Глава 24

Марино встретил меня у входа в магазин. Войдя внутрь, мы сразу же увидели Андерсон. Она стояла перед прилавком и заворачивала ящик кассы в плотную коричневую бумагу, а криминалист Эл Эгглстон кисточкой наносил на кассу дактилоскопический порошок, чтобы снять отпечатки пальцев. Заметив нас, Андерсон не обрадовалась.

– Что вы здесь делаете? – Она преградила путь Марино.

– Пришли купить пивка. Как дела, Эгглстон?

– Потихоньку, Пит.

– Мы еще не закончили, – сказала мне Андерсон.

Не обращая внимания на ее реплику, я подумала, сколько улик она успела уничтожить на месте преступления. Слава Богу, Эгглстон занимался важной работой. Я сразу обратила внимание на упавший стул у прилавка.

– Стул был перевернут, когда приехала полиция? – спросила я у Эгглстона.

– Насколько мне известно, да.

Андерсон решительным шагом вышла из магазина, очевидно, чтобы найти Брей.

– Ого, – произнес Марино. – Вот это следы.

– Правду говоришь.

На стене за прилавком виднелись разлетевшиеся дугой брызги крови.

– Рад, что ты здесь, Пит, но ты играешь с огнем.

Кровавый след огибал прилавок и вел по проходу между полками, самому дальнему от дверей.

– Марино, подойди сюда, – позвала я.

– Эй, Эгглстон, не пропусти образцы ДНК этого парня. Положи их в маленькую баночку, и, может быть, мы сумеем вырастить его клон, – сказал Марино, направляясь ко мне. – Тогда мы в конце концов узнаем, кто он такой.

– У тебя великий ум, Пит.

Я указала на кровь, которая вытекла из сонной артерии убитой Ким Люонг. След растянулся футов на двадцать вдоль полок, на которых лежали бумажные полотенца, туалетная бумага и другие товары для дома.

– Господи Иисусе, – пролепетал Марино, когда понял, что они означали. – Он волок ее, пока она истекала кровью?

– Да.

– Как долго она протянула бы с таким кровотечением?

– Несколько минут. Максимум десять.

Кроме этого, на полу заметны были легкая кровавая бахрома, прочерченная волосами, и параллельные следы пальцев. Я представила, как убийца волочет ее за ноги – руки женщины раскинуты как крылья, волосы стелются следом словно плюмаж.

– Он тянул ее за ноги, – сказала я. – У нее были длинные волосы.

Андерсон вернулась в магазин и наблюдала за нами. Мне было противно от того, что я должна обдумывать каждое слово, сказанное в присутствии полиции. Но это случалось и раньше.

В течение многих лет работы мне приходилось иметь дело с копами-доносчиками, и я работала с ними, хотя считала их врагами.

– Ставлю что угодно, она не умерла сразу, – произнес Марино.

– Ранение в сонную артерию не означает немедленную смерть, – объяснила я. – Тебе могут перерезать горло, и ты успеешь позвонить в Службу спасения. Она не должна была сразу потерять сознание, но очевидно, что произошло именно это.

Дальше в проходе крови стало меньше, и я обратила внимание, что небольшие пятна уже подсохли, а кровь в лужах начинала сворачиваться. Мы прошли мимо холодильных ящиков с пивом и открыли дверь на склад, где техник-криминалист Гарри Хэм стоял на коленях спиной ко мне, а второй криминалист фотографировал что-то, скрытое от моего взгляда.

Обойдя их, я пришла в ужас. Синие джинсы и трусики Ким Люонг были стянуты до колен, из прямой кишки торчал лабораторный термометр. Хэм оглянулся на меня и замер, словно пойманный за руку вор. Мы много лет проработали вместе.

– Какого черта вы делаете? – сказала я жестко.

– Замеряю температуру, док, – испуганно ответил Хэм.

– Вы взяли мазок, прежде чем вставлять градусник? На случай если она была изнасилована? – требовательно спросила я тем же тоном, в то время как Марино протиснулся мимо меня и уставился на труп.

Хэм заколебался.

– Нет, не взял.

Хэму было около сорока лет, это был высокий красивый мужчина с темными волосами и большими карими глазами, обрамленными длинными ресницами. Часто после небольшой практики люди, подобные ему, начинали думать, что могут выполнять работу судебно-медицинского эксперта. Но Хэм всегда соблюдал правила и уважительно относился ко мне.

