Посланец старейшин

Иванов рассказал Ротштейну о том, что произошло в тундре и в Белом доме. Они сидели друг напротив друга у письменного стола, Ротштейн задумчиво крутил в руках компьютерный диск в футляре и с любопытством разглядывал его, понимая, что Иванов не имел ни малейшего представления о содержимом этой штуки. Потом он толкнул его по столу к Алексею и проследил за тем, как тот убирал диск в «дипломат».

– Гм, – задумчиво пробормотал Ротштейн.

Мозг Ротштейна, как всегда, лихорадочно работал, Карл пытался понять, что могло быть на диске, и имел ли он отношение к взрыву в северной Сибири, который зафиксировало Агентство национальной безопасности. Почему информация была совершенно секретной даже для собственной Компании? Может быть, в отношениях двух государств возникло нечто новое, что уже вызвало такую суету в обоих правительствах? Ротштейну ситуация совсем не нравилась, не нравился даже ее запах. Она явно шла вразрез с его осознанием собственной важности и значительности, а этого он никому позволить не мог.

– Носом чую, здесь что-то не так, – сказал он.

– Послушайте, Геннадий почему-то запретил мне заниматься поиском группы чеченских террористов, работающих в Москве, и это после захвата заложников в театре. Потом этот незапланированный взрыв в Сибири, и я лечу на самолете в Белый дом. Мне это тоже не нравится.

– Зачем все это?

– Я не знаю, не знает и Геннадий, мы просто взяли этот кусок пластика. Существование химического материала, способного выдержать такой нагрев и ударную волну, с точки зрения науки невозможно, вернее, было невозможно, а участие Америки в подготовке взрыва не имеет разумного объяснения.

Ротштейн пристально смотрел на своего подчиненного.

– Это имеет какое-то отношение к предстоящей встрече в Москве. Мы ничего не знаем о ней, и это кажется мне подозрительным, – он задумался на мгновение, потом снова посмотрел на Иванова. – Алексей, что, черт возьми, происходит?

– В порядке подчиненности, я узнаю об этом последним, сэр. Знаю только, что вдруг стал посыльным. Хотел у вас спросить.

– О'кей, ты спросил у меня, а я спрошу у директора центральной разведки. Ничего другого предложить не могу, потому что президент не разговаривает с самыми преданными ему людьми. Пластик, способный выдержать такой нагрев… – он замолчал. – Придется повозиться и найти источник информации. Думаю, сделать это будет не слишком сложно, особенно в Вашингтоне. Ведь дело касается национальной безопасности, – добавил он язвительно. – Впрочем, оставим на время Капитолийский холм в покое, – он откинулся на спинку кресла и положил ноги на стол. – Жаль, что мы не можем отправить этот диск в Москву при помощи «Федерал Экспресс». Тебе самому не пришлось бы возвращаться, едва успев прилететь сюда.

Заместителю директора центральной разведки исполнился пятьдесят один год. Он всегда был победителем, по крайней мере, считал себя таким с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать лет. Тогда он жил в районе Рего-парка в Нью-Йорке, заселенном так называемым низшим средним классом. Он понял, что отличается от других детей, когда учился в начальной школе. Его отец – строительный рабочий – мог позволить себе снять для семьи запущенную квартиру, которая ничем не отличалась от других в этом районе. Ротштейн скоро понял, что находится в социальной ловушке и выбраться из нее можно, лишь добившись превосходных результатов во всем. Он стал отличником по всем предметам, потом капитаном бейсбольной команды и, наконец, президентом общества студентов Нью-Йоркского университета. Карл осознал, что будущее зависит только от него, а другого выхода нет, хотя бы потому, что он был евреем.

В те дни быть евреем значило подвергаться издевательствам, о которых не принято было говорить со стороны других детей, а именно этого ему хотелось избежать. Например, все снимали штаны в каком-нибудь пустынном месте и проверяли, кто обрезан, а кто нет, после чего начинались разнообразные издевательства. Но это было только начало. Его большой нос, да и остальные черты лица явно говорили об иудейском происхождении, и это отделяло его от живших рядом ирландских католиков, поляков и итальянцев. Тем не менее, тогда он частенько добивался расположения самых красивых девушек, даже в Государственном университете Нью-Йорка, в котором Карл изучал право. Остальные парни не могли понять, что находили девушки в этом противном горбоносом еврее.

