Глава двадцать пятая

Они встретились в Чаттануге в мотеле, о котором упомянула Кендал во время своего короткого телефонного разговора с Рики Сью утром того же дня. Бабушка прижала к себе ее худенькое тело и погладила по голове.

– Ах ты моя маленькая, – ласково приговаривала она, – чуть не до смерти меня напугала. В какую же неприятность ты попала на сей раз?

– Ты, конечно же, пришла к выводу, что во всем виновата я.

– Опыт, деточка, прекрасный учитель.

Кендал рассмеялась и крепко обняла старушку. Она несказанно обрадовалась бабушке, втайне поразившись, насколько та сдала с момента их последней встречи. Тем не менее глаза старой женщины по-прежнему сверкали живым блеском.

Рики Сью едва не задушила Кендал – с такой страстью ее обняла.

– Послушай, – начала она, стараясь выглядеть суровой, – ни за что тебе не прощу, что по твоей милости мне не удалось прошлой ночью как следует порезвиться. А утром ты так тараторила и надавала столько приказов, словно стреляла из пулемета. А уж ехали мы столько, что у меня просто задница онемела. Поэтому имею полное право узнать, в какое дерьмо ты вляпалась по собственной глупости.

– Ладно, за подобные речи я на тебя не в обиде. При ношу свои глубочайшие извинения за те неудобства, которые тебе доставила, и сердечно благодарю за все, что ты для меня сделала. Надеюсь, выслушав меня, ты поймешь, отчего я так спешила. История эта долгая, и, прежде чем начать, я хочу уточнить: ты уверена, что за вами никто не следил?

– Мы столько раз сворачивали в разные улочки и переулочки, что у меня голова пошла кругом. Думаю, «хвоста» мы не привезли.

Все трое уселись на кровать, и Кендал поведала леденящую душу историю. Бабушка и Сью в течение всего рассказа не проронили ни звука. Один только раз последняя позволила себе выругаться и буркнуть, что уж больно все это кажется невероятным.

– Потому-то, увидев сегодня утром агента Брэддока в компании с Гибом, я сделала вывод, что он либо не поверил моим словам и вызвал ближайшего родственника, чтобы тот спас женщину, находящуюся на грани помешательства, либо – а это очень пугающее обстоятельство – что у «Братства» есть свои люди и в региональном отделении ФБР.

– Господи, – воскликнула Рики Сью, – так или эдак, тебе все равно крышка!

– Именно. Поэтому я не могла пойти на риск и снова связаться с федеральными властями. Попытку можно повторить, лишь находясь на приличном расстоянии. В то же время я единственный человек – не член «Братства», который в курсе всех их грязных делишек. Ясно, что я постараюсь на них донести и по этой причине – они сделают все, чтобы мне воспрепятствовать. Думаю, мне нужно перейти на нелегальное положение до тех пор, пока всех этих ублюдков не арестуют и не предъявят им официальное обвинение, которое исключает возможность оказаться на свободе, даже под залог.

Бабушка крепко сжала руку Кендал. От волнения на ее лице резко обозначились морщины.

– Да, ты права. Пока они на свободе, твоя жизнь в опасности.

– И куда же ты поедешь? – секунду помолчав, спросила старая дама.

– Представления не имею. Но хочу взять тебя с собой. Ну пожалуйста, бабушка, – под конец взмолилась Кендал, увидев протестующий жест. – Возможно, я не выйду «из подполья» В течение нескольких месяцев и мне просто необходимо, чтобы ты была рядом – и не только ради моей пользы, но и для твоей собственной. Они постараются добраться до меня через тебя. Ты тоже должна ехать.

В течение часа она пыталась убедить бабушку отправиться в путешествие, но без всякого результата. Бабушка стояла насмерть.

– Без меня тебе будет проще скрываться.

Кендал даже просила Рики Сью повлиять на старушку, но та неожиданно приняла противную сторону:

– У тебя котелок не всегда варит, как надо, детка. Твоя бабка права. Ты, к примеру, можешь изменить цвет волос, напялить солнечные очки, одеться по-другому, то есть изменить внешность до неузнаваемости. А вот женщине преклонных лет, как твоя бабушка, трудно сменить обличье.

