7

Мужчина заступил мне дорогу. Я остановился, потом шагнул в сторону. Он снова встал передо мной.

Не обычный Южанин. Вашни.

– Не сейчас, – четко выговорил я на языке Пустыни.

– Темные глаза сверкнули, но он не пошевелился, не сказал ни слова, не сделал ни знака, что собирается отойти.

Еще трое подошли ко мне со спины – это уже не случайность.

День был серым. Скучный солнечный свет едва пробивался сквозь тяжелые облака. Земля размокла от дождя.

На Вашни были надеты только короткие кожаные килты с поясами. Ни ботинок, ни сандалий, зато много украшений из человеческих костей. Под дождем тела Вашни были гладкими и блестящими, как покрытая маслом бронза. Косы, обернутые мехом и перевязанные ремешками, свисали до пояса. Нагрудные пластинки из костей постукивали в ритме дыхания.

У меня были нож и меч. Я не коснулся ни того, ни другого.

На плечах тяжелым грузом лежала усталость. Я не мог ввязываться в драку сразу после смерти Сулы.

– Если вы решили перебить всех чужеземцев, почему надо начинать с меня? Всего в десяти шагах отсюда город, полный самых разных людей.

Воин, стоявший передо мной, улыбнулся – если Вашни вообще умеют улыбаться. Просто он оскалил зубы, показавшиеся мне слишком белыми на очень темном лице. На языке Пустыни воин говорил легко и быстро.

– Твое время еще придет, Южанин… пока мы оставляем тебе жизнь.

– Очень великодушно, – одобрил я. – Так что вам от меня надо?

– Меч, – коротко ответил он. Позади меня трое одновременно вздохнули.

Аиды, как же они узнали о Самиэле? Я еще никого не убил, никто не видел его магию. Только Дел и я знали о разбитом мече и его почерневшей половине. Вашни, насколько мне было известно, не интересовались никаким оружием, кроме их собственного, с опасным изогнутым клинком и рукоятью из человеческой бедренной кости.

Я медленно покачал головой.

– Меч мой.

Румянец покрыл щеки воина, а черные глаза загорелись.

– Никто, кроме Вашни, не может носить меч Вашни.

Вашни… да, меч Вашни. Тот, что висел в моей перевязи.

Вашни отличаются от остальных племен, они не судят чужаков только по своим законам. Вашни не поедают людей как Ханджи, и не убивают безоружных. Но они умеют провоцировать нападение, считая достойным убить врага в поединке.

Потом они срезают с тела плоть, мускулы, внутренности и раздают части еще влажного скелета своим женщинам на украшения.

Смерть Сулы вывела меня из равновесия настолько, что я готов был выхватить меч и сразиться один против четверых, мне нужно было выместить на ком-то злобу. Я понимал только одно: Вашни не имели права вмешиваться в мою жизнь, хотя бы их толкал на это обычай племени.

После того, как Сула…

Я заставил себя не думать о ней. Я понимал, что протест или даже любое слово Вашни воспримут как оскорбление, а мне не хотелось становиться чьим-то нагрудным украшением.

– Забирай, – ровно сказал я.

Он сделал знак рукой. Я стоял неподвижно. Чьи-то руки прикоснулись к рукояти, зашипел клинок, вес за моей спиной уменьшился – на мне осталась только перевязь.

В черных глазах Вашни промелькнуло презрение.

– Воин Вашни никогда не отдаст свое оружие, – объявил он.

Я скрипнул зубами.

– Мы уже выяснили, что я не воин Вашни. И я не вижу смысла защищать оружие, которое мне одолжили, и тем более умирать за него.

Воин подозрительно нахмурился.

– Одолжили?

– Мой меч сломался. Мне дали этот.

– Вашни никогда не одалживают свое оружие.

– Одалживают, если они мертвы, – бросил я. – Считай, что меч мне одолжили навечно.

