ИЗОБРАЖЕНИЕ НАПЕРСТКА

СПУСК В ГОРУ

ТРАНСЛИТОПЕД ГИАРДА БУРА

      Глоссия не столь уж и трудна для понимания. В ней применяются подсознательные образы и «начальные» слова. Не стоит пытаться искать тайну, которой там нет. Именно поэтому она и действует столь успешно в качестве частного кода. В ней совершенно нет кодирования — по крайней мере, в математическом смысле этого слова, — и по этой причине ее невозможно взломать. Глоссия построена на идиоматических выражениях и интуитивном восприятии. Устный импрессионизм. Ее функции обеспечиваются использованием безразмерных, ничем не регламентированных механизмов поэзии и интимностью. За прошедшие... кхм... лучше будет сказать, увеличивающиеся годы моей работы мои друзья и помощники неоднократно посылали мне сообщения на глоссии, где использовались слова и выражения, никогда не применявшиеся ранее. И тем не менее я понимал их. Это уловка. Просто знание о том, как применять и видоизменять общий жаргон. Конечно, существуют основные правила построения фраз и использования метафор, но сила глоссии заключена в ее туманной неопределенности. В идиомах. В звучности. Она родственна интуитивному сленгу эрменоев, заменивших язык оттенками цвета кожи.
      Вот, например, «изображение наперстка».
      «Изображение» служит указателем на курс действий или поведения. «Наперсток» является уточнением, раскрывающим суть и метод предлагаемых действий. Наперсток — это такой маленький металлический колпачок, который используют во время шитья, чтобы защитить палец от стремительных, резких уколов иголкой. Он не защитил бы, скажем, от атомной бомбардировки или орды генокрадов. Но, в соответствии с идиоматическим спектром глоссии, он мог бы спасти от внезапного, стремительного нападения с небольшого расстояния. Кроме того, он тих и неприметен.
      И так же бесшумно и незаметно заскользил я по туннелям рудников Синшары, направляясь к офисам Администратума. Я двигался тихо, а датчик перемещений и дробовик служили мне «наперстком».
      «Изображение наперстка». Эту фразу как-то обронил Гидеон Рейвенор, тем самым добавив ее в словарь глоссии.
      Я вспомнил о Рейвеноре, лежащем в одиночестве на застеленной пластиком койке в госпитале на Трациане. И на меня снова нахлынул гнев, притупившийся за последние несколько месяцев.
 
      Благодаря предупреждению датчика я успел спрятаться в укрытие в одном из туннелей примерно в полукилометре от площади. Скрываясь позади пустых прометиумных баков, я проследил за прогудевшими мимо электрокарами, которые направлялись к главному вестибюлю. Передним управлял Банделби. Вместе с ним ехали двое шахтеров, и еще трое сидели во второй машине. Рабочие выглядели грязными и опустившимися.
 
