Кей Скарпетта (№10) - Черная метка

– Вы провожаете меня до машины и вообще...

– Я иду к своей машине.

– Мне жаль, что я рассказал вам о проблемах в отделе, про Интернет и прочее, – пробормотал он. – Я знаю, лучше было бы промолчать, чтобы вы не сердились.

– Почему ты думаешь, что я на тебя рассердилась? – спросила я, открывая свою машину.

Он замолчал. Я открыла багажник и положила в него пакет с пластиковой банкой.

– Здесь на кузове царапина. Наверное, от камня из-под колеса, но она начала ржаветь...

– Чак, я хочу, чтобы ты меня услышал, – спокойно произнесла я. – Мне все известно.

– Что известно? Не понимаю, о чем вы... – Он запнулся.

– Ты прекрасно понимаешь.

Я села на переднее сиденье и включила мотор.

– Садись, Чак, – сказала я. – Не стоит стоять на холоде. Особенно если ты болен.

Он заколебался, потом, почти физически излучая страх, обошел машину и сел рядом.

– Жалко, ты не смог приехать в "Бакхед". У нас был интересный разговор с заместителем шефа Брей, – сказала я, когда он захлопнул дверцу.

Раффин раскрыл рот от удивления.

– Мне стало легче после того, как я получила ответы на многие вопросы, – продолжила я. – Электронная почта, Интернет, слухи о моем увольнении, утечка информации...

Я замолчала в ожидании его ответа и удивилась, когда он выпалил:

– Поэтому меня ни с того ни с сего не взяли в полицейскую академию, так ведь? Вечером вы встречаетесь, а утром я получаю известие. Вы облили меня грязью, из-за вас я не попал в полицию, а потом вы всем это рассказали, чтобы унизить меня.

– Мы ни разу о тебе не вспомнили. И я определенно ничего о тебе не говорила.

– Ерунда. – Его сердитый голос задрожал, словно он собирался расплакаться. – Мне всю жизнь хотелось стать копом, а теперь вы все испортили.

– Нет, Чак, это ты все испортил!

– Позвоните ей и скажите что-нибудь. Вы же можете, можете, – заныл он, как расстроенный ребенок. – Пожалуйста.

– Зачем ты должен был встретиться с Брей вчера вечером?

– Она мне приказала приехать. Не знаю, что ей было нужно. Она просто послала сообщение по пейджеру и заставила быть на автостоянке напротив "Бакхеда" в семнадцать тридцать.

– И конечно, по ее мнению, ты так и не приехал. Возможно, именно поэтому утром тебя ждали плохие новости. Ты так не думаешь?

– Наверное, – пробормотал он.

– Как ты себя чувствуешь? Все еще нездоровится? Если все нормально, то я сейчас еду в Питерсберг и хочу, чтобы ты отправился со мной. Нужно закончить этот разговор.

– Ну, я...

– Ну что, Чак?

– Я тоже хочу закончить этот разговор, – вздохнул он.

– Начни с того, как ты познакомился с заместителем шефа полиции Брей. С моей точки зрения, твои на первый взгляд личные отношения с самым могущественным человеком в полиции кажутся весьма странными.

– Представьте, как я себя чувствовал, когда все это началось, – невинно ответил он. – Понимаете, пару месяцев назад мне позвонила детектив Андерсон и сказала, что она, как новичок, хотела бы поговорить со мной о судебно-медицинском отделе и мы можем встретиться за обедом в закусочной "Ривер-Сити". Тогда и начались мои злоключения. Теперь я понимаю, что должен был рассказать вам о ее звонке. Должен был предупредить. Но вы большую часть дня читали лекции, мне не хотелось вас беспокоить, а доктор Филдинг выступал в суде. Поэтому я ответил Андерсон, что буду рад помочь.

– Ну, достаточно очевидно, что многого она не узнала.