Но это было много лет назад, и он старался забыть о прошлом. Именно гордость, как он полагал, помогла ему подняться по служебной лестнице. Став адвокатом скорее волей случая, а не в результате напряженной работы, он поступил на службу в агентство. Ему везло: сначала у него сложились хорошие отношения с бывшим директором центральной разведки Вулсли, потом добиться вершины помогали политические связи. Он мог стать преподавателем или превратиться в говорящую голову на кабельном телевидении «Фокс». Он был не против поработать и в академии, возможно, даже консультантом. Впрочем, об этом думать было рано. Сейчас его занимала загадка диска и большого взрыва в Сибири – он не любил, когда его держали в неведении.

Зазвонил телефон. Заместитель директора центральной разведки, словно очнувшись, схватил трубку:

– Ротштейн.

Алексей тем временем подошел к окну и стал смотреть на стоянку машин для посетителей, потом – на сосновую аллею, отделявшую комплекс зданий агентства от шоссе Джорджа Вашингтона и долины реки Потомак. Взгляд его мог замереть на десять секунд или десять минут, это не имело значения, потому что время словно остановилось в этот момент. По крайней мере, он сможет повидаться с Еленой. Алексей по заданию Форсайта провел в Америке два месяца, она могла встретить его, когда он возвращался из тундры. Прекрасная Елена. Алексей не мог дождаться встречи с ней. Но, задумавшись, он перестал слышать разговор Ротштейна, словно находился в забытье, пока голос заместителя директора центральной разведки не вернул его в реальность.

– Звонил Форсайт. Его команде удалось обнаружить след Юсефа и определить, что сейчас он прячется в многоквартирном доме в Бруклине, рядом с парком Сансет. Я вызову для тебя вертолет, – он взглянул на часы. – Будешь там часа в четыре, останется достаточно времени до наступления темноты.

* * *

День 2. 16.32, восточное поясное время

Парк Сансет находился в заброшенном районе Бруклина, рядом с парком Боро. Здесь жили в основном чернокожие и латиноамериканцы, такого рода изменения начались еще в шестидесятые годы, когда белые семьи среднего класса начали покидать этот район, обрекая его на запустение. Законы выживания, действующие в этом месте, означали необходимость приспосабливаться к любым преступлениям, совершаемым лишь для того, чтобы заплатить владельцам трущоб достаточно низкую арендную плату за перенаселенные квартиры, построенные еще в начале двадцатого века. Люди привыкли к оглушительному грохоту вагонов надземки, проносившихся на Кони-Айленд каждые пять или десять минут. Именно на этих улицах молодежные банды защищали свои территории при помощи выкидных ножей и пистолетов, именно здесь они торговали любыми наркотиками, вошедшими в моду.

Было почти пять часов вечера. Члены одной из молодежных банд с подозрением наблюдали за белым фургоном с эмблемой «Драйно, Инк.» на обоих бортах, повернувшим на узкую улицу с односторонним движением, на которой не было никаких магазинов, только жилые многоквартирные дома. Они знали, что фургон был не из их района, потому что никогда не видели его прежде. Это, как и то, что на переднем сиденье сидели двое белых мужчин, не могло не насторожить их.

Чет Форсайт сидел за рулем, а Алексей Иванов смотрел на номера домов.

– Двести двадцать седьмой дом впереди справа, квартира пять, – сказал Форсайт.

– Бюро решило не марать руки?

– За это я получаю деньги, амиго. Ты ведешь себя слишком нагло. У Компании не хватает сотрудников из-за этой кутерьмы на Ближнем Востоке. СВР считает Ближний Восток зоной интересов России, верно? Лично я, прослужив в Компании почти двадцать лет, считаю, что отложить на старость можно, только работая на себя, особенно после событий одиннадцатого сентября.

Лицо Форсайта, которое из-за образа жизни было преждевременно испещрено глубокими морщинами, выражало крайнее удивление. Он выглядел старше своих пятидесяти двух лет, и его волосы, в которых совсем недавно проседь была еще едва заметна, с каждым днем становились все белее. Его лицо с грубыми чертами было обветренным, как у моряка, а не у агента, привыкшего работать в одиночку. Взгляд был усталым.

– Может быть, поужинаем и немного выпьем сегодня?

– Если только не слишком поздно. У меня билет на балет.

– Все русские с ума сходят по балету. Это у вас в крови?

– Это называется культурой, Чет, с ней знакома только элита американского общества.

