Кей Скарпетта (№10) - Черная метка

– Нам?

Затем заговорил Телли:

– Вам с Марино нужно быть в частном терминале в четыре тридцать утра по вашему времени. Менее чем через шесть часов.

– Я не могу уехать сию минуту... – пробормотала я, в то время как в дверях появилась Люси.

– Не опаздывайте. Вы должны вылететь из Нью-Йорка рейсом в восемь тридцать, – сообщил он.

Я подумала, что сенатор Лорд разъединился, но он неожиданно сказал:

– Спасибо, агент Телли. Теперь я поговорю с ней.

Я услышала, как Телли повесил трубку.

– Я хочу знать, как у тебя дела, Кей, – произнес мой друг сенатор.

– Не имею представления.

– Я беспокоюсь о тебе и не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Просто положись на меня. Теперь скажи, как ты себя чувствуешь?

– За исключением того, что меня вызывают во Францию, и собираются увольнять, и... – Я хотела было добавить о неприятностях с Люси, но она стояла в дверях.

– Все будет хорошо, – заверил сенатор Лорд.

– Как и все остальное, – ответила я.

– Положись на меня.

– Я всегда так делала.

– Тебя попросят сделать кое-что, от чего ты будешь отказываться. То, что тебя испугает.

– Меня нелегко испугать, Фрэнк.

Глава 31

Марино заехал за мной пятнадцать минут четвертого. Это были безжалостные часы раннего утра, напомнившие мне бессонные дежурства в больнице и начало карьеры, когда приходилось выезжать на вызовы, от которых отказывались все остальные.

– Теперь ты имеешь представление, что такое "собачья смена", – сказал Марино, ведя машину по обледеневшей дороге.

– Я и так знаю.

– Да, но есть разница: тебе не обязательно ездить на вызовы. Можешь послать подчиненного на место преступления, а сама остаться дома. Ты же начальник.

– Знаешь, Марино, я всегда бросаю Люси, когда она во мне нуждается.

– Говорю тебе, док, она все понимает. Возможно, ей придется ехать в Вашингтон, чтобы предстать перед комиссией и отвечать на всякие дерьмовые вопросы.

Я не стала говорить о приезде Дороти, так как не хотела беспричинно его злить.

– Ты преподаешь в медицинском колледже. Я хочу сказать, что ты настоящий доктор.

– Спасибо.

– Разве ты не можешь поговорить с кем-нибудь из администрации? – спросил он, нажимая на прикуриватель. – Разве не можешь воспользоваться связями, чтобы Люси туда попала?

– Пока Джо не в состоянии самостоятельно принимать решения, только семья определяет, кто может навешать Джо, а кто нет.

– Хреновы религиозные фанатики. Фашисты от Библии.

– Было время, когда и ты был недалеким человеком с массой предрассудков, – напомнила я. – Мне кажется, ты много рассуждал о "голубых" и однополой любви. Мне даже не хочется повторять некоторые твои слова.

– Да. Ну на самом-то деле я так не думал.

На частном аэродроме было холодно, ледяной ветер с силой обрушился на нас, как только мы вышли, чтобы забрать вещи из багажника. Нас встретили два неразговорчивых пилота, открывших ворота и проводивших нас к небольшому реактивному самолету, к которому был прицеплен тягач. На одном из сидений лежал толстый конверт из плотной бумаги на мое имя. Мы взлетели в ясную холодную ночь, я выключила освещение в пассажирском салоне и спала, пока мы не приземлились на аэродроме Тетерборо в штате Нью-Джерси.

К самолету мягко подъехал "форд-иксплорер", и мы спустились по металлической лестнице. Шел снег, снежинки кололи лицо.

– Копы. – Марино кивнул в сторону "иксплорера", остановившегося рядом с самолетом.

– Откуда ты знаешь?

– Я всегда все знаю.