– Кроме того, – вставила та, – ты знаешь, что я всегда желала умереть у себя дома, чтобы меня похоронили рядом с дедушкой и твоими родителями. Когда настанет мой час, не хочу оказаться на чужбине и быть погребенной рядом с незнакомцами.

У Кендал не нашлось достаточно веских аргументов, хотя она обычно поругивала бабушку за разговоры о смерти в столь торжественных выражениях, что казалось, та уже на смертном одре.

В ту ночь Кендал и бабушка спали на одной кровати, в то время как Рики посапывала на соседней. Всю ночь Кендал обнимала бабушку, и они тихонько перешептывались, вспоминая старые добрые времена и изредка приглушенно хихикая. Они переговорили обо всем – о родителях Кендал, о дедушке. Впрочем, никого из них Кендал не помнила. Она знала всех только по рассказам, но описания и характеристики бабушки были столь точны, что те представали перед Кендал, словно живые.

– Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, похоже, мы действовали правильно, ведь так? – спросила старушка, похлопывая Кендал по руке.

– Абсолютно правильно – и даже лучше, бабушка. Мне необыкновенно повезло, что у меня есть ты. Тыже всегда любила меня больше, чем родители любят своих детей.

– Да уж, считаю, душевного тепла ты получила предостаточно.

– Правда, это правда, – прошептала Кендал в сильнейшем волнении.

– Правда, да не совсем: Как и любому ребенку, тебе бы не помешали любовь и понимание отца и матери, но ты оказалась лишена родительской ласки. – Она повернулась к внучке и потрепала Кендал по щеке прохладной и влажной ладонью, испещренной морщинами и старческими пятнами.

– Тебе не за что винить себя. Перед Богом и людьми ты чиста, поэтому не сетуй на жизнь, а наслаждайся.

– Вряд ли мне это удастся после того, что случилось.

Лицо бабушки озарилось улыбкой старой и умной прорицательницы, увидевшей что-то недоступное никому другому в хрустальном шарике гадалки.

– Ты пройдешь через все и выживешь. Ты, Кендал, всегда была любознательной и отважной девочкой, а те испытания, которые выпали на твою долю, только закалили твой характер. Еще в родильном доме, ты – в отличие от своих спящих в люльках подруг и товарищей – с интересом осматривалась по сторонам, не желая спать. Там я и сказала твоей матери, что из тебя получится особенная женщина, не такая; как все – и, знаешь, с тех пор мое мнение не изменилось.

Глаза бабушки в темноте загадочно блеснули.

– Ты создание уникальное и судьбой тебе уготованы удивительные подарки. Потерпи немного и увидишь, как я права.

На утро маленькая компания в номере мотеля, казалось, покорилась судьбе и приготовилась с мрачноватым фатализмом сносить ее удары.

Бабушка сунула Кендал конверт с банкнотами. Внучке пришлось несколько смирить гордыню, соглашаясь принять подобный дар, но выбирать не приходилось.

– Я верну деньги, как только где-нибудь осяду и найду работу.

– Ты ведь знаешь, что все мое – твое. И на предмет того, что я сняла крупную сумму со своего счета в банке не беспокойся. Эти денежки я хранила дома и прятала их по разным укромным уголкам в течение десятилетий.

– Ого! Вы дальновидная старушка, – Рики Сью одобрительно похлопала бабушку по спине. – Мне по душе ваш стиль, бабуля.

У Кендал потеплело на душе, когда она увидела такое понимание и дружескую поддержку Рики Сью по отношению к бабушке. Теперь она не сомневалась, что бабушка в надежных руках, коль скоро останется на попечении ее лучшей подруги.

– Я позвоню, как только появится возможность, – пообещала Кендал. – Не исключено, что не смогу долго разговаривать даже при удачном стечении обстоятельств. Вполне возможно, ваши телефоны будут прослушиваться. – Заметив испуг на любимых лицах, она добавила: – Конечно, надо надеяться на лучшее, но не стоит их недооценивать. Будьте чрезвычайно осторожны.

Ей до смерти хотелось рассказать бабушке и Сью о ребенке, которого она носила под сердцем, но решила пока промолчать. В противном случае, они лишь сильнее разволнуются и не ровен час, узнав о ее беременности, навалятся и постараются отговорить от побега в неизвестность, а она, поддавшись на уговоры, и в с самом деле возьмет, да и останется.

