Войны Света и Тени (№2) - Корабли Мериора

Ему грубо заломили руки, сдавили плечи.

— Это Дакар рассказал вам, кто я такой? — спросил он, глотая ртом воздух.

Никто ему не ответил. Матросы оглядывались по сторонам и тревожно переминались с ноги на ногу. Диркен перестала самодовольно улыбаться, лицо ее побелело, став фарфоровым, и россыпи веснушек сделались еще заметнее. Прикрыв глаза ладонью, капитан упрямо искала на горизонте хотя бы крохотную полоску земли. Диркен забыла, что на палубе она не одна и матросы видят ее состояние. Сейчас ей было не до матросов. Предостережение толстяка оказалось не пустой угрозой. Куда ни глянь — только вода. Вода и небо. И так — до самого горизонта. А за горизонтом? Снова вода?

Забытье Диркен было недолгим. Глухие удары обвисшего паруса привели ее в чувство. Есть там суша или нет — сейчас не это главное. Главным был ее корабль и все, что связано с ним. Диркен почувствовала, как от навалившихся тягот у нее сгибаются плечи. Ее первый помощник вцепился в штурвал с отчаянием побитого пса. Он был готов стоять где угодно, только не за штурвалом.

— Где судовой журнал? — крикнула Диркен, перекрывая лязг и грохот снастей. — Куда мы плывем? Каким курсом? Сколько времени мы в пути? Наконец, где мы сейчас?

Первого помощника от ее вопросов прошиб пот.

— Ты сама с ним договаривалась, — промямлил верзила.

Он был слишком прямолинейным, чтобы заискивать перед капитаном. Ища поддержки у матросов, он обвел их глазами. Никто не вышел и не поддержал его. Тогда первый помощник заговорил сам:

— Я так понял, что ты договорилась с этим капитаном и вести корабль будет он.

— Чтоб тебя ийяты сожрали!

Диркен подскочила к нему и взмахнула саблей.

— Мы теперь даже не знаем, в какой части Эльтаирского залива находимся!

Суровый помощник старался не глядеть на острое лезвие сабли, застывшее у самого его сердца. Он теребил изуродованную мочку уха, не зная, что сказать. Блестящая от пота лысина только усугубляла тягостное зрелище.

Наконец Диркен опустила саблю и отошла. Порыв ветра прибивал ее ярко-красную блузу к самому телу, облегая весьма скромную капитанскую грудь. Разразившись потоком грязных ругательств, Диркен велела глазеющим матросам унести с юта ведра и скребки, а потом отправляться на мачту убирать паруса.

— Поворачивайтесь, двуногие вши! И только посмейте порвать мне стаксели. За каждую дырочку в парусе кожу с задницы спущу!

Избавившись от лишних глаз, Диркен наконец-то могла расквитаться с главным виновником. Пройдя несколько шагов по качающемуся юту, капитан приставила острие сабли прямо к горлу Аритона, пропоров тесемки воротника.

— Теперь не вывернешься. Может, думаешь, что вчера в «Трехпалой чайке» я хватила лишку и все забыла? Ошибаешься. Кажется, ты собственными ушами слышал мое мнение. Я тебе сказала, что твое предложение — чистой воды бред.

Матрос, оставшийся сторожить Аритона, еще круче заломил ему руки. Фаленит негромко застонал, но не потерял присутствия духа.

— Ты высказала свое мнение, но ответа не дала. Поэтому я повторяю предложение и жду твоего ответа.

Диркен чуть наклонила саблю. Лезвие вырвало лоскут ткани и уперлось Аритону в горло.

— Ты еще торгуешься? Все, что у тебя осталось, — это собственные яйца, но такой товар не по мне.

— У меня осталось еще кое-что. Например, знание того, где мы сейчас находимся.

Аритон держался стойко. Сабля Диркен, зацепив белое полотно рубахи, вырвала еще один длинный лоскут. Казалось, корабль потерял управление и сделался добычей волн, то вздымавших его на гребни, то опускавших к самым их подошвам. И на палубе, и на мачте матросов обдавало соленой водяной пылью. Дрогнув, острие сабли проткнуло Аритону кожу. На белом появилось красное пятно.

Рана была пустяковой, но она вывела пленника из терпения.

— Давай, распори мне рубаху до пояса, — крикнул он Диркен. — Там ты найдешь пергамент от Сетвира, где подробно расписано, кто я есть и чего стою.