– И как теперь прикажете толковать любое повреждение тканей, когда вы поместили твердый предмет в прямую кишку? – продолжала я.

Он смущенно отвел глаза.

– А если я найду повреждения в заднем проходе, то как смогу свидетельствовать в суде, что они не нанесены термометром? И если вы не можете гарантировать стерильность своего оборудования, любой образец ДНК тоже попадет под сомнение.

Хэм покраснел.

– Вы имеете представление, сколько артефактов вы только что оставили на месте преступления, полицейский Хэм?

– Я был очень осторожен.

– Очистите помещение. Сейчас же.

Я открыла рабочий чемодан и сердито натянула перчатки. Передала Марино фонарик и, прежде чем начать работу, изучила комнату. Склад был тускло освещен, множество ящиков с пивом и колой на расстоянии двадцати футов были залиты кровью. В нескольких футах от тела лежали гигиенические тампоны и бумажные полотенца, дно коробок пропиталось кровью. Пока не было никаких признаков того, что убийцу интересовало здесь что-то другое, кроме жертвы.

Я присела и стала изучать тело, обращая внимание на все: оттенки и текстуру тканей и крови, каждый нюанс дьявольских действий убийцы. Вначале я ни к чему не прикасалась.

– Боже мой, он действительно избил ее до смерти, – сказал полицейский, который делал снимки.

Создавалось впечатление, будто дикий зверь приволок раненого в свою берлогу и растерзал. Свитер и бюстгальтер женщины были сорваны, туфли и носки сняты и брошены рядом. Ким Люонг была упитанной женщиной с полными бедрами и грудью, но узнать, как она выглядела, я смогла только по водительским правам, которые мне показали. Она была миловидной женщиной с застенчивой улыбкой и длинными черными блестящими волосами.

– Когда ее нашли, на ней были трусы? – спросила я Хэма.

– Да, были.

– А туфли с носками?

– Они были сброшены и лежали точно так, как вы видите. Мы до них не дотрагивались, ведь мне не нужно поднимать туфли и носки. И так видно – они в крови.

– Почему он снял с нее туфли и носки, а не трусы? – задал вопрос один из полицейских.

– Да. Зачем кому-то поступать таким странным образом?

Я посмотрела на ступни Ким – на них также засохла кровь.

– Когда приедем в морг, нужно получше осмотреть ее при ярком свете, – сказала я.

На шее отчетливо виднелся след от пули, задевшей сонную артерию. Я слегка повернула ее голову и увидела слева выходное отверстие.

– Вы нашли пулю? – спросила я Хэма.

– Выковыряли из стены за прилавком, – ответил он, не смея смотреть мне в глаза. – Гильзы пока нет, если она вообще была.

Гильзы не будет, если преступник стрелял из револьвера. Пистолеты выбрасывали стреляные гильзы, и это была единственная полезная вещь, которую можно от них ожидать.

– В каком месте стены?

– Если стоять лицом к прилавку, то левее того, где она сидела бы на стуле за кассой.

– Выходное отверстие тоже слева. Если они находились лицом друг к другу, возможно, следует искать убийцу-левшу.

Убийца Ким Люонг нанес ей удары каким-то предметом, оставившим на лице девушки равномерные округлые и линейные рваные раны. Кроме того, она, по всей видимости, была избита кулаками. Когда я начала ощупывать лицо в поисках переломов, под пальцами захрустели обломки костей. Зубы были вдавлены внутрь.

– Посвети сюда, – попросила я Марино.

По моему указанию он переместил луч фонарика, и я осторожно повернула голову женщины направо и налево, ощупывая через волосы череп и проверяя заднюю и боковые части шеи. На ней виднелись следы кулаков, округло-линейные раны, а также несколько бороздчатых ссадин в разных местах.

– За исключением стянутых трусиков и попытки измерить температуру тела она находилась в точно таком же положении? – спросила я Хэма.

– Да, не считая того, что джинсы были застегнуты на молнию и пуговицу, – ответил он. – Свитер и бюстгальтер валялись точно так же, порванные посередине, – указал он рукой.

