– Ах, значит, ты думаешь?
      – Да, по магазинам. Я сказал Пьеру, чтобы ехал помедленнее.
      – Ты безнадежный кретин, Дэвид, – заключил Молдовски.
      Дилбек сел и прикрыл наготу полотенцем.
      – А что мне теперь следует делать, Малкольм? Черт побери, ты совсем как моя матушка.
      Оба услышали, как в ванной на другом конце холла полилась вода.
      – Это что еще за штучка? – спросил Молдовски, дернув подбородком в сторону этих звуков.
      – Я и сам пока толком не знаю. Да какая, в сущности, разница? Она не имеет ни малейшего понятия, кто я такой. Она только что переехала к нам из Лондона.
      – Ну-ну, – полуиронически, полусердито отозвался Молдовски.
      – Да что с тобой такое сегодня? – жалобно проговорил конгрессмен.
      – Сахарный билль, Дэви. Твои коллеги показывают характер, так что мои клиенты очень обеспокоены. Они хотят знать, на ту ли лошадь они поставили.
      – Не волнуйся, все в порядке, – махнул рукой Дилбек. – Сегодня вечером я развлекаю молодого Кристофера.
      «Не волнуйся, все в порядке!», – мысленно передразнил его Молдовски. Там, в больнице, валяется тот парень с разбитой головой, чокнутый очкарик-шантажист готов раззвонить обо всем в газетах, а у этого идиота в ванне плавает очередная шлюха.
      – Ты говорил с судьей? – спросил он.
      Дилбек кивнул.
      – Да, мы обедали вместе.
      – Ну, и?..
      – Он поблагодарил меня за то, что я проявляю интерес к его карьере. Ему, как ты и говорил, очень хочется выйти на федеральный уровень. – Дилбек встал, поправил полотенце и с тоской взглянул туда, откуда доносился шум льющейся воды.
      – А что насчет дела «Грант против Гранта»? – не отступал Молдовски.
      – О, мы говорили об этом. – Дилбек принялся ходить по комнате, стараясь держаться с наветренной стороны от одеколона Молди. – Судья – человек весьма религиозный. Или, по крайней мере, старается казаться таковым.
      – Наверняка новообращенный.
      – Да. Он убежден, что принял правильное решение относительно присуждения опеки. По-моему, у него есть какой-то личный интерес, чтобы все обстояло именно так, а не иначе.
      – Это похоже на правду, – заметил Молдовски.
      – Он сказал, что мать девочки – проститутка. Это правда, Малкольм?
      – Понятия не имею.
      – По-моему, ты что-то знаешь, но не говоришь мне.
      – Есть очень много такого, чего я не говорю тебе, Дэвид.
      – Ты же знаешь, когда речь заходит о проститутках... Это мое слабое место.
      – Даже и думать не смей. – Молдовски ничего не собирался говорить Дилбеку: чем меньше ему известно, тем лучше. – Ну, так чем у вас там кончилось? Что-сказал судья?
      – Он не нуждается во мне, Малкольм. Он играет в гольф с каким-то сенатором, чтоб ему пусто было...
      Молдовски выругался сквозь зубы.
      – ... из Комитета по судебным делам, – продолжал Дилбек. – В общем, мы ему не нужны, вот и все.
      – То есть он не станет улаживать это дело, даже в качестве личного одолжения, – резюмировал Молдовски.
      – Эта женщина – неприкаянная грешница, она не способна должным образом воспитывать ребенка. Вот что он сказал мне – дословно, Малкольм. Плюс к тому на каждом шагу цитировал Библию.
      – Плохо дело.
      – Да, – подтвердил Дилбек. – В общем-то, этот обед ничего не дал.
      Молдовски размышлял, постукивая друг об друга костяшками согнутых пальцев.
      – Так... А если положить ему на лапу пачку наличных? Возьмет? Как тебе показалось?
      – Это против его принципов, – покачал головой Дилбек. – Но, насколько я понял, леди сама могла бы решить свой вопрос...