– Она меня подставила. Когда я вошел в "Ривер-Сити", то не поверил своим глазам. Рядом с Андерсон сидела заместитель шефа полиции Брей, и она тоже хотела знать все о том, как работает наш отдел.

– Понятно. Большой сюрприз для тебя.

– Кажется, я был действительно польщен, но нервничал, так как не понимал, что происходит. Вдруг ни с того ни с сего она предлагает мне пройтись с ней до полицейского управления.

– Почему ты не рассказал мне об этом с самого начала? – спросила я, поворачивая с Пятой улицы на шоссе.

– Не знаю... – неуверенно ответил он.

– А по-моему, знаешь.

– Я боялся.

– Может, это было связано с твоим желанием стать полицейским?

– Давайте говорить честно, – произнес он. – Для меня это была хорошая возможность. К тому же Брей откуда-то знала о моих интересах, и когда мы зашли к ней в кабинет, она закрыла дверь и усадила меня напротив себя.

– Андерсон присутствовала при этом?

– Нет, только мы с Брей. Она заявила, что с моим опытом я могу рассчитывать на должность техника-криминалиста. Я чувствовал себя так, словно выиграл в лотерею.

Я внимательно следила за дорогой, избегая маневров слишком агрессивных водителей, а Раффин продолжал рассказывать:

– Должен признаться, я после этого ходил как во сне и потерял интерес к работе. Мне жаль, – добавил он. – Но через две недели Брей прислала письмо по электронной почте...

– Откуда она узнала твой электронный адрес?

– Э-э, она его попросила. Итак, она прислала письмо, в котором предложила заехать к ней домой в семнадцать тридцать, чтобы обсудить что-то важное и конфиденциальное. Уверяю вас, доктор Скарпетта, мне не хотелось ехать. Я знал: случится что-то плохое.

– Например?

– Я думал, может, она ко мне неравнодушна или что-то вроде этого.

– Ну и как? Что произошло, когда ты приехал?

– Господи, мне трудно об этом говорить.

– Все же расскажи.

– Она предложила мне пива и подсела совсем рядом. Задавала разные вопросы обо мне, будто на самом деле интересовалась мной как личностью.

– И?..

Впереди остановился тяжело груженный грузовик, и мне пришлось объезжать его на скорости.

– Ненавижу грузовики, – сказала я.

– Я тоже, – поддакнул Чак.

Меня тошнило от его лизоблюдства.

– Что случилось дальше?

Раффин тяжело вздохнул. Он стал очень заинтересованно наблюдать за несущимися на нас машинами и дорожными рабочими, копошащимися у куч асфальта. Казалось, этот участок шоссе около Питерсберга постоянно ремонтировали, начиная с Гражданской войны.

– Она была не в форме, если вы понимаете, о чем я говорю, – возобновил он свой чрезмерно откровенный рассказ. – Она... Ну, на ней был деловой костюм, но, по-моему, без лифчика, иначе блузка... она казалась как бы прозрачной.

– Пыталась ли Брей соблазнить тебя или делать какие-нибудь предложения, если не считать того, как она была одета? – спросила я.

– Нет, но было похоже, она надеется, что я первый проявлю инициативу. Теперь я понимаю, почему она так вела себя. Она не совершала никаких действий, но и не допускала, чтобы это начал я. Это был еще один способ контролировать меня. Когда она предложила еще пива, то достигла того, чего добивалась. Брей сказала, важно, чтобы я узнал о вас правду.

– В чем она заключается?

– Она заявила, что вы неуравновешенны. Все знают, что вы потеряли хватку – я повторяю дословно, – что вы почти банкрот, так как вы компульсивная личность с маниакальным пристрастием к покупкам...

– Я компульсивная личность?

– Брей еще говорила о вашем доме и автомобиле.

– Что о моем доме? – спросила я, сознавая, что Раффин, среди прочего, знал и о доме, и об автомобиле.