И вот настала печальная минута расставания. Кендал до боли в груди прижалась к бабушке, стараясь навсегда сохранить в душе ее образ и запомнить запах и легкость хрупкого тела.

– Бабуля, я люблю тебя. И постараюсь вскоре вновь объявиться.

Старушка подтолкнула ее к двери, но перед этим посмотрела долгим взглядом:

– Я тоже тебя люблю, детка. Очень люблю. Будь счастлива. – Похоже, бабушка решила распрощаться надолго. Кендал вдруг представила себе, что больше никогда ее не увидит и неудержимо захотела броситься ей на грудь, зарыдать в ее объятиях и больше уже никуда не уезжать. Но, подняв глаза на старушку, Кендал устыдилась своего малодушия и постаралась изобразить некое подобие бодрой улыбки.

Рики Сью плакала навзрыд. Наконец, собравшись с силами, она уже более привычным тоном заявила, что не желает подставлять свою спину краснорожим убийцам и предателям-фзбээровцам и поэтому им с бабушкой самое время сваливать. Подхватив бабулю, она удалилась.

Кендал, проводив их взглядом, вдруг разрыдалась до того, что у нее перехватило дыхание. Какого черта ей бояться этих ублюдков из «Братства», когда она прямо сейчас сама готова умереть здесь от тоски и печали, раздиравших сердце?

Она бросила свою машину на стоянке у мотеля в Чаттануга и купила себе старую развалюху У одного жучилы, воспользовавшись бабушкиными деньгами.

На этом рыдване она доехала лишь до Денвера, потому что там мотор зачихал и смолк навеки. Бросив автомобиль прямо посреди дороги, Кендал пешком направилась в ближайшую закусочную Макдональдс. Плюхнулась а стул и тут же расправилась с биг-маком, одновременно просматривая газеты с объявлениями о квартирах, сдаваемых внаем.

Она нашла именно то, что хотела – квартиру с гаражом в районе старой застройки. В нескольких минутах ходьбы оказалась публичная библиотека, куда Кендал и устроилась на работу.

Она ни с кем не знакомилась, не установила у себя телефон. Когда же ее беременность уже невозможно стало скрывать, она вежливо, но твердо пресекла праздные вопросы сослуживцев. Второй раз заводить разговоры на эту тему почему-то никто не отважился.

До сих пор – насколько она знала – ни один из ее звонков в ФБР не вызвал ни малейшего интереса, не говоря уже о расследовании. Примерно раз в месяц она звонила в разные подразделения службы и рассказывала о том, чему оказалась в Проспере свидетелем.

Без сомнения, ее показания принимали за бред сумасшедшей. Она смотрела по телевизору хронику текущих событий и регулярно просматривала периодику, надеясь увидеть или прочитать о том, что в штате Южная Каролина раскрыта конспиративная организация, но ничего подобного так и не обнаружила.

Члены «Братства» довольно успешно скрывали свои деяния от общественности, а она ничего не могла изменить – каждая попытка достучаться до федеральных властей была связана с риском для собственной жизни:

Но просто сидеть и ждать, когда все утрясется само собой, она тоже оказалась не в состоянии.

В свободное от работы время, Кендал начала собирать необходимые данные. В библиотеке оказался компьютер с разветвленной сетью источников информации по всей стране, и ей удалось составить неплохую картотеку, призванную заинтересовать профессионалов. Туда она заносила все официальные отчеты должностных лиц Проспера, данные о нераскрытых убийствах, о пропавших людях. – короче говоря, все, что в один прекрасный день помогло бы ей посадить членов «Братства» на скамью подсудимых.

Ради их же собственной безопасности Кендал не сообщила о своем местонахождении ни бабушке, ни Рики Сью. По этой причине Рики не смогла сообщить ей о смерти старушки, и внучка узнала об этом, только позвонив в Шеридан сама.

– Я так скорблю, Кендал. – Рики Сью рыдала в трубку, рассказывая печальную новость. – У меня просто сердце на части разрывается, как вспомню об этой утрате.

– Она умерла в одиночестве?

– Да. Я зашла поутру, как обычно, чтобы справиться о здоровье, но на стук никто не отозвался. Я нашла ее в кровати уже мертвой.

