генерал-майор Антюфеев, более известный в среде сослуживцев как Антифуев. На участке генерала стояли русская баня, теплица, гараж и псарня.
      Зимой и летом тут жили два солдата срочной службы. Они доблестно пропалывали и поливали раннюю редиску, самоотверженно кормили трех овчарок, а при появлении семейства генерала или его друзей героически топили баню. В свободное время солдаты дулись в подкидного дурачка или в нарды, а также писали письма на родину, повествуя, как бдительно охраняют они священное небо над столицей.
      А еще солдаты по очереди ходили на станцию, к ларечнице Вере, разведенке сорока лет, отличавшейся приветливым мягким характером и твердокаменным задом. Когда срок службы заканчивался, дембеля сдавали молодому пополнению ларек вместе с Верой как пост номер один.
      К сожалению, в эту весну Вера нередко обманывалась в волнительных ожиданиях. Генерал Антифуев, к неудовольствию солдат, совсем отбился от семьи, зачастил на дачу в компании таких же старых грибов, увешанных звездами и орденскими планками от ушей до задницы. Гости генерала все выходные напролет совещались в большой гостиной на втором этаже, а потом парились в бане. Пили и ели с таким азартом, что редиска в теплице не успевала краснеть на закусь. Какая уж тут ларечница Вера с ее восхитительным портвейном!
      Эти подробности, включая походы солдат к ларьку, Акопов вычитал в детальных отчетах наружного наблюдения.
      Они обошли антюфеевский участок. Очки ночного видения позволяли ступать по кочкам почти бесшумно. И солдаты недаром ели генеральский хлеб регулярно убирали сухие ветки и шишки, падавшие с сосен, и те не трещали под ногами. Однако овчарки чуяли чужих, ворчали и скребли когтями доски забора.
      - Начали, - шепнул Акопов.
      Людмила осталась в негустых кустах напротив хозяйственных построек и засекла время - Акопову надо было три минуты. Она пошарила по земле, нашла веточку и сломала. Собаки заплясали вокруг темного силуэта бани, глухо и коротко взрыкивая.
      Тем временем Акопов, встав напротив дачного балкончика, манипулировал телескопической трубой.