Такого ответа воин не ожидал. Вашни привык видеть перед собой трусливых, запуганных людей, готовых сдаться. Я был настроен не так. Воин долго рассматривал меня сквозь сетку дождя, потом взглянул за мою спину на своих соплеменников. Одна его рука задержалась у ножа – было ли оскорбление достаточным, чтобы он мог бросить мне вызов? Или он будет провоцировать меня и дальше?

Глубоко внутри меня рос гнев. Я заставил себя вспомнить, где нахожусь: хиорты племени Вашни стояли рядом, всего в паре шагов; земля размокла от дождя, ноги будут скользить; меча нет; Вашни четверо, я один; город в десяти шагах; вокруг цыплята, собаки, козы…

И вдруг я забыл обо всех оскорблениях.

– Откуда ты приехал?

Воин гордо поднял голову.

– Вашни живут повсюду, – отрезал он. – Весь Юг принадлежит нам.

Я фальшиво улыбнулся.

– Но пока он не совсем вам, может ответишь на вопрос?

Воин задумался.

– Сначала ответишь ты, – объявил он. – Зачем тебе это?

– Вашни, живущие в горах недалеко от Джулы, «приютили» моего знакомого. Мне интересно, может ты знаешь его?

Воин сплюнул в грязь.

– Меня не интересуют чужеземцы.

– Он Северянин, – упрямо продолжал я, – светловолосый, с голубыми глазами… По приказу прежнего танзира Джулы его кастрировали и отрезали ему язык, – я небрежно пожал плечами, чтобы не выдать своего беспокойства

– Вашни умеют пользоваться любым проявлением слабости. – На Севере его звали Джамайл. Сейчас ему шестнадцать.

Черные глаза не моргая оценивающе смотрели на меня.

– Мальчик тебе родственник?

Я мог сказать нет и не соврал бы, но иногда ложь только на пользу, и я ответил:

– У меня кровная связь с его сестрой.

Родня. Такой простой, незамысловатый ключик к секретам Вашни. Он заставит воина действовать вопреки его желанию.

Вашни снова посмотрел поверх моего плеча на остальных. Хотел он того или нет, он должен был сказать мне все, что знал. Вашни свирепое, жестокое племя, но как у всех, и у них есть слабости. Вашни питали глубокое уважение к родственным связям. Они не терпели внебрачных детей или полукровок, но истинные родственные связи или кровные связи брали верх даже над гордостью.

Воин смотрел на меня со злобой.

– Был такой мальчик, – наконец признался он.

– Северянин? Шестнадцать лет?

– Ты верно описал его.

Я заставил себя говорить ровно.

– Ты сказал «был»?

Тактичностью Вашни не обладают, они никогда не пытаются смягчать удары.

– Северянин мертв. Это священная война, Южанин – мы должны очистить Юг от грязной крови, чтобы подготовиться к встрече с джихади.

Лучше не думать о Джамайле или Дел. Меня переполнило презрение к этим людям.

– И это вам приказывает Оракул?

Я ожидал, что он оскорбится и начнется драка, но воин только улыбнулся.

Улыбка была открытой, искренней, по-настоящему искренней. Потом он повернулся и ушел в дождь.

Как я скажу Дел? Как, в аиды, я ей скажу?

Сулы больше нет, чула. Спасения больше нет.

Как я осмелюсь сказать ей об этом?

Как ты отплатил Суле за все, чем она для тебя была и что для тебя сделала?

Я не могу просто войти в нашу комнату и сказать: «Твой брат мертв, баска».

Ты не можешь пойти к богам валхайла и попросить их вернуть Сулу.

Это ее убьет. Или толкнет на самоубийство; она сразу пойдет к Аджани.

Как сказать бездетной женщине, что она все же родила сына?

Ведь она только сейчас начала понимать, что жить можно не только ради мести.

Как сказать мертвой женщине, что это она дала тебе жизнь?

Стоит ли ее свобода такой цены?

Стоит ли моя свобода такой цены?

Что-то было не так. Я почувствовал это как только приблизился к дому, который мы с Дел делили с Алриком и его родней. Возникло ощущение, звук… Толпа гудит по-особому, когда собирается чтобы посмотреть на смерть.