– Порвал голыми руками. – Рядом со мной присел Марино. – Черт возьми, он сильный парень. Док, она, наверное, уже была мертва, когда он приволок ее сюда, правильно?

– Не совсем. Ткани еще реагировали на побои. Вот следы.

– Но зачем забивать до смерти почти мертвое тело? – задал вопрос Марино. – Я хочу сказать, что она не сидела и не спорила с ним. Не сопротивлялась. Это очевидно. Нет ни следов борьбы, ни кровавых отпечатков.

– Он ее знал, – раздался за моей спиной голос Андерсон. – Это наверняка ее знакомый. В противном случае он бы просто застрелил ее, взял деньги и убежал.

Марино сидел рядом со мной, упершись локтями в колени и держа фонарик в руке. Он взглянул на Андерсон словно на клиническую идиотку.

– Не думал, что ты тоже спец в психологии. Ходила на курсы или изучала самостоятельно?

– Марино, посвети, пожалуйста, сюда, – проговорила я. – Здесь плохо видно.

Луч фонарика высветил на теле кровавый рисунок, который я сначала не заметила, потому что была занята ранами. Буквально каждый дюйм обнаженной плоти был испачкан завитками и мазками крови, будто нарисованными пальцами. Кровь засыхала и начала покрываться коркой. К ней прилипли волосы – те самые длинные светлые волосы.

Я показала их Марино. Он наклонился ближе.

– Спокойно, – предупредила я, потому что почувствовала его реакцию и знала, что именно показываю.

– А вот и ваш начальник, – сказал Эгглстон, осторожно входя в комнату.

В тесном помещении было тесно и душно. Оно выглядело так, словно здесь выпал кровавый дождь.

– Придется восстанавливать последовательность событий, – произнес Хэм.

– Нашел стреляную гильзу. – Эгглстон с довольным видом передал ее Марино.

– Марино, если хочешь отдохнуть, я могу ей посветить. – Хэм пытался искупить свою непростительную ошибку.

– По-моему, достаточно очевидно, что она лежала на этом самом месте, когда ей наносили удары. – Я сказала это, так как не считала, что в данном случае необходимо восстанавливать цепочку событий.

– Съемка покажет наверняка.

Это был старый французский метод, при котором вначале на пленку снимается пятно крови, а потом – геометрически вычисленный источник крови. После многократной съемки получается трехмерная модель, показывающая, сколько ударов было нанесено и в каком положении находилась жертва при каждом ударе.

– Здесь слишком много народу, – громко заметила я.

По лицу Марино стекал пот. Я чувствовала жар его тела и ощущала его дыхание, когда он работал рядом.

– Немедленно передай это в Интерпол, – сказала я тихо, чтобы никто не услышал.

– Понял.

– Патрон "спир" тридцать восьмого калибра. Когда-нибудь слышал о таких? – спросил Эгглстон Марино.

– Да. С пулей повышенной убойности. "Голд-дот", – ответил тот. – Сюда это никак не вписывается.

Я вынула химический термометр и установила его на коробке с одноразовыми тарелками, чтобы измерить температуру среды.

– Я и без этого могу сказать, док: двадцать четыре и три десятых градуса, – заявил Хэм. – Очень тепло.

Я осматривала и ощупывала тело, а Марино подсвечивал мне фонариком.

– Нормальные люди не покупают патроны "спир", – заметил он. – Нужно заплатить десять-одиннадцать баксов за коробку из двадцати штук. Не говоря уже о том, что ты должен стрелять не из какого-нибудь дерьмового пистолета, иначе он разорвется у тебя в руке.

– Скорее всего пистолет пришел с улицы. – Неожиданно рядом со мной оказалась Андерсон. – Значит, это наркотики.

– Преступление раскрыто, – съязвил Марино. – Вот спасибо, Андерсон. Ребята, можем расходиться по домам.

Я ощущала резкий, сладковатый запах свертывающейся крови. Вынула химический термометр, который установил Хэм. Ее внутренняя температура составляла 31,4 градуса. Я оглянулась. В комнате, кроме нас с Марино, находилось трое. Я почувствовала нарастающую злость и разочарование.