— От Сетвира? — Диркен разодрала остатки рубахи. — Из Альтейнской башни? Это сказка для сопливых детишек. Нет никакого Сетвира.

— А ты все-таки посмотри и убедись.

Аритон словно забыл, что безоружен и находится в плену. В его глазах вместо иронии появилось что-то непонятное и пугающее.

Тем временем матросы свернули парус и закрепили снасти, что сразу уменьшило лязг и грохот на палубе. Разговаривать стало легче, однако Аритон молчал.

Под лохмотьями рубашки и в самом деле скрывался толстый свиток пергамента, перевязанный ленточками. На пергаменте Диркен увидела сломанную печать — очень красивую и, скорее всего, старинную.

Все той же саблей капитан рассекла ленточки.

— Как ты убедилась, я тебе не соврал, — с прежним спокойствием произнес Аритон. — Печать принадлежит династии Ганли. Когда-то они правили Камрисом. А теперь прочти, что там написано.

Диркен подцепила пергамент. Ветер подхватил ленточки и унес их с палубы в море. Капитан развернула лист и стала вглядываться в строчки.

— Госпожа, — с некоторым смущением обратился к ней Аритон, — не лучше ли позвать того, кто умеет читать?

Получив в ответ взгляд, исполненный кипящего яда, он смиренно пожал плечами.

— Я предложил лишь потому, что ты держишь лист вверх ногами.

— Подавиться мне рыбьими потрохами! — процедила Диркен, не желавшая признаваться себе, что ей понравилась его смелость. — Я собиралась прикончить тебя одним ударом. Нет, это была бы слишком легкая смерть. Ты будешь умирать медленно. Я начну отрезать тебе палец за пальцем и бросать в воду. Когда вокруг корабля соберется достаточно акул, я сброшу им то, что от тебя останется. Круглые золотые серьги в ее ушах злились вместе с хозяйкой и свирепо поблескивали. Подойдя к первому помощнику, Диркен впихнула ему в руки свернутые листы пергамента.

— Читай, что здесь написано, — потребовала она. К штурвалу поставили матроса.

Первый помощник был не ахти каким грамотеем. Он и в капитанской каюте, наедине с Диркен, не мог читать без запинок. А тем более здесь, в присутствии почти всей команды. Заметив ухмылки на лицах матросов, он прорычал:

— С насмешниками я разберусь потом.

Отерев с лица пот, первый помощник распрямил лист, сощурился и двинулся в трудное плавание по строчкам… За точным количеством золотых монет шло подробное описание фальгэрского хрусталя, тонких шелковых тканей и нармсских ковров. Матросы позабыли про ухмылки и стояли с разинутыми ртами. Такие богатства им даже не снились, и потому они жадно ловили каждое слово.

— Что уши развесили? — накинулась на матросов Диркен. — Написать можно что угодно. Пергамент выдержит.

Читающий мужественно одолел первую страницу и двинулся дальше, но Диркен вдруг прервала его и взглянула на пленника. Аритон, словно кукла, продолжал стоять все в той же позе, хотя у него явно ныло все тело.

— Да ты у нас богач, — засмеялась Диркен. — Теперь еще скажи, что ты добыл все это честным путем.

— Не все ли тебе равно, как я это добыл? — с неожиданной резкостью спросил Аритон.

Он потянулся всем телом. Чувствовалось, что у него сильно затекли кисти рук, куда не поступала кровь. Наверное, еще и поэтому он с раздражением прибавил:

— Вчера ты уверяла меня, что «Черный дракон» — богатый корабль. Я же не спрашивал, откуда взялись твои богатства.

— А что ж ты не нанял обычный торговый корабль? Молчишь? Просто так, без весомой причины, контрабандное судно не нанимают.

Диркен даже забыла, что «Черный дракон» находится неизвестно в какой части Эльтаирского залива и, убив Аритона, она рискует не увидеть берега. Капитан потрогала острую кромку сабли.

Аритон ее опередил. Дружелюбно, без тени издевки, он сказал:

— Ты ничего не потеряешь, если сначала выслушаешь меня. Не отрицаю, я доставил тебе немало хлопот. Так почему бы не узнать, как и чем я намерен расплатиться за эти хлопоты?

