Собрание сочинений (Том 4)

      Первое. Принимая главный порыв киевского инженера, едва ли не все читатели возмущались его самомнением: он высоко ценит себя, и в конкретных условиях конкретного цеха пока самомнение Козаря не получило ощутимого удара. В новых условиях это первое, что его ожидает.
      Ты высокого мнения о себе? Так это мнение вдребезги разобьется, ударившись о такую "глыбу", как здешний начальник цеха. Ему наплевать на самомнение любого, точнее же - не наплевать; он растопчет любое самомнение. В обстоятельствах, когда в цехе действует энергичный тиран, возникновение любого мнения, а не только фигуры с самомнением, превращается для тирана в первейшую моральную проблему: ведь для того, чтобы он властвовал, ему нужны не личности, а серые исполнители.
      Смотрите-ка! А ведь это второе!
      Второе. Не узнал ли себя Саша Козарь? Ну хоть на чуточку? Серость такая оценка людей, это же из его словаря. Нет ли чего-то общего в оценках людей - того производственного тирана и интеллигентского рационалиста Козаря?
      Да, это вопрос, и серьезнейший.
      Третье. А может быть, первое. Допустим, Козарь пришел в такой цех. Разобрался в обстановке. Коли план выполняется, цех не из последних, возникает естественный вопрос: надо бороться?
      Но с чем?
      С невыполнением плана, простоями, неритмичностью и прочими производственными бедами? Нет, здесь это не годится.
      Выходит - с нравами. С искривленной, деформированной моралью, за иную, светлую обстановку в цехе.
      И тут Козарю предстоит решить две проблемы - для самого себя. Одна из них: готов ли ты бороться? А борьба это нечто совсем иное, чем там, в Киеве, борьба отнимает силы, предполагает не только победы, но и поражения. Да и цель - весьма туманна, ее не все поймут.
      В Киеве все было проще - план и его выполнение, лучшая организация, совершенствование управления. Здесь все это есть, и, чтобы выбрать борьбу, нужно иметь совсем иные, чем в Киеве, основания: нужно обладать иной моралью, нужно самому быть высоконравственным - и производственником и человеком.
      Таков ли, Козарь, ты? Это и есть вторая проблема.
      Ведь в борьбе нужны союзники, - возможно, тот самый середняк, который до сих пор вызывает у Козаря кривую усмешку.
      А еще не нужна холодность и расчетливость, за которую дают кличку ЭВМ, - при этих качествах, вполне возможных или хотя бы допустимых в иных обстоятельствах, здесь за тобой никто не пойдет.
      А еще немыслимо отсутствие друзей: в драке одиночки проигрывают, да к тому же цеховый сатрап наверняка не одинок - "обложился" своими людьми.
      "Хочу быть первым" Александра Козаря вызовет в этом цехе гомерический хохот злодея и непонимание "серого" большинства.
      Борьба без принципов немыслима, а чтобы иметь принципы, надо иметь убеждения - более значительные, нежели убежденность в собственной непревзойденности или в том, что люди делятся на серость и на избранных.
      Смотрите, что получается, коли плюсы и минусы Александра Козаря поместить в иную среду! Они недееспособны - все, без исключения. То, что в легких условиях - а киевские обстоятельства можно признать легкими по сравнению с новыми, - возможно, допустимо и в целом положительно, здесь не годится вовсе. Там недостатки Козаря казались нам просто осложнениями при общем здоровье, чужеродными ветвями на крепком стволе неплохого желания, здесь эти недостатки становятся главными, определяющими, и никакое желание, в их присутствии, не может быть действенным.
      Оно не имеет силы, это желание, оно беспочвенно, оно нереалистично.
      И я полагаю, здесь мы выходим на одну общественно важную тему. О возможности, способности, умении, подготовленности молодого человека вести борьбу за истину в условиях производственного коллектива. Точнее молодого инженера, специалиста.