      На шее Молдовски вздулась вена, и стало видно, как в ней пульсирует кровь.
      – Погоди, погоди. Я правильно понял тебя – она получит опеку над ребенком лишь в том случае, если ляжет под судью?
      – Он сказал, что готов обдумать этот вариант.
      Молдовски вздохнул.
      – Знаешь, что я тебе скажу, Дэвид? Ты просто король дипломатии. Правительству следовало послать тебя на переговоры по стратегическому вооружению. – Он принялся шагать по комнате. – Кто он вообще такой, этот вонючий судья? Библию, видите ли, цитирует! Такому больше подошла бы «Кама Сутра»!
      – Малкольм, – окликнул его конгрессмен, – что же все-таки нам делать?
      Подойдя к нему вплотную и глядя глаза в глаза, Молдовски взял его за локти (до плеч дотянуться ему не удалось).
      – Киллиан не пойдет на это, – сказал он. – И она не пойдет. Черт тебя побери, Дэви, я не всегда бываю в ладах с моралью, но и я бы не пошел на это. Мне много приходилось выслушивать всяких мерзостей, но такое – в первый раз.
      Концентрация паров одеколона вокруг Молди была так высока, что у конгрессмена заслезились глаза.
      – Судья не возьмет денег, Малкольм, – пробормотал он, тщетно пытаясь высвободиться. – Я пробовал.
      – Тогда дело действительно плохо.
      – Не возьмет – даже для своей кампании, – продолжал Дилбек. – Я предложил сделать это по официальным каналам, но он отказался. Он же метит на пост федерального судьи, и ему нужна кристально чистая биография. А о политиках мнение у него – хуже некуда.
      Шум льющейся воды, доносившийся из ванной, прекратился. Дилбек резко обернулся в ту сторону; глаза его мгновенно приобрели то специфическое, рассеянно-мечтательное выражение, которое всегда замечал в них Молдовски, когда конгрессмен предвкушал плотские утехи – хотя бы в самой отдаленной перспективе.
      – Ты безнадежен, Дэвид, – проворчал он.
      – Что? – переспросил Дилбек, облизывая нижнюю губу.
      – Ты безнадежен, говорю. Иди к своей красотке. Меня можешь не провожать.
      – Спасибо, Малкольм.
      – И постарайся, чтобы хоть сегодня обошлось без проблем.
      – Само собой, само собой, – закивал конгрессмен. – Эрб будет поблизости.
      – Отлично, – сказал Молдовски, а про себя подумал: конечно, Эрб Крэндэлл знает свое дело, но он один, а бывают вечера и ночи, когда к Дилбеку для верности следовало бы приставлять двоих.
      Когда Молдовски ухе выходил из холла, дверь ванной распахнулась, и его окутало целое облако душистого, сладко пахнущего пара. На пороге появилась Ив – распаренная, разрумянившаяся, с еще влажной кожей и мокрыми волосами. Если Молдовски и смутился немного, он не показал этого. Вежливо отступив в сторону, он пропустил женщину в дверь, вполголоса заметив:
      – У вас осталось мыло на ушах.

* * *

      Пару часов спустя конгрессмен Дэвид Дилбек являл собою воплощение удовлетворенности и абсолютного довольства. Он разнеженно улыбался, пускал кольца дыма, напевал под музыку и тихонько притопывал ногами, попивая свежеприготовленный коктейль из рома с кока-колой, что еще больше улучшало его и без того лучезарное настроение. Справа от него, со стаканом апельсинового сока в руке, сидел Эрб Крэндэлл, но не столько пил, сколько поминутно с беспокойством оглядывался на дверь – не появились ли блюстители порядка. Человек, сидевший слева от конгрессмена, по имени Кристофер Рохо, был занят другим делом: сложив пятидесятидолларовую банкноту «голубком», он пустил его в сторону сцены, где танцевала девушка в компании бирманского питона добрых футов девяти длиной, обвившегося вокруг ее обнаженного тела. Челюсти змеи были плотно обмотаны клейкой лентой, а на морде кто-то нарисовал ей усики щеточкой – некий намек на Гитлера, как показалось Эрбу Крэндэллу.