– А кто еще может себе это позволить, учитывая цены?! Когда вылетаешь?

– Сегодня ночью.

– Значит, у тебя будет шанс повидаться с Еленой. Счастливчик.

Алексей задумался.

– Да, можно и так сказать.

– Следующий дом справа, – сообщил хриплым голосом Форсайт. – Остановимся здесь.

Пока Форсайт припарковывал фургон, Иванов достал из кобуры под мышкой девятимиллиметровый пистолет «глок-26», быстро проверил его и убрал назад. Выйдя из машины, он бросил взгляд на подростков. На нем был комбинезон сантехника, Форсайт был одет в такой же. Он вышел из кабины, закрыл дверь и запер ее. Алексей посмотрел на тротуар, усеянный битыми стеклами, на перевернутые мусорные баки, почувствовал запах бедности. Рядом со ступенями, ведущими к двери дома двести двадцать семь, сидел небритый пьяница с грязной рожей и полупинтовой бутылкой в руке. На противоположной стороне улицы на тротуаре валялся еще один пьяница – он крепко спал.

Алексей окинул взглядом все пять этажей, обращая особое внимание на поднимавшиеся к крыше пожарные лестницы, именно там наркоманы обычно курили крэк. Судя по тому, что на каждой лестничной площадке было по две квартиры, квартира номер пять находилась на третьем этаже. Это означало, что в нее можно было попасть только по старой грязной лестнице.

Наваффшах Юсеф стоял рядом с раковиной и делал то, чему его учили последние четыре года – собирал одну из составных частей бомбы. Он понятия не имел, кому ее передаст. Его это не касалось, он просто выполнял приказ. У этой операции не было центра, она проводилась одновременно в разных местах, разбросанных по всей стране, чтобы у ФБР не возникло подозрений. Юсеф очень гордился тем, что именно ему доверили работу с такими ценными веществами – два грамма трития, упакованные в никель-водородные аккумуляторы, доставили только вчера. Он относился к избранным, знал место и время Очищения. Огромная честь – отдать ради этого жизнь, на церемонии посвящения он поклялся сделать это.

Юсеф был не арабом, а подтянутым чернокожим мужчиной двадцати семи лет с заплетенными в косички волосами. До того как он шесть лет назад принял ислам, его звали Отисом Чарльзом Брауном, он был одним из троих детей Марты Браун, которая воспитывала его в одиночку большую часть жизни. Его отец, которого он почти не знал и еще меньше хотел вспоминать, стал бродягой. Свое детство Юсеф провел среди афро-американцев, итальянцев и пуэрториканцев. Но чернокожий всегда оказывался обманутым, вне зависимости от того, кто жил по соседству. В то время в школах было модно применять программы защиты прав ущемленных групп, но у него никогда не было персонального наставника, и никто не руководил процессом обучения мальчишки, да и его сестер тоже. Мать много работала, и Чарльз был предоставлен самому себе. После занятий в школе он торчал на углу или играл в пул, если у него были деньги.

Парень понимал, что такая жизнь не приведет ни к чему хорошему. Ему нужна была цель, и он выбрал занятия легкой атлетикой. В то время его героем был Карим Абдул Джаббар, о котором он читал в газетах. Этот человек давно принял ислам и выбрал спокойный для себя образ жизни. Чарльз считал Карима крутым и умным. А к братьям, которым не удалось добиться спортивной стипендии для обучения в колледже, относились так… нет, только не это. Чарльз был очень умным. Он хотел реализовать свои способности, но зарплата в стране была такой, что прожить на нее можно было только в том случае, если вкалывать весь день на двух работах. Нет, ему было нужно нечто другое. Хотелось нанести удар по власти белых людей, которым было наплевать на черных. Юсеф перещеголял самого Карима, чувствовал себя более значимым, чистым, способным победить врагов Корана. Он был более ценным, чем арабские мусульмане, потому что был черным, и его нисколько не касалось тайное наблюдение за мусульманами, проводимое ФБР. Его мулла отлично понимал это, и после проверки на верность Юсефу сначала доверили доставлять сообщения, потом – отмывать деньги и, наконец, заниматься оружием. Это было его призванием, и через четыре года, каждый день которых обязательно отмечался пятью молитвами, он заслужил уважение. Конечно, к его обязанностям относились только три операции всего процесса. Он изучал армейские наставления по применению специальных методов и средств, руководства по изготовлению бомб, а однажды, еще до одиннадцатого сентября, ему показали карту, на которой были отмечены такие достопримечательности, как статуя Свободы, Центр Рокфеллера и Пентагон. Сейчас он должен был сделать свою работу на этой кухне, принадлежавшей старухе-мексиканке. Все было продумано – она жила одна и нуждалась в деньгах. Но с тритием следовало обращаться крайне осторожно.

