Войны Света и Тени (№2) - Корабли Мериора

— Тогда почему ты сам сидишь на берегу?

— Ради собственного удовольствия, — отрезал Повелитель Теней.

Внутри Дакара что-то раздражающе засвербело. Неужели опять пророчество, связанное с Аритоном? Он закусил губу. Солоноватый привкус крови быстро погасил видения, не дав им развернуться. Но спокойнее от этого не стало.

Безумный Пророк не знал, куда себя деть. Его будоражили дурные предчувствия, а обходительность и учтивость Аритона их только усиливали. В городе Дакар прибегнул бы к испытанному способу забыться, однако в Мериоре все обстояло совсем не так. Приглянувшиеся женщины непременно оказывались чьими-то женами. Пару раз Безумному Пророку уже досталось от ревнивых мужей и рассерженных братьев. Местные жители отличались скрытностью и молчаливостью. По сравнению с этой убогой деревушкой Джелот представлялся Дакару потерянным раем.

Дни становились все короче, а ветры крепчали. Рыбачьи парусники теперь выходили в море с опущенными стеньгами. Скимладская коса погружалась в свое обычное осеннее запустение. Дакар внимательно следил за Аритоном, но тот не делал ни явных, ни тайных приготовлений к неминуемому сражению. Он беззаботно шутил, сшивая куски парусины, однако все это было лишь еще одной уловкой, помогавшей ему скрывать истинные замыслы и намерения. Дакар в этом не сомневался. Глядя со стороны, можно было подумать, что Аритон не торопится. Он с нарочитой неспешностью отмерял куски дерева и столь же медленно их обрабатывал, будто впереди у него была целая вечность. Однако шлюп незаметно обрел киль, затем мачту. Над мачтой Аритон трудился, как над ювелирным украшением, не допуская малейших недоделок.

Дакар чувствовал себя живой приманкой для ловли крупной рыбы. Он был вынужден торчать в Мериоре, не находя ни развлечений, ни отвлечений. В результате пророк постоянно затевал споры с Аритоном. Затравкой служили его всегдашние сетования.

— Нельзя без конца есть соленую рыбу, — заявил он после долгого и мучительного пребывания в отхожем месте. — И потом, мне надоело укрываться парусиной. У меня от нее волдыри по всему телу, как от оспы.

— Надо было вместо пива купить черных бобов и фиг, — спокойно возразил Аритон, склонившись над необработанной доской.

Рубашку он снял, и на теле поблескивали следы старых шрамов, побуревших от солнца.

— Даркарон тебя побери! — Дакар отогнул поясной ремень, под которым отчаянно чесалась кожа. — Сходи сам на рынок и посмотри, есть ли там черные бобы и фиги! В последний раз их привозили из Шаддорна неделю назад.

За рубанком потянулся тонкий завиток стружки.

— Точнее, шесть дней назад, — поправил его Аритон.

— Будь ты проклят со всеми своими затеями! Измученный шумом прибоя, жарой и головной болью от постоянного стука, которым сопровождалась постройка корабля, Дакар уже не следил за своей речью.

— И ради чего все это? Настроишь кораблей, вооружишь людей арбалетами, а дальше? С кем ты будешь сражаться на море?

Рубанок в руках Аритона замер.

— В тебе пропадает лицедей, — сказал он с обманчивой вкрадчивостью. — Халирон бы тебе рукоплескал. Но из-за своего благородного гнева ты не видишь, что привезенного леса мне хватит только на один корабль. На небольшой шлюп длиной всего тридцать футов. Если для балласта я нагружу его оружейной сталью или, хуже того, гранитом, каменоломни Эльсина опустеют.

Эти слова оказались последней каплей. Размахивая полами засаленного камзола, полупьяный Дакар качнулся и процедил:

— Кого ты хочешь одурачить? Меня? Знаешь ведь о своем проклятии. И я знаю. Пока ты здесь филигранной работенкой занимаешься, Лизаэр собирает армию. А когда соберет…

— И что прикажешь делать? — Рубанок в руках Аритона зловеще блеснул на солнце и прошелестел по доске, выплюнув курчавую стружку. — Согласиться с тобой? Надавать тебе обещаний? Или, может, попросить твоего совета и помощи?