      Несколько машин стояло на площади перед Управлением службы безопасности. У дверей околачивались чернорабочие и курили сигареты с лхо.
      Я проскользнул в здание Комитета по соцобеспечению через черный ход. Медея и Эмос уже ждали меня в выделенной нам убогой комнатушке.
      — Ну?
      — Мы обыскали Администратум, — сказал Эмос — Там даже заперто не было.
      — А потом туда стали сползаться люди Калейла, и нам пришлось улепетывать, — добавила Медея. Они оба выглядели напряженными и задумчивыми.
      — Вас заметили? Она покачала головой:
      — Но их оказалось куда больше, чем двадцать, мать их растак. Я насчитала как минимум тридцать или даже тридцать пять человек.
      — Что удалось найти?
      — Свежих записей нет. Либо их не вели в последнее время, либо потеряли, — развел руками Эмос. — Ничего за последние два с половиной месяца. Нет даже учетного журнала, который должен был вести Калейл.
      — Он может заполнять его в офисе службы безопасности.
      — Если бы он следовал официальному протоколу, то все было бы автоматически скопировано в центральный архив. Ты же знаешь, как Администратум щепетилен в вопросе хранения отчетов.
      — Что еще?
      — Понимаешь, мы провели только поверхностную экспертизу. Времени было не слишком много.
      Но Калейл говорил нам, что Имперские Объединенные Каменоломни были эвакуированы девять месяцев назад, а Ортог Прометиум — два месяца спустя. Согласно архиву обе корпорации продолжали оставаться здесь, работая в полном составе, и три месяца назад. Нет никаких записей о случаях заболевания «гравью», равно как и зарегистрированных сообщений или докладов о самой возможности такой проблемы.
      — Значит, Калейл солгал нам?
      — От слова до слова.
      — Тогда где же все?
      Эмос пожал плечами.
      — Может, стоит убраться отсюда? — Медея явно занервничала.
      — Мне нужно найти Бура, — ответил я, — и к тому же мне необходимо выяснить, что же на самом деле зде...
      — Грегор, — пробормотал Эмос. — Мне очень неприятно тебе об этом напоминать, но теперь это не твоя работа. Хотя, зная тебя, я понимаю, что ты столь же верен Золотому Трону, как и раньше, во всех основных смыслах, но ты больше не инквизитор. Твои полномочия больше не признаются Империумом. Ты преступник — преступник, у которого и так полно проблем.
      Думаю, он ожидал, что я разозлюсь. Но этого не произошло.
      — Ты прав, но я не могу вот так запросто перестать служить Императору, и не важно, кем там меня считает все остальное человечество. Если есть возможность оказаться полезным, я сделаю это. Мне не нужны ни признание, ни официальный статус.
      — А я говорила тебе, что он так и ответит, — усмехнулась Эмосу Медея.
      — Да, ты говорила. Правда, говорила. — Ученый снова взглянул на меня.
      — Извиняюсь за свою предсказуемость.
      — Постоянство убеждений не повод для извинений, — сказал Эмос.
      Я достал свиток, найденный в святилище, и показал его своему престарелому научному консультанту.
      — Что ты можешь об этом сказать? — И я поведал ему обо всем, что произошло в святилище Бога-Машины.
      Эмос изучал бумажную ленту в течение нескольких минут, заглядывая то в начало, то в конец документа, а затем произнес:
      — Некоторые фрагменты данного машинного кода мне не разобрать. Шифр Адептус Механикус. Но... короче говоря, смотри на разрывы в тексте. Все это записи регулярных передач, идущих от объекта, находящегося за пределами поселения. Каждые шесть часов, с точностью до секунды.
      — И дремлющие системы святилища пробуждаются именно к тому моменту, когда должна поступить передача?
      — Да, чтобы записать ее. Как долго работали машины?
      Я покачал головой:
      — Две, возможно, две с половиной минуты.
      — А не две минуты сорок восемь секунд? — спросил он.
      — Может быть.