Дверь вдруг словно взорвалась от резкого пинка Иванова, во все стороны полетели щепки от косяков.

– Ни с места!

Юсеф не расслышал команды из-за шума. Он почувствовал только панический страх, пробежавший по позвоночнику к голове, и бросился к пистолету сорок четвертого калибра, лежавшему у сушилки для посуды. Удар Иванова, рассекший кожу на черепе, настиг его прежде, чем он успел дотронуться до рукоятки пистолета. Но Юсеф не почувствовал его, он совсем ничего не ощущал, просто попытался ударить Иванова ногой по яйцам. Форсайт бросился на него, сбил с ног, и они покатились по линолеумному полу. Юсефу удалось ударить Форсайта по зубам и на секунду лишить чувств.

Пока Алексей поднимал Юсефа с пола и прижимал его к стене, в квартире вдруг появились пьяница и бездомный, несколько минут назад валявшийся на тротуаре. Они незаметно прошмыгнули в комнату. Возможно, у Юсефа от удара сломались ребра, он закричал от боли, а Алексей прижал к горлу террориста «глок-26».

– Давай, испытай меня, Навафф! – закричал Иванов. – Хочешь попасть в рай немедленно или чуть позже?

Глаза Юсефа закатились, он замер от боли и страха, потом начал харкать кровью. Форсайт устало поднялся с пола, вдруг почувствовав себя слишком старым для подобных потрясений. Бездомный и пьяница, которые на самом деле были агентами Моррисом Аппельбаумом и Брайаном Шепардом, притащили на кухню визжащую мексиканку лет шестидесяти, которая, как всем стало ясно буквально с первого взгляда, была лишь безобидной испуганной женщиной, пустившей Юсефа в квартиру лишь ради того, чтобы добавить несколько долларов к своему чеку социального обеспечения.

– Что вы вытворяете? Как вы посмели? – визжала она в ужасе оттого, что весь привычный мир словно обрушился вдруг на нее. – Я вызову полицию, ублюдки!

– Кто еще есть в квартире? – спросил Иванов у Шепарда.

– Никого, – ответил Шепард.

– Здесь только он и эта визгливая старуха. Пусть эксперты проверят всю квартиру, – сказал Алексей Аппельбауму. – Соберите все это дерьмо и отправьте в Лэнгли. Да, зачитайте ему его права.

– Насрать мне на его права, – сказал Шепард.

– Зачитай, – повторил Иванов, достав непонятно откуда наручники и застегнув их на запястьях Юсефа.

– И побеспокойся о том, чтобы Юсефу было удобно и приятно, – несколько язвительно добавил Форсайт.

– Об этом не волнуйся, – услышал он в ответ.

Как и все остальные группы, работающие в Манхэттене, Моррис Аппельбаум и Брайан Шепард якобы дежурили с девяти до пяти часов в конторе, расположенной в здании Си-Би-Эс на Парк-авеню, хотя она не значилась ни в одном указателе. Моррис, вернее, Мори Аппельбаум, человек с квадратной челюстью и подстриженными под «ежик» светлыми волосами, служил в Компании уже восемь лет после окончания университета Нотр-Дам, потому что его всегда больше интересовала работа на правительство, чем, допустим, футбол. Первые три года он проработал в Лэнгли, потом был переведен в Нью-Йорк, после того как один из агентов стал жертвой загадочного убийства. Его жена и двое детей жили в Скарсдейле, он пытался вести нормальный образ жизни, предпочитал перебирать бумажки до пяти часов, но иногда вынужден был принимать участие в операциях, подобных сегодняшней, которые, в чем он никому не признавался, несколько скрашивали чересчур монотонную жизнь.

Шепард, напротив, занимался этим ради Бога и страны.

Когда Юсефа увели, Иванов и Форсайт еще раз осмотрели кухню, обратив особое внимание на первоклассное лабораторное оборудование, и решили, что нуждаются в покое и отдыхе.

Ни тем ни другим им, естественно, насладиться не удалось.