– Значит, она скончалась во сне. Слава Богу, легкая смерть.

– Что ты намерена сделать с домом и барахлом?

– Раздай одежду всем, кто в ней нуждается. Ценные, личные бумаги и письма положи в банковский сейф. В доме оставь все, как было, и запри его на замок.

Да, не забудь оплатить счета. – Еще с тех пор; как Кендал обосновалась в Проспере, счета бабушки с ее разрешения подписывались Рики Сью.

Там, где жила Кендал, ей не с кем было разделить свою печаль, она страдала и грустила в одиночестве.

Кендал с головой уходила в работу, но к назначенному сроку ей удалось обставить крошечную комнатушку для будущего ребенка. И вот в один прекрасный день у нее начались схватки. Хозяйка разрешила воспользоваться своим телефоном, в считанные минуты Кендал на «скорой помощи» доставили в больницу.

Ребенок родился вечером того же дня. Жизнерадостный здоровый мальчик весил целых восемь фунтов и три унции.

Она назвала его Кевин Грант – в честь отца и дедушки. Переполненная счастьем, Кендал жаждала кому-нибудь излить свою душу.

– Ребенок!? – завизжала в трубку Рики Сью. Она ужасно обрадовал ась такому повороту дела, правда, долго поминала Кендал, что та не изволила сообщить о своей беременности.

– Слушай, а может, все-таки вернешься? В конце концов, что ж теперь всю жизнь находиться в бегах? Ты же не совершила ничего противозаконного.

Похоже, ни одна личность из Проспера не пыталась выйти на след, эксплуатируя ее дружеские связи с Рики Сью И любовь к бабушке. Очевидно, Гиб каким-то образом объяснил окружению причину странного исчезновения Кендал, непонятно только почему он словно забыл о ее существовании и не пытается отомстить. Слишком подозрительным казалось Кендал это видимое спокойствие. Было бы куда легче, если бы Рики Сью или бабушка как-нибудь намекнули, что Кендал разыскивают или терроризируют самых близких, стараясь выудить у них информацию относительно ее убежища.

С другой стороны, может статься и так, что «они уже достаточно осведомлены о том, где и как она проживает, и теперь ждут только удобного случая, чтобы нанести удар.

Ведь в принципе им ничего не мешает в любой момент выйти ей навстречу из первого попавшегося переулка, а она так ничего и не сделала, чтобы привлечь внимание общественности к своей персоне. Проживая под чужим именем, позабыв о карьере юриста и занимаясь неквалифицированным трудом, женщина обрела себя на жизнь серенькую, незаметную. И все ради того, чтобы они с Кевином могли как-то существовать.

Никогда уже ей не добиться видимого успеха в жизни. Никогда больше не выйти замуж. Рики Сью услужливо предложила навести справки, жив ли Мэт после того удара в голову, но Кендал ничего не желала знать. Если он погиб, ее вполне могут обвинить в мужеубийстве. Если он все-таки выжил, то по закону она считается замужней женщиной. Другими словами, и в том, и в другом случае весьма незавидное положение.

Как-то раз уже с трехмесячным Кевином на руках, Кендал прогуливалась по лужайке перед домом хозяйки. Граждане Денвера наслаждались погожим весенним днем, безоблачным небом. Но Кендал смутно чувствовала какую-то непонятную тревогу, вроде той, что испытывают метеопаты, когда солнце неожиданно затягивают тучи. Внезапно, обливаясь холодным потом, она поняла, что ее тихая неприметная жизнь кончилась.

Неподалеку остановился темно-синий седан. Из него выбрались двое и по дорожке двинулись прямо к ней.

Тот, что полнее и ниже ростом, обворожительно улыбался, другой, высокий – нет.

Улыбчивый тотчас обратился:

– Миссис Бернвуд?

Кендал ответила утвердительно, чем сильно поразила случайно выглянувшую хозяйку дома, которая до сих пор не знала ее имени.

Маленький извлек из кармана кожаный бумажник и, раскрыв, продемонстрировал Кендал свое удостоверение.

– Агент Джим Пепердайн, ФБР. – Он кивнул на строгого человека с поджатыми губами и в темных очках. – А это – представитель судебной власти Соединенных Штатов – Джон Макграт.