      Принято считать, что институт не только образовывает, но и воспитывает. Но воспитывает ли он бойца, человека, способного противостоять не только производственным, но и моральным деформациям? После института молодой инженер знает, как работать правильно, как организовать производство, что делать с точки зрения организации труда, чтобы поправить дела на участке, в цехе. Но уж как бороться с производственным деспотом, да еще умным, толковым с точки зрения инженерной, заводской, деловой, как нынче принято выражаться, - на эту тему высшая школа молчит. Инженерная психология отнюдь не в родственных узах с инженерной педагогикой.
      А теперь самая пора вернуться в цех, куда мы "перекинули" Александра Козаря. И где не выдержал испытания Сергей Сергеев.
      Разве действия властного начальника цеха, создавшего вокруг своей персоны обстановку угодничества, делящего работников на своих и чужих, поощряющего поклонение и молчание, - разве практика (и теория!) этого человека не обладает мощным педагогическим зарядом, причем слово "педагогика" я употребляю здесь со знаком "минус". Отрицательная педагогика, минусовая педагогика, значение урока, которым обладает отрицательный пример - пример не разоблаченный, не развенчанный, а процветающий, - все это реально существующие силы.
      Но коли они существуют, им должно противопоставляться не умозрительное, не теоретическое, а действенное добро.
      Что толку - тихо возмущаться?
      Что толку желать поправить - но не уметь?
      Технарь, спец - это ведь лишь профессиональная характеристика. Бездушный технарь и спец как раз и есть та ЭВМ, именем которой прозвали в Киеве Александра Козаря. Профессионал с душой - это человек. И технических высот ему мало. Ему нужна высота человеческая. Нравственная.
      И вот тут требуется, чтобы он был бойцом, личностью с мировоззрением, с убеждением, с умением распознать, что хорошо, а что плохо не только для производства, но и для морали, - и со злом вступить в бой. Вступить в сражение с отрицательной педагогикой, суметь противопоставить ей и профессиональные знания, и моральные убеждения.
      Сергей Сергеев пишет, что, добившись должности начальника участка - а такая перспектива ему "светила", - он стал бы "плясать" под дудку шефа или бы ему просто "обломали рога". "Рога" Сергееву оказались дороже, и он ушел на другую работу.
      Что бы стало с "рогами" Александра Козаря?
      Ответить на этот вопрос невозможно. Протирал бы замшевой тряпочкой, полируя, любуясь ими, но не пускал в дело? Возможно. Пустить их в дело, броситься в бой ему бы, пожалуй, не позволили собственные моральные устои.
      Ну а вдруг?
      Вдруг бы проснулось все хорошее и исчезло, растворилось все наносное, дурное? Вдруг бы окружающая "серость" обратилась в один прекрасный миг плотным рядом дорогих лиц, способных понять, поддержать, вступить в бой? Талантливость ведь чаще всего ни при чем, когда речь идет о моральной истине. Ее любой способен осознать, поддержать, подать за нее свой голос!
      А если дело повернулось бы так, я уверен, и главное желание - стать лидером, возглавить цех - обернулось бы совсем другим, очень человеческим: добиться истины, добиться, чтобы восторжествовала правда, а зло погибло.
      Разве не истинный лидер - человек, возглавивший эту борьбу? Разве не ему, если он к тому же толковый инженер, отдаст предпочтение коллектив, когда речь зайдет о новом начальнике цеха? Да и начальство - тоже.
      Активная жизненная позиция. Это не надуманная формула. В сущности, этими словами определяется нравственная гражданственность любого человека. Не зря же именно партия выдвинула эту важную и нужную формулу.
      Формула эта, на мой взгляд, предполагает определенное условие, от выполнения или невыполнения которого зависит, работает она или нет. Условие это - гармония. Гармония гражданского и нравственного, человечного и, выходит, личного.
      Применяет человек лично к себе необходимость вмешательства, коли встречается с несправедливостью, - значит, гармония достигнута. Не применяет, значит, формула зависнет в воздухе, как голое пожелание, нереализованный тезис.