По отдраенным и выщелоченным доскам палубы потянулись витые тени. Первый помощник рассеянно теребил уголки пергаментных листов. Матросы внимательно смотрели на капитана. Корабль продолжал плыть, но все звуки куда-то исчезли. Тишина была непонятной и потому гнетущей, ибо даже при полном штиле «Черный дракон» всегда наполняло множество звуков.

Глаза Аритона и Диркен встретились. Нет, во взгляде Фаленита не было иронии. Ирония заключалась в бессмысленности его смерти от руки Диркен. Слишком изощренная ирония. Диркен привыкла командовать и хорошо знала, насколько опасной бывает малейшая слабость, проявленная капитаном. А что может быть опаснее, чем разрешить распоряжаться на своем судне чужаку? Беспрекословное подчинение команды основывалось на страхе матросов перед Диркен и на ее силе. Минутное замешательство с ее стороны могло все изменить. Совсем недавно эти матросы были готовы безропотно выполнить любой ее приказ. Теперь они замерли, словно волчья стая, и выжидают. Аритон бросил ей вызов, и стая ждет. Они хотят убедиться, не испугалась ли она чужака. Если почувствуют, что испугалась, охотно переметнутся к нему, и, кто знает, возможно, тогда абордажная сабля будет приставлена уже к ее горлу.

Эти мысли спасли Аритону жизнь.

— Не думаю, что ты доставил мне много хлопот, — ровным и даже насмешливым тоном произнесла Диркен. — Так, мелкие неприятности. «Черный дракон» хоть и удалился от берега, но это дело поправимое. Достаточно взять курс на север, юг или запад, и вскоре мы опять увидим побережье.

— Не сомневаюсь. Только…-Аритон замолчал, как умолкает игрок, готовясь ударить козырной картой.

— Только тут есть некоторые проблемы. Комендант Белой Бухты назначил за твою голову приличное вознаграждение. В Джелоте у тебя отберут корабль и посадят в тюрьму, поскольку ты несколько раз обманывала их и не платила портовых пошлин. Да и в Таридоре, окажись ты там, твое положение будет не слаще. Не знаю, какие грехи числятся за «Черным драконом», но портовый старшина заявил, что ради удовольствия видеть тебя повешенной без суда и следствия он готов уйти со своей должности.

— Хватит!

Диркен льстило, что Аритон так много разузнал о ней, но она решила ни в коем случае этого не показывать. Обломив левой рукой заусеницу на переборке, капитан принялась ковырять ею в зубах.

— Скоро твое любопытство кончится. Мертвым нет дела до чужих грехов, — сказала она, жуя щепку. — Я вдоволь наслушалась твоего пения. Пусть теперь рыбы обгладывают твои певучие кости.

— Кости вряд ли умеют петь, — спокойно возразил Аритон. — Ты всегда успеешь накормить мною рыб. Но прежде я хочу тебе кое-что показать. Выбирай любой порт на берегах Эльтаирского залива или вообще любое место на континенте, куда бы ты хотела приплыть, и с помощью забытого у вас искусства дальнего мореплавания я приведу туда твой корабль.

— Колдовство! — встрепенулась Диркен, выплюнув изжеванную щепку.

— Нет, знания, — возразил ей Аритон. — Представь, что ты сможешь плавать, не боясь потерять из виду берег. Ты оставишь далеко позади и сторожевые корабли властей, и торговые суда, которым страшно оказаться в открытом море. А ты поплывешь, куда пожелаешь, причем самым коротким путем. Тебе уже не придется тратить дни и недели, огибая берег.

— Я в этом не уверена, — бросила Диркен, готовая вновь приставить к его горлу саблю.

— До сих пор ты полагалась на удачу. Но удача бывает капризной — вспорхнет и улетит. Я предлагаю тебе то, что никогда тебя не подведет, — знания. Ты противишься им из упрямства, как из упрямства не желаешь учиться грамоте. Прими мое предложение, не упирайся — и никакое контрабандное судно не сможет тягаться с «Черным драконом».

— Капитан, послушай этого человека, — робко обратился к ней рулевой. — Убить его никогда не поздно. Но если он не врет, мы все станем богатыми.

— Кем бы он там ни был, но управлять кораблем он умеет, — добавил первый помощник.

— Что, заскулили, щенята? — огрызнулась Диркен. — Забыли, что он лжец и чародей, и готовы просить за него?