      Эмос пробежал пальцем по линии заголовка над последней таблицей кода.
      — Ровно столько и продолжалась последняя передача.
      — Значит, там кто-то есть? Где-то за пределами поселения рудокопов Синшары кто-то регулярно посылает сообщения Адептус Механикус?
      — И не просто кто-то — это Бур. Вот код Адептус Механикус, соответствующий его имени. — Эмос промотал лист обратно и стал рассматривать самый старый, пожелтевший участок. — Он вещает уже одиннадцать недель.
      — И что он говорит?
      — Понятия не имею. Основной текст закодирован. Механилингва-А или С, а может, и какая-то современная переработка одного из гексадецимальиых сервиторных скриптов. Вероятно, импульс-аналог девятой версии. Я не могу...
      — Ты не можешь прочесть. И этого мне достаточно.
      — Хорошо. Зато я знаю, где он.
      Я помедлил:
      — Знаешь?
      Эмос улыбнулся и подрегулировал тяжелые аугметические очки.
      — Ну, не совсем. По-настоящему — не знаю. Но могу его найти.
      — Как?
      Он указал на вертикальные полосы разноцветных прямоугольников, бегущих от каждой из передач.
      — Общепринято, что любую трансляцию должен сопровождать спектрографический отчет с места расположения передатчика. Эти цвета передают сжатую информацию о типе, структуре и плотности окружающих его пород. Что-то вроде отпечатков пальцев. Будь у меня хорошая карта стратов Синшары и геологический ауспекс, я смог бы разыскать его.
      — Как знал, что ты нам пригодишься, — улыбнулся я.
      — Так что, мы отправляемся за ним? — спросила Медея.
      — Именно так. Нам потребуется транспорт. Возможно, гондола геодезистов. Сможешь управиться с ней?
      — Легче легкого. Вот только где ее взять?
      — Их полно в экспедиционном ангаре Объединенных Каменоломен, — сказал Эмос. — Я видел прикрученный к стене схематический путеводитель по рудникам.
      Я тоже видел план, но не мог вспомнить его в таких подробностях. Это очередной раз напомнило мне о невероятной фотографической памяти Эмоса.
      — А что насчет карты и ауспекса, о которых ты говорил? — спросила Медея.
      — Любая машина старателей оборудована минералогическими или геологическими сканерами, — ответил ученый. — И нас это вполне устроит. А вот насчет подробной карты уверенным быть нельзя. Стоит запастись ею, прежде чем отправляться в путь.
      Он сел на кровать и начал настраивать что-то в информационном планшете, прикрепленном к его запястью.
      — Что ты делаешь? — спросил я, присаживаясь рядом.
      — Скачиваю карту с когиторума офиса службы безопасности.
      — А ты можешь? — удивилась Медея.
      — Это достаточно просто. Несмотря на гравитационные аномалии, транслятор в моем планшете вполне может добраться до кодифера в их офисе. Я могу создать текстовый мост и запросить картографические файлы.
      — Да, да... но можешь ли ты сделать это, не имея кода доступа? — не унималась Бетанкор.
      — Нет, — сказал Эмос. — Но, к счастью, я его знаю.
      — Откуда?
      — Он был записан на бумажке, приклеенной к краю стола. Разве вы ее не заметили?
      Мы с Медеей покачали головами и улыбнулись. Даже просто болтая с Калейлом и потягивая пятисортный амасек, Эмос отмечал и впитывал каждую деталь обстановки.
      — Один вопрос. — Медея прищурилась. — Мы не знаем, что здесь происходит, но могу побиться об заклад, что твой друг не в ладах с Калейлом и его приятелями. Если мы нашли способ отыскать его, то почему этого до сих пор не сделал Калейл?
      — Сомневаюсь, что даже опытный шахтер увидит много смысла в подобных спектроскопических отметках. Это же код Адептус Механикус, — гордо ответил Эмос.
      — Все еще проще, — сказал я. — Они не нашли распечатки. В башне все было покрыто нетронутым слоем пыли. Не думаю, что Калейл или кто-либо из его людей бывал там. Страх перед Адептус Механикус достаточно силен. Они не знают того, что знаем мы.
 