      – Это просто великолепно! – с энтузиазмом заметил Дилбек. – Девочка что надо, правда, Эрб? А змея!
      – Угу, – отозвался Крэндэлл. – Не жизнь, а малина.
      Танцовщица, выступавшая под именем Лорелеи, ухитрилась намотать на себя питона весьма интригующим образом: его хвост спускался с ее спины как раз по ложбинке между ягодицами и, пройдя между ног, элегантно загибался кверху, на голый живот.
      – Как она его выдрессировала! – восхищенно заметил Дилбек.
      Эмоции Кристофера Рохо не уступали восторгу конгрессмена, поэтому он принялся мастерить нового «голубка» из стодолларовой бумажки. Этот молодой человек был богат, не честолюбив и избавлен от необходимости тратить свое время на что-либо, кроме удовольствий. Его семье принадлежали огромные плантации сахарного тростника и сахарные заводы на западном берегу озера Окичоби. Сам Кристофер никогда в жизни не бывал на своих плантациях, но видел их на фотографиях, и ему приходило в голову, что между полями сахарного тростника и преисподней должно, наверное, быть немало сходства. Однако цифры приносимых ими доходов поражали воображение: временами Кристоферу казалось, что на свете нет человека, способного истратить эти деньги даже за всю свою жизнь. Но – Бог свидетель – он старался как мог.
      – Эй, Дэви, – окликнул он. – Теперь твоя очередь.
      Взяв «голубка», Дилбек запустил его на сцену. «Голубок» приземлился как раз между ногами танцовщицы. Медленно подмигнув мужчинам, она села на шпагат, подняла банкноту и сделала вид, что показывает ее змее. Дилбек расхохотался. Лорелея одним прыжком встала на нога, помахала ему рукой и исчезла. Программа была окончена.
      Эрб Крэндэлл, сидевший до этого прямо, словно палку проглотил, испустил вздох облегчения и расслабился. Может, хоть сегодняшний вечер обойдется без инцидентов.
      – Ну, и сколько у нее, по-твоему? – спросил конгрессмена молодой Рохо.
      Дилбек задумчиво отхлебнул глоток рома.
      – Тридцать восемь Б, – сказал он наконец. – И все настоящее.
      – А я, – Рохо помахал еще несколькими извлеченными из кармана бумажками, – ставлю на тридцать шесть дюймов и скальпель. – Он разгладил на столе пятидесятидолларовую банкноту. Дилбек сделал то же самое, и оба повернулись было к Крэндэллу, но тот знаком дал понять, что не собирается участвовать в пари. Они занимались этим весь вечер: как только на сцене появлялась очередная стриптизерша, заключалось новое пари, состоявшее из двух пунктов – относительно размера ее бюста и относительно того, имело ли или не имело места хирургическое вмешательство. Молодой Рохо постоянно проигрывал, но это не удивляло Крэндэлла: конгрессмен никогда не ошибался ни в чем, что касалось женского тела. То была главная страсть его жизни, оттеснявшая на второе место даже получение взяток.
      Рохо, покачиваясь, поднялся и громко позвал:
      – Линг!
      Вскоре к столу подошел маленький, восточного вида человек в черном смокинге и жокейской кепке с надписью «Янкиз». Никто не принял бы его за одного из владельцев этого стрип-заввдения, однако он являлся таковым.
      – Мистер Линг! – приветствовал его Рохо, широким жестом разводя руки, словно собираясь обнять его. – Расскажите-ка нам про эту змеиную леди.
      – Ее зовут Лорелея, – укоризненно поправил Дилбек. – Надо же иметь хоть немного уважения к даме!
      Рохо снова уселся на место, а Дилбек, указывая на деньги на столе, пояснил:
      – Это наши ставки, мистер Линг.
      Терпеливо слушавший мистер Линг кивнул.
      – Вам нужна информация насчет бюста мисс Лорелеи?
      – Вот-вот.
      – У нее размер тридцать восемь Б.