Никто из матросов не осмелился встретиться с ней глазами. Капитану не пристало советоваться с командой. Диркен умолкла, оставляя последнее слово за собой. Матросы на реях все это время с любопытством слушали разговор внизу и совсем забыли, что по их неподвижным теням капитан сразу поймет, что они бездельничают. Так и случилось. Диркен задала им взбучку, потом спросила Аритона:

— Если ты говоришь правду и дальнее мореплавание — не колдовство, значит, этому может научиться каждый?

— Кто угодно, у кого есть глаза, уши и руки, — заверил ее Аритон. — Кстати, мои руки могут остаться связанными. Я объясню, как пользоваться инструментами, и ты сама будешь прокладывать курс.

— Твои руки останутся связанными. И ноги тоже.

Довольная одержанной победой, Диркен послала матроса за веревкой.

— А из гаваней я выбираю Фэрси. Сделай так, чтобы корабль приплыл туда. Обманешь — твоей дохлятиной будут кормиться крабы.

Разогнав матросов по местам, Диркен развязала мешок Аритона и с изумлением стала извлекать оттуда непонятные блестящие предметы и старинные карты. Она не знала, сколько времени прошло. Когда от голода ей свело живот, Диркен догадалась, что сегодня еще не проглотила ни кусочка. Она кликнула юнгу и тут же вспомнила про жирного индюка с кляпом во рту, томящегося у нее в каюте. Если только этот мешок с салом не задохнулся, его можно будет развязать и выпустить.

Юнга не появлялся. Диркен нехотя оторвалась от карт и инструментов и спустилась к себе.

В каюте было темно и подозрительно тихо. Диркен выругалась. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она выругалась вторично. Юнга беззвучно спал на ее койке. Тесак, позаимствованный у кока, вывалился из его пальцев. Лезвие отражало синеву небес, видневшихся в маленьком иллюминаторе. Тесак лежал почти рядом с сапогами пленника.

Увы, Дакару было не до борьбы за свободу. Его лицо позеленело, а волосы от пота стали курчавыми. Диркен удивило, что он как-то ухитрился вытолкнуть кляп. Нагнувшись за тесаком, она оглядела пол каюты, но не увидела даже маленького кусочка тряпки. Неужели толстяк сжевал и проглотил кляп?

Так оно и было. Теперь живот пророка крутило вдвое сильнее: от морской болезни и от съеденной грязной тряпки.

— Где Аритон? — простонал Дакар.

— Привязан к бизани, и хорошенько привязан, если желаешь знать.

Немного подумав, Диркен убрала саблю в ножны. Чтобы перерезать веревки, хватит и тесака.

— Там он и останется, пока корабль не придет в обещанную им гавань.

Безумный Пророк кряхтел и растирал затекшие руки.

— Сколько твоих матросов он уложил, прежде чем вы сумели его связать?

Диркен возилась с веревками на ногах Дакара. Услышав вопрос, она сердито вскинула голову.

— Ни одного, — раздраженно ответила капитан. — Представь себе, сдался без сопротивления.

— Ах, госпожа, — горестно вздохнул Дакар. — Ты его совсем не знаешь. Сама не заметишь, как он заставит тебя думать в нужном ему направлении. Говорю тебе об этом не понаслышке. Значит, он никого не убил? А зачем ему убивать, если ты теперь пляшешь под его дудку?

Диркен встала с колен. Глаза ее гневно сверкали. Рука, сжимавшая тесак, замерла.

— Ты сильно его ненавидишь. Но твоя ненависть меня ни в чем не убеждает.

Дакар встряхнул головой и зажал ладонями рот, удерживая новый позыв на рвоту. Он выбрался из каюты и поплелся на палубу. Диркен захлопнула дверь каюты и встала, скрестив на груди руки. Юнга спал, и никто не видел ее дрожащих пальцев.

— Эт милосердный, я никому из вас не верю, — прошептала она. — Что бы ни плели мне оба, последнее слово все равно останется за мной.