– Не помню, – ответил он. – Но самое худшее, наверное, то, как она говорила о вашей работе. Что вы разваливаете дела и детективы жалуются за исключением Марино. Он покрывает вас, поэтому ей в конце концов придется что-то с ним делать.

– И она это сделала, – заметила я абсолютно бесстрастно.

– Нужно ли продолжать? Не хочу повторять все, что она о вас говорила!

– Чак, хочешь получить возможность начать все сначала?

– Господи, если бы я только смог! – воскликнул он, будто искренне.

– Тогда расскажи мне правду. Всю правду. Встань на верную дорогу, чтобы не беспокоиться о будущем, – подбодрила я.

Я знала, что этот ублюдок предаст любого, если это будет в его интересах.

– Она призналась, что ее перевели сюда, поскольку шеф полиции, мэр и городской совет хотят от вас избавиться, но не знают как, – продолжил Раффин таким тоном, словно эти слова причиняли ему боль. – Они не могут вас уволить, поскольку вы работаете не на город, поэтому сместить вас может только губернатор. Брей объяснила, это похоже на ситуацию, когда нанимают городского управляющего, чтобы снять продажного шефа полиции. Это было поразительно. Она говорила так убедительно, что я почти поверил. Потом – и я этого никогда не забуду – она встала с кресла и села рядом. Посмотрела мне в глаза.

Сказала: "Чак, твоя начальница испортит тебе жизнь, ты это понимаешь? Она разрушит карьеру всех, кто ее окружает, особенно твою". Я спросил, почему именно мою, и она ответила: "Потому что ты для нее – никто. Такие люди, как она, могут вести себя прилично, но в глубине души считают себя Господом Богом и презирают быдло". Брей спросила, знаю ли я, что такое "быдло", и я сознался, что не знаю. Она объяснила – так называют скот. Ну, это меня разозлило.

– Не сомневаюсь. Я никогда не обращалась ни с тобой, ни с любым другим человеком как со скотом.

– Знаю. Я знаю! Я подумал: некоторое из того, что она рассказала, правда, но многое – ложь. Поэтому начал работать на нее. Вначале мелкие услуги. И с каждой подлостью мне было легче совершить следующую. Как будто увязал все глубже и глубже и уговаривал себя верить, что все мои поступки были оправданы и даже правильны. Может быть, для того, чтобы по ночам меня не мучила совесть. Она хотела от меня все большего: например, перехватывать электронную почту, – только стала передавать эти задания через Андерсон. Брей слишком хитрая, чтобы ее поймать.

– Что еще она хотела?

– Избавиться от пули, и я уронил ее в канализацию. Это достаточно серьезно.

– Да, – согласилась я, пытаясь скрыть презрение, которое испытывала к нему.

– Я догадывался, она замышляет что-то серьезное, когда получил сообщение по пейджеру с приказом встретить ее у "Бакхеда" вчера вечером. Она просила не говорить никому ни слова и не отправлять ей ответ, если только не возникнет какая-нибудь проблема. Просто показаться на том месте. И все. К этому времени я был до смерти напуган, – признался он, и я этому охотно поверила. – Понимаете, я попался на крючок. Заглотил наживку и попался. Поэтому боялся того, о чем она может попросить меня в следующий раз.

– Чего же, например?

Он замолчал. Передо мной резко повернул грузовик, и я нажала на тормоза. Бульдозеры сгребали землю в дамбу, кругом висела пыль.

– Развалить дело "человека из контейнера". Я понимал, что все идет к этому. Она собиралась приказать мне уничтожить какую-нибудь улику, чтобы создать крупные неприятности и покончить с вами. А что может быть лучше дела, в котором задействован Интерпол и все такое? В котором заинтересованы все?

– Ты сделал что-нибудь для этого, Чак?

– Нет, ничего.

– Ты уничтожал улики в других делах?

– Никаких, кроме пули.

– Ты понимаешь, что совершил уголовное преступление, уничтожив улику? Понимаешь, что из-за Брей можешь сесть в тюрьму и она, вероятно, этого и добивается, надеясь устранить тебя с дороги после того, как разделается со мной?

