В конце концов за столом остались лишь пять студентов и Магда, которую Кон поручил заботам Эрона. Они решили завершить вечеринку на Ароматах, в «Веселом бистро». Удивительно, как это ему раньше не пришло в голову навестить Ригона? Все набились в одно такси, предварительно покопавшись в его примитивных мозгах и внушив ему, что клиент — один, но очень толстый человек. Сидя друг у друга на коленях и вдавливаясь в кресла от ускорения, они всю дорогу весело распевали хором.

В этот час в «Веселом» было затишье, но публика, как всегда, присутствовала. В середине зала красовался длинный ряд массивных деревянных столов — некоторые из них когда-то являлись украшением особняков давно забытых вельмож Первой империи. Столы были до последнего дюйма испещрены плодами творческой мысли юных посетителей, не расстававшихся с ножами, штопорами, атомными резаками и прочими инструментами. Лучшие образцы таких шедевров использовались в качестве стенных панелей, увековечивая в памяти потомков силу интеллекта ветеранов заведения, в то время как столы покрывались свежими досками, выскобленными до девственной чистоты и готовыми принять на себя новые откровения.

Центр зала предназначался для шумной толпы, любимым развлечением которой были состязания в остроумии. Ниши и кабинки вдоль стен предназначались для конфиденциальных бесед — там нередко даже шли в ход специальные звукоизолирующие устройства. Из всей компании «Веселом бистро» не бывали раньше лишь Эрон и Магда. Остальные пятеро знали здесь каждого — это были в основном молодые люди с интеллектуальным складом ума и склонностью к серьезным дискуссиям, их остроумие было скорее тонким, чем задиристым. И все они весьма серьезно заботились о качестве своих памов. Кроме того, их явно тяготило благополучное воспитание и пресная, лишенная приключений столичная жизнь, хотя в глубине души они были совсем не уверены, что окажутся на высоте, если попадут в нестандартную ситуацию.

И они хорошо знали историю. Девушки — самым молодым было не больше пятнадцати — предпочитали одеваться в старинном стиле, вызывавшем чувственные ассоциации с далекой эрой насилия, борьбы за власть и отчаянных авантюр. Юнцы же предпочитали пародию на военный стиль, но не из времен завоевателей типа Перифоя или героических Пограничных войн, и даже не экзотические лохмотья разнокалиберных армий эпохи Междуцарствия. Их одежда имитировала мундиры генералов, служивших гориллами-телохранителями последних слабых властителей Первой империи.

Интересно — а какие уравнения описывают стили одежды? Эрон рассмеялся. Ему было хорошо, и он решил, что теперь, достигнув Восьмого ранга, может позволить себе немного расслабиться и иногда заходить сюда.

Официант принес два «Завтрака бойца».

— За счет заведения. Вам привет от хозяина! — сказал он и отошел.

Магда с подозрением отнеслась к молочного цвета коктейлю. Эрону пришлось справляться с обеими порциями одному, и после этого он не был уверен, что сможет подняться на ноги. Так что, когда друзья ушли, он все еще продолжал сидеть. Магда тоже осталась — она сидела, тесно прижавшись к Эрону.

— Ну, — произнес массивный человек с затейливой татуировкой на лице, незаметно подошедший к столику, — вот ты и появился наконец! — Он присел рядом и повернулся к девушке. — Мы с этим пареньком встречались в одной лавке и спорили из-за книги. Я Ригон. А ты кто?

— Магда, — тихо ответила она.

Мародер подмигнул Эрону.

— А ты здорово вырос. — Он покосился на Магду. — И неплохо разбираешься в девочках!

Когда Эрон зашел в следующий раз, Ригон не позволил ему пить в одиночку, пригласив к себе наверх поболтать о старых временах. Он похвастался инструментами, которые привез из-за провала Хельмара, намекнув, что немало заработал с их помощью. В углу комнаты лениво натягивала нижнее белье его очередная малолетняя пассия, алчно поглядывая на Эрона. Ригон никак не мог успокоиться, радуясь долгожданной встрече.

— Ну как, ты в порядке? Уверен? А то я все это время не переставал беспокоиться. Та работенка, что я над тобой проделал, была мне, откровенно говоря, не по зубам. Не люблю таких вещей. А тогда просто положился на удачу и следовал инструкциям. Ты в самом деле уверен, что все прошло нормально? Тогда ты что-то совсем расстроился — думал, наверное, что тут же превратишься в супермена и улетишь, хлопая ушами! А потом хоть чувствовался какой-нибудь эффект?

— Мне кажется, да. В Азинии мне всегда приходил в голову правильный алгоритм. Математика — просто чудо!

— Точно, — подхватил Ригон, — это я люблю… Программы, пакеты, дополнения — продается лучше, чем пиво! Правда, я их сам не пишу. Будь я проклят, если знаю, что я тогда засунул тебе в мозги. — Он покачал головой. — Вставить расширение было нетрудно — твой пам создан для этого. А вот основная операция… Да-а… Я чуть в штаны тогда не наложил. Как мне тогда хотелось бросить все и вернуться к обычным мародерским делам. Ну ладно, рад тебя видеть. Восьмой ранг — надо же! Может, и я к этому руку приложил! А может, и нет.

— Здесь в Лицее у меня тоже неплохо получается. Мне нравится, как работает Кон, но я всегда знаю, как сделать все по-своему! И я точно знаю, что у меня в паме иначе работают ссылки, — иногда я начинаю искать в архиве какой-нибудь алгоритм, который мне кажется совершенно стандартным, а его там не оказывается. А иной раз мои подходы работают даже лучше, чем коновские!

— Ты поосторожнее с этим Хаукумом Коном.

Девочка наконец оделась и подошла к ним.

— Я хочу потанцевать с ним. Познакомь нас.

Она говорила с резким чизинским акцентом, который был древнее, чем Первая империя.

— Он не танцор. Он математик.

— Ну и что?

— Это Эрон. Это Матти — она убежала из дому и мне пришлось временно приютить ее, — смущенно объяснил Ригон.

— Ты сказал, что я могу остаться, пока от меня есть польза!

Ригон проигнорировал ее и обратился к Эрону:

— Я помню, что ты любишь книги. У меня есть одна, которая как раз подойдет математику! Там есть воспоминания человека, который первым придумал гипердвигатель! — Он порылся в своей коллекции и вытащил древний том. — Шестое тысячелетие. Кажется, Пупийская династия. Первое издание! Отличная вещь, но большей частью мне не по зубам. Держи, это тебе!

Внешне книга ничем особенным не отличалась — голубая обложка, золотой обрез и большой заголовок также золотыми буквами: «Неизвестные теоретики».

— А мне что? — заныла девица.

— Ты не умеешь читать, только загружаешься в пам.

— Ну и что, на свете есть не только книги!

— Потом, детка. Найдется кое-что и для тебя!

— У тебя в штанах? Это я уже видела… Подари мне его!

Она откровенно раздевала Эрона своими голубыми глазами.

— Нет. Он слишком молод для тебя — только погубит твою девственность своей неопытностью.

Не дождавшись конца спора, Эрон откланялся и провел остаток вахты дома, не спеша загружая в пам книгу Ригона с помощью наспех собранного читающего устройства, которое могло справиться с древним форматом. Было крайне забавно и поучительно читать, как теоретики всех времен доказывали свои заветные гипотезы.

Эрона привело в восторг четкое и подробное геометрическое доказательство Птолемея, что Терра является центром вселенной, а звезды намертво впечатаны в небесную сферу, чей радиус немногим больше радиуса самой планеты. Еще одна забавная теорема, восходящая к временам «летающей крепости», утверждала, что проблема перенаселения является дутой, поскольку избыточная рождаемость неизбежно уменьшится сама по себе как естественное следствие индустриализации. Инкрустированный и покрытый рунами терранский череп стоял на полке среди горшков с цветами как естественное доказательство того, к чему приводит столь неряшливое обращение с логикой. Бедный Йорик! Эрону невольно вспомнился азинийский мечтатель Рейнстоун — как он грустно и нараспев читал строки блистательного СпирШейкера, жившего на старой Терре задолго до появления проблем перенаселения.

От черепа — снова к книге. Вот еще один птолемеев перл: доказательство, что Терра не вращается, основанное на предположении, что любой предмет, лишенный контакта с планетой, автоматически и мгновенно становится неподвижным относительно некоторой абсолютной системы отсчета. И если бы Терра вращалась, то любая армия, находящаяся к востоку от вражеской (и твердо стоящая на ногах), могла бы с легкостью победить, всего лишь оторвав от поверхности планеты достаточное количество камней, которые помчатся на врага со скоростью колесницы Аполлона!

Можно сколько угодно смеяться над подобной наивностью, но Эрон совсем не был уверен, что человечество с тех пор сильно поумнело и преодолело тенденцию возводить здания на фундаменте «самоочевидных истин». Более всех подобных фундаментов Эрона интересовала аксиома, гласившая, что любое предсказанное событие может быть отменено, если о нем знают те, кого оно касается. Мурек Капор однажды заронил в душу юному студенту зерно сомнения в правильности сего положения. Это было давно но и теперь, обладая полным знанием психоисторических методов, Эрон понимал, что не все так просто, как кажется.

Одна из проблем математики секретности, интересовавших Эрона, состояла в существовании двух совершенно разных подходов к сохранению тайны, хотя, очевидно, подход должен был быть один: первый применялся к непосвященным, которые не знали психоистории и не должны были догадываться о своем будущем, чтобы не нарушить его, а второй — к самим психоисторикам, которые должны были знать варианты будущего, чтобы менять его.

Отсюда вытекали определенные проблемы. Например, то обстоятельство, что Кон и Хейнис расходились во взглядах на приемлемое будущее, приводило к возникновению ряда очень странных секретов внутри самого Братства. Кон держал многие вещи в секрете от Хейниса, чтобы не дать тому нарушить свое видение будущего, и при этом фактически приравнивал его к непосвященным — по первому варианту. В остальном он относился к Хейнису как к психоисторику, следуя второму варианту. Хейнис отвечал Кону тем же, и эта хитрая смесь тактик создавала массу крошечных внутренних противоречий, которые неизбежно вели к накоплению напряжений в среде Братства, что было чревато фатальными проблемами, вплоть до распада галактической цивилизации. Во время воплощения в жизнь первоначального плана Основателя этот изъян — двойственность и непоследовательность в определении секретности — не был заметен, поскольку все психоисторики были едины в своем стремлении избежать катастрофы и не имели причин таиться друг от друга. Но сегодня, когда различные группы элиты тянут человечество каждая в своем направлении, закон секретности способен натворить немало зла, способствуя образованию жестко непримиримых замкнутых фракций Братства. Это могло привести к попытке одной из групп («правильной») искоренить остальные («неправильные»). Так сказать, война католиков с протестантами в новом варианте.

Из всех людей, упомянутых в книге Ригона, Эрону больше всего понравился Макс Планк. Он знал это имя и раньше, но всегда полагал, что Планк был чем-то вроде шамана бронзового века, который занимался излучением абсолютно черного тела в пещере, писал мелом на доске при свете газовой лампы и с помощью бронзовых труб и примитивной электрической печки пытался подогнать какие-то экспериментальные кривые под откровения своих северных богов. Но, как оказалось, Планк вовсе не был экспериментатором. Это был чисто бумажный теоретик, который выводил уравнения из первых принципов, стараясь описать экспериментальные результаты, полученные другими людьми. Его лучшей выдумкой было квантование, выведенное из простейших механических соображений, дополненных глубоким пониманием больцмановской статистической механики. Еще в те времена Планк ясно предупреждал своих студентов, чтобы они не использовали квантование ни в каких предсказаниях, требующих обратимости, так как все квантовые события привязаны к увеличению энтропии. Эрон был изумлен и очарован таким проявлением древней мудрости!

Эрон разделил свое исследование секретности и секретных обществ на три части. Чисто терранская история восполняла своей продолжительностью недостаток качественной глубины. Десять тысяч лет субсветовой экспансии, когда колонии были изолированы друг от друга, предоставляли сотни примеров секретных обществ, которые было легче моделировать в силу слабого взаимного влияния.

Эра гиперскачка, напротив, демонстрировала массу межзвездных конфликтов, где секретность была удобной стратегией выживания для слабых и методом укрепления власти для сильных.

Что лучше — секретность или открытость? Так вопрос не ставился. Обе стратегии были средством решения различных проблем. И та, и другая могла быть опасна в случае неправильного использования.

Методы Эрона были очень похожи на планковские. Он строил полную математическую модель, описывающую секретность и открытость, затем вставлял туда начальные параметры известного исторического события и сравнивал модельные расчеты с историческими данными. Это позволяло найти ошибки в модели, а иногда и в исторических записях. Насколько надежным можно считать отчет инквизиции о походе на альбигойцев, если после похода не осталось ни одного альбигойца, чтобы написать независимый отчет? Сравнивая теорию и исторические наблюдения, Эрон подолгу совершенствовал свою модель, пока не приходило время новой ее модификации для очередной серии исторических событий.

Эроновские модели галактической цивилизации и классические уравнения Основателя почти всегда давали сходные результаты, однако модель Основателя не была самосогласованной. Он предполагал, что психоисторики будут жить в собственной «вселенной», изолированной от окружающей истории. Такой подход отлично работал при предсказании-реконструкции событий прошлого, которые уже нельзя было изменить. Но, предсказывая будущее, методы Основателя начинали сильно зависеть от соблюдения секретности, которая не была, да и не могла быть совершенной. Таким образом математика Основателя принципиально имела в глазу «слепое пятно».

В эпоху Междуцарствия, когда психоисторическая ветвь Братства была крошечной группой, практически лишенной материальных средств, этот изъян в теории давал лишь очень небольшую погрешность и являлся вполне приемлемой аппроксимацией реальности. Однако с установлением в 13157 году г.э. Психоисторического Мира ситуация начала понемногу меняться. В конце Междуцарствия власть психоисториков была скорее символической, через шестнадцать столетий она стала реальной. Братство превратилось в сильнейшую правящую группу в галактической истории. Они больше не были вне истории — они сидели на ней верхом! И насколько Эрон мог судить, когда-то оправданное приближение изолированности теперь стало ложным. Еще одна система Птолемея…

Аксиомы секретности оказались настолько прочно вбиты в стандартную модель Галактики, что Эрон потратил месяцы, выискивая их и заменяя на самосогласованные решения с учетом своих результатов. Он вел жизнь отшельника, нигде не бывая и ни с кем не общаясь, спал урывками и порой ходил в разных туфлях или носках, не замечая этого. Однажды он появился в общественном коридоре босой и в пижаме. Кону приходилось посылать Магду, чтобы стричь и причесывать его.

Новые и точные формулировки Эрона, как это всегда бывает, фактически открывали новую область математики, разрушая старые стены и позволяя видеть проблемы под неожиданным углом. Он назвал свой метод арекийским по имени одного из народных героев Галактики, который раз за разом менял один неудачный план на другой, еще худший, пока наконец в самый последний момент, находясь всего в одном шаге от гибели и позора, не нашел окончательный план и обрел спасение и счастье. Схема включала несколько законов, определяющих стратегию итераций:

1) любое изменение внешних обстоятельств заставляет наблюдателя делать предсказание;

2) если предсказание благоприятно, то процесс прекращается;

3) если предсказание неблагоприятно, то наблюдатель старается его опровергнуть, меняя внешние обстоятельства.

Динамика, которую определяли эти простые законы, была в высшей степени интересна. Когда Эрон вводил в систему высокий уровень секретности, каждый разумный элемент, не важно, коллективный или индивидуальный, стремился оптимизировать лишь свое собственное будущее. Доминировало неоптимальное опровержение негативных предсказаний.

Скотовод планирует заработать, разводя коров. Землепашец замечает появление коров, предсказывает, что они съедят и потопчут его пшеницу, и опровергает это предсказание, подсыпая коровам яду в корм. Новое предсказание гласит, что пшеница останется целой, и он получит прибыль. Скотовод, замечая изменение обстоятельств, предсказывает свое банкротство, но опровергает и это негативное предсказание, сжигая ферму землепашца, что позволяет ему предсказать прибыль хотя бы в следующем году. Землепашец окружает свои поля колючей проволокой и устанавливает пулемет на крыше водонапорной башни… И так далее.

Эта «сверхсекретная» версия модели особо заинтересовала Эрона. Армии с секретными планами росли и множились как грибы после дождя. Брат убивал брата. Поочередное опровержение негативных предсказаний стало правилом. Темные Века? Новое Междуцарствие? Власть постепенно накапливалась в руках наилучших предсказателей, которые поддерживали ее, охраняя свои секреты. В конечном счете один предсказатель управлял всем среди океана врагов. Светлый Разум?

Если же Эрон уменьшал параметр секретности, так что все элементы общества были в курсе негативных предсказаний друг друга, динамика в корне менялась: итеративные предсказания опережали «исправительные» акции. Землепашец, планировавший отравить коров, предсказывал, что его ферма сгорит, еще до того, как шел покупать яд. В конце концов итерации приводили к исходу с благоприятным концом и для скотовода, и для землепашца.

Вообще уравнения допускали два стабильных конечных состояния:

1) главный элемент управлял будущим всех остальных;

2) распределенное итеративное предсказание (а) «гасило» негативные предсказания для всех элементов и (б) оставляло все общепозитивные предсказания в покое.

Эрон не знал, возможен ли ненасильственный переход между этими двумя состояниями. Математика Основателя была ограничена условиями, которые допускали лишь состояние 1, но новая обобщенная модель Эрона допускала также состояние 2 и все промежуточные квазисостояния.

Эрон полагал, что, поскольку новая модель оперирует условиями, ведущими к состоянию 1, в основном так же, как модель Основателя, то ее результаты для реальных начальных условий дадут примерно тот же результат, что получали до сих пор все. А именно стабильную Галактику с небольшими проблемами, которые можно легко скорректировать, и перспективой сохраняющейся стабильности со слабой тенденцией к застою. Никаких оснований для волнения, по крайней мере в течение нескольких последующих столетий. Ректор Джарс Хейнис был специалистом именно по этой группе решений.

То, что Эрон получил на самом деле, не лезло ни в какие ворота: это была Галактика в состоянии полного хаоса, мало чем отличавшегося от Междуцарствия. Невозможно! Так же точно можно было предсказать, что в следующую вахту он увидит, что у адмирала Кона голубая кожа, четыре руки и хобот. Что-то явно было неверно в новой математике. Оставалось лишь повторить вслед за Планком: человеку свойственно ошибаться! Итак, все сначала. Опять. Какая неприятность!

Целый месяц после этого Эрон разбирал, тестировал, вновь собирал и вновь тестировал свою модель. В чем же ошибка? Не в логике программы — это ясно. В предположениях? В итеративных методах? В какой-нибудь глупой опечатке? Эрон не мог найти ошибку. Он сходил с ума, но не мог унизиться до того, чтобы попросить помощи у Кона.

Помог Йорик. Посмотрев на череп, Эрон понял, что надо сделать. Попробуем прошлое! И он ввел в модель параметры Галактики прошлого века. Модель работала отлично. Почему же это его так удивляет? Месяц назад он был уверен, что она заработает, ведь так? Крайне осторожно Эрон пустил модель вперед — год за годом, на каждом шаге анализируя разницу между своей моделью и стандартной. Разница была минимальной, кроме, пожалуй, коновских голубых зон.

Когда он приблизился к настоящему, все дифференциальные кривые пошли резко вверх. Сингулярность!

И на сей раз причина была совершенно ясна. Стена секретность, которую построили психоисторики вокруг своих методов предсказания, давала трещину! Здесь и там, в самых неожиданных местах возникали участки с признаками высокоточного прогнозирования. Иными словами, несмотря на общий упадок математической науки, Братство столкнулось с массовой конкуренцией. И будет еще хуже! Намного хуже! И очень скоро…

Двадцать процентов показателей уже перешли границы топозон. И поскольку это были топозоны, уровень погрешности в определении временных точек был очень высок. Эрон не мог сказать, в какой момент произойдет взрыв, но… у него не было времени даже для того, чтобы привести диссертацию в порядок.

Он почистил зубы, подстригся, позаботился об одинаковых носках и туфлях и даже заказал из репликаторановый костюм. Скорее к адмиралу! Слава Космосу, что его шеф — лучший психоисторик Галактики после Основателя!

Хаукум Кон терпеливо выслушал детский лепет своего студента. Он перебрал неопрятную кучу бумаг, принесенную Эроном, и просмотрел через пам картинки с изображением апокалипсиса. Затем старый психоисторик долго обдумывал свой ответ. Эрон сидел тихо и ждал.

— М-м-м… Вот здесь есть ошибка, которую тебе придется исправить. Сумма Болтока может быть…

— Я знаю, знаю! Но ведь это ничего не меняет! Я…

— Эрон, мальчик мой, ты слишком много работаешь. Возьми отпуск, отдохни. Это, безусловно, интересная гипотеза… (интересная?) , но ты слишком спешишь. Я бы вернулся немного назад и начал с того места, где ты произвольно…

Эрон подумал было, что адмирал просто не следил за его объяснениями. Он попробовал начать сначала. На сей раз Кон слушал уже не так терпеливо. Наконец он прервал студента и начал разбирать его труд сам — уже безжалостно и всерьез. Эрон начал понимать: у Кона своя собственная интерпретация вселенной, а до чужих ему нет никакого дела. Это была непробиваемая стена. Он снова почувствовал себя девятилетним Эроном Оузой, которого выгоняют из школы на Агандере… Эрон уже готов был надерзить адмиралу — пусть выгоняют. Из Лицея, со Светлого Разума, отовсюду! Но школа Зеноли взяла верх.

Никогда не атакуй противника с его сильной стороны!

— Сэр! Думаю, вы дали мне достаточно указаний. Я повторю все сначала. — Он вовсе не собирался этого делать. — Результаты показались мне немного странными и я слегка перевозбудился.

Это было как раз то, что Кон надеялся услышать. Он улыбнулся и кивнул. Эрон был в отчаянии — то, что его учитель даже не отреагировал на такое демонстративное отступление, не вернул его и не постарался понять, означало, что флот адмирала остался слишком далеко позади. Это был настоящий удар.

Они расстались весело и по-приятельски. Эрон отправился домой и спал три вахты подряд. Проснувшись, он подрезал свои цветы, полил их, устроил себе королевский ужин и начал ходить взад-вперед по комнате, размышляя. Да, кризис в Галактике зашел очень далеко, если даже величайший из психоисториков не видит дальше носа Основателя! Даже адмирал! У Эрона было чувство, что его предали.

Он отправился пить к Ригону. Что оставалось делать? Был еще ранний час, и только один-два студента сидели в углу, корпя над учебниками. Ригон подошел и сел рядом — он, видно, почувствовал, что друг не в духе. Эрон мрачно бормотал что-то о приверженности человечества старым идеям. Это напомнило мародеру об одном философе, чьи идеи толкали рисмаллийцев на кровавую бойню в течение двух столетий. В ответ Эрон стал цитировать терранскую мифологию — о том, как народный герой Галилео Галилей попытался подвигнуть Церковь на введение новой космологии, зная, что старая вера без этого не выживет, и добился лишь того, что его книги сожгли, а его самого под страхом пыток заставили произнести формулу отречения: «…и я поддерживаю и утверждаю, что, согласно Птолемею, Терра неподвижна, а Солнце движется… я отвергаю, проклинаю и презираю вышеуказанные ошибки и ереси, противные святой церкви, и клянусь, что никогда больше не буду утверждать того, что… и если узнаю, что кто-нибудь другой…» Именно с этим убеждением, что истина абсолютна и неизменна, что веру можно навязать и что угроза пыток может сделать человека святым, Церковь вступила в Тридцатилетнюю войну, чтобы каленым железом выжечь всех несогласных.

Ригон слушал, вставляя комментарии насчет поклонников Митры и их глупой приверженности идее монархии. Он никогда не мог отличить друг от друга эти мертвые терранские религии. Эти дикари то прибивали своих королей к кресту, то съедали их сердце, чтобы умилостивить богов, — кто их разберет!

Оставшись снова один, Эрон нашел пустое место на столе между любовным стишком и афоризмом, который призывал возлюбить врагов, если тебя предали друзья, и, достав свой метрикатор, выжег итальянскую фразу «Eppur si muove», что на галактическом означало нечто вроде «все-таки она вертится». Имелась в виду Терра. Галилео Галилей, сказал он так или нет, безусловно, думал об этом, доживая последние дни под арестом на своей вилле.

Глядя на выжженную фразу, Эрон решил уйти от Хаукума Кона и вступить в группу психоисторика первого ранга Джарса Хейниса, работающую над монументальным проектом следующего тысячелетия. Новый Ренессанс? Отлично! Покажем им ренессанс! А до поры будем полировать диссертацию, пока она не засияет так, что ни один психоисторик, даже самый тупоголовый, не посмеет отрицать ее ценность!