      Нет, все-таки, как ни крути, не выставляется Александру Козарю в целом плюс. Мелочей нет. Из мелочи может вырасти слон, попади она, эта мелочь, в другие условия. Прокламация добра обернется в действенное зло, коли нарушишь гармонию.
      И хотя плюс, в результате нашего эксперимента, Козарю не выходит, нам, да и ему тоже, я думаю, ясен путь, которым надо следовать, чтобы достичь искомой гармонии.
      Ясны принципы, которые нельзя нарушать, если даже их нарушение когда-то прощается.
      Таким образом, реальные беды Александра Козаря - полубеды.
      Беды исправимые.
      Собственно говоря, на этом и стоило бы поставить точку в рассуждениях об Александре Козаре - его стремлениях, философии и его посягательствах, если бы не одно письмо. Его прислал Евгений П. из Астрахани.
      Впрочем, это письмо и есть точка, так что я привожу его целиком.
      "В общем-то мы с Александром одного поколения, хотя и не совсем. Мне 35 лет. О возрастных преимуществах говорить глупо, сам всегда считал свойство стареть в молодости или быть слишком благоразумным - неудобным, пустым, смешным... Быть первым - ремесло тонкое, да, ремесло, особенно в вашем понимании первенства, Александр. Судя по вашему волнительному настрою, вы хотите быть первым всегда. Но быть первым всегда доступно лишь открывателям, "пророкам" или героям, сотворившим подвиг.
      Каким же первым хотите быть вы, Саша? Первым среди начальников цехов на вашем заводе? Первым среди главных инженеров (может быть, это произойдет после вашего посещения директора завода, когда он вам предложит быть заместителем главного, который не очень-то "тянет")? В вашем ведомстве или министерстве? Что это - быть первым?
      Милый претендент, ведь все очень и очень относительно в жизни. В цехе можно быть первым, на заводе можно быть главным, а у любимой женщины или дочурки - последним, у друзей, которые к тебе безразличны, вообще не числиться в никаких. И любой хороший парень Володька (а он хороший, видимо, человек) уценит вас в глазах общества своей человеческой дилетантской разносторонностью. В своем письме-вопросе вы часто упоминаете слово "жизнь". Но само ваше стремление, да и вы - не жизненны. Гладко у вас все: и школу - на "отлично", и институт, и на заводе. Чем-то напоминаете вы, Саша, мне благополучного героя из одной нравоучительной интермедии, где тот, многого добившись и имея все, что положено первому среди производственных руководителей, встречает Вовку, однокурсника, неудачника, который и не стремится в первые. И так благополучному "хорошо", что хороший неудачливый товарищ спрашивает: "Может, тебе чем-нибудь помочь?" Потому что удивляется, как это так, чтобы у человека в жизни никогда не было ни поражений, не было ни любви, ни друзей, как это так, что он не дарил никогда матери или любимой цветов, не переживал, не волновался, не плакал, пусть незаметно, у костра, под "Володькину гитарную песню". Для чего быть первым тогда? Для краха иллюзорного величия цифры No 1, к тому времени, когда наконец придется задуматься над словами однокурсника, что все суета это...
      Быть первым - это, Саша, вам не под силу (мое субъективное мнение), потому что быть Первым - это заполнить собой все пространство и время, и мысли окружающих, это как солнце, без которого жизни нет, лучи от которого - во все концы и уголки человеческих душ, окружающих и живущих, творящих. А вы пишете: "Друзей, правда, у меня близких не было и нет". Следуя вашему рационализму в суждениях и прямолинейности, да и попытке логически, пусть по-своему, мыслить, хочу рассмотреть метаморфозу одной поговорки: "Скажи мне, кто твой друг - и я скажу, кто ты!"
      Как сказать, кто вы, Саша? Завидуют ли вам или таким, как вы, Саша?