      – Ха! – возликовал Дилбек.
      Он схватил было деньги, но Кристофер Рохо придержал его руку.
      – Они у нее искусственные! – запротестовал он. – Скажите же ему, мистер Линг. Скажите ему, что они искусственные, и вы получите половину моего выигрыша.
      – Нет, сэр, – возразил мистер Линг. – У мисс Лорелеи все настоящее.
      – Mierda ! – выругался Рохо.
      Конгрессмен Дилбек, внутренне торжествуя, засунул выигрыш в карман.
      – У нас в «Клубничной поляне» все только самое лучшее, – продолжал мистер Линг. – Только отличного качества.
      – Высший класс, – подтвердил Дилбек.
      – Где вы еще видели такую огромную змею? – в голосе мистера Линга звучала гордость. – Такая змея может заглотать целого пони.
      – И Лорелея тоже, пари держу, – хихикнул Дилбек, довольный тем, что ему удалось так хитроумно сострить. Однако в его смешке – низком, горловом – Эрб Крэндэлл уловил нечто, разом насторожившее его.
      – Уже поздно, Дэви, – сказал он.
      – Ни черта подобного! – Конгрессмен зажег сигарету. – Мистер Линг, мне хотелось бы познакомиться со змеиной леди.
      – И мне тоже, – поддержал его Кристофер Рохо.
      Мистер Линг пожал плечами.
      – Со змеей или без?
      – Без, – ответил Дилбек. – Скажите ей, что у меня есть своя собственная.
      Рохо фыркнул. Эрб Крэндэлл неловко заерзал на стуле. Черт бы побрал этого идиота!
      – Погоди, Дэви, – вмешался он. – Тебе завтра утром произносить речь.
      Конгрессмен принял идиотски-торжественную позу.
      – Восемьдесят семь лет назад наша крайняя плоть открыла дорогу новой нации... – продекламировал он.
      Крэндэлл не улыбнулся.
      – Ну, ладно, ладно, Эрб, – примирительно сказал Дилбек. – Где это будет, черт бы их всех побрал?
      – В Торговой палате.
      – Мать их за ногу! – Дилбек хлопнул по плечу молодого Рохо. – Такой кучи дерьма, Крис, тебе еще не приходилось видеть. Дерьмовая палата – это им куда больше подходит.
      – И тем не менее ты должен быть там ровно в половине восьмого, – напомнил Крэндэлл.
      – Мы доставим его туда, – пообещал Рохо.
      – Так значит, – заговорил мистер Линг, впервые проявляя легкие признаки нетерпения, – что вы хотите – касательный танец или?..
      Конгрессмен широко раскинул руки.
      – Касательный танец – звучит прелестно, Братец Линг. Тащите сюда эту... как ее...
      – Мисс Лорелею?
      – Вот именно.
      Крэндэлл придвинулся поближе к конгрессмену и начал нашептывать что-то на ухо довольно раздраженным тоном. Выслушав, Дилбек покачал головой, не отрывая от губ стакана с ромовым коктейлем.
      – Всего одну маленькую касательную ламбаду. Что в этом плохого?
      – Конечно, – подхватил Кристофер Рохо. – Дай ты бедному мужику немножко повеселиться!
      Возражать было бесполезно. Крэндэлл убрал со стола пустые бутылки и все остальные предметы, способные послужить оружием, после чего неторопливо прошелся по залу, приглядываясь, нет ли знакомых. Относительно прессы он не волновался – репортеры не так много зарабатывали, чтобы иметь возможность проводить время в «Клубничной поляне» и других подобных местах. Республиканцы – вот кого опасался Эрб Крэндэлл. Достаточно было невидимого присутствия здесь хотя бы одного из них, чтобы достопочтенный Дэвид Дилбек погорел синим пламенем. Лохматый парик и темные очки только делали его еще более подозрительным, а шоферская фуражка, одолженная у молчаливого Пьера, была мала ему как минимум на три размера. Чтобы она не сваливалась с головы, Дилбек пришпилил ее к парику, и всякий раз, когда фуражка сдвигалась с места, вместе с ней сдвигались и волосы. Правда, Кристофер Рохо, казалось, не замечал этого. К счастью для Дилбека, посетители стрип-заведений не слишком-то присматривались друг к другу, поскольку все их внимание поглощали танцовщицы.