Слишком много смертей, подумал я. Сначала Сула, потом Джамайл. Кто умирал сейчас?

Люди хотели увидеть смерть. Я выбивался из сил, прорываясь сквозь толпу к дому, а потом мне пришлось остановиться.

О боги… аиды…

Волосы у меня встали дыбом, в животе забурлило – улицу наполнял запах магии.

Аиды… нет…

Кто-то взял мою яватму.

Нет… моя яватма взяла кого-то.

Но я же убрал ее. Я завернул ее, спрятал…

И кто-то украл ее. А теперь она крала его.

Его ноги зарылись в грязь. Он лежал на спине и дергал ногами, потому что клинок вошел в его живот и, пробившись через ребра выглядывал из плеча.

Показывая почерневший кончик с каплями крови.

Никто так не убивает. Чистый удар через ребра, через живот, разрезавший внутренности. Но никто не протыкает мечом ребра как женщина ткань иголкой.

Только Чоса Деи.

Он лежал на спине под дождем и ноги его месили грязь. Он пытался вырвать часть себя, чтобы разорвать чудовищный стежок.

Почему он был еще жив?

Потому что Чоса Деи нужно было тело.

Я пробился через толпу и опустился около него на колени. Его глаза увидели меня, узнали. Они умоляли помочь.

Я медленно покачал головой. Я говорил ему, что это за меч. Он сам рассказывал мне о Чоса Деи.

– Зачем? – только и спросил я.

Его голос прерывался от боли.

– Она говорила, что я ей не нужен… Ксенобия говорила…

– Она стоит того, чтобы умереть за нее?

– Они бы не позволили мне… не позволили… они говорили, что я полукровка…

И я все понял.

– Вашни, – мрачно сказал я. – В тебе половина крови Вашни.

Набир не смог даже кивнуть. Расширившиеся черные глаза сосредоточенно смотрели в одну точку.

– Мой брат, – выдавил он. – Мне нужен мой брат, так? Я должен переделать моего брата.

– Набир! – я схватил его за руку. – Оставь его, Чоса!

– Я должен переделать моего брата.

– Но я здесь, Чоса. Ты не сможешь вырваться.

Набир судорожно месил ногами грязь.

– Я знал, какой он, я знал… с этим мечом они могли бы меня… с этим мечом она бы меня… меч Песчаного Тигра…

Крови было совсем мало. Чоса Деи забирал ее.

– Набир…

– Я споткнулся… он заставил меня споткнуться… он сразу забрал мои ноги…

Я тут же обернулся. Набир по-прежнему месил грязь, но не ногами. Грязное месиво покрывало обрубки, в которые превратились ступни.

– …и я упал… и он повернулся… я с ним не справился, он повернулся…

– Набир…

– Чоса Деи. Или ты не знаешь, кто я?

Я положил ладонь на рукоять, почувствовал силу его ярости.

– Ты не знаешь меня?

Я слишком хорошо его знал.

– Прости, – прошептал я, – прости… У меня нет выбора, Набир.

– Я верну ему ноги…

– Нет, Чоса. Слишком поздно.

– Я переделаю тебя!

– Нет, не сможешь, пока я держу меч.

– Тебе не нужен этот меч…

Я сжал рукоять двумя руками.

– Ты не сможешь забрать его…

Тело Набира выгнулось дугой.

– Самиэль! – закричало оно. – Меч зовут Самиэль!

8

Он был еще жив, но я знал, что должен убить его.

– Набир, – тихо сказал я, – прости…

И вынул смертоносную иглу.

От Набира почти ничего не осталось. Тем, что осталось овладел Чоса Деи.

– Сам… Сам… Самиэль…

С последним вздохом полилась кровь.

Аиды, как же больно.