– Мы нашли ее сумочку и пальто, – продолжала говорить Андерсон. – В бумажнике шестнадцать долларов, поэтому вряд ли он туда залезал. И, кстати, рядом стоял бумажный пакет с пластиковым контейнером из-под пищи и вилкой. Похоже, она принесла ужин с собой и разогрела его в микроволновке.

– Откуда ты знаешь, что она его разогрела? – спросил Марино.

Андерсон была поймана врасплох.

– Два плюс два не всегда дает двадцать два, – добавил Марино.

Наступила ранняя стадия трупного окоченения. Подбородок Ким Люонг затвердел, мелкие мышцы шеи и рук – тоже.

– Она слишком одеревенела за два часа, – сказала я.

– Отчего это происходит? – задал вопрос Эгглстон.

– Мне тоже интересно. Я всегда этому удивлялся.

– У меня однажды был случай в Бон-Эр...

– Что ты делал в Бон-Эр? – спросил полицейский с фотоаппаратом.

– Это длинная история. Короче, у одного парня во время секса случился сердечный приступ. Подруга подумала, он просто заснул. На следующее утро просыпается, а он мертвее мертвого. Она испугалась: вдруг все узнают, что он скончался в постели, – и пыталась посадить его в кресло, а тот стоит, прислонившись к креслу, как гладильная доска.

– Я серьезно, док. Почему это происходит? – повторил Хэм.

– Мне тоже хочется об этом узнать, – раздался от двери голос Дианы Брей.

Она стояла в дверном проеме, сверля меня глазами.

– Когда человек умирает, его организм перестает вырабатывать аденозинтрифосфат, поэтому тело деревенеет, – ответила я, не удостаивая Брей взглядом. – Марино, можешь ее подержать, пока я снимаю?

Он приблизился ко мне, его крупные ладони в перчатках скользнули под левую половину тела женщины. Я вынула камеру и сделала снимок раны под левой мышкой, на мягких тканях левой груди и одновременно сравнивала температуру тела и среды, рассчитывая время появления как трупных пятен, так и трупного окоченения. Я слышала чьи-то шаги, негромкое бормотание и кашель. Из-под хирургической маски стекал пот.

– Я не могу работать в тесноте, мне нужно свободное место, – сказала я.

Никто даже не пошевелился.

Я посмотрела на Брей и остановилась.

– Мне нужно свободное место, – резко повторила я. – Уберите отсюда людей.

Она кивнула в сторону выхода. Полицейские, выходя за дверь, снимали хирургические перчатки и бросали их в красный мешок для биологически опасных отходов.

– Ты тоже, – приказала Брей Андерсон.

Марино работал, как будто бы Брей не существовало. Сама Брей не отводила от меня глаз.

– Я даже думать не хочу о том, чтобы еще раз выехать на подобное место преступления, – сказала я, не отрываясь от работы. – Ни ваши полицейские, ни криминалисты – никто, вы слышите, никто не должен дотрагиваться до тела, пока не прибуду я или один из моих людей.

Я в упор посмотрела на нее.

– Я ясно выражаюсь?

Казалось, она обдумывала мои слова. Я зарядила новую кассету с пленкой в свою тридцатипятимиллиметровую фотокамеру. Глаза устали, потому что освещение было тусклым, и я взяла фонарик Марино. Посветила им под углом на область вблизи левой груди Ким, а потом на правое плечо. Брей придвинулась ближе посмотреть, что я изучаю, и аромат ее духов пугающе смешался с запахом крови.

– Место преступления принадлежит нам, Кей, – произнесла она. – Я понимаю, что вы не привыкли работать таким образом – вероятно, все то время, которое вы находитесь здесь, вам приходилось действовать по-другому. Именно об этом я говорила, когда упоминала...

– Чушь собачья! – грубо бросил ей Марино.

– Капитан, держитесь от этого подальше! – взорвалась в ответ Брей.

– Это вам лучше держаться подальше! – повысил голос Марино.

– Заместитель Брей, – вмешалась я, – закон штата Виргиния устанавливает, что контроль над телом осуществляет судебно-медицинский эксперт. Тело входит в мою юрисдикцию.

Я закончила фотографировать и встретила взгляд ее голодных светлых глаз.

– Тела нельзя касаться, изменять его положение или мешать судмедэксперту любым другим образом. Вам ясно? – повторила я.