      В этот вечер народу в зале было немного – пожалуй, вполовину меньше обычного, так что Крэндэллу не составило особого труда удостовериться, что в нем нет никого, кто имел бы отношение к миру политики. Когда он вернулся к своему столику, стул конгрессмена был пуст. Рохо кивком указал в глубь помещения, где вдоль стены тянулся ряд покрытых позолотой дверей: они вели в небольшие отдельные кабинеты, предназначенные для сеансов касательного танца и других услуг частного характера.
      – Я сунул ему две сотни, – сообщил Рохо. – Он хотел три, но я дал две.
      – Правильно. И двух хватит за глаза.
      Крэндэлл уселся и взглянул на часы. Придется подождать минут десять.
      – А я что-то устал, парень, – сообщил Кристофер Рохо. Он дотянулся до кармана своего пиджака, пошарил там и вытащил маленький пакетик из фольги. – Не хочешь нюхнуть?
      Эрб Крэндэлл почувствовал себя окончательно обессиленным.
      – Блестящая идея, Крис. Можно?
      Взяв пакетик, он развернул фольгу. Внутри оказался белый порошок. Крэндэлл поднял глаза на Рохо. Тот ободряюще улыбнулся. Крэндэлл улыбнулся ему в ответ, затем набрал полный рот слюны и плюнул в пакетик.
      – О Господи! – вырвалось у Рохо.
      Крэндэлл через стол подтолкнул к нему пакетик.
      – Постарайся как-нибудь отделаться от него, когда будешь выходить, – посоветовал он.
      – Да ты совсем рехнулся, мать твою так!
      – Послушай, Крис. Если ты не испаришься отсюда в течение тридцати секунд, я расскажу об этом твоему старику. Это будет первым, что я сделаю manana .
      Рохо представил себе, как семейный трест уплывает из его рук, и торопливо завернул пакетик с намокшим от слюны кокаином в украшенный монограммой носовой платок.
      – Ну вот, – обратился он к Крэндэллу. – Теперь ты доволен?
      – Проваливай, я сказал.
      – А как же моя очередь?
      Крэндэлл не понял.
      – С этой змеиной леди, – пояснил Рохо. – Ведь следом за Дэви моя очередь!
      – Пойди проветрись, – отрезал Крэндэлл, поднимаясь, и отправился на поиски конгрессмена.

* * *

      Ничто так не отвлекало Дэвида Дилбека от его проблем, как касательный танец. Сахарный билль, предвыборная кампания, жена, шантаж – да какое ему до всего этого дело? Он был наедине со змеиной леди; они ритмично покачивались в такт воображаемой мелодии Джонни Мэтиса. Руки конгрессмена лежали на ягодицах девушки. Восхитительно естественные выпуклости ее тела касались сквозь одежду его стареющей плоти, возбуждая, распаляя, сводя с ума. Голос Лорелеи звучал сладкой музыкой, от ее волос исходил аромат цветущих орхидей. Дилбек заводился все больше и больше. Жизнь казалась ему прекрасной.
      Когда он попытался расстегнуть бюстгальтер Лорелеи, она перехватила его руку.
      – Ни-ни! – с улыбкой шепнула она.
      – Почему?!
      – Закон не велит.
      – Плевать нам на закон!
      – Погоди-ка, послушай. Если ты хочешь танцевать со мной, я должна быть одета. Таковы правила. А если я буду голая, ты не имеешь права лапать меня.
      Дилбек имел некоторое, хотя и отдаленное, представление о взглядах властей этого графства на вопросы морали.
      – Ты уж прости меня, голубчик. – Прижав свои бедра к бедрам Дилбека, Лорелея снова начала извиваться в медленном танце. – Это тоже не так уж плохо, ведь правда?