      Завидуют, конечно, такие же, как вы, стремящиеся быть первыми среди начальников. Карьеризмом я бы это стремление ваше не назвал, нет, скорее ограниченностью. Ведь любая программа ограниченна, а ваше стремление к первенству - это ваша программа, не так ли?
      А в науке и в искусстве, Саша, сложнее, хотя карьеру и там делают; только там карьера дает известность и популярность при жизни, а вот подлинное искусство или научный гений остаются навсегда, как истинно первые.
      Поверьте мне, Саша, от всего сердца, я не завидую вам. Может быть, читая это, вы усмехнетесь, мол, очередной неудачник. Нет! Должности я занимал повыше начальника цеха. И образование высшее. И стаж уже 20 лет при 35 годах. И институт заканчивал на "хорошо", и общественником был из "первых", и люблю стихи, гитару, друзей своих и семью.
      И вот что, Саша. Вдруг не захочет директор вашего завода вас двигать дальше и просидите вы в начальниках цеха лет десять, как тогда? А ведь в принципе весь ваш напор и "талант" быть первым - сейчас по крайней мере, зависит от директора. Тогда со "знанием цены своей" как вы поступите? Ведь вы умеете добиваться своей цели. А он, директор (может, и нехороший человек), задержит ваш рост на десять лет. А со временем происходит и переоценка ценностей.
      Будь первым, Саша. Только будь чуточку вторым. Он всегда видит, где спотыкается первый.
      Евгений П., г. Астрахань".
      Вот, пожалуй и все о желании быть первым.
      ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВ
      Хочу быть первым. Не хочу быть последним.
      Кажется, между двумя этими фразами можно поставить знак равенства. А подумаешь - нет, нельзя.
      Особенно если, как говорится, налицо подмена понятий. Подмена целей.
      Нет, что ни говори, но, как бы ни старались мы заподозрить Александра Козаря в несомненных грехах, ему невозможно отказать в главном - в правильности его социальных устремлений. Так он ищет себя или не так - это мы уже разбирали, - с ошибками или без ошибок, но он прилагает свои силы именно там, где это необходимо, - в силу его социальных (по образованию, распределению, предназначению) и душевных обязанностей.
      Дело вроде бы элементарное, понятное - ан нет, и оно требует разбирательства, оказывается.
      Начнем, пожалуй, с тезки Владимира Владимирова - товарища Саши Козаря, который, получив диплом инженера-конструктора, ушел в наладчики станков. Процитируем слова этого Володи, сказанные Козарю: "Отработал восемь часов - и свободен. И отвечаю только за себя, не то что ты, бедолага". Встреча та, как вы помните, закончилась едкой фразочкой бывшего инженера: "Ну, как твоя карьера? Куешь помаленьку?"
      Вроде как, уйдя в наладчики, этот душа-парень одержал еще и моральную победу на Козарем, а теперь вот, видите ли, празднует ее, всаживая "карьеристу" неприятную шпильку.
      Эта ситуация не осталась не замеченной читателями. Некоторые наладчика поддержали, как бы разделяли его победу: дескать, честно ведет себя человек, не сумел быть хорошим инженером, так стал наладчиком.
      Но в этом как бы ответе есть несколько умолчаний, прямо скажем, непростительных умолчаний. Ведь Володя ни словом не обмолвился, что он не стал хорошим конструктором и оттого подался в наладчики, вовсе нет, он напирает совсем на другое - на свою свободу ("Отработал восемь часов - и свободен"), на свою неответственность ("И отвечаю только за тебя, не то что ты, бедолага"). Кстати, стал ли он хорошим наладчиком - дело тоже ведь лишь предполагаемое, затемненное, и весьма допустимо - сомнительное. И вот все это - в попрек Козарю.