Глава 2

ПОД НАБЛЮДЕНИЕМ

День 2. 22.00

Этой майской ночью в пустыне, раскинувшейся километрах в шестидесяти от Кабула, рядом с границей с Пакистаном, стояла самая лучшая погода, на которую только мог надеяться Абдул Расул Сайяф. Скоро накатится испепеляющий жар лета, запечет землю, лишив ее последней влаги. Но даже жар будет лучше зимы, проведенной в горах, когда единственным источником тепла являлся огонь, сопровождавшийся предательским дымом, позволявшим американцам, зорко следящим за этой пещеристой местностью, легко находить все убежища.

Час назад Сайяф, повернувшись в сторону Мекки, произнес пятую, последнюю из обязательных молитв, в которой он, как обычно, заверил Аллаха в том, что всегда останется его верным слугой, будет вести жизнь праведника и не нарушать заповеди Корана. За час до этого он навел прицел своего русского «Калашникова» на место, расположенное в двухстах шагах от своего укрытия, и плавно нажал на спусковой крючок. Пуля пробила каску американского солдата, которому было не больше девятнадцати лет от роду. Он умер, не почувствовав боли, и Сайяф считал, что пощадил неверного. Буквально через несколько минут после этого налетели вертолеты «блэкхоук», но Сайяф, естественно, успел уйти с чувством гордости за то, что внес свой вклад в дело мести за «Талибан», последние представители которого теперь вынуждены были скрываться в горах к востоку от Кабула и в Пакистане.

Скоро ему уже не придется применять столь не эффективную тактику. Его молодой протеже Мухаммед Хуссейн Насрала, которому было всего семнадцать, восхищался меткостью Сайяфа и прекрасно знал, что его герой обладал многолетним опытом. Еще мальчишкой он прекрасно проявил себя в качестве шпиона Северного альянса, внеся свой вклад в поражение советских оккупационных войск, а теперь воевал против американцев, которые пришли якобы помочь его народу, а на самом деле преследовали свои, сугубо империалистические цели. Сам Сайяф считал, что недавнее поражение не было бесполезным, потому что ему поручили то, что никогда не приходилось делать ни одному другому сунниту. Став избранным, он почувствовал спокойное удовлетворение. Через три дня он оставит это место и перелетит в город, который ему пока не назвали. Там он получит от «Хезболлы» достаточно денег, чтобы зафрахтовать уже подготовленный для него самолет.

«Аль-Каида» стала остро нуждаться в средствах, потому что американцам удалось перекрыть денежные потоки. «Хезболла», с другой стороны, была хорошо организована и спонсировалась странами Ближнего Востока и Южной Америки, а также получала миллионы долларов от благотворительных организаций в Америке, которые пока не попали в поле зрения ФБР. Поступали деньги и из других стран, в которых мусульмане обладали реальной властью.

Сайяф сидел у входа в пещеру, подальше от огня и треска горящих дров, и думал не о том, что предстояло сделать, а о том, что он потерял менее года назад. А лишился он жены и двоих детей, Сайда, трех лет от роду, и пятилетнего Раджкумара. Они, вместе с еще семнадцатью гражданскими жителями, погибли во время атаки американского истребителя Г-18. У него разрывалось от боли сердце – так быстро лишиться будущего. Одна бомба, и вся семья исчезла.

Он посмотрел на звезды на ясном небе. Миллионы и миллионы небесных светил были созданы Аллахом с известной только ему самому целью. Иногда по небу пролетала падающая звезда, словно послание Всевышнего, в котором он говорил, что чувствует мысли Сайяфа, что находится рядом с ним и поддерживает его в том, что нужно было сделать. Сайяфа успокоили такие мысли, и он повернулся к огню, к Мухаммеду, который будет поддерживать огонь всю ночь, сидя у костра с винтовкой. Скоро придет сон, а когда Сайяф проснется, новый день приблизит его на шаг к поездке на восток, в Исламабад, а потом еще дальше.

Сайяф был не молодым, не старым. Ему было тридцать три, рост сто восемьдесят сантиметров, а тело выглядело так, словно устало от долгих лет борьбы и убийств, в то же время он обладал физической силой двадцатипятилетнего. Старыми были его глаза, они видели слишком много смертей близких и друзей. Сайяф жил теперь только ради того, чтобы умирали неверные. Только от этого он мог получить удовлетворение, все остальное не имело ни малейшего смысла. Он был моджахедом, борцом за свободу, и будет им до конца дней своих.