Тревожное открытие

Отяжелевшее, уставшее от изобилия красок и запахов лето на берегах Эльтаирского залива как будто замерло в ожидании скорой осени. Долины и крутые склоны холмов, пышно и беспорядочно заросшие деревьями и вечнозелеными кустами, тонули в дымке разогретого пряного воздуха. С дубов гроздьями свешивались желуди. Смолкли песни жаворонков, не только услаждавшие человеческий слух, но и отмечавшие границы птичьих владений. Птенцы оперились, научились летать и покинули родительские гнезда. Было жарко, и даже ветер с залива не всегда приносил желанную прохладу. Но в горах к западу от Джелота, куда по просьбе Асандира отправился Люэйн, полновластным хозяином был жестокий, пронизывающий до костей холод. Смена времен года здесь почти не ощущалась. По утрам (если только утро не выдавалось пасмурным) высочайшая из вершин Скайшельских гор пронзала небо подобно жертвенному ножу. Покрытая льдом, она ослепительно блестела на солнце, а вечером, после захода солнца, превращалась в глыбу черного металла. Тень от Рокфальского пика (так называлась эта вершина) достигала самых глубоких ущелий, полных снега. Летом снег таял, превращаясь в ручейки, и сквозь расселины покидал Рокфальскую долину. О северный склон Рокфальского пика разбивались ветры. В дни, когда они особенно неистовствовали, их вопли и стоны, способные сделать честь любому пиршеству призраков, Долетали до самых подножий, перекликаясь с тревожным шелестом листвы.

Данфолские охотники иногда забредали в предгорные леса и ставили там свои силки и капканы, но не оставались ждать появления добычи, а торопились уйти. Они утверждали, что ветры приносят в долину «голоса гор». Эти голоса завораживали человека, заставляли забыть обо всем на свете и сводили с ума. Редкие смельчаки отваживались появляться здесь в одиночку.

Когда Люэйн добрался до Рокфальских гор, шел дождь. Долины радовались ему и блестели умытой листвой. Однако чем выше он поднимался, тем холоднее становились струи дождя. На вершине бушевала снежная буря, порывы ветра швыряли снежинки на обледенелые скалы. Бестелесный маг не чувствовал их обжигающих уколов, по своей беспощадности похожих на удары остро заточенного меча. Снег запорошил странную до нелепости каменную лестницу — творение Давина-Отступника, возведенное им по собственной прихоти. Вычурные стойки перил на концах лестничных маршей, химеры, устрашающе оскалившие пасти, — среди снежных наносов эта лестница казалась столь же нелепой, как дворцовая мебель, забытая кем-то на лугу.

Но для магического зрения Люэйна глаза каменных химер не были безжизненными. При его появлении сразу же пробудилась цепь охранительных заклинаний. Обычный человек не увидел бы ее сияния. Возможно, даже странные очертания лестницы не вызвали бы у него никаких мыслей, лишь пробудили ненадолго любопытство. Каменные ступени не оказали бы ему никакого сопротивления. И откуда незваному гостю знать, что гранитный костяк Рокфальского пика и обсидиановые вкрапления — далеко не мертвый камень? Конечно, трудно представить, чтобы кто-то из простых смертных отправился сюда. Но случись такое, о его появлении стало бы известно намного раньше, чем он достиг бы лестницы Давина.

Толкаемый азартом, самовольный путешественник двинулся бы по ступеням к вершине, вероятно думая, что без всякого позволения может туда подняться. Тем не менее Люэйн, знавший эти места, не торопился шагнуть на ступеньки. Для морозных ветров он был вихрем, еще более студеным, нежели они сами, и ветры, чуя магию Содружества, старались держаться от Люэйна подальше. Своим восприятием маг проник глубоко внутрь горы и молчаливо попросил разрешения войти.

Ответ пришел сразу же: медленный, печально-торжественный, похожий на приглушенные отзвуки землетрясения. Чувства смертного человека были слишком грубыми, чтобы уловить его. Язык камня обладал величием, перед которым даже время сжималось и становилось бессмысленным. Камень был созвучен натуре Люэйна, склонной к суровости и аскетизму. Например, музыку бестелесный маг считал легкомысленной забавой. Способность же камня стойко выдерживать любые превратности судьбы восхищала Люэйна. В сравнении с размеренным существованием камней жизнь растений и животных представлялась ему шумной и суетливой.

Глубины Рокфальского колодца, исполненные вечного мрака, дали ему позволение войти. Люэйна невольно охватило столь же глубокое смирение. Он представил долгие века страданий и неимоверные усилия Содружества, обуздавшего мириады сущностей, которые злобно восстали против Закона Всеобщего Равновесия. Самым недавним узником Рокфальского колодца был Деш-Тир. Даже упрямец Люэйн склонялся перед безграничным терпением гор, отдавших свои недра под тюрьму для исчадий зла.