      Однако - и здесь достаточно одного лишь здравого смысла, не требуется никакой специальной подкованности - вполне очевидно: Козарь хочет принять на себя повышенную ответственность, а бывший конструктор - с себя ответственность снять. Хорошо. Даже если идти, на мой взгляд, от крайнего, от абсурдного, предположив, что Козарь - голый карьерист и больше ничего, а такая крайняя оценка встречается в некоторых письмах, то ведь и тогда будет ясно: карьеризм не категория долга, а вот уклонение от ответственности, нежелание отвечать за обязанность, данную образованием, безусловно не из гражданских деяний. Это не что иное, как уклонения от долга.
      Впрочем, на свои шпильки Володя, человек с "легкой" совестью, мог бы иметь право. Однако лишь в том случае, если бы не заканчивал институт, а после училища, техникума или иной специальной подготовки прямо и шел в наладчики. Как известно, профессия наладчика (за редким исключением, за таким, к примеру, как настройка ЭВМ или суперсложных станков) не требует высшего образования. Не требует пяти лет учебы и огромных государственных денег, которые истрачены на Володю, не желающего исполнять свой профессиональный долг. И вот уже тут между словами "профессиональный" и "нравственный" я бы поставил знак равенства.
      В этом раскладе мораль Саши Козаря мне куда больше по душе, чем мораль личности, которой недостает совести исполнить свои профессиональные обязанности. И что стоят после этого его общительность, душевность, умение играть на гитаре?
      Козарь не спешит зачислять своего приятеля в неудачники, и правильно делает. Он не неудачник. Его покой и нежелание ответственности умышленны, а оттого злостны. Поступок Владимира превращается из дела свойства вроде бы сугубо личного в печальное явление - общественную пассивность, общественную уклончивость.
      Вот мы говорили об активной общественной позиции - так здесь налицо пассивная общественная позиция. Уклонения от долга - это тоже позиция.
      К слову будь сказано, пример Володи с гитарой вовсе даже не единствен. Немало молодых инженеров, особенно из заочников, из рабочих, получив диплом, покрутившись с годик в конструкторском бюро или заводском отделе, возвращаются назад, к станку: тут и денежнее, и проще.
      Я не склонен все такие ситуации подряд оценивать знаком "минус", у всякого свои мотивы, есть среди них и очень немаловажный - психологический барьер перехода из одного в другое качество, особенно если происходит это в стенах того же предприятия, - тут надо помогать вчерашнему рабочему побыстрее адаптироваться в новом, и для многих, его окружающих людей, сомнительном для него положении, - это совершенно особая и важная тема, но принцип, сам принцип уклонения от долга, диктуемого обязательствами, постыден и общественно опасен.
      Собственно говоря, бывший конструктор Владимир - человек, не лишенный для кого-то внешней привлекательности (гитарист, добряга) и даже псевдорыцарства (пошел в рабочие с дипломом инженера - вот уже нетщеславная личность) - всего-навсего пролог, предисловие, не до конца испорченный предшественник куда менее симпатичного Владимира Владимирова.
      Многие читатели на исповедь Владимира откликнулись жестко и однозначно. Вот один из таких приговоров:
      "Мне жаль вас, Неизвестный (позвольте называть вас так, а не вымышленной фамилией, поскольку, открыв забрало, на честный поединок вы все-таки не вышли). Вам в жизни не повезло. Вы первым уходите с работы, вам не хочется остаться, чтобы завершить интересное дело, работа никогда не снилась вам по ночам, вы ни разу, если не считать комиссионного магазина, не вскричали: "Эврика!"
      Но письмо ваше кричит. Кричит, убеждая всех, как вам хорошо. Мне кажется, вы кричите, чтобы заглушить голос совести. Судя по письму, вы неглупый человек и сами хорошо понимаете, кто вы есть. И руками своими, "с мозолями и ссадинами", вы прикрываете лицо, чтобы не увидели мы в ваших глазах то, что вы сами боитесь увидеть.