«Когда я был преподавателем английского и испанского языка в университете? – спросил он себя. – Четыре года назад? Пять?» Время потеряло для него всякий смысл. Он начал работать в университете, когда был женат уже шесть лет, то есть женился поздно, по обычаям своего народа. Все студенты были мужчинами, женщины не могли получить образование, если они, конечно, не стали похожими на американок, не обесчестили себя тем, что вступили в борьбу с мужчинами собственной страны. Здесь подобного произойти не могло, потому что неуважение по отношению к мужчине наказывалось публичным избиением плетьми на площади, потому что мужчины являлись борцами за свободу и исполнение предначертаний Всевышнего. Мальчики, которым предстояло стать мужчинами, должны получить прекрасное образование, как это было угодно Аллаху. Сайяф вспоминал о своих университетских днях с легкой улыбкой на потрескавшихся губах. Она явно говорила о его тоске по мирному времени. Кто в следующий раз попытается отнять у исламского мира его традиции, сделать его игрушкой в руках могущественного правительства иноверцев, которое будет использовать чужую землю ради собственной выгоды, а потом уйдет с богатой добычей, оставив после себя только пыль и пещеры?

Но победы неверных на этот раз не будет, потому что мир стал другим. «Теперь у нас есть сотовые телефоны и Интернет, – думал Сайяф. – Теперь гяурам не удастся отрезать мой народ от остального мира, где есть телевидение и другие технические средства, способные мгновенно передать сообщение куда угодно. Мир стал другим, но современность не способна уничтожить исторические корни: „Макдональдсы" и Всемирная паутина будут отправлены на свалку истории, а наша священная земля возродится».

– Пора спать, – сказал он Мухаммеду.

– Когда мы получим оружие для дальнейшей борьбы? – спросил юноша.

– Оружие доставят через перевал из Джелалабада еще до рассвета. Тебе нужно хорошо отдохнуть.

– Ты скоро уйдешь, – печально произнес Мухаммед, которому уже сообщили о том, что Абдул скоро оставит его.

– Ты присоединишься к другой группе моджахедов и продолжишь убивать американцев. Не волнуйся. Аллах укажет тебе путь.

– Мне будет не хватать тебя, Абдул.

– Да, – печально сказал Сайяф. – Я тоже буду по тебе скучать. Другие научат воевать тебя лучше, чем я. Не бойся, ты не останешься один.

– Я ничего не боюсь, – сказал молодой воин. – Вернувшись в Кабул, я буду защищать свою семью, потому что уже стал мужчиной.

Улыбка тронула губы Сайяфа.

– Среди нас больше нет мальчишек, верно, Мохаммед? Они остались в другом времени.

– Ты увидишь, я не подведу тебя.

– Конечно, мой молодой друг. А сейчас мне нужно отдохнуть, чтобы набраться сил для того, что я должен сделать.

Сайяфу надо было подготовиться к священному полету в ад.

* * *

День 2. 1 8.30, восточное поясное время

Безоблачное небо уже потемнело, наступали сумерки – любимое время Алексея, когда солнце уже закатилось и небо предвещало наступление темноты, когда зажигались бесчисленные лампочки и рекламы, создававшие впечатление, что Манхэттен никогда не спит. Он сидел с Форсайтом на открытой террасе кафе на Второй авеню в районе восточных пятидесятых улиц, которое скоро должно было заполниться одинокими людьми, ищущими приключений. Ночная тусовка модной толпы, или сейчас это называлось по-другому? Алексей провел ладонью по лежавшему на коленях «дипломату» и закурил. Курить за столиками на улице пока еще не запретили.

Форсайт смотрел, как попыхивал сигаретой Алексей.

– Никак не можешь бросить?

– И даже не пытался, – ответил Иванов, которому было совершенно наплевать на то, насколько далеко зашла в Америке борьба с курением, чуть ли не главной проблемой, стоящей перед великой страной.

Мясо было давно съедено, они откинулись на спинки стульев и наблюдали за смазливыми девчонками, которые парами или тройками прохаживались по улице и выбирали подходящий бар или кафе, в котором им могло повезти.