Глава двадцать шестая

Джон Макграт проснулся и почувствовал, что его память полностью восстановилась.

Он проснулся неожиданно, но при этом без всякой апатии и дурацкой растерянности – чувств, ставших уже привычными. С удивительной ясностью он вдруг представил свое отдаленное прошлое, впрочем, и недавние события тоже.

Он вспомнил, как его зовут, а заодно и собственное детство в городке Райли, Северная Каролина. Вспомнил даже номер на футболке, которую носил в старших классах школы, увлекаясь игрой в футбол.

Вспомнил и о своей работе в ФБР, и о том событии, которое полностью перевернуло всю его жизнь и из-за которого пришлось оставить это учреждение два года назад. Он вспомнил и свою нынешнюю работу. Вспомнил, как его послали в Денвер и зачем.

Сама по себе автомобильная катастрофа, по-видимому, навсегда останется тайной, хотя он припомнил, как вел машину по скользкой от проливного дождя дороге и то, как в конце концов врезался в дерево. Он даже ухитрился возродить в себе ощущение беспомощности и предчувствие смерти, почему-то оставившие его равнодушным, когда автомобиль перевалил через гребень скалы. Джон вспомнил, как пришел в себя в госпитале, и страшную ломоту во всем теле со всех сторон окруженный незнакомыми людьми, он и сам себе казался чужаком.

Куда как ясно, вспомнил Кендал, глядевшую ему прямо в глаза и утверждавшую: „Это – мой муж“. Джон провел ладонью по лицу и сдавленно выругался, поскольку вспомнил также все происходящее с этого момента. Особенно прошедшую ночь. Когда он оказался в дерьме по самые уши.

Ту самую ночь, когда он познал Кендал Бернвуд.

Подушка рядом еще хранила тяжесть головы Кендал.

Перебирая в памяти каждый жест, вздох, каждое ощущение прошлой ночи, он постанывал, зарывшись лицом в ладони.

Господи, да разве удивительно, что к нему вернулась память, особенно после того, что случилось ночью?

Он снова прикрыл глаза и потер веки. Ну и какой отчет он представит Пепердайну? Да что, Пепердайн! Как оправдаться перед самим собой? Что ж, по крайней мере, он никому не изменил. Ведь они с Лайзой…

Лайза. Лайза Фрэнк. Как и все прошлое, воспоминания о ней тоже словно сидели взаперти, в темном закоулке его сознания вплоть до нынешнего момента. Теперь они хлынули бурным потоком. И как вовремя он вспомнил об их ссоре!

Джон возвратился из Франции: эскортировал в Штаты одного беглого уголовника. Безгранично утомленный и мрачный, он едва мог различать окружающее сквозь щелочки покрасневших от бессонницы глаз. Им владело единственное желание – завалиться и проспать часов эдак тридцать и так, чтобы никто не беспокоил. Вставляя ключ в замочную скважину, —он очень надеялся, что Лайзы нет дома.

Но она оказалась у себя, да еще и очень возбужденная. Прямо-таки заведенная, потому что во время полета какой-то пассажир первого класса начал к ней приставать, как последний придурок.

– Очень тебе сочувствую, – произнес он, стараясь говорить учтиво. – Правда, у меня тоже выдался полет не из легких. Я сейчас в душ, а потом давай завалимся и выспимся как следует, ладно?

Но Лайза сроду не отличалась покладистостью. Как только он вышел из ванной, она оказалась рядом с полотенцем в руках, а когда он наконец добрался до спальни, Лайза уже лежала на кровати, едва прикрывшись простыней и сладострастно улыбаясь.

С того самого дня, когда он с удивлением обнаружил, в чем заключается разница между мальчиком и девочкой, зрелище обнаженной женщины никогда уже не оставляло его равнодушным. Тем не менее в ту ночь он повел себя несколько необычно, и Лайза так и не дождалась привычного сладкого на ночь.

Она щелкнула выключателем ночника и зажгла свет:

– Джон, нам надо поговорить.

– Только не сейчас, Лайза, я очень устал.

– Уже по одному ее тону догадался, что сейчас последует нечто вроде „наши отношения зашли в тупик“ и так далее, а он слишком утомлен, чтобы выдержать еще и это. В общем-то, даже в самом начале их знакомства Джон всячески старался избегать выяснения отношений.