      Давайте называть вещи своими именами. Что касается основной (впрочем, какая из них основная?) вашей работы, то здесь вы уже почти тунеядец. И, к сожалению, таких, которые подписались бы под вашим письмом (конечно, тоже вымышленной фамилией), пока еще много. Такие же, как вы, "неизвестные" и безразличные, прячутся за чужими спинами и в НИИ, и на стройках. И как раз то, что вы, "неизвестные", не придумали и не сделали, составляет сегодня пресловутый дефицит. Строительные недоделки оставили тоже вы, равнодушные. Так кто вы, дорбый волшебник или злостный спекулянт? Ведь то "доброе дело", которое вы за большие деньги делаете новоселам, уже должно быть кем-то сделано, причем не "глубокой ночью", а в течение обычной рабочей смены. Должно, но не сделано. И тогда слетаетесь вы.
      Я тоже инженер. Совсем немного старше вас. Очевидно, мы любим одни и те же вещи. Красивые вещи любят все, здесь вы правы. Но красивая вещь это прежде всего вещь чистая, без пятен. А вас обманули. Обманули давно, еще в детстве, внушив, что за деньги можно купить жизнь, а не ее неудачную копию.
      Надеюсь, что вы будете одним из самых последних воинствующих мещан, которые еще мешают нам жить. Но у вас есть дети. Мальчик и девочка. Очень хочется, чтобы их научили отличать настоящее от подделки.
      Виктор Безбородов, Москва".
      Еще один ответ Владимирову:
      "Мне 37 лет. Женат. Двое детей. Пока. Работаю не инженером, а наладчиком автоматических линий на КамАЗе. Имею, как считаю, все необходимое для нормальной жизни. Только все наше, советское: и аквариум с рыбками, и совесть трудящегося человека, и постоянное желание работать артистично, и чувство отвращения к тунеядцам и жуликам.
      Мне импонирует молодой киевский инженер А. Козарь, стремящийся стать начальником цеха, потому что он хочет работать на работе. Мне импонирует тот начальник цеха, который забывает, что такое свободное время, который не покидает рабочего места, пока не уверится, что им сегодня сделано все необходимое и возможное. Но почему он зачастую не может вовремя уйти с работы домой, где его ждут жена, дети, друзья, не имеет возможности почитать новую книгу, сходить в театр?
      Не потому ли, что Владимировы не сделали что-то, работая спустя рукава, скорее всего отбывая, как они считают, время, дабы потом с неистраченной силой на халтуре "зашибать деньгу"?
      Не слишком ли много развелось у нас скрытых тунеядцев, которые, получая и в самом деле немалые деньги, паразитируют за счет тех, кто "вкалывает", "лезет из кожи вон", "становится на уши"?
      Р. Нурми,
      г. Брежнев".
      Резкость общественного мнения в оценке жизни Владимира Владимирова очевидна и понятна. Открытость его письма отдает цинизмом преуспевающего дельца, а не честной откровенностью.
      Александр Козарь хочет быть первым в деле. Если бы речь шла только о профессионально-личном его первенстве, не возникло бы даже предмета спора. Но он имеет в виду первенство над людьми, первенство в управлении, а всякое первенство - дело не однозначное, требующее еще много иных нравственных достоинств. Это мы выяснили.
      Но вот Владимир Владимиров говорит вроде бы о сугубо личном - о том, что в свободное время он не пьянствует и не бездельничает, не лупит "козла" во дворе, а зарабатывает деньги, создает материальное благополучие, в сфере которого он не хочет быть последним.
      Он не утверждает, что хочет быть первым. Нет. Просто не хочет быть последним. Всего-то.
      Вот и вышли мы к главному: ради чего жив человек? Во имя чего?
      Помните давнее, гётевское: "Люди гибнут за металл!"
      Что же выходит? Времена сменяют друг друга, на дворе иная социальная система, а герои Гёте, пушкинский скупой рыцарь - пусть в иной одежде, без доспехов - живы, живы?
      Для чего? Чтобы доказать вечное всесилие денег, власть вещей, превосходство материального над моральным? К счастью, дело обстоит не так.