Выплеснув свою досаду, Фаленит улыбнулся:

— Нет, пророк, уж лучше ты бездельничай и пей. Пьяный ты мне гораздо меньше докучаешь. А если в трезвые промежутки тебе некуда себя деть, лучше выстирай исподнее белье. Оно у тебя так заскорузло, что панцирем стоит. Если истлеет, придется тебе встречать итарранскую армию с голым задом.

— Какая забота! Ты бы еще и о других позаботился. Дакар сощурил лисьи глазки и побагровел.

— Что, даже не решаешься упомянуть имя своего главного противника? И не хочешь подумать о судьбе деревни? Чем ее жители провинились перед тобой? А ведь ты их втягиваешь в свою паутину. И снова дети будут расплачиваться за твои забавы?

Дакар почувствовал, что зашел слишком далеко.

Лицо Аритона мгновенно побелело. Зеленые глаза замерли, остановившись на Безумном Пророке. Их зрачки превратились в черные щелочки. Не на шутку перепугавшись, Дакар попятился и поднял руки, готовый при малейшем движении противника сотворить охранительное заклинание. Рубанком, если его бросить, вполне можно было убить человека.

— Храни меня Эт от твоей дури! — сказал Аритон. Он отер лоб, с трудом сдерживая смех.

— Дакар, ну что за мысли бродят в твоей пьяной голове? Я же строю прогулочное судно. Когда оно будет готово, я поплыву на нем в Иниш.

Он что, в самом деле решил выполнить клятву, данную умирающему Халирону, и пропеть прощальную песню перед вдовой менестреля, с которой тот так и не успел помириться?

Из-под пальцев Дакара с треском вырвались несколько искр — свидетельство его неумело сотворенного заклинания. Застигнутый врасплох безупречной искренностью Аритоновых намерений, Безумный Пророк разочарованно отступил. Такого поворота событий он никак не ожидал.

Прошел еще месяц. Стараниями Аритона штабели досок и бревен становились частями изящного шлюпа. Верфью Фалениту служил полуразвалившийся работный двор, который он наспех приспособил для своих нужд. Рыбаки, возвращавшиеся с лова, останавливались, чтобы переброситься с Аритоном несколькими фразами. Иногда они делились с ним пойманной рыбой. Запах трески или палтуса, которых Аритон жарил прямо на углях, проникал даже в пьяные сны Дакара.

Наступили праздничные дни по случаю осеннего равноденствия. Фелинда и Фиарк притащили Аритону нить с талисманами, которые они вырезали из кусочков пергамента. На подоконниках каждой хижины горели праздничные свечи. Как водится, жители Мериора плясали у праздничных костров и благодарили Эта за урожай. А еще через несколько дней ветры поменяли направление, и на деревушку обрушились дожди.

Как назло, дожди совпали с редким для Дакара желанием поработать молотком. Не выдержав язвительных замечаний мериорцев, Безумный Пророк закричал:

— По-вашему, я криво забиваю гвозди? Забьешь их прямо, когда льет так, что собственного носа не видно!

— Тогда обожди, пока дождь кончится, — предложил ему Аритон.

Дакар со всегдашним упрямством замахнулся молотком, но попал не по шляпке гвоздя, а по своему большому пальцу. Вместе со струйками воды воздух наполнили потоки отборнейшей ругани, скопившейся в памяти Дакара за пять столетий попоек и прочих непотребств. Естественно, вся вина за дожди приписывалась исключительно Повелителю Теней. Ему же было адресовано и большинство проклятий. Двойняшки уморительно корчили рожи, передразнивая Дакара, и на ходу пополняли свой запас ругательств, которыми тут же поливали Безумного Пророка.

Аритон невозмутимо продолжал ладить шпангоуты, не давая Дакару ни малейшего повода заподозрить его в потакании детским шалостям. Дождь становился все сильнее, и по волосам Фаленита стекали струйки воды. Очаг залило, и Аритон, воспользовавшись случаем, решил выстирать мокрой золой свою одежду. Корытом ему служил бочонок из-под гвоздей.