      Ночью они пришли убить нас.
      Как только Эмос скачал карту и еще несколько файлов с важными данными, мы решили ухватить несколько часов сна, перед тем как сделать следующий шаг.
      Я проспал всего около часа и проснулся оттого, что пальцы Медеи в темноте поглаживают мою щеку. Как только я пошевелился, она плотно прижала ладонь к моим губам.
      — Призраки, агрессивные, завиток виноградной лозы, — прошептала она.
      Мои глаза привыкли к полумраку. Эмос храпел как ни в чем не бывало.
      Я поднялся с кровати и услышал то же, что и Медея: поскрипывание ступенек лестницы, ведущей к нашей комнате. Бетанкор принялась натягивать летный костюм, умудряясь при этом держать дверь в прицеле игломета. Я вытащил из кобуры лазерный пистолет, затем наклонился к Эмосу и зажал ему рот.
      Его глаза резко распахнулись.
      — Продолжай храпеть, но готовься двигаться, — прошептал я ему на ухо.
      Эмос с трудом поднялся, продолжая изображать храп, одновременно подбирая свою одежду и трость.
      Я был в майке. Моя куртка и датчик перемещений лежали на полу возле кровати. Времени одеваться не оставалось.
      Кто-то вышиб дверь. По комнате заметались яркие синие лучи целеискателей, и короткая очередь из стаббера распотрошила матрац на моей пустой кровати.
      Мы с Медеей открыли ответный огонь. Выпустив по двери примерно дюжину выстрелов, мы увидели, что два темных силуэта повалились назад. Кто-то закричал от боли.
      Шквальная пальба из ружей разнесла окна в щепки, и нас окатил фонтан осколков стеклоцита. Одну раму вышибло из проема. На пол полетели куски измочаленных досок.
      — Назад! — закричал я, дважды выстрелив в силуэт, возникший в двери. Мимо моей головы промчалось три лазерный луча.
      Рухнула задняя дверь, комнату залил поток света. Гибкая и подвижная Медея стремительно развернулась и нанесла первому из вбежавших удар ногой по лицу. Головорез вскрикнул и покатился по полу.
      Через оба изуродованных проема в комнату вламывались вооруженные люди. Я успел пристрелить двоих, но потом еще двое набросились на меня со спины, отчаянно пытаясь вырвать лазерный пистолет из моей ладони. Я двинул одного из них коленом в пах и, когда противник отшатнулся, добил его выстрелом в шею.
      Второй сжал руки на моем горле.
      Я вонзил свое сознание прямо в его мозг, вызывая сильное кровоизлияние, от которого его глазные яблоки лопнули, а сам он безвольно обмяк.
      Нас мутило от одуряющей смеси запахов крови, кордита и давно немытых тел шахтеров.
      Изящно, словно в танце, Медея метнулась обратно к задней двери, точно рассчитанным движением воткнула локоть в лицо очередному убийце. Прием оглушил его и перешиб дыхание.
      Затем Бетанкор изогнулась и ударом с разворота выкинула следующего противника из окна.
      Еще один головорез набросился на нее сзади. Я увидел, как во мраке блеснуло лезвие ножа.
      Эмос медленно, но уверенно развернулся вокруг своей оси и одним ударом сломал шею человека, угрожавшего Медее ножом. Истинную мощь аугметического экзоскелета моего старого ученого слишком легко недооценить.
      Снова раздалась короткая винтовочная очередь. Стреляли не прицельно. На этот раз на выстрелы ответило шипение главианского пистолета Медеи.
      Я снова вскочил на ноги, и как раз вовремя, чтобы пристрелить мужчину с ружьем, входившего в дверь.
      Тишина. Дрейфующие облака дыма.
      На площади закричали.
      — Хватайте вещи! — приказал я. — Уходим!
 