      Бессребреничество истинного гуманизма, власть доброты и милосердия новое общество и доказало, и утвердило как один из главных своих принципов. Непростая наша эпоха в самые тяжелые дни жизни - войну, послевоенную голодуху - негромко, но твердо демонстрировала такие горние высоты духа, отзывчивости, бескорыстия, каких не знавала земля до сих пор - до наших, до советских пор. Спасение другого, чужого, жертвуя собой, усыновление неизвестных детей - более сорока - одним лишь любящим сердцем, пополам последняя горбушка, - и вот что поразительно: чем горше доля, чем круче беда, тем мягче и сострадательнее люди, тем ближе они друг к другу.
      Не от того ли уж, думаешь порой, что сытость глуха, а порой и слепа, что память ее забывчива, а желания - ленивы?
      Видать, уж так устроен человек, что в часы беды собственная горечь делает близкой страдания другого, способна устыдить, а, устыдив, совершить благо.
      Горечь - или сладость, беда - или счастье, волнение - или покой, неужто же только тяжкое подвигает человека к великодушию доброты?
      В сложных этих категориях ответ по принципу "или - или", пожалуй, не годится. Беда воспитывает, вот что. Ее уроки не просто памятны, они меняют сущность человека. Человек, испытанный бедой, в дни благополучия никогда не забудет о прошлом. Не беспечностью покоя, а тревогой лишения будет он измерять свои поступки, свое отношение к людям.
      В этом, наверное, и состоит главная разность поколений. В этой области, верно, и лежит главная причина попреков: вот мы были такими, а вы...
      Слов нет, испытанный бедой отличен от того, кто не знал страданий. Не зря ведь живы старые поговорки, среди которых, к примеру, и такая: "Сытый голодного не разумеет".
      Все это так, миропонимание, мироощущение - личные, не заемные из книжек и школьных уроков, а самим собой, своей жизнью проверенные отличаются у тех, кто страдал, от тех, кто знает об этом понаслышке.
      Что же делать? Смириться с этим? Принять как окончательную, неодолимую данность - порог отзывчивости, порог поколений?
      Нет и нет.
      Обратим взор наш к истории, ее нравственным урокам.
      В славной ленинской когорте рядом с рабочими было немало выходцев из дворян, из семей состоятельных, обеспеченных. С точки зрения обывательской - а как тесно смыкалась она с точкой зрения жандармской они, эти дворянские дети, "с жиру бесились". Ведь у них все было для хорошей, сословной жизни.
      Ан нет! Отказывались от имущества, от дворянства, бились за идею равенства, в том числе материального, шли на каторгу, в ссылку.
      А народничество, со всей его исторической наивностью? Разве в его подвижничестве не заключалась высокая нравственная идея - поднять крестьянство, возвысить его грамотность, а потом сознание, поделиться, таким образом, с народом своим знанием и добиться социального равенства?
      А декабристы, хоть они и "страшно далеки от народа"? Разве они не преподали сотни уроков самоотреченности во имя идеи, разве сильные не протягивали руки слабому? И разве эти примеры не есть убедительное отрицание поговорки: "Сытый голодного не разумеет"?
      Разумели, да еще как! И причины - не в собственных, лично испытанных страданиях, а в воспитании, душевном складе и, самое главное, в убежденности, в идее.
      Глубоко уверен - это и есть ключ к воспитанию, к созиданию высокой нравственности уже наших, нынешних поколений, худого, как говорится, лично не познавших.
      Да, есть отзывчивость, воспитанная собственным страданием. Высокая, чтимая, душевная категория.
      Но есть и другая - воспитанная, идейная.
      Мне кажется, высшее - это когда, будучи сам сытым, человек слышит голод другого. Не только слышит - отдает свой хлеб. Высшее - когда человек плачет не от своей, от чужой боли. Высшее, это когда слово "отдать" звучит громче понятия "взять".