Итак, Люэйну было позволено проверить охранительные заклинания, которые стерегли злобных сущностей Деш-Ти-ра. Он стал погружаться в глубины горы, увенчанной Рокфальским пиком. Обледенелый камень поверхностных скал сменился черным полосчатым минералом, никогда не знавшим солнечного света и дуновения ветров. Здесь была своя гармония — гармония рудных жил и подземных источников, переплетавшаяся с магией Содружества. У Люэйна обострилось восприятие: он видел и ощущал тончайшие нити заклинаний, объединенные его собратьями в неповторимый узор.

Давин-Отступник пробил в скале глубокий шурф, дно которого, пятиугольное помещение, называлось Рокфальским колодцем. Оно-то и являлось тюрьмой для злых духов. Видом своим каменная темница отдаленно напоминала подземные тюрьмы, где содержались особо опасные преступники, однако внешнее сходство было обманчивым. За прямизной стен скрывалась целая паутина охранительных заклинаний — замысловатые наслоения кривых и ломаных линий. Тишина на дне Рокфальского колодца была тишиной лишь для ушей обычного человека. Обладающий магическим восприятием оказывался в самой гуще непрестанного бурления разнородных сил. Когда-то эти вихри вызывали у Люэйна острую головную боль. Но даже теперь, не имея тела, он страдал от фантомной щекотки, словно о его несуществующую кожу терлись лапками и крылышками сотни мелких букашек.

Люэйн сузил границы поиска. Он миновал остатки заклинаний, которые накладывал еще Давин, пробивая гранитную толщу. Тусклыми искорками в бархатной тьме вспыхивали следы древней паравианской магии. Они до сих пор хранили звуки сигнального рога, в который трубили исчезнувшие стражи-кентавры. Лоскутком звездного неба звенел благословенный танец единорогов. Нескончаемым эхом лилась песня солнечных детей. Вместе с телом Люэйн лишился способности выражать свои чувства, иначе воспоминания об исчезнувшей красоте и гармонии, которые подстерегли его в недрах Рокфаля, довели бы мага до слез.

Однако бестелесность давала Люэйну и некоторые преимущества. Да, он испытывал скорбь, но понимал ее бессмысленность. Разве стенания по паравианцам вернут древние расы назад? Прошлое, каким бы прекрасным и удивительным оно ни было, не избавит от насущных забот. И Люэйн методично принялся делать то, что поручил ему Асандир.

Деш-Тир не был чем-то цельным, а представлял собой скопище коварных и опасных сущностей. Сущности эти оставались живыми и, конечно же, не желали смириться с вечным заточением. Любая случайность грозила обернуться непоправимой бедой для всей Этеры.

Деш-Тир содержался в каменном сосуде с наглухо запечатанной крышкой. Магические печати переплетались между собой. Каждая плененная сущность, приблизившаяся к ним, получала магический удар подобно тому, как непокорный вол получает удар кнута возницы. Если защита, возведенная вокруг Альтейнской башни, позволяла магам проникать внутрь, не нарушая целостности охранительных заклинаний, с Деш-Тиром все обстояло по-другому. Окружавшие его охранительные заклинания не пропускали внутрь ни живую плоть, ни бестелесного духа.

У Люэйна был лишь один способ проверить надежность магических засовов: достичь состояния полного спокойствия и начать просматривать каждую силовую нить в точке ее скрепления с незыблемым рокфальским гранитом. Ему предстояло осторожно развернуть и осмотреть каждую узловую печать, наложенную собратьями. Все, что несло в себе охранительную силу, Люэйн должен был проверить и перепроверить, сразу же устраняя малейшее нарушение.

Даже плененный, Деш-Тир оставался грозным противником. Сила, исторгаемая его сущностями, пробивала тело и выкручивала кости. Узор жизненных нитей Люэйна сразу почувствовал ее натиск. Это чем-то напоминало пламя, бегущее по обнаженным жилам.

Просматривая магические печати, Люэйн узнавал почерк собратьев. Неотступная воля Асандира буквально вплавляла магию в камень, изменяя его строение. Нити, растянутые им, отличались ясностью и суровым изяществом, чем-то напоминая остановленный след метеора. Нити Харадмона были сплетены из первичного хаоса, который он увещеваниями превратил в порядок. Похожие на кляксы белого магического