На следующий день двойняшки не появились возле строящегося шлюпа, хотя ненастная погода никогда не была для них помехой.

— Их мать сказала, что дети простыли и кашляют, — сообщил мимоходом один из рыбаков.

Как у всякого южанина, слова его были тягучими, будто сахарный сироп. А как всякий мериорец, он отличался немногословностью и потому, сказав, что надо, поспешил вслед за товарищами. Пройдя несколько шагов, он обернулся и подмигнул. Аритон понял его намек. Должно быть, вчера двойняшки «порадовали» мать перенятыми у Дакара ругательствами. Теперь вдова наверняка явится сама — поглядеть на тех, кто учит дурному ее детей, и высказать накопившееся недовольство. Сообразив, что с Дакаром ей лучше не встречаться, Аритон предусмотрительно спровадил Безумного Пророка.

Так оно и случилось: невзирая на проливной дождь, мать двойняшек приближалась к «верфи» Аритона. Фаленит сразу увидел ее хрупкую фигурку с понуро опущенными плечами. Подол черной траурной юбки набряк от влаги и грязи. Из-под капюшона большого рыбачьего плаща (вероятно, остался от мужа) выбивались пряди мокрых спутанных волос. В руке вдова держала веточки полыни: её путь пролегал мимо рыбного рынка, и она сорвала полынь, чтобы заглушить зловоние гниющих отбросов. На фоне хмурого неба, посеревшего песка, мельтешащих чаек и порывов ветра эта женщина выглядела знамением судьбы.

Ноги вдовы были обуты в тяжелые деревянные башмаки, отчего ее походка напоминала птичью. Женщина осторожно пробиралась между луж и как будто испытывала неловкость оттого, что вынуждена наступать на стружку. В воздухе остро пахло мокрыми сосновыми и дубовыми досками. Первым строением, встретившимся на пути вдовы, была хижина. Женщина не позволила себе глазеть на результат плотницкого убожества Дакара (заботу по обустройству их жилища Аритон поручил ему). Ей хватило мимолетного взгляда, чтобы заметить криво напиленные и скверно подогнанные друг к другу доски, из которых торчали гвозди. Неудивительно, что ветер, ударяя в стены, свистел и завывал на разные лады. Окон почему-то не было совсем, под карнизом болтались принесенные двойняшками талисманы, успевшие промокнуть и скукожиться. Лицо вдовы оставалось суровым и бесстрастным, пока она не завернула за угол. Там она остановилась и застыла — возможно, у нее даже перехватило дыхание. Только что она видела жалкую лачугу, и вдруг… Такой корабль мог строить только умелый, терпеливый человек, любящий дерево и разбирающийся в премудростях морского дела. Вдова смотрела на изящные линии шлюпа, на ряды одинаковых, ладно пригнанных шпунтов, прочно скрепляющих форштевень с килем. Влажный от дождя, киль блестел, словно Аритон успел покрыть его особым корабельным лаком.

Вдова поняла, почему мериорские рыбаки с уважением относились к чужаку, обосновавшемуся в их деревне.

Поначалу женщина решила, что возле строящегося корабля никого нет. Затем она услышала негромкий стук, похожий на стук дятла. Стук тут же прекратился. Человек со стамеской и киянкой в руках выпрямился во весь рост. Он был невысоким, но хорошо сложенным и мускулистым, в темных волосах желтели опилки и завитки стружки. На работающем были узкие полотняные штаны, подпоясанные тонким рыбачьим канатом. Вдова заметила, что канат составлен из нескольких кусков, умело соединенных круговым сплетением. Чужак знал приличия и не позволил себе в присутствии незнакомой женщины оставаться полуодетым: сдернув рубашку с распиловочных козел, он отжал из нее воду и надел. Тем не менее вдова успела заметить выступающие на теле шрамы. Женщина не отличалась разговорчивостью и потому молча ждала, когда чужак заговорит первым. Отряхнув с волос опилки и стружки, он шагнул ей навстречу и протянул руку.