Я понимал, хотя очень смутно, что вокруг собралась толпа. Люди видели только полумертвого мужчину на земле и другого мужчину около него, сжимавшего окровавленный меч. Они слышали протяжный, высокий вопль, похожий на стон кошки. Они не знали, что его издала сталь. Они не знали, что это кричал Чоса Деи. Люди просто любовались необычной, эффектной смертью Южанина.

Кругом были лица: Алрик, мелькнула Лена с девочками – она затаскивала их обратно в дом, Гаррод с косами, пробивавшийся ко мне сквозь толпу, Адара, безуспешно уговаривавшая Массоу уйти, и много, много незнакомых людей.

Вот только Дел нет. Где же Дел…

Чоса Деи был зол. Чоса Деи был очень зол и он даже не пытался это скрыть.

Я не удивился, но он рвался из меча.

Я стоял на коленях в кровавой грязи, капли дождя стекали по спине, а я не знал, что делать. Хотел бы я быть сильным. Хотел бы я знать, как переделать мою изуродованную яватму.

Меч раскалился. Под холодным дождем от стали шел пар.

Я дрожал. Я дрожал вместе с ним, пытаясь подавить яростную силу, которая хотела вырваться из меча. Чоса Деи заглядывал во все уголки в надежде найти слабое место и разбить магию, которая удерживала его в стали. Я очень хорошо знал, что случится если я сдамся, позволю ему освободиться. Если он вырвется из меча, он будет только сущностью, лишенной формы. Чтобы добиться своего, ему понадобится тело. Он попытался забрать тело Набира. Он заберет мое, если я позволю ему.

Дождь смывал грязь, очищал клинок… Вот только чернота дошла почти до рукояти.

Если Чоса Деи доберется до нее…

Нет.

Мои кости болели. Они ныли. Кровь билась горячо и жарко, слишком горячо и слишком жарко, и ударяла мне в голову. Я боялся, что череп вот-вот лопнет.

Самиэль визжал. Меч хотел избавиться от Чоса.

Если бы мы могли объединиться…

Свет вспыхнул у меня в голове.

Иди в аиды, Чоса… Тебе со мной не справиться.

От клинка шел пар.

Тебе со мной не справиться…

Дождь прекратился, грязь начала подсыхать, над землей под моими ногами поднялся пар.

Если ты хочешь песню, я спою… я не умею, но спою… я сделаю все, что нужно, Чоса… чего бы это не стоило… ты не получишь мой меч… ты не получишь меня…

Засохшая грязь начала трескаться.

Я поднялся с колен и выпрямился. Крепко сжимая рукоять. Глядя как чернота ползет вверх, подбирается к пальцам.

Я – Южанин, Чоса, и ты сейчас в моей стране.

Поднялся ветер.

Ты действительно думаешь, что можешь победить?

Ветер истошно завывал.

Это моя страна…

Горячий, сухой ветер.

Ты здесь не нужен.

Ветер из Пенджи.

– Я не хочу, чтобы ты вернулся в мою страну…

Ветер проносился по аллеям, трепал шелка бурнусов, срывал самодельные крыши, высушивал глаза и рты.

Уходи, Чоса. Возвращайся в свою тюрьму.

Сухая грязь ломалась и крошилась и ветер уносил ее из города на Север.

Возвращайся ко сну, Чоса… Ты мне не противник…

Чернота стекала вниз по мечу и снова застыла на кончике.

Нет, Чоса… вон…

Чоса Деи не подчинился.

Нет, Чоса… вон…

Чоса еще немного отступил… а потом огненная буря поглотила меня.

Придя в себя, я услышал голоса.

– Накройте его, – сказал кто-то.

– Но он весь горит, – запротестовал другой голос.

– У него солнечный ожог, он сейчас замерзает.

Солнечный ожог? Откуда у меня солнечный ожог? Весь день шел дождь.

Я поежился под одеялом.

– Как бы заставить его выпустить этот меч?

– Ты рискнешь ЕГО коснуться?

– Посте того, что я видел? Нет.

– Я тоже.

Люди говорили о своем.

Меня разговор не заинтересовал и я спокойно вернулся в темноту.