Водитель был в джинсах и кожаной куртке, выглядел так, словно повидал в жизни все и был счастлив подвезти нас. Он уложил наши вещи в багажник. Марино сел впереди, и они с водителем принялись рассказывать друг другу истории, потому что водитель оказался из нью-йоркского полицейского управления, где Марино в свое время работал. Я в полудреме то слушала их разговор, то засыпала.

– ...Адамс из детективного отдела позвонил около одиннадцати. Наверное, Интерпол добрался до него первым. Не знал, что он был с ними связан.

– Да ну. – Голос Марино звучал сонно и приглушенно. – Бьюсь об заклад, какой-нибудь придурок...

– Нет. Он нормальный...

Я дремала, мимо проносились огни большого города, и я снова почувствовала боль утраты.

– ...однажды вечером так набрался, что, когда проснулся на следующее утро, не помнил, где оставил машину и целы ли кредитки. Я попросил разбудить меня...

До этого я летала на сверхзвуковом самолете только один раз, с Бентоном. Вспомнила его, прижимающегося ко мне, нестерпимый жар в моей груди, касающейся его, когда мы сидели в маленьких серых креслах, пили французское вино и смотрели на банки с черной икрой, которую не собирались есть.

Вспомнила, как мы обменивались обидными словами и наша ссора обернулась сумасшедшей любовной близостью в лондонской квартире около американского посольства. Наверное, Дороти была права. Возможно, я слишком глубоко хранила свои чувства и не была такой открытой, как хотелось бы. Но она ошибалась насчет Бентона. Он всегда был сильным и горячим мужчиной.

– Доктор Скарпетта?

Мужской голос вернул меня к жизни.

– Приехали, – сказал водитель, глядя на меня в зеркало заднего вида.

Я потерла ладонями лицо и подавила зевок. Здесь ветер был сильнее, температура ниже. Я сама зарегистрировалась у стойки "Эр Франс", поскольку не верила, что Марино может оформить билеты и паспорта или даже найти выход на посадку, не выставив себя полным дураком. Рейс отправлялся через полтора часа, и как только я уселась в зале ожидания, снова почувствовала себя обессиленной. Глаза смыкались сами собой. Марино ощущал благоговейный восторг.

– Посмотри туда, – слишком громко прошептал он. – В баре негде присесть. Вон тот парень пьет пиво, а времени-то всего семь часов утра.

Марино воспринял это как пример для подражания.

– Тебе что-нибудь принести? – спросил он. – Хочешь газету?

– В настоящий момент мне наплевать на мировые проблемы. – Мне хотелось, чтобы он оставил меня в покое.

Он вернулся с двумя тарелками, на которых высилась горы плюшек, сыра и крекеров. Под мышкой он держал банку "Хайнекена".

– Ты знаешь, – сказал он, ставя тарелку на соседний кофейный столик, – оказывается, во Франции уже почти три часа дня.

Он открыл банку пива.

– Они смешивают шампанское с апельсиновым соком; ты когда-нибудь слышала об этом? Я почти уверен, вон там сидит какая-то знаменитость. На ней солнечные очки, и все на нее смотрят.

Мне было все равно.

– Парень рядом с ней тоже выглядит знакомо, похож на Мэла Брукса.

– Женщина в солнечных очках напоминает Энн Бенкрофт? – пробормотала я.

– Да!

– Тогда это Мэл Брукс.

На нас посматривали другие пассажиры, одетые гораздо дороже, чем мы. Один мужчина шуршал газетой "Монд" и прихлебывал эспрессо.

– Я видел ее в "Выпускнике". Помнишь этот фильм? – спросил Марино.

Я полностью проснулась и жалела, что здесь негде спрятаться.

– Я об этом мечтал. Черт побери. Вроде как молоденькая школьная учительница после уроков проводит с тобой дополнительные занятия. А ты ерзаешь и не можешь сосредоточиться.

– Вон стоит "конкорд", на котором мы полетим, – показала я.

– Как жалко, что я не взял с собой фотоаппарат.

Он отпил очередной глоток пива.

– Пойди купи, – предложила я.