Вдова невольно попятилась. Ее ошеломил не сам этот жест, а несоответствие между рассказами детей и настоящим обликом строителя шлюпа. Слушая Фелинду и Фиарка, она представляла его великаном. А он-то, оказывается, невысокий и щуплый, как мальчишка.

— Так это тебя называют Повелителем? — спросила вдова.

Она не знала, как еще обратиться к нему, — Дакар никогда, даже в пьяном забытьи, не называл имени Фаленита.

— Друзья зовут меня Аритоном.

В его глазах блеснула зелень ушедшего лета. Потом он улыбнулся и осторожно взял ее за локоть. Почувствовав прикосновение его теплых пальцев, вдова стыдливо отвела глаза. Она шла не затем, чтобы любезничать с ним, но непривычная обходительность Аритона помешала женщине быстро и без обиняков выложить ему все, о чем она думала по дороге сюда.

— А ты, насколько понимаю, — Джинесса? — спросил он. — Пойдем сядем в сухом углу.

Придерживая женщину за локоть, Аритон повел ее по двору, заваленному обрезками дерева. Эти калабашки были ей знакомы: дети часто таскали их домой и большим гвоздем выдалбливали кораблики. Аритон откинул просмоленную парусину. Под ней оказалось несколько штабелей красно-коричневых тиковых дощечек, предназначенных для облицовки. Жестом предложив садиться, он отпустил локоть гостьи.

— Здесь и суше, и уютнее, чем в логове Дакара. Пока они шли, Джинесса глядела себе под ноги. Теперь же, подняв голову и посмотрев в сторону, она молча содрогнулась. Этот человек ее обманул! Под парусиной легко угадывались очертания двух плоскодонных рыбачьих лодок. Пальцы вдовы мяли увядшую полынь. Ее обуял ужас.

Судно, которое строил Аритон, было слишком маленьким и могло тащить за собой не более одной лодки. По довольному лицу Аритона она догадалась: шлюп он строил для ее детей.

Джинесса напряженно замерла. В глазах блеснула боль и решимость.

— Ты, видно, забыл, что у детей осталась мать. Аритон перевернул бочонок из-под гвоздей и сел, сложив руки на коленях.

— Я знал, что ты обязательно это скажешь. И добавишь, что твоим детям лучше со мной не водиться.

Джинесса вздрогнула. Пучок полыни явственно дрожал в ее пальцах, и она швырнула зеленые стебельки вниз. Как ни трудно, но она выполнит то, ради чего сюда шла.

— Я уже решила: когда дети немного подрастут, я отдам их в учение к ремесленнику.

Бочка, на которой сидел Аритон, была ниже штабеля, где расположилась Джинесса. Широкий капюшон плаща позволял ему незаметно разглядывать эту женщину. Когда-то она была красивой, но тяжелая жизнь и недавнее горе брали свое. Даже ее шелковистые волосы потускнели.

Джинесса устыдилась своего выплеска. Ведь Аритон ничего ей не предлагал и уж тем более ни на чем не настаивал.

— Море отняло у меня мужа, а у Фелинды и Фиарка — отца. Я не хочу, чтобы кто-то из них повторил его судьбу. А ты как будто нарочно заманиваешь их на борт.

Джинесса умолкла, испугавшись звука собственного голоса. Некоторое время они смотрели друг на друга. Аритон первым отвел взгляд. Волосы скрывали его лицо, а мелодичность голоса действовала обезоруживающе.

— Ты права. Я согласен с твоими доводами.

— А если согласен, тогда вторую лодку ты продашь.

Джинесса сказала все. Можно было уходить. Она порывисто встала и вдруг увидела, что ей не выйти. Ее окружали штабеля досок, а единственный узкий проход загораживал сидящий Аритон. Оставалось лишь приподнять юбку и перешагнуть через ноги чужака.

Улыбка в уголках рта показывала, что Аритон нарочно это подстроил.

— Лодка не утопит твоих детей. И море само по себе не причинит им вреда. Недостаток знаний — вот что обычно губит людей.

— Верно говорят: «Поверь сладким речам, горечи не оберешься», — сердито бросила ему Джинесса.

— Сладкие речи не по моей части, — тихо ответил ей Аритон.