      Полуодетые, мы пробрались вниз по ступенькам черного хода, сжимая в руках нехитрый скарб. На ступенях первого лестничного пролета лежало тело шахтера, застреленного Медеей. Рабочий комбинезон сотрудника Ортог Прометиум был пропитан кровью. На неестественно изогнутой шее виднелась бледная родинка.
      — Знакомо? — спросил Эмос.
      В моей голове уже начала складываться кое-какая картинка.
      — Вроде у этого червяка Банделби тоже была родинка, — напомнила Медея.
      Я кивнул:
      — Скорее всего.
 
      С трудом, но мы все-таки пробились сквозь ряд беспорядочно загроможденных складских помещений и вышли наружу в переулке позади магазинов, примыкающих к зданию Комитета по социальному обеспечению. Когда мы появились, рыжеволосый шахтер, выставленный охранять черный ход, удивленно развернулся, нащупывая ружье, висящее на его плече.
      — Брось его и иди сюда!— приказал я, применяя Волю.
      Он бросил оружие и подбежал к нам с остекленевшими и смущенными глазами.
      — Покажи мне свою шею!— Я снова воздействовал на него Волей.
      Он отвел свои космы в сторону и расстегнул засаленный ворот рабочего комбинезона. Мокрая родинка розовела в районе загривка.
      — У нас нет на это времени! — торопил Эмос.
      Топот бегущих ног уже приближался, в коридоре здания Комитета слышались громкие выкрики и ругань.
      — Откуда у тебя эта отметина?— надавил я Волей на рыжеволосого.
      — Калейл дал ее мне, — слабым голосом ответил тот.
      — Что она означает?
      Моя ментальная сила лишила его возможности сопротивляться. Он попытался произнести что-то, но его душа и разум внезапно воспротивились моему призыву. Губы прошептали что-то вроде «плита», но точно разобрать было невозможно, поскольку напряжение убило его.
      — Черт возьми, Грегор! Нам надо уходить! — проревел Эмос.
      Словно в подтверждение его слов, из дверей вылетели два шахтера с автоматическими винтовками наперевес. Стремительно развернувшись, мы с Медеей уложили их двумя точными выстрелами.
 
      Безупречная память Эмоса вела нас по запутанным переулкам рудников Синшары к огромному, уродливому зданию Имперских Объединенных Каменоломен. Нас преследовали возгласы и крики, перемежающиеся гулом электрокаров.
      Мы пробежали по широкому разводному металлическому мосту завода, потом мимо рокритовой сторожки, украшенной колючей проволокой, и устремились к экспедиционному блоку.
      Совсем близко за нашими спинами раздавался громкий топот десятков ног.
 
      Экспедиционный блок был установлен над зевом основных выработок и представлял собой ангар с полукруглой крышей из рифленой стали. В железных, покрытых смазкой колыбелях под сводами ангара покоились шесть гондол старателей. Машины имели сплюснутые нос и корму и были выкрашены в серебряный и хаки — цвета Имперских Объединенных Каменоломен. Над крышей каждой из них высились ряды подвижных прожекторов, а в носовой части размещались стальные манипуляторы и тарелки локаторов.
      — Сюда! — закричала Медея, направляясь к третьей от нас гондоле.
      Она все еще пыталась должным образом застегнуть свой летный комбинезон, а я тащил в руках куртку и датчик перемещений. У нас не было времени останавливаться и одеваться.
      — Почему именно она? — закричал я, следуя за Бетанкор.
      — Шланги дозарядки все еще подключены к ней, и сигнальные лампы горят зеленым светом! Отсоединяй кабели!
      Я швырнул свои вещи Эмосу, поспешившему подняться на борт следом за Медеей через маленький боковой люк, а сам побежал туда, где три толстых энергетических кабеля все еще торчали из гнезда дозарядки судна. Как и сказала Медея, все индикаторы над ними горели зеленым.
      Я открутил клапаны и освободил кабели один за другим. Последний разъем оказался слишком тугим, и мне пришлось навалиться на кабель всем своим весом. Серебристый корпус лизнули лазерные лучи. Слишком близко, почти задев мое плечо.
      Я выдернул кабель и, развернувшись, стал стрелять вглубь ангара. В это время Медея завела машину. Дюзы гондолы зачихали, а потом ровно загудели.
 
      Вокруг меня шипели лазерные всполохи и свистели заряды. Я бросился со всех ног к люку и забрался внутрь.
      — Поехали! — проорал я Медее, с грохотом захлопывая люк.
      — Ну же! Ну! — кричала Бетанкор, возясь с панелью управления гондолой. Перегруженные двигатели мучительно взвыли.
      — Стыковка с люлькой! — отчаянно заверещал Эмос.
      Осознав свою ошибку, Медея профессионально выругалась, несколько снизила нагрузку на двигатель и опустила грязно-желтый рычаг, торчащий из переборки по правую руку от нее. Когда открылся замок, приковывавший гондолу к ее колыбели, раздался неприятный лязг.
      — Извините, — осклабилась Медея.
      Освобожденная гондола вылетела из своего крепления и, преследуемая ружейным огнем, вильнула вправо. Постепенно разгоняясь, судно поплыло в сторону входа в шахтерские туннели.
 