Через какое-то время голоса появились снова и я попытался понять смысл произносимых ими слов.

– …что они говорят об Оракуле… Думаешь это правда?

Ответил Алрик. Я уже начал различать говоривших.

– Многие пришли ради этого… увидеть Оракула и джихади.

– Но говорят, что он уже совсем близко, – это была Адара.

– Совсем? – иронично уточнил Гаррод.

– Он может прийти в любой день. Может даже завтра.

Лена говорила поспокойнее.

– Мне кажется, что он уже здесь, но прячется среди племен.

– А зачем ему прятаться? – удивился Гаррод. – Люди хотят его видеть.

– Танзиры хотят его убить, – резко ответил Алрик, – вернее хотят, чтобы он был убит. И кроме того, зачем святому Оракулу мозолить людям глаза задолго до того, как все готово?

– Что значит «все готово»? – растерянно переспросила Адара.

Гаррод понял.

– Если джихади не выдумка, для красоты действия Оракул должен появиться здесь незадолго до мессии. Если он прибудет слишком рано, всем быстро надоест ждать.

– Всем уже надоело, – заметил Алрик. – Танзиры – которым возможно надоело больше всех и которые почти всем рискуют – уже начинают бросать вызовы друг другу. Они ставят танцора против танцора и делают ставки… Я сегодня был у кругов, пытался найти работу. Там тоже говорят об Оракуле, конечно ставят на него, на то, каким он окажется. Ходят слухи, что он не мужчина и не женщина, – в голосе Алрика появилось беспокойство. – Как только я буду уверен, что с Тигром все в порядке, вернусь туда.

– А как он? – спросила Адара.

Я и сам хотел бы это знать.

А потом возник голос Дел, отвечающий на торопливые сообщения Массоу в соседней комнате.

– Что значит он болен?

Я приоткрыл один глаз, увидел Лену, Гаррода, Адару и Дел, расталкивающую их, чтобы подобраться ко мне. Глаз снова закрылся.

– Это все меч, – сказал ей Алрик. – Он сделал с ним что-то.

Дел опустилась на колени и я почему-то сразу понял, что лежу на шкурах в комнате, которую выделил нам Алрик.

Дел откинула одеяло.

– Сделал с ним что?

Алрик покачал головой.

– Не могу сказать точно, что случилось… Думаю, никто этого не знает, но это был меч. Яватма и Тигр. По-моему они боролись.

Я снова приоткрыл глаз.

– Это Чоса Деи, – тихо сказала Дел, и ее лоб покрыли морщины. Пальцы нежно и ловко ощупали меня. – Тигр, ты меня слышишь?

Я открыл другой глаз.

– Конечно слышу. Я всех вас слышу… теперь.

– Что случилось?

– Я не знаю.

Дел прижала тыльную сторону ладони к моей щеке.

– У тебя ожог, – заметила она. – И погода резко изменилась.

Я моргнул.

– Шел дождь.

Дел подняла руку и показала куда-то наверх.

Я проследил за ее пальцем, понял, что крыша из шкур и одеял свалилась

– или была сорвана, поскольку у балок болтались обрывки – и увидел чистое небо – голубое, яркое небо, залитое лучами Южного солнца. Никакого дождя, никаких облаков, никакого ветра. Было очень тихо, а моя кожа горела от прикосновения солнечных лучей.

Я слабо пошевелился. Правой руке было тяжело, и я понял, что все еще сжимаю рукоять меча.

– Что, в аиды… – начал я, хмуро посмотрев на Дел.

Вместо нее ответил Алрик.

– Ты его не отпустил, а коснуться меча никто не осмелился.

Конечно, это ведь яватма.

И тут я все вспомнил. И заставил себя сесть.

– Аиды! Это был Набир!

– Был, – серьезно подтвердил Гаррод. – Но теперь уже все равно, кем он был. Он мертв.

Я посмотрел на меч. Медленно, очень медленно разжал сведенные пальцы и положил яватму на одеяло.