— Ты же вроде умный человек. Неужели ты до сих пор не понял, что я не хочу видеть своих детей рыбаками?

Аритон достаточно навидался деревенских стариков, выкинутых морем за ненадобностью. Обычно они сидели на крыльце деревенской таверны. Узловатые руки с искалеченными или скрюченными артритом пальцами. В этих руках уже не было силы тянуть сети и управлять лодкой.

Джинесса ошибалась: Аритоном двигало не безрассудство, а сострадание к ее детям. Что-то подсказывало ей, что и у этого человека были в жизни свои потери.

— Море отобрало у твоих детей отца. Не ему, а тебе одной придется отправлять их в плавание по волнам жизни. Что ты дашь им на дорогу? Свой страх за их жизнь? Хочешь принудить их заняться нелюбимым делом, потому что так тебе будет спокойнее? Ну не смешно ли, когда море у них в крови?

Джинесса едва сдерживалась, чтобы не рухнуть на землю и не забиться в рыданиях.

— Не уговаривай меня, — прошептала она. — У тебя своя жизнь, у нас — своя. Достраивай корабль и уплывай из нашей деревни. Всем спокойнее будет.

— Уплыву. Это я тебе обещаю.

Наверное, менее чуткий человек попытался бы подкрепить свои слова, взяв Джинессу за руку. Аритон касался ее лишь словами, но его голос рушил все стены, которыми мать двойняшек загородилась от жизни, погрузившись в обжигающую боль недавней утраты.

— Но прежде, чем я покину Мериор, я хочу сделать тебе подарок. Позволь мне научить твоих ребятишек искусству мореплавания, как когда-то мой отец учил меня. Я подарю им море, а не узкую полоску прибрежных вод. Они научатся свободно бороздить морские просторы. Тогда твое сердце успокоится и ты сможешь жить без страха за детей.

Джинесса не успела ничего возразить. Аритон стремительно встал, и она почувствовала, что в ее окоченевших пальцах оказалось что-то теплое. Удивленная вдова даже не взглянула на шрамы Фаленита, прочертившие одну ладонь и оба запястья.

— Это я тебе даю в знак своего обещания. За детей не тревожься. Думаю, вскоре ты будешь только радоваться, видя их успехи.

Джинесса разжала ладонь, дабы увидеть, чем куплена ее уступчивость. Это оказался старинный и изрядно поцарапанный перстень из белого золота со вставленным изумрудом. На его печатке был вырезан стоящий на задних лапах леопард. Чужак подкрепил свои слова фамильной драгоценностью. Джинесса поняла: перед ней — птица высокого полета, неизвестно почему залетевшая в их захолустье. Не одна она, все в деревне удивлялись, отчего это Аритон избрал своим пристанищем Мериор, гадали, что заставляет его скрываться. Возможно, перстень поможет Джинессе прояснить тайну его происхождения.

Серьезность в облике и словах Аритона подсказывали Джинессе, что он действительно обладает знаниями, о которых говорит.

— Давай договоримся, — продолжал Аритон. — Если через полгода ты не изменишь своих взглядов на будущее сына и дочери, я больше не заикнусь о море и помогу тебе найти хорошего ремесленника. Но до этого не запрещай им плавать на лодке. Чтобы ты поверила моим словам, нужно время. Дай мне это время.

— Только пусть плавают на заливе, — сказала Джинесса, сокрушенная тем, что пришла сюда требовать, а вместо этого просит, да еще с дрожью в голосе.

В ответ Аритон облегченно рассмеялся. — Вообще-то я избрал еще более безопасное место — Гартов пруд. Так что можешь не беспокоиться. Учиться они будут под моим присмотром.

Небо потемнело. С моря налетел холодный ветер, пригибая верхушки деревьев и отчаянно грохоча убогой дверью хижины. Стружка закружилась, словно хоровод осенних листьев, налипая на траурную юбку Джинессы. Серебристая завеса дождя накрыла качавшиеся возле берега рыбачьи лодки. Вдову в который раз обожгло болью одиночества. Она судорожно вцепилась в холодные и мокрые полы плаща. Задержись она здесь подольше, неизвестно, какие еще преграды падут под натиском слов Аритона. Ей захотелось поскорее вернуться домой; Аритон уловил ее состоянии и взялся проводить. Она согласилась, чтобы он составил ей компанию, но дошел не дальше рыбного рынка.