      Верхние уровни шахт Объединенных Каменоломен представляли собой обширные выработки, поддерживаемые рокритовыми колоннами и наполненные брошенными машинами горняков. Медея легко ударила снизу вверх по тумблерам и включила ряд прожекторов. Наш путь осветился лучами чистого белого света. Впереди, возле одной из колонн, лампы высветили крутой широкий спуск. Внизу виднелись грязные электрические вагонетки для перевозки руды и фуникулер, предназначенный для доставки рабочих бригад в более глубокие забои.
      Эмос сидел позади нас в маленьком салоне гондолы и разглядывал схемы, полученные им из офиса службы безопасности.
      — Продолжайте спуск, — только и сказал ученый, когда я обернулся к нему.
      Спуск длиною примерно в полтора километра местами расширялся. От выработок ответвлялись боковые туннели. Впереди за лобовым экраном все казалось черно-белым: жесткий белый свет, проникающий в темноту, выхватывал только бледно-серые камни и пыль, среди которых изредка промелькивала друза .
      Когда мы миновали еще одно огромное скопление покореженной техники, Медея замедлила ход судна. По указке Эмоса Бетанкор свернула в жерло практически вертикальной шахты. Эта горловина — падение пласта, если пользоваться терминологией шахтеров, — представляла собой естественное образование, возможно, древнюю лавовую трубу. Медленно вращаясь вокруг своей оси, мы спускались вниз. Пористый кварц покрывал стены сливочного цвета драпировкой, на отвалах вырастали колючие кустики вулканического стекла. Места едва хватало даже для позаимствованной нами компактной гондолы. Иногда Медея задевала или срезала стеклянные иголки, и сверкающие осколки бесшумно падали вниз.
      Примерно через два километра труба поворачивала, переходя в запутанное переплетение изгибающихся труб, чередовавшихся слепыми пещерами и отстойниками. Мы словно продвигались по пищеводу к сложной системе кишечного тракта. Кварц стал проявлять больше цвета: стальная голубизна с молочными вкраплениями кальцита, красная крапчатость с блестками оолитов. Кремнистая черная друза и прочий геологический мусор покрывали гладкие изгибы древнего подземелья.
      Медея обратила мое внимание на маленькую коробку сканера, вмонтированную под главным петрографическим анализатором. На небольшой экран выводились практически недоступные моему пониманию размытые схемы геологических слоев и отражения удельной плотности окружающих пород. В одном из верхних квадрантов возникли три ярких желтых курсора.
      — Они преследуют нас, — объяснила Бетанкор.
      — Кажется, они с достаточной достоверностью могут определить, где мы. Как им удается отслеживать наше передвижение?
      — Тем же самым образом, каким мы получаем информацию об их перемещении.
      — Неужели локаторы этой посудины настолько мощные?
      Медея покачала головой:
      — Они достаточно хорошо работают в непосредственной близости от объекта, но им не проникнуть сквозь скалу.
      — Тогда что?
      — Думаю, что все эти старательские гондолы оборудованы мощными маяками, вероятно встроенными в «черные ящики». Это необходимо как для обычных поисков, так и при спасательных операциях.
      — Пойду взгляну.
      Я поднялся со своего места и стал пробираться к корме гондолы, пригибаясь и держаясь за поручни над головой. Эмос продолжал напряженно работать. Он включил минералогический ауспекс машины и проводил комплексный, полномасштабный поиск спектрографических следов, отпечатанных на листках Адептус Механикус. Ему больше не приходилось разворачивать свиток: сложные вариации цветных полос давно отпечатались в его памяти.
      Раз в несколько минут он сверялся с картой и вносил поправки в курс, прокладываемый Медеей.
      В задней части гондолы, между стойками, удерживающими старые дыхательные маски с прогнившей резиновой изоляцией, я обнаружил тесный проход к моторному отсеку. В него можно было забраться только ползком.
      Просунув внутрь голову и плечи, я включил небольшой фонарик, который предусмотрительно снял с одной из кислородных масок. Осветив внутренности моторного отсека, я смог обнаружить широкий металлический барабан, задвинутый под антигравитационные агрегаты и кинетические гироскопы. Кожух барабана защищали печати чистоты Адептус Механикус.
      Я вернулся в кабину, выбрал из подсумка с инструментами средних размеров плазменный резак и забрался обратно. Горячий синий язык резака снял кожух барабана и расплавил его пульсирующие внутренности.
      Вернувшись к Медее, я увидел, что мы спускаемся в просторную пещеру, заполненную маслянистыми натечными образованиями и сверкавшую лунным молоком и волосами ангела.
      — Похоже, они уже потеряли нас из вида, — заметила Медея, кивая на корпус сканера.
      Она была права. Желтые курсоры больше не двигались столь же уверенно, как раньше. Они метались по дисплею, стараясь вновь обнаружить наш сигнал.
 