      Простые истины эти так, кажется, бесспорны: ведь они прошли проверку самой историей. Но дело в том, что исторической памятью сильно человечество, народ и не всегда, к сожалению, отдельный человек.
      По медленной спирали восходим мы вверх, порой глупо считая давно пройденное неважным для нас. Это было раньше! Сейчас по-другому! Совсем как в старой литературе, помните: иные времена, иные нравы!
      Иные! Конечно, иные! Спору нет. Только зря, кто восклицает так, считают мотивировки эти оправдывающими. Времена другие, верно. И есть миллионы примеров, когда юные, не прошедшие испытания лихом, поступают по совести. Дети наши собирают подарки кампучийским своим сверстникам. Студенческий отряд назвал себя отрядом безвозмездного труда и все деньги, заработанные летом, отдает детскому дому.
      Вот еще один пример. Совсем юная мать прямо в роддоме отказалась какое бесчестье! - от своего ребенка, а другая мать - не менее юная - тут же этого ребенка взяла себе, вышла из больницы с двумя детьми. И ее юный супруг не гневен, а счастлив.
      Вот вам один всего случай, но в нем вся сложность жизни нашей темное и ясное, глупое и мудрое, злое и доброе.
      Верим мы - хорошее побеждает, так или иначе, побеждает с потерями, болью, страданиями, а не может не победить. И все же дурное - сильно тоже. Наивно полагать, будто рядом с идейным не сосуществует безыдейное, рядом с радостным - горестное. Единство и борьба противоположностей, ничего не попишешь. Это ведь безыдейное, корыстное, себялюбивое подает голос, требуя реабилитации, восстановления себя в своих пошлых правах: это было раньше! сейчас по-другому! иные времена, иные нравы!
      Что ж, коли так, надо, значит, без устали повторять прописные истины, среди которых истина о смысле жизни, о цели ее, о том, что погоня за материальным в ущерб моральному не одну еще юную шею сломает.
      "Люди гибнут за металл!"
      Хоть выглядит он нынче и совсем по-другому, этот девиз, а жив, жив, к несчастью.
      Вот свидетельство из читательской почты.
      "Я знаю довольно неплохо себя и уверенно говорю, что не обладаю тем комплексом качеств, которыми должен обладать большой руководитель, а потому свое "хочу быть первым" понимаю как грамотное и своевременное исполнение порученного дела, пользуясь уважением сотрудников. За десять лет работы я имею более 10 рационализаторских предложений с крупным экономическим эффектом, различных наград и благодарностей администрации, партийных и общественных организаций, вел общественную работу. Была у меня квартира, семья, и вот сейчас я начинаю все сначала.
      Да, все было прекрасно: КамАЗ, грандиозная стройка! Молодой, жаждущий подвигов коллектив. Мы работали по 10, 12, 14 часов в сутки, бывало и не выходили из цеха. Мы понимали: КамАЗ не столько экономическое имеет значение, сколько политическое. И мы работали, а может, и подвиги совершали, но все равно говорили: работали.
      Прилетела ко мне тогда сестра из Москвы и, увидев поток, шагающий на работу, заметила: "Нет, вы и ходите по-иному. Одержимо!"
      А потом рядом со мной запела моя молодая жена: "Не хочу быть последней". Квартира и обстановка уже были, подрастал сын (скоро в школу). Так в чем же она хотела быть не последней? Она и сама не знает, только сказала мне: "Если бы приносил бы ты мне ежемесячно 400 рублей, то и домой мог не являться".
      А вам, В. В., такое жена не говорила? Но потом и 400 рублей на семью ей бы было мало. И сбивала она меня со своими родственниками на "шабашку", как уже сбили мужа сестры. Вот этапы: стройка, бригадир комсомольско-молодежной бригады, коммунист, награда Родины, учеба у знаменитого бригадира Злобина, квартира. А сейчас, в 29 лет: с мая по октябрь "шабашка", до 10000 рублей, а с ноября по апрель зимняя спячка с самогоном. И что дальше?