Я сняла перчатки и сердито швырнула их в красный мешок.

– Вы только что лишили это дело доказательной базы, заместитель шефа полиции Брей.

Я закрыла рабочий чемодан и защелкнула замок.

– Вы с прокурором быстро его закроете, – в ярости добавил Марино, срывая свои перчатки. – Такое расследование называется халявой.

Он обвиняющим жестом ткнул толстым пальцем в сторону мертвой женщины, как будто ее убила Брей.

– Вы позволили убийце остаться безнаказанным! – кричал он. – Вы, ваши игры в политику и большие сиськи! С кем вы трахнулись, чтобы получить это назначение?

Брей побагровела.

– Марино! – Я схватила его за руку.

– Вот что я вам скажу...

Марино, выйдя из себя, вырывался от меня, тяжело дыша, как раненый медведь.

– Ты знаешь, что разбитое лицо этой женщины не имеет отношения к политике, ты, хренова сучка! Как бы тебе понравилось, если бы на этом месте лежала твоя сестра? О, проклятие! Что я говорю? – Марино всплеснул обсыпанными тальком руками. – Ты ведь даже не представляешь, что можно кого-то любить!

– Марино, вызывай перевозку, – приказала я.

– Марино больше никого не будет вызывать. – Голос Брей напоминал звук захлопывающейся металлической двери.

– И что ты собираешься со мной сделать? Выгнать с работы? – не успокаивался Марино. – Давай, увольняй. А я расскажу всем репортерам – отсюда до Северного полюса, – почему ты меня выгнала.

– Увольнение для вас слишком мягкое наказание, – проговорила Брей. – Лучше продолжайте быть отстраненным от работы без сохранения содержания. Это может продлиться очень-очень долго.

Она гневно вышла, словно королева, готовая отдать приказ своим армиям пойти на нас войной.

– Ну нет! – громко закричал ей вслед Марино. – Ты ошибаешься, малышка. Наверное, я забыл сказать тебе, что подаю в отставку!

Он по рации связался с Хэмом и попросил прислать перевозку. Тем временем я в уме производила расчеты, которые никак не хотели приходить в соответствие с формулами.

– Я ей показал, где раки зимуют, а, док? – спросил Марино, но я не слушала.

Сигнализация сработала в девятнадцать шестнадцать, а сейчас едва минуло двадцать один тридцать. Время смерти трудно определять: можно легко ошибиться, если не принимать во внимание все переменные, но температура тела Ким Люонг, посмертная синюшность кожи, трупное окоченение и состояние пролившейся крови не соответствовали определенному полицейскими времени смерти, которая якобы наступила всего два часа назад.

– Мне кажется, будто эта комната тянет меня в могилу, док.

– Она мертва по меньшей мере четыре-пять часов, – сказала я.

Марино вытер рукавом пот, его глаза были тусклыми, почти безжизненными. Он не мог спокойно стоять и все время нервно постукивал по пачке сигарет в кармане джинсов.

– С двух часов дня? Ты шутишь. Что он делал все это время?

Его глаза постоянно метались к двери в ожидании, кто войдет в нее следующим.

– По-моему, он мог делать многое.

– Наверное, я только что сморозил глупость, – пробормотал Марино.

Из торгового зала донеслись звуки шаркающих шагов и стук носилок. Голоса звучали приглушенно.

– Скорее всего Брей не слышала твое последнее замечание, – ответила я ему. – Возможно, нужно все так и оставить.

– Считаешь, он так долго здесь ошивался, потому что не хотел средь бела дня появляться на улице в окровавленной одежде?

– Не думаю, что это единственная причина, – сказала я, в то время как два санитара поворачивали носилки боком, пытаясь протиснуть их в дверной проем.

– Тут много крови, – обратилась я к ним. – Обойдите здесь.

– Господи Боже мой! – воскликнул один из них.

Я сняла с носилок одноразовые простыни, и Марино помог развернуть их на полу.

– Вы, ребята, немного поднимите ее, а мы подсунем простыни, – скомандовала я. – Хорошо. Годится.

Женщина лежала на спине. Из покалеченных глазниц в никуда смотрели залитые кровью глаза. Зашуршала бумага, когда я накрыла ее второй простыней. Мы подняли женщину и застегнули молнию на темно-красном мешке.