Там они и расстались. Когда Джинесса оглянулась, Аритон уже исчез за пеленой дождя.

Пока она шла домой, непогода завладела деревушкой. Скрипела замшелая дощатая крыша ее хижины. Содрогалась под порывами ветра входная дверь с нарисованными на ней талисманами, которые, однако, не уберегли мужа Джинессы от гибели в морской пучине. Перстень Аритона, такой теплый вначале, теперь ощущался маленькой льдинкой. Вдова спрятала его на дне корзинки с рукоделием. Сплетничать она не любила, а потому никто в деревне не узнал об обещании, данном ей Аритоном.

Несколько дней она даже не вспоминала про перстень. Но как-то поздним вечером, когда Фелинда и Фиарк уже спали под рев бури, Джинессе стало совсем горько и одиноко. Ей был ненавистен рокот моря. Чтобы не сойти с ума от собственных душевных мук, она решила заглянуть в чужую тайну. Джинесса достала корзинку, разгребла нитки, иголки и наперстки и вынула перстень Аритона. На разогретом свечном воске она сделала оттиск, а потом взяла портновский мел, огрызок пергамента и, как умела, перерисовала печать с леопардом. По внутренней стороне перстня тянулись какие-то красивые знаки, Джинесса старательно перерисовала и их.

На следующее утро, тщательно увязав пергамент в несколько тряпок, Джинесса отправилась к деревенскому жестянщику. Зная, что он собирался в Шаддорн, она придумала несуществующую причину и попросилась к нему в телегу. Неподалеку от этого города, в укромной бухточке на берегу залива Серпа находился приют служителей Эта. Туда-то и направилась вдова.

Поговаривали, что после исчезновения паравианцев этот древний орден пришел в запустение. Оглядевшись, Джинесса молча согласилась: так оно и есть. Узкая извилистая дорога, что вела к зданию, с обеих сторон густо поросла лесом. Каменные стены строений почти сплошь покрывал мох, сквозь который просвечивали какие-то странные и пугающие талисманы. От их вида у Джинессы по коже побежали мурашки. Земля вокруг зданий была неухоженной, и на ней буйствовали дикий укроп и плющ. Джинесса не знала, что служители Эта почитают все живое и без надобности не срубят ни один куст и не вырвут ни одного пучка травы. По крестьянским меркам, они были просто нерадивыми хозяевами.

Завороженная тишиной, Джинесса не решалась крикнуть, чтобы выяснить, есть ли здесь кто-нибудь. Она замедлила шаги и вдруг услышала голос невесть откуда появившейся старухи в белом одеянии. Поздоровавшись с нею и даже не спросив о цели прихода, старуха сказала:

— Это будет по части брата Клайтена. Обожди его здесь. Он сам к тебе выйдет.

Старуха предложила Джинессе отдохнуть на скамейке под высоким раскидистым кипарисом. Там же протекал ручеек. Женщина омыла пыльные, усталые ноги и приготовилась ждать. Ее руки продолжали теребить узел с куском пергамента. Как и стены зданий, стволы деревьев щедро покрывал белесый и зеленоватый мох. Тишину нарушил отчаянный гвалт, поднятый черными дроздами. Повар вынес им из кухни распаренных зерен, и, слетевшись к заветной кучке, дрозды устроили настоящую свару, мигом склевав все лакомство. Потом они улетели, и вновь стало тихо. Только где-то в зарослях подавал голос перепел.

— Это ты принесла печать, которая не дает тебе покоя? — послышалось над самым ухом Джинессы.

Она обернулась и увидела обладателя резкого, пронзительного голоса. Это был невысокий лысый толстяк с желто-зелеными глазами. Пухлые ручки крепко прижимали к груди увесистую книгу.

Толстяк хитро улыбнулся и весело произнес:

— Здесь и будем смотреть, на благословенном солнце Эта. Да изольет оно свой свет и дарует тебе знания, которые ты ищешь.