      В течение двух последующих часов мы прокладывали себе путь через небольшие суглинистые пещеры, мерцающие пещерным жемчугом, мимо обширных морей сланца и лапилля, между огромными сталактитами, пронзавшими туннели подобно клыкам доисторических чудовищ. Котлованы и отстойники, в которых блестела отвратительная щелочная жижа, и змеившиеся фумароли свидетельствовали о том, что теперь нас окружала рудиментарная атмосфера: метан, сера, радон и облака угарного газа. Клубящиеся выделения еще живого сердца Синшары и газы — продукты химических и гравихимических реакций — образовывались и накапливались здесь, глубоко под землей, лишь в незначительном количестве просачиваясь к лишенной воздуха поверхности. Корпус гондолы начал нагреваться. Мы спустились приблизительно на пятнадцать километров и начинали ощущать на себе воздействие астеносферы.
      — Эй! — внезапно воскликнула Медея.
      Она замедлила ход судна и развернула его, играя прожекторами. Мы находились в гипнатовой пещере, где из покрытого кремнистым известняком пола выступало несколько фигур, выточенных водой много тысячелетий тому назад. Несколько боковых ответвлений уходили либо в узкие штольни, либо, как следовало из карты, углублялись в породу более чем на двадцать метров.
      — Что ты увидела? — спросил я.
      — Смотри туда!
      Прожекторы высветили темные очертания чего-то, что на первый взгляд показалось мне только неровной грудой валунов и выступами сталагмитов. Но Бетанкор решительно повела туда судно.
      Находкой Медеи оказалась старательская гондола, похожая на нашу, только с гербом Ортог Прометеум на борту. Она была разбита и смята, словно старая консервная банка. Опорные стойки ее кабины выпирали через металлический корпус подобно ребрам.
      — Ужас... — пробормотала Медея.
      — У шахтеров опасная работа, — сказал я.
      — Она здесь недавно, — произнес Эмос, вставая за нашими плечами. — Посмотрите на тефру.
      — На что? — спросила Медея.
      — Это обобщающий термин для осадочных пород. Взгляните на пыль и сланец там, где лежат обломки. Наведи туда прожектор. Вон там желтовато-белая гипнатовая тефра покрывает все вокруг, но она обожжена и оплавлена прямо под местом аварии. Дым фумаролей, мимо которых мы пролетали, оседает здесь и покрывает все налетом окислов. Держу пари, что не пройдет и месяца, как осадки заметут окалины и покроют обломки.