Форсайт, проработавший в Манхэттене уже восемь лет, слишком хорошо знал, чего хотят эти одинокие женщины, но он был, слава Богу, счастлив в браке и разглядывал красоток чисто ради развлечения. В конце концов, супружеская жизнь не могла запретить мужчине оставаться мужчиной. Впрочем, он получал мало удовольствия даже от этих взглядов – разум слишком устал от работы, особенно после событий во Всемирном торговом центре. Чет чувствовал, что становится пережитком прошлого, внештатным сотрудником Компании, который все уже видел и постепенно разваливается, трескается по всем швам. Форсайт гордился прежними достижениями и был разочарован бесцельно загубленными жизнями, нелепыми операциями, моралью, которую давно погрузили в огромный мусоровоз и увезли на свалку. У Америки появились новые враги – террористы, заключившие невероятный договор с Богом. Как можно было победить таких людей?

Иванов знал, что чувствовал Чет, они часто разговаривали об этом. Внутри самой Америки находились миллионы врагов, которые могли приходить и уходить, наносить удары, когда им заблагорассудится. Ужесточить порядок выдачи виз? Иванов знал, что Форсайт воспримет такое предложение как шутку, ведь любой человек мог пешком перейти границу практически где угодно из-за недостаточного количества пограничников, которые были обычными людьми и не имели возможности надежно охранять тысячи миль границы на севере и юге. А что предпринимали политики, которые знали об этом? А центр по борьбе с терроризмом ЦРУ? Они не могли переписать законы. Форсайт прекрасно понимал, что страна находится в состоянии глубокого кризиса. Сколько еще ни в чем не повинных американцев погибнет?

– Что сейчас происходит в твоей голове? – насмешливо спросил Иванов, попыхивая сигаретой.

– Тебе незачем об этом знать.

– Я и так знаю.

– О'кей, знаешь. Ты знаешь, я знаю, знают буквально все.

Привлекательная официантка поставила перед ними две бутылки пива.

– Будете еще что-нибудь заказывать?

– Принесите счет, – сказал Иванов.

Она улыбнулась и ушла. Форсайт окинул взглядом стройное тело.

– Ничего нового, – ехидно заметил он.

Иванов уже рассказал ему о привезенном в Белый дом образце пластика. Форсайт был просто поражен. Они долго говорили об этом, но так ничего и не решили, потому что абсолютно ничего не знали. На самом деле Иванов хотел поговорить о диске, но понимал, что не имеет права это делать. На нем была записана информация, доступ к которой разрешался по принципу служебной необходимости, а таковой для Форсайта не существовало, впрочем, как и для Ротштейна. Но думать об этом Иванову никто не запрещал.

– Когда мы получим сведения из Лэнгли?

– Скорее всего, завтра. У Юсефа найдено оборудование для изготовления бомбы, и директор центральной разведки сильно разозлится. Все знают, что Аппельбаум и Шепард владеют ситуацией, и Шепард, насколько я в курсе, ждать не будет, потому что ему совершенно наплевать на конституционные права граждан, если могут погибнуть простые люди.

– Ресурсы «Аль-Каиды» практически истощены, – заметил Иванов. – Теперь она получает средства только от «Хезболлы», крышей которой «Аль-Каида» считается. За всем этим стоит Иран, поставляющий деньги, оружие и все остальное через Иорданию. Я проверил это через доверенных лиц на Ближнем Востоке. Их банки распухают от наших нефтяных долларов.

– Как это работает?

– Мои источники в Москве сообщают, что в этом завязаны Бейрут, Бангкок, Парагвай и даже организации в США, в частности в Мичигане и Северной Каролине. Кроме того, поставки осуществляются через Индию на Ближний Восток, а также через Гонконг. Примерно двадцать миллионов долларов в год поступают только по этим каналам.

Иванов много раз задумывался, почему спецслужбы Америки не смогли предотвратить события, случившиеся одиннадцатого сентября. Почему не было проанализировано нападение на военный корабль ВМС США «Коул» в 1998 году и взрыв восьмого августа того же года в посольстве США в Найроби, унесший более четырех тысяч жизней. Компания знала о существовании ячейки «Аль-Каиды» в Кении задолго до нападения и держала ее членов под наблюдением. Более того, было получено письмо на восьми страницах от члена «Аль-Каиды», который предупреждал о предстоящем нападении. Посол США в Кении Пруденс Башнелл умолял Вашингтон усилить охрану, но так ничего и не получил, несмотря на предупреждения «Моссада» о том, что будет заложена бомба. А потом, три года спустя, произошли события одиннадцатого сентября, которые навсегда изменили Америку.