Брат Клайтен присел на скамейку, оказавшуюся высоковатой для его маленьких кривых ног. Болтая ими, как мальчишка, он поудобнее разложил на коленях книгу. Джи-нессе показалось, что служитель видит ее насквозь и знает все беды, терзающие ее сердце.

— Давай-ка сюда свой рисунок, — попросил брат Клайтен, избавляя робеющую Джинессу от необходимости говорить первой.

Непослушными пальцами вдова развязала тесемки. Благословенное солнце Эта делало ее рисунок грубым и даже уродливым. Изображенный ею леопард едва напоминал благородного зверя с перстня. Тот был больше похож на человека, застывшего в грациозной позе. Вчера Джинесса долго разглядывала рисунок и далеко не сразу заметила скрытую свирепость во взгляде. Обликом своим зверь как будто очаровывал жертву, а когда она спохватывалась, было уже слишком поздно.

Клайтен молча смотрел на меловой рисунок Джинессы. Потом, полистав книгу, нашел нужную страницу и показал ей удивительно красивый герб. На изумрудно-зеленом поле был изображен серебристо-черный леопард, столь же изящный, как и зверь с перстня. Вверху темно-коричневыми буквами было что-то написано. Что именно — неграмотная Джинесса не знала.

— Герб королевской династии Фаленитов, — пробормотал Клайтен.

Руки со старческими прожилками закрыли переплет книги. Потом Клайтен в задумчивости повел указательным пальцем по срисованной Джинессой надписи.

Так чего ждать от этого леопарда — благодати или беды? Джинесса терялась в догадках. Но то ли присутствие брата Клайтена, то ли еще что наполнило ее неуклюжий рисунок странной силой. Джинесса почувствовала, что прикоснулась к какой-то древней тайне. По дороге сюда вдова придумала вполне убедительную историю: еще давно муж выловил эту диковину вместе с рыбой. Тогда они почистили ее, полюбовались да и забыли. Теперь, когда мужа не стало, а одной растить детей тяжело, она вспомнила о находке. Может, кто купит. Вдове с двумя детьми никакие деньги не будут лишними.

Клайтен молчал, словно ждал ее вопроса. Джинесса понимала: если рассказать ему эту историю, он сразу распознает вранье.

— Так чья же это печать? — наконец спросила Джинесса.

Толстый палец брата Клайтена заскользил по вкривь и вкось нацарапанным паравианским письменам.

— Здесь написано: «Потомкам от предков, чей род нисходит к Торбанду». Человек, который дал тебе этот перстень, — потомок верховных королей Ратана. Милость Эта привела принца на нашу землю. Его рукотворные тени помогли победить Деш-Тира и вернуть Этере солнечный свет.

Джинесса зажмурилась и сглотнула комок в горле. Вот оно что! Значит, чужак, избравший Мериор своим пристанищем, обладал куда более опасными силами, чем сила сладкозвучных, убедительных слов. И его знания простирались гораздо дальше любви к кораблям и умения их строить. Ох, лучше бы не знать никаких его магических секретов! Женщину охватил слепой, животный страх за детей.

— Ты, видно, утомилась, добираясь сюда, — сказал Клайтен. — Идем в нашу трапезную. У нас есть замечательные напитки на травах и свежие лепешки.

— Нет, брат Клайтен, спасибо.

Джинесса порывисто встала, комкая в руках пергамент, который еще совсем недавно бережно сюда несла. Ярко-красные меловые линии превратились в уродливые пятна.

— Мне пора возвращаться, а путь до Мериора неблизкий. Вы мне очень помогли. Когда от нас поедут в ваши края, я пошлю вам горшочек варенья.

Клайтен улыбнулся и слегка покачал головой.

— Варенье пригодится тебе самой. Мир в своей мудрости снабжает нас всем необходимым.

Сняв руку с книги, он махнул в сторону апельсиновой рощи.

— Если ты и в самом деле повстречала Аритона Ратанского, верь этому человеку. Он не причинит тебе вреда. Его роду не свойственна жестокость. Наоборот, встречу с ним ты можешь считать милостью Эта.