Так и не приняв во внимание его возражения и усталость, она начала привычный зудеж о тех аспектах их совместной жизни, которые Джон как раз считал лучшими и ценил больше всего.

Они видят друг друга не столь часто, как ей бы хотелось. Как стюардесса одной из крупнейших международных линий она имела нерегулярный рабочий график и подолгу не бывала дома. По роду своей деятельности Джону также приходилось много путешествовать. Тем не менее они довольно часто предавались любовным утехами без всякой взаимной зависимости. Джону так нравилось больше, но у Лайзы на этот счет существовало собственное мнение.

– Тебя все это вполне устраивает, – жаловалась она. Он, по обыкновению, заявил, мол, ничего подобного, в душе признавая, что она права. Ему нравилось такое положение дел – он даже как-то не задумывался об их отношениях, как об отношениях особого рода – именно на этом определении настаивала Лайза. От Джона сложившаяся ситуация не требовала ни особых усилий, ни, повышенного внимания к Лайзе, а главное времени. В таком духе он и собирался продолжать.

Но в ту ночь Лайза слишком сильно упирала на недостатки их совместного проживания, и он по-настоящему разозлился.

– Я не желаю обсуждать данные проблемы сию минуту. – Он выключил ночник и зарылся головой в подушку.

– Скотина ты, – буркнула Лайза, но он постарался пропустить это мимо ушей.

Проснувшись поутру и глядя на спящую Лайзу, он вдруг понял, что Лайза Фрэнк для него по-прежнему чужая, такая же далекая, как в тот самый день, когда они обменялись телефонами. Во время того полета Лайза оказалась стюардессой в их салоне.

Сколько раз он спал с ней, но так и не понял, что она за женщина. Точно так же и она – не знала и не понимала его. В сущности, не было на свете человека, который бы понимал, что же все-таки творится в голове Джона Макграта. Он и сам до конца не мог разобраться в этом, о чем сразу же честно Лайзу предупредил. Потому все пустил на самотек. События и в самом деле развивались сами собой, пока не случилась эта злосчастная ссора, за которой последовал разрыв.

Джон оторвался от воспоминаний, услышав, как в соседней комнате Кендал укачивает Кевина. Похоже, что за весь день она впервые уделила ребенку внимание. Джону ясно представил ось, как она берет мальчика на руки, ласкает его, нежно трогает личико – короче, предается нехитрым радостям материнства.

Именно такой, обремененной материнскими обязанностями, он впервые увидел ее на жалкой лужайке в Денвере. Когда Джим Пепердайн назвал себя и свою должность, она вздохнула едва ли не с облегчением, словно от сбывшихся грез, и обрадовалась, что ее наконец нашли.

Ей дали время собраться самой и уложить вещи ребенка, прежде чем отвезти к автомобилю. В самый последний момент – прежде чем сесть в машину, она неожиданно заколебалась, переводя взгляд с одного агента на другого, и растерянно спросила:

– Вы что же, отвезете меня назад, в Южную Каролину?

– Да, мэм, – ответил Джим. – Придется отвезти.

В течение своей сравнительно продолжительной карьеры Джон не раз наблюдал различные человеческие эмоции, изучал человеческие рефлексы, правда, неосознанно и не занимаясь этим специально. Он также оказался неплохим экспертом в области различных оттенков человеческой речи – повышении и понижении голоса в зависимости от ситуации, и знал, как может изменяться выражение лица. С удивительной точностью он мог отличить ложь от правды. В каком-то смысле это стало хобби, и товарищи по работе полагались на его знание человеческой породы.

И поэтому, когда Джим сообщил Кендал об их намерении, а на глаза женщины навернулись слезы и она страстно прижал а ребенка к своей груди, Джон совершенно отчетливо понял, что Кендал Дитон Бернвуд на самом деле всем сердцем верила в то, что говорила:

– Если вы отвезете нас назад, меня убьют.

Джон некоторое время работал вместе с Пепердайном и тот зарекомендовал себя отличным парнем. Пожалуй, он считал его своим настоящим другом. Один из немногих, Пепердайн знал, что Джон уже не работает на ФБР, но тем не менее пригласил его поприсутствовать на допросе миссис Бернвуд.