– Думаешь, здесь продаются одноразовые фотокамеры-"мыльницы"?

– Только французские.

Он немного подумал, потом как-то странно посмотрел на меня и пробормотал:

– Сейчас вернусь.

Разумеется, Марино оставил билет и паспорт в кармане куртки, которую положил на спинку кресла, и когда объявили посадку, я получила по пейджеру срочное текстовое сообщение, что его не пускают обратно в зал ожидания. Он ждал у стойки с красным от гнева лицом, рядом стоял охранник.

– Извините, – сказала я, передавая служащему аэропорта паспорт и билет Марино. – Давай не будем портить себе путешествие, – произнесла я тихо, когда мы шли через зал ожидания к самолету вслед за остальными пассажирами.

– Я говорил им, что пойду возьму документы. Банда французских недоумков. Если бы они разговаривали по-английски как полагается, этого дерьма не случилось бы.

Наши места находились рядом, но, к счастью, салон оказался полупустым и я пересела через проход от Марино. Он воспринял это как личное оскорбление, пока я не поделилась с ним половинкой курицы с лимонным соком, рулетом с ванильным муссом и шоколадками. Не знаю, сколько пива выпил Марино, но пока мы летели со сверхзвуковой скоростью, он часто вставал и по узкому проходу направлялся в конец салона. Мы прибыли в аэропорт Шарль де Голль в шесть двадцать пополудни.

У терминала нас ждал темно-синий "мерседес", и Марино попытался завести разговор с водителем, который не разрешил сесть ему на переднее сиденье и не обращал на него никакого внимания. Марино мрачно курил в окно, позволяя врываться в салон холодному воздуху. Долгая дорога мимо убогих домов, раскрашенных граффити, и сортировочных станций привела нас в залитый светом современный город. Великие корпоративные боги "Герц", "Хонда", "Текникс" и "Тошиба" взирали на нас в сиянии олимпийских высот.

– Черт побери, это как в Чикаго, – пожаловался Марино. – Как-то странно себя чувствуешь.

– Сказывается разница во времени.

– Я был на западном побережье, но так себя не чувствовал.

– Здесь большая разница во времени, – сказала я.

– По-моему, это из-за того, что мы очень быстро летели, – продолжал говорить он. – Подумай, ты выглядываешь из маленького иллюминатора, как будто сидишь в космическом корабле. Ты даже видишь чертов горизонт. На такой высоте нет облаков, невозможно дышать, а температура, наверное, сорок градусов ниже нуля. Ни птиц, ни обычных самолетов – ничего.

Полицейский в бело-голубом "ситроене" с красными полосами остановил нарушителя скоростного режима напротив здания Банка Франции. На бульваре Капуцинов магазинчики превратились в модные бутики для самых богатых, и я вспомнила, что забыла узнать обменный курс.

– Потому-то мне опять хочется есть, – продолжал Марино свои научные размышления. – При такой скорости увеличивается обмен веществ. Подумай, сколько потрачено калорий. С тех пор как мы прошли таможню, я ничего не чувствую, а ты? Ни опьянения, ни насыщения – ничего.

Город был почти не украшен к Рождеству, даже в центре. Парижане растягивали скромные гирлянды и вывешивали еловые ветки перед своими бистро и магазинчиками, но пока нам не встретился ни один Санта-Клаус за исключением надувного в аэропорту, который раскачивал руками, как будто делал зарядку. Немного больше праздник ощущался в мраморном холле "Гранд-отеля", в который нас привезли: он был украшен рождественскими венками и елями.

– Господи Иисусе, – пробормотал Марино, оглядывая колонны и огромные люстры. – Как по-твоему, сколько стоит номер в этом заведении?

Музыкальная трель телефонных звонков не умолкала, очередь у стойки портье наводила грусть. Повсюду стояли чемоданы и сумки, и я с растущим унынием поняла, что регистрировалась только что прибывшая группа туристов.

– Знаешь что, док? – произнес Марино. – Здесь я вряд ли смогу позволить себе даже кружку пива.