Джинесса отпрянула. Фелинда и Фиарк ни в коем случае не должны узнать правду. Подумать только: их взрослый друг, в котором они души не чают… Повелитель Теней! Слухи о том, что происходило в других частях Этеры, достигали и Мериора. Джинесса знала о намерениях расправиться с Повелителем Теней. Если Аритон задержится в Мериоре, его враги рано или поздно нагрянут в их сонную деревушку. Вся северная часть Этеры жаждала поимки и казни ратанского принца. Мериор — не пустыня, здесь не затеряешься.

— Я мало знаю о милости, — прошептала Джинесса. Ей снова вспомнился погибший муж. Бури — они ведь тоже бушуют по воле Эта. Вот тебе и вся милость.

— Жизнь и принц Аритон тебя научат.

Брат Клайтен встал со скамейки. Он больше не улыбался. Взгляд его желто-зеленых глаз показался Джинессе горьким отваром. Служитель Эта пытался унять страх в ее груди, но вдова не поняла его намерений.

— Мы с тобой еще встретимся, — сказал брат Клайтен. — А сейчас я провожу тебя до ворот. Увы, у меня нет больше книг, способных тебе помочь.

Джинесса пустилась в обратный путь. Каждый ее шаг сопровождался мучительными сомнениями. На одной чаше невидимых весов лежала радость ее детей. Появление Аритона вырвало их из горестного оцепенения. По правде говоря, он относился к ним заботливее, чем родной отец. На другой чаше громоздились туманные и пугающие слухи, связанные с именем этого человека. Доброта Аритона уживалась в нем с необычайной скрытностью. Если он задумал обман… Джинесса чувствовала: ей не хватает ума, чтобы понять причины, заставившие его пуститься на подобные ухищрения.

Раздумья утомили ее сильнее пройденных лиг. Под конец верх в ней взяла ее всегдашняя робость. Джинесса побоялась пойти к Аритону и напрямую расспросить обо всем, что ее тревожило, но и не запретила двойняшкам водить с ним дружбу.

Поистине этот год для Мериора был урожайным на чужаков. Вскоре после путешествия Джинессы к служителям Эта в деревушке появилась совсем молодая женщина. Она сняла хижину и объявила, что будет готовить и продавать лекарственные снадобья. Местные жители отнеслись к этому весьма благосклонно: ведь ближайший лекарь жил в Шаддорне. Заболевшего ребенка или покалечившегося рыбака приходилось везти двадцать лиг по тряской дороге в приют служителей Эта. Деревенские кумушки, встречаясь в двух мериорских лавках, живо обсуждали появление незнакомки. Больше всего их занимало, не связан ли ее приезд с теми двумя чужаками, которые обосновались на работном дворе и строят там корабль. Одна лишь Джинесса знала, что их пересуды вовсе не беспочвенны, но, как всегда, молчала и украдкой наблюдала за незнакомкой.

Хотя Мериор и был невелик, его жители держались от пришлых на расстоянии. Аритон и Дакар далеко не сразу узнали о появлении новой жительницы. При крайнем любопытстве мериорцев никто из них не разболтал заранее, что знахарка собирается прийти взглянуть на строящийся корабль.

Дорогу ей показал местный старик-пьянчужка. Растягивая слова, он с необычайной серьезностью пояснял:

— Да, там ты и найдешь человека, о котором спрашивала. Пойдешь по тропинке в сторону Скимладской косы. Как заслышишь стук молотков, иди прямиком на звук.

Осень выдалась непривычно спокойной. Бури, обычно прилетавшие со стороны Кильдейнского океана, в этом году щадили равнины восточного побережья. Мангровые деревья, окаймлявшие мериорскую гавань, успели сбросить часть листвы и обзавестись новыми блестящими листьями. Среди них торчали почерневшие куски других деревьев, выброшенных морем во время шторма. Отсутствие бурь не означало полного штиля. Ветры продолжали дуть, и достаточно сильно, отчего убогая Дакарова хижина сотрясалась всеми стенами. Между тем наполовину готовый шлюп стоял как вкопанный.