– Я не верю, что она способна на это.

Для Брей Раффин был никем – простым лакеем, у которого не хватило ума избежать ловушки из-за чрезмерного самомнения и тщеславия.

– Ты уверен в этом? Уверен, что Брей не сделает тебя козлом отпущения?

Он заколебался.

– Это ты крадешь вещи в офисе? – напрямую спросила я.

– Они все лежат у меня. Брей хотела, чтобы я... чтобы все подумали, будто вы не можете руководить отделом. Вещи лежат у меня в коробке. Я собирался позже подкинуть ее в здание, чтобы все вещи вернулись к владельцам.

– Почему ты позволил ей получить такую власть над собой? Почему ты лжешь, крадешь и намеренно уничтожаешь улики?

– Пожалуйста, не дайте меня арестовать и посадить в тюрьму, – произнес он испуганным голосом, который вряд ли принес бы ему актерскую славу. – У меня жена. Скоро будет ребенок. Я покончу самоубийством, это точно. Я знаю много способов.

– Даже не думай об этом. Чтобы я больше этого не слышала.

– Я это сделаю. Я конченый человек, и виноват во всем только я и никто другой.

– Ты не станешь конченым человеком, пока сам этого не захочешь.

– Я не могу больше ничего исправить, – пробормотал он, и я испугалась, что он всерьез говорил о самоубийстве.

Он постоянно облизывал губы, рот у него пересох, и слова выходили малоразборчивыми.

– Жене все равно. А ребенок не должен расти, зная, что отец в тюрьме.

– Не смей об этом думать, – сердито откликнулась я. – Не дай Бог, я войду в морг и увижу твое тело на одном из столов.

Он потрясенно повернулся ко мне.

– Стань наконец взрослым человеком. Вышибив пулей мозги, ты не решишь ни одной проблемы, ты слышишь меня? Знаешь, что такое самоубийство?

Раффин смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– Это слово становится ругательством. Я запрещаю тебе думать о нем, вот так-то.

Глава 22

Заведение "Привал у Пита" находилось между "Салоном красоты Кейт" и маленьким домиком с вывеской, на которой красовалась реклама экстрасенса. Я остановила машину возле побитого черного пикапа с наклейками на бампере, многое рассказывавшими о мистере Пите.

Дверь немедленно открылась: на пороге стоял человек, полностью покрытый татуировками – они украшали каждый открытый дюйм кожи, включая шею и голову. Многочисленные сережки и колечки на теле внушали благоговейный ужас.

Мужчина был жилистым, бородатым, с длинными седыми волосами, собранными сзади в пучок. Он оказался старше, чем я ожидала, – лет за сорок. Судя по лицу, ему не раз доставалось в драках, он носил черную кожаную жилетку и футболку. Из кармана джинсов, куда обычно кладут бумажник, свисала цепочка.

– Вы, наверное, Пит, – сказала я и открыла багажник, чтобы достать пластиковый пакет с татуировкой.

– Заходите, – спокойно пригласил он, как будто все в мире шло по заведенному порядку и не стоило его беспокойства.

Он вошел впереди нас и выкрикнул:

– Текси, сидеть, девочка! Не волнуйтесь, – заверил он. – Эта собака безобиднее младенца.

Я поняла: мне не понравится то, что я увижу внутри.

– Не знал, что вы приедете не одна, – заметил Пит, и я обратила внимание, что на его языке красуется продолговатая серебряная серьга. – Как тебя зовут?

– Чак.

– Он один из моих ассистентов, – объяснила я. – Он подождет, если у вас найдется место.

Текси оказалась питбультерьером – черно-коричневой квадратной глыбой мускулов на четырех лапах.

– Конечно. – Пит указал на уголок комнаты, где стоял телевизор и несколько кресел. – Это место для клиентов, ожидающих своей очереди. Присаживайся, Чак. Дай мне знать, если тебе понадобится мелочь для автомата с кока-колой.

– Спасибо, – подавленно сказал Раффин.

Мне не понравилось, как Текси смотрела на меня. Никогда не доверяла питбулям, даже если хозяева убеждали, что те очень добрые. С моей точки зрения, помесь бульдога и терьера создала собачьего Франкенштейна; к тому же я видела немало порванных ими людей, особенно детей.

– Ну что, Текси, почешем животик? – проговорил Пит ласково.

Текси перевернулась на спину, задрав четыре лапы, а хозяин присел и начал почесывать ей живот.

– Знаете, – оглянулся он на нас с Чаком, – эти собаки не такие плохие, если их правильно воспитывать. Это просто большие дети. Разве не так, Текси? Я назвал ее Текси, потому что год назад ко мне пришел водитель такси и заказал татуировку. Сказал, что подарит мне щенка питбуля, если я выколю старуху с косой и подпишу рисунок именем его бывшей жены. Я так и сделал, правда, девочка? Вроде как ирония судьбы: она пит и я. Как родственники.

Мастерская Пита оказалась неведомым мне миром, который трудно было представить, а ведь мне приходилось посещать самые невероятные места. Стены полностью были покрыты самыми разнообразными образцами татуировок. Здесь висели тысячи индейцев, крылатых коней, драконов, рыб, лягушек и культовых символов, которые не имели для меня никакого смысла. Повсюду виднелись лозунги "Никому не доверяй" и "Я там был и отметился". Со столов и полок строили гримасы пластиковые черепа, около телевизора были разложены журналы о татуировках, чтобы их могли пролистать самые отважные из ожидающих.

Странно, но то, что вначале мне показалось отвратительным, спустя час стало понятным. Это была форма жизненного кредо. Такие люди, как Пит, и, возможно, большая часть его клиентуры являлись изгоями, противостоящими всему, что отрицало право людей быть теми, кеми они были на самом деле. Неуместной здесь была только кожа мертвеца, которую я привезла в банке с формалином. Она принадлежала человеку, одевавшемуся в костюмы от Армани и крокодиловые туфли, который едва ли был дерзким представителем контркультуры.

– Как вы начали заниматься этим делом? – спросила я Пита.

Чак осматривал образцы татуировок, словно обходил картины в музее. Я поставила свой пакет на прилавок рядом с кассой.

– Настенные надписи, – ответил Пит. – Я использую многое из граффити, вроде как Грайм в "Основном инстинкте" в Сан-Франциско, но это ни в коем случае не значит, что я так же хорош, как он. Но если сочетать яркие, подобные граффити изображения со смелыми линиями старой школы, то это мой стиль.

Он постучал пальцем по фотографии в рамке, с которой улыбалась обнаженная женщина, соблазнительно прикрывающая грудь скрещенными руками. На животе был изображен закат на фоне маяка.

– Вот, например, эта девушка. Она пришла сюда с парнем, сделавшим ей подарок на день рождения – оплатившим татуировку. Начала с крошечной бабочки на бедре, была до смерти напугана. После этого каждую неделю приходит за следующей татуировкой.

– Почему?

– Это затягивает.

– Большинство накалывает несколько татуировок?

– Большая часть тех, кто накалывает одну, стремятся спрятать ее от посторонних глаз. Например, заказывают рисунок сердца на ягодице или женской груди. Иначе говоря, такая татуировка имеет особое значение. Или, может, человеку сделали наколку, когда был пьян; это тоже случается, но не в моей мастерской. Ни за что не возьму клиента, если от него пахнет алкоголем.

– А если у человека только одна татуировка на спине? Она для него важна? Может ли быть так, что он наколол ее не из бравады и не по пьянке?

– Я бы ответил – да. Татуировку на спине не спрячешь, если только никогда не снимать рубашку. Поэтому я думаю, она что-то означает.

Он бросил взгляд на пакет, стоящий на прилавке.

– Значит, вы принесли татуировку со спины? – спросил он.

– Два круглых желтых пятнышка, каждое размером со шляпку гвоздя.

Пит в раздумье помолчал, поджав губы, словно испытывая боль.

– У них есть зрачки, как в глазах? – поинтересовался он.

– Нет, – ответила я и оглянулась на Чака, проверяя, могли он слышать наш разговор.

Раффин сидел в кресле, листая журнал.

– Черт, – сказал Пит, – это нелегкая задача. Без зрачков. Не могу представить что-то без зрачков, если это животное или птица. Похоже, речь идет не о татуировке с помощью шаблона. Скорее авторская работа на заказ.

Он обвел руками мастерскую, будто дирижируя оркестром своих шаблонов.

– Все это образцы флешей, – сообщил он, – в отличие от авторской работы, как татуировки Грайма. Я утверждаю, что по татуировке можно узнать определенный стиль, как у Ван Гога или Пикассо. Например, я всегда могу узнать татуировку Джека Руди или Тин Тин – это самые красивые одноцветные работы.

Пит провел меня через мастерскую в помещение, которое выглядело как обыкновенная комната для обследования в кабинете врача. Оно было оборудовано автоклавом и ультразвуковым очистителем, на полке находилось хирургическое мыло, на столе – флаконы с антисептиком и мазями, в больших стеклянных банках – шпатели для отдавливания языка и пачки стерильных иголок. Машинка для татуировки выглядела как прибор для электрической акупунктуры, на сервировочном столике стояли квадратные бутылочки с яркими красками, лежали крышечки для перемешивания. В центре располагалось гинекологическое кресло. Наверное, на подставках было удобнее наносить рисунки на ноги и те части тела, о которых не хотелось даже думать.

Пит расправил на столике полотенце, и мы натянули хирургические перчатки. Он включил бестеневую лампу и пододвинул ее ближе, в то время как я открутила крышку банки, сморщившись от резкого запаха формалина. Вытянула из розоватой жидкости обрывок кожи. Законсервированная ткань стала похожей на резину. Пит без колебаний взял ее и посмотрел на свет. Повернул так и этак, изучил через увеличительное стекло.

– Да, – сказал он. – Вижу эти пятнышки. Там есть когти, держащиеся за ветку. Если выделить рисунок из фона, можно заметить перья хвоста.

– Птица?

– Точно, птица, – ответил он. – Может быть, сова. Прежде всего замечаешь глаза, и по-моему, они когда-то были больше. Их выдает штриховка. Вот здесь.

Я наклонилась ближе, наблюдая, как его палец мазками двигался над кожей.

– Видите?

– Нет.

– Очень слабое изображение. На глазах темные круги, вроде как маска, неровные, не слишком хорошо нарисованные, кто-то пытался сделать глаза намного меньше; а вот полосы, исходящие от желтых пятнышек. Неопытный глаз этого не заметит, потому что кожа слишком темная, плохо сохранившаяся, но если внимательно приглядеться, можно увидеть, что вокруг глаз она темнее, если это можно назвать глазами. Да. Чем дольше смотрю, тем больше уверен, что это сова, а желтые пятнышки – неудачная попытка тщательно прикрыть старую татуировку, превратив желтые кружочки в совиные глаза. Или что-то похожее на совиные глаза.

Я начинала видеть полосы, перья в темной штриховке, о которых говорил Пит, и яркие желтые глаза, заштрихованные по краям темными чернилами, как будто кому-то захотелось сделать их меньше.

– Некто хотел скрыть желтые кружочки, поэтому нарисовал поверх них темные окружности, – сказал Пит. – Поскольку верхний слой кожи пропал, с ним сошла большая часть новой татуировки – совы. Скорее всего ее накалывали не слишком глубоко. Но желтые пятнышки наколоты по-настоящему, намного глубже, чем нужно для рисунка. Это означает, что работали два разных мастера.

Он еще раз изучил обрывок кожи.

– На самом деле старую татуировку закрыть невозможно, – подвел итог Пит. – Но если знать свое дело, можно работать на ней и вокруг нее. В этом весь трюк. Наверное, это можно назвать оптической иллюзией.

– Есть ли способ узнать, частью чего могли быть желтые глаза? – спросила я его.

Пит разочарованно вздохнул.

– Жаль, что кожа в таком плохом состоянии, – пробормотал он, раскладывая ее на полотенце. Он заморгал. – Господи, эти химикалии меня достали. Как вы с ними работаете?

– Очень осторожно, – ответила я. – Можно воспользоваться вашим телефоном?

– Конечно, можно.

Я обошла стол, обеспокоенно поглядывая на Текси, которая подняла голову с подстилки. Она не отрываясь смотрела на меня, словно призывая меня отважиться на движение, которое ей не понравится.

– Все нормально, – успокаивающе проговорила я. – Пит, ничего, если я отправлю по пейджеру ваш номер?

– Пожалуйста, он не секретный.

– Ты хорошая девочка, – с надеждой на это сказала я Текси, обходя стол, чтобы позвонить.

Ее маленькие бесстрастные глаза напоминали акульи, тяжелая треугольная голова – голову змеи. Она выглядела как нечто первобытное, остановившееся в эволюции с самого начала времен, и я вспомнила надпись внутри контейнера.

– Может быть, это волк? – спросила я Пита. – Или даже оборотень?

Он опять вздохнул, в его глазах застыла усталость после тяжелой работы в выходные.

– Ну, изображение волков достаточно популярное. Вы понимаете – стадный инстинкт, одинокий волк... – объяснил он. – Но его трудно закрыть птицей, будь то сова или какая-то другая.

– Да! – донесся в трубке голос Марино.

– Это может быть что угодно, – продолжал громко говорить Пит, – койот, собака, кошка. Любое животное с густым мехом и глазами без зрачков. Но оно должно быть маленьким, чтобы его смогла закрыть сова. Очень маленьким.

– Кто это там распинается о густом мехе? – грубо спросил Марино.

Я рассказала, где нахожусь и зачем. Все это время Пит непрерывно говорил, указывая на многочисленные флеши с изображением мохнатых животных.

– Здорово! – тут же разозлился Марино. – Почему бы тебе заодно не сделать наколку?

– В другой раз.

– Не могу поверить, что ты одна поехала в такое заведение. Ты понимаешь, какого сорта люди туда ходят? Продавцы наркотиков, козлы, условно-досрочно освобожденные, рокеры и прочая шваль.

– Все нормально.

– Нет, не все нормально! – взорвался он.

Его беспокоило что-то не связанное с моим посещением салона татуировки.

– Что случилось, Марино?

– Ничего особенного, если не считать особенным неоплачиваемое отстранение от работы.

– Для этого нет оснований, – сердито сказала я, хотя все время этого боялась.

– Брей считает, что есть. По-моему, вчера я испортил ей ужин. Она говорит, в следующий раз меня уволят. Хорошая новость; я обдумываю, что могу сделать в тот самый следующий раз.

– Эй! Идите сюда, я кое-что вам покажу, – позвал Пит с другого конца комнаты.

– Мы что-нибудь предпримем, – пообещала я Марино.

– Ага.

Глаза Текси не отрывались от меня, когда я положила трубку и обошла ее. Я смотрела на образцы татуировок, вывешенные на стене, и только хуже себя чувствовала. Мне хотелось, чтобы татуировка представляла собой маленький рисунок волка, оборотня, в то время как в действительности она могла быть – и, возможно, была – совершенно другой. Я ненавидела, когда вопросы остаются без ответов, а наука и здравый смысл оказываются бессильными.

Я не могла припомнить, когда в последний раз чувствовала себя настолько обескураженной и расстроенной. Мне показалось, что стены сдвигаются, а из флешей выпрыгивают демоны. Вокруг меня возник хоровод кинжалов, вонзенных в сердца и черепа, могильных камней, оскаленных животных и страшных вампиров.

– Почему людям нужно носить на себе смерть? – Я повысила голос, и Текси тут же подняла голову. – Разве не достаточно жить рядом с ней? Почему им хочется провести остаток жизни, глядя на ее изображение на руке?

Пит пожал плечами и, казалось, ничуть не обеспокоился, что я подвергаю сомнению его ремесло.

– Понимаете, док, когда думаешь о смерти, не остается ничего, кроме страха. Поэтому люди заказывают такие татуировки, чтобы не бояться смерти. Это похоже на то, когда человек, до ужаса боящийся змей, стоит рядом с ними в зоопарке. В некотором смысле вы каждый день тоже стоите рядом со смертью. Разве вы не будете бояться смерти меньше, если постоянно ее видите?

Я не знала, что на это ответить.

– Понимаете, вот у вас в банке есть обрывок кожи, снятой с мертвеца, – продолжал он, – и вы ее не боитесь. Но если сюда войдет другой человек, он, наверное, закричит или его стошнит. Я не психолог, – говорил Пит, энергично жуя резинку, – но есть что-то действительно важное в том, как человек выбирает рисунок, который навечно останется на его теле. Возьмем этого мертвеца. Сова кое-что говорит о нем. О том, что происходило с ним, а главное, о том, чего он боялся; а это может быть связано с рисунком, который находился под совой.

– Похоже, многие ваши клиенты боятся роскошных обнаженных женщин, – заметила я.

Пит на мгновение задумался.

– Об этом я не думал, но все сходится. Большинство парней с обнаженной натурой на самом деле боятся женщин. Боятся в эмоциональном отношении.

Чак включил телевизор.

– Я видел тысячи татуировок на телах, но никогда не думал о них как о символах страха. – Пит постучал пальцем по банке с формалином. – Этот парень чего-то боялся, – сказал он. – Кажется, у него была на то веская причина.

Глава 23

Я едва успела зайти домой, повесить пальто и поставить дипломат у двери, когда раздался телефонный звонок. Было двадцать минут девятого, и прежде всего я подумала о Люси. Пока я знала только, что Джо переведут в клинику Виргинского медицинского колледжа к выходным.

Я была одновременно испугана и обижена. Независимо от того, что диктовали правила, протокол или приказы, Люси была в состоянии со мной связаться. Она могла дать мне знать, как себя чувствуют она и Джо. Могла сообщить, где находится.

Я быстро схватила трубку и была удивлена, когда зазвучал голос бывшего заместителя шефа полиции Эла Карсона. Я знала, что он может звонить мне, тем более домой, только в крайнем случае – если нужно сообщить важные или очень плохие известия.

– Я не обязан вам звонить, но кто-то должен это сделать, – сразу начал он. – В "Куик-Кэри" произошло убийство. Это ночной магазин около Кэри, рядом с Либби. Вы знаете это место? Продают повседневные товары.

Карсон говорил нервно и торопливо. Похоже, он был напуган.

– Да, – ответила я. – Это недалеко от моего дома.

Я взяла блокнот и стала записывать.

– Очевидное ограбление. Кто-то вошел, убил продавщицу и очистил кассу.

Я вспомнила видеопленку, которую вчера просматривала.

– Когда это случилось? – спросила я.

– Мы думаем, не более часа назад. Я звоню сам, потому что в вашем отделе еще ничего не знают.

Я помолчала, не понимая, что он хотел сказать.

– Я сообщил Марино, – продолжал Карсон. – Все равно они больше ничего не могут мне сделать.

– Что вы имеете в виду, говоря, что в отделе еще ничего не знают?

– Полиция больше не обязана вызывать судмедэксперта, пока не закончит обследование места происшествия. Пока криминалисты не закончат работу, а они только что приехали. Поэтому пройдет несколько часов...