– Если вообще доберешься до бара, – ответила я. – Похоже, мы пробудем здесь всю ночь.

Как только я это сказала, кто-то дотронулся до моей руки, и я увидела подошедшего к нам улыбающегося человека в темном костюме.

– Мадам Скарпетта, мсье Марино? – Он жестом позвал нас за собой. – Простите, но я только что вас заметил. Меня зовут Иван. Вы уже зарегистрированы. Прошу вас, я покажу ваши комнаты.

Я не могла определить его акцент, но он определенно не был французом. Он провел нас через холл к зеркальным лифтам, отделанным медью, и нажал кнопку третьего этажа.

– Откуда вы? – спросила я.

– Ниоткуда конкретно, но живу в Париже много лет.

Мы прошли за ним по длинному коридору к соседним, но не смежным комнатам. Меня немного обеспокоило то, что там уже находился багаж.

– Если что-нибудь потребуется, вызывайте лично меня, – сказал Иван. – Лучше, если вы будете есть в кафе, для вас приготовлен столик. Но, разумеется, еду можно заказать и в номер.

Он быстро повернулся и вышел, прежде чем я успела дать чаевые. Мы с Марино стояли в дверях своих комнат, оглядывая обстановку.

– Это меня нервирует, – заметил он. – Не люблю эти дурацкие игры в секретных агентов. Откуда мы знаем, кто он? Спорю, он даже не работает в этом отеле.

– Марино, давай не будем обсуждать наши дела в коридоре, – тихо проговорила я, почувствовав, что, если немедленно не избавлюсь от него, могу сойти с ума.

– Когда ты захочешь поесть?

– Я зайду к тебе в номер, – пообещала я.

– Давай, а то я сильно проголодался.

– Почему бы тебе не сходить в кафе, Марино? – предложила я, молясь, чтобы он согласился. – А я перекушу позже.

– Нет, по-моему, нам нужно держаться вместе, док.

Я вошла в комнату, закрыла дверь и с изумлением обнаружила, что чемодан распакован, вещи аккуратно разложены по ящикам. Брюки, рубашки и костюм висели в шкафу, туалетные принадлежности сложены в ряд на полочке в ванной. И тут же зазвонил мой телефон. У меня не было ни малейшего сомнения насчет личности звонившего.

– В чем дело? – спросила я.

– Они залезли в мои вещи и все разложили! – проревел Марино, как включенное на полную мощность радио. – Все, с меня довольно. Мне не нравится, когда копаются в моих чемоданах. Какого дьявола они себе позволяют? Это французский обычай или что? Въезжаешь в роскошный отель, а там обшаривают твой багаж.

– Нет, это не французский обычай, – сказала я.

– Тогда обычай Интерпола, – парировал он.

– Позвоню тебе позже.

На столе стояла корзина с фруктами и бутылка вина. Я порезала апельсин и налила фужер мерло. Отодвинула тяжелые занавески и стала наблюдать, как люди в вечерних платьях садятся в дорогие автомобили. Роскошные скульптуры на старом здании Оперы на другой стороне улицы гордо выставляли напоказ свое золотое великолепие, на крышах темной щетиной топорщились колпаки дымоходов. Я почувствовала тревогу, одиночество и обиду за навязчивое внимание.

Я долго лежала в ванне, думая, не стоит ли предоставить Марино самому себе на остаток вечера, но возобладали правила приличия. До этого он никогда не был в Европе, тем более в Париже, а если совсем честно, я боялась оставить его одного. Набрала его номер и спросила, не хочет ли он заказать легкий ужин. Марино выбрал пиццу, несмотря на предупреждение, что в Париже ее не готовят, и обшарил мой мини-бар в поисках пива. Я заказала устриц на половинке раковин и ничего больше и притушила свет, поскольку достаточно устала за этот день.

– Вот я о чем думал, – сказал он после того, как принесли ужин. – Мне не хочется поднимать этот вопрос, док, но у меня возникает чертовски странное чувство. – Он откусил кусок пиццы. – Я хочу сказать... Мне интересно, может быть, ты ощущаешь то же самое.

Я положила вилку на стол. За окном сверкали огни города, и даже в полумраке я видела, что он боится.

– Не имею понятия, о чем ты говоришь, – ответила я и протянула руку к вину.

– Ладно, я считаю, что нам нужно кое о чем крепко подумать.

Мне не хотелось его слушать.

– Смотри, сперва тебе привозит это письмо сенатор Соединенных Штатов, который заодно оказывается председателем юридического комитета, а это означает, что он такой же могущественный человек в федеральных правоохранительных органах, как самый большой начальник из правительства. Я хочу сказать, он знает все, что делается в Секретной службе, БАТ, ФБР и прочем дерьме.

В моей голове раздался тревожный сигнал.

– Ты должна признать, что сенатор Лорд очень удачно выбрал время для доставки тебе письма от Бентона, учитывая, что нас с тобой нежданно-негаданно отправляют в Интерпол.

– Давай не будем об этом, – прервала я, в то время как внутри что-то сжалось, а сердце заколотилось.

– Ты должна меня выслушать, док. В письме Бентон просит тебя перестать горевать, пишет, что все хорошо и он знает, чем ты занимаешься в этот момент...

– Прекрати, – громко сказала я и швырнула салфетку на стол. Меня переполняли эмоции, я была готова взорваться.

– Нужно смотреть фактам в лицо. – Марино тоже повысил голос. – Откуда ты знаешь... Я хочу сказать, правда ли письмо написано несколько лет назад? Что, если оно написано недавно?..

– Нет! Как ты смеешь! – воскликнула я, и мои глаза наполнились слезами.

Я резко встала из-за стола и потребовала:

– Уходи! Мне не нужны твои проклятые теории. Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я опять пережила весь этот ад? Чтобы я надеялась на чудо после того, как едва свыклась с правдой? Убирайся из моей комнаты.

Марино оттолкнул стул так, что тот опрокинулся, вскочил и схватил со стола пачку своих сигарет.

– А если он все еще жив? – Он тоже почти кричал. – Ты же не знаешь наверняка, жив он или мертв. Может, он исчез на некоторое время из-за какой-нибудь заварушки в БАТ, ФБР, Интерполе или чертовом НАСА.

Я схватила бокал с вином, руки тряслись так, что я чуть не пролила его. Я опять находилась на грани срыва. Марино мерил шагами комнату и яростно жестикулировал с сигаретой в руке.

– Ты же не знаешь этого точно, – повторил он. – Все, что ты видела, – это черные обугленные останки в сгоревшей вонючей дыре. И часы, похожие на его. Ну и что из этого?!

– Ты сукин сын! – воскликнула я. – Ты проклятый сукин сын! После всего, что мне пришлось пережить, тебе нужно было...

– Ты не единственная, которой пришлось переживать его смерть. Знаешь, если ты с ним спала, это еще не означает, что ты его хренова владелица.

Я сделала несколько шагов вперед, но вовремя удержалась от того, чтобы дать ему пощечину.

– О Господи, – простонала я, глядя в его удивленные глаза. – О Господи!

Я вспомнила рассказ Люси о том, как она била Джо, и отошла от него. Он повернулся к окну и закурил. В комнате повисла мрачная тишина. Я прислонилась головой к стене и закрыла глаза. Я никогда в жизни не была так близка к тому, чтобы ударить человека, тем более человека, которого знала и любила.

– Ницше был прав, – тихо сказала я обреченно. – Будь осторожна в выборе врага, потому что скорее всего ты станешь таким, как он.

– Прости меня, – только и сказал Марино.

– Как мой первый муж, как моя идиотка-сестра, как все неконтролируемые, жестокие, эгоистичные люди, которых я знаю. Я стала такой же, как они.

– Нет, ты не такая.

Я прижалась лбом к стене, будто молилась, и была рада, что в комнате темно и я стою спиной к нему, поэтому он не может видеть мои мучения.

– Я не хотел тебя обидеть, док. Честное слово, не хотел. Не знаю даже, почему я это сказал.

– Все нормально.

– Я лишь хочу собрать картинку целиком, но некоторые ее кусочки не совпадают.

Он подошел к пепельнице и потушил окурок.

– Не знаю, зачем мы здесь.

– Не для того, чтобы ругаться, – заметила я.

– Не понимаю, почему мы не могли обмениваться информацией через компьютер, по телефону, как обычно. А ты?

– Нет, – прошептала я и глубоко вздохнула.

– Поэтому у меня возникли подозрения, что, может быть, Бентон... Что, если началась какая-то заварушка и он на некоторое время попал под программу защиты свидетелей? Сменил фамилию и все такое прочее. Мы не всегда знали, чем он занимался. Даже ты не знала, поскольку он иногда не имел права делиться с тобой; и кроме того, он ни в коем случае не захотел бы нанести нам вред, рассказав нам лишнее. Особенно нанести вред тебе или заставить тебя все время беспокоиться.

Я не ответила.

– Я не хотел с тобой ругаться. Просто говорю, что нам есть над чем подумать, – неловко добавил он.

– Нет, ты не прав, – ответила я, кашлянув. У меня ныло все тело. – Нам не о чем думать. Он был опознан, Марино, – всеми возможными способами. Кэрри Гризен не имитировала его убийство, чтобы Бентон мог скрыться на некоторое время. Разве ты не понимаешь, что это невозможно? Он мертв, Марино. Он мертв.

– Ты его вскрывала? Видела отчет о вскрытии? – не сдавался он.

Останки Бентона отправили в отдел главного судмедэксперта Филадельфии. Я не запрашивала отчет о его вскрытии.

– Нет, ты не присутствовала на вскрытии, в противном случае я считал бы тебя самой чокнутой из моих знакомых, – сказал Марино. – Значит, ты ничего не видела. Знаешь только то, что тебе сказали. Не хочу твердить одно и то же, но это так. А если кому-то было нужно выдать эти кости за останки Бентона, как ты об этом узнаешь, если не проводила экспертизу?

– Налей мне виски, – попросила я.

Глава 32

Я повернулась к Марино, прислонившись спиной к стене, словно у меня не хватало сил стоять на ногах.

– Вот это да! Ты знаешь, сколько здесь стоит виски? – изумился Марино, закрывая дверцу мини-бара.

– Мне все равно.

– В любом случае платит Интерпол, – решил он.

– И мне нужна сигарета, – добавила я.

Он прикурил для меня "Мальборо". Марино протянул высокий стакан неразбавленного виски со льдом, держа в другой руке банку с пивом.

– Я хочу сказать, – продолжил он, – если Интерпол может проделывать все эти штуки с электронными авиабилетами, шикарными отелями и "конкордами" – а мы тем временем не встретили ни одного человека, который поговорил бы с нами о деле, – почему ты думаешь, что эта контора не может подделать улики?

– Они вряд ли сфабриковали бы убийство Бентона психопатом, – ответила я.

– Но они могли это сделать. Может, идеально подошел расклад. – Он выпустил дым и отхлебнул пива. – Я хочу сказать, док, что если подумать, то сфабриковать можно все на свете.

– Анализ ДНК...

Я не смогла закончить предложение. Передо мной возникли образы, которые я слишком долго отгоняла от себя.

– Отчеты можно подделать.

– Прекрати!

Но под действием пива исчезли все барьеры, и Марино продолжал излагать свои фантастические версии, выводы и измышления. Он бубнил свое, но мне казалось, будто его голос начал отдаляться. Меня охватила дрожь. В темном, заброшенном уголке моего "я" начал разгораться огонек. Мне отчаянно хотелось верить, что домыслы Марино – правда.

В пять часов утра я все еще спала в платье на кушетке. Ужасно болела голова. Во рту ощущался отвратительный вкус перегара и сигарет. Я приняла душ и долго смотрела на телефон, стоявший около кровати. Задуманное пугало меня. Я была в замешательстве.

В Филадельфии сейчас была почти полночь, и я оставила сообщение доктору Вэнсу Харстону, главному судебно-медицинскому эксперту. Дала ему номер факса в своем номере и повесила на ручку двери табличку "Не беспокоить". Марино встретил меня в холле. Я ничего не сказала ему, лишь едва слышно поздоровалась.

Внизу звякали тарелки – в кафе накрывали столы, – служащий щеткой и тряпкой мыл стеклянные двери. Кофе еще не приготовили. Единственной гостьей в кафе была женщина, положившая свою норковую шубу на спинку кресла. Перед крыльцом нас ждал другой "мерседес".

На этот раз нам попался торопливый угрюмый водитель. Я потирала виски и смотрела, как мимо проносились мотоциклисты по собственным невидимым трассам, петляя между машинами и ревя моторами в туннелях. Мне стало грустно, когда я вспомнила автокатастрофу, в которой погибла принцесса Диана.

Помню, что, проснувшись, услышала о ее смерти в "Новостях" и не могла поверить, что нашим божествам может быть уготована земная, случайная смерть. В гибели по вине пьяного шофера нет ничего торжественного или величественного. Смерть – великий уравнитель. Ей безразлично, кто ты и что ты.

Небо было темно-синим. Тротуары мокрые после мытья. Вдоль улиц были расставлены зеленые мусорные баки. Мы продребезжали по брусчатке площади Согласия и поехали по набережной Сены, которую не было видно за высоким ограждением. Электронные часы на Лионском вокзале показывали семь двадцать, внутри звучал беспрестанный шум шагов: люди спешили за утренними газетами.

У билетной кассы я встала за женщиной с пуделем и внезапно обратила внимание на хорошо одетого седого человека с резкими чертами лица. Издалека он был похож на Бентона. Я невольно оглядела зал. Сердце стучало, будто не в состоянии перенести такое.

– Кофе, – сказала я Марино.

Мы сели за стойку вокзального кафе, и нам подали эспрессо в крохотных коричневых чашечках.

– Что это еще такое? – заворчал Марино. – Я просил нормального кофе. Как насчет сахара? – спросил он женщину за стойкой.

Она бросила перед ним несколько пакетиков.

– Будьте добры кофе со сливками, – попросила я.

Женщина кивнула. Марино выпил четыре чашки кофе, съел два багета с ветчиной и выкурил три сигареты менее чем за двадцать минут.

– Знаешь, – сказала я, когда мы сели в скоростной поезд, – мне не хочется, чтобы ты себя убивал.

– Не беспокойся, – ответил он, располагаясь напротив. – Если бы я заботился о своем здоровье, то уже помер бы от стресса.

Наш вагон был заполнен едва на треть, а пассажиров интересовали только новости в газетах. Скоростной поезд, не издав ни звука, неожиданно рванулся вперед, и тишина заставила Марино разговаривать очень тихо. Мы выскользнули со станции, мимо проносились деревья на фоне голубого неба. Я чувствовала усталость и очень хотела пить. Попыталась уснуть, хотя солнце светило в глаза.

Я очнулась, когда англичанка двумя рядами дальше стала разговаривать по сотовому телефону. Старик, сидевший через проход, отгадывал кроссворд, щелкая механическим карандашом. Встречный поезд встряхнул наш вагон. Когда мы подъезжали к Лиону, небо начало бледнеть и пошел снег.

Чем дольше Марино смотрел в окно, тем больше портилось его настроение, а когда мы сошли с поезда, он вел себя просто грубо. Во время поездки в такси он молчал, и я рассердилась на него, вспоминая необдуманные слова, которые он бросил мне накануне вечером.

Мы подъехали к старой части города, где сливались реки Рона и Сона. Дома и древние стены на склонах напомнили мне Рим. Я чувствовала себя ужасно. На душе было тяжело. Я ощущала одиночество, которого не испытывала никогда в жизни. Казалось, я не существую, а являюсь частью чьего-то ночного кошмара.

– Я ни на что больше не надеюсь, – наконец заговорил Марино ни с того ни с сего. – Может, что-то случится, но я уже не надеюсь. Нет смысла. Жена давно меня бросила, а я так и не нашел человека, который мне подходит. Теперь меня отстранили от работы и я подумываю о том, чтобы перейти к тебе. А если перейду? Ты перестанешь меня уважать.

– Разумеется, не перестану.

– Ерунда. Если я буду работать на тебя, все изменится, и ты это знаешь.

Он выглядел усталым и удрученным, на его лице и фигуре отражалось то напряжение, с которым он жил. На джинсовой рубашке темнело пятно от пролитого кофе, а мешковатые брюки цвета хаки смешно топорщились. Я заметила, что чем толще он становился, тем просторнее покупал брюки, как будто это могло обмануть его самого или окружающих.

– Знаешь, Марино, с твоей стороны не очень прилично намекать, что работа у меня будет самым плохим периодом в твоей жизни.

– Может, и не самым плохим, – ответил он, – но довольно близко к этому.

Глава 33

Штаб-квартира Интерпола находилась в отдельном здании в парке Золотой Головы. Это была крепость из зеркального стекла и стали, по виду которой трудно было догадаться о ее назначении. Название платановой аллеи, где оно стояло, не было указано, поэтому если не знать, что это такое, можно было вполне проехать мимо. Здесь не было вывески, гласившей, что это штаб-квартира Интерпола. Собственно говоря, здесь вообще не было никаких вывесок.

Спутниковые тарелки, антенны, цементные заграждения и камеры были почти незаметны, а зеленая металлическая ограда, по верху которой была протянута колючая проволока, скрывалась растительностью. Секретариат единственной в мире международной полицейской организации излучал надежность и покой, позволяя работавшим внутри сотрудникам смотреть наружу и не разрешая никому заглядывать внутрь. В этот облачный холодный день на приближение праздников здесь указывала небольшая рождественская елочка на крыше.

Нажимая на кнопку интеркома у въездных ворот, я не увидела человека, которому можно было бы сказать, что мы приехали. Нас попросили назвать себя, а когда мы это сделали, щелкнул, открываясь, замок. Мы с Марино прошли по дорожке к отдельно стоящему небольшому зданию, где открылась еще одна дверь и нас встретил охранник в костюме и галстуке, который выглядел достаточно сильным, чтобы схватить Марино и зашвырнуть обратно в Париж. Другой охранник сидел за пуленепробиваемым стеклом. Он выдвинул ящик, положил в него наши паспорта и выдал нагрудные знаки посетителей.

Лента конвейера пропустила наши личные вещи через рентгеновский аппарат, а приветствовавший нас охранник скорее жестами, чем словами приказал по одному встать внутрь прозрачной трубы, похожей на пневматическую. Я подчинилась, почти ожидая, что меня куда-то засосет, и изогнутая плексигласовая дверь закрылась. Другая дверь выпустила наружу, после того как была исследована каждая моя молекула.

– Что это за хреновина? Из научно-фантастического фильма? – спросил Марино, тоже прошедший исследование. – Откуда ты знаешь, что от этого не появится рак? Или, если ты мужчина, – другие проблемы?

– Успокойся, – сказала я.

Мне показалось, мы прождали очень долго, прежде чем из крытого прохода, соединяющего зону безопасности с главным зданием, показался человек, и он был совсем не таким, какого я ожидала увидеть. Он подошел легкой, пружинистой походкой спортсмена, дорогой угольно-серый фланелевый пиджак элегантно облегал крепкое красивое тело. На нем была накрахмаленная белая рубашка и яркий галстук фирмы "Гермес" в коричневых, зеленых и голубых тонах, а когда он крепко пожимал нам руки, я заметила золотые часы.