      Танцуя, они вплотную приблизились к двери кабинета, и спина конгрессмена уперлась в нее.
      – У меня есть идея, – выговорил он, тяжело дыша.
      – Да?
      – Что, если ты снимешь половину того, что на тебе – или сверху, или снизу? Тогда я мог бы трогать то, что прикрыто.
      – Идея неплоха, – подтвердила Лорелея, – но либо все, либо ничего.
      Они продолжали танцевать до тех пор, пока Дилбек не обнаружил, что полет его мечты жестоко ограничивает туго натянувшаяся ткань брюк.
      – А что нам делать вот с ним?– шепнул он на ухо девушке.
      – Смотреть и восхищаться, – ответила Лорелея. – Больше ничего.
      Дилбек с тоской посмотрел вниз.
      – Откуда мне знать – а вдруг ты легавый? – сказала змеиная леди.
      Несчастный конгрессмен содрал с себя фуражку вместе с париком.
      – Я не полицейский! Я член конгресса Соединенных Штатов!
      – Ага. А я – Глория Стейнем.
      Поведение змеиной леди подсказало Дилбеку, что сеанс касательного танца скоро закончится.
      – Сколько у нас еще времени? – спросил он.
      – Секунд сорок пять, детка.
      Дэвид Дилбек торопливо расстегнул рубашку, опустился на пол и растянулся на спине. Лорелея созерцала его с некоторым удивлением.
      – Потанцуй на мне, – попросил он.
      – А сколько дашь?
      – Две сотни.
      – Тебе как – прямо с каблуками или босиком?
      – Сними одну туфлю, – ответил конгрессмен, закрывая глаза.
      Лорелея осторожно ступила ему на грудь.
      – А шрам откуда? – поинтересовалась она.
      – Небольшая операция, – прохрипел Дилбек. – Не волнуйся, я в полном порядке. Давай, танцуй, пожалуйста!
      – О Господи! – пробормотала змеиная леди.
      – Да... да... вот так... молодец...
      – Ты уж скажи, если будет больно.
      – Я скажу, если не будет больно!..
      Лорелея с трудом сохраняла равновесие, танцуя на рыхлом, давно начавшем оплывать теле конгрессмена.
      – Ты просто талант, – простонал Дилбек, ежась от боли и удовольствия. Его руки поползли по ногам танцовщицы выше, выше.
      – Вот это уж нет! – воскликнула Лорелея, крепко наступая ему на запястья. – Это запрещено.
      – Ну, мамочка!
      – Если хочешь побаловаться сам с собой – топай домой и занимайся этим там.
      Дэвид Дилбек вскрикнул, затем издал целую серию сосущих и чмокающих звуков и забился под Лорелеей, как эпилептик в припадке, дрыгая ногами и беспорядочно вращая глазами, в которых не осталось и следа осмысленного выражения.
      Лорелея боялась отпустить его руки. Мысленно она кляла себя на чем свет стоит – за то, что не потребовала денег вперед: теперь, если этот старый хрен окочурится, ей придется шарить по его карманам.
      Дилбек хрипел и метался, словно его било током. Чтобы не упасть, Лорелея раскинула руки и уперлась ими в стены кабинета. В этот момент дверь распахнулась; незнакомый мужчина подхватил танцовщицу под руки, помог выбраться из кабинета и спросил, не пострадала ли она. Она ответила, что одна из ее туфель осталась в кабинете.
      – Ну, с учетом того, что произошло, может, ты плюнешь на нее? – сказал мужчина, вручая ей три сотни долларов.
      – Спасибо, – пробормотала Лорелея. – А этот... Он оклемается?
      – Не беспокойся за него.
      Руки у танцовщицы дрожали, когда она складывала деньги.
      – Знаете, что он сказал мне? – нерешительно произнесла она. – Что он член конгресса Соединенных Штатов.
      Эрб Крэндэлл рассмеялся.
      – Чего только ни наговоришь, чтобы улестить женщину!
      И полез в карман за еще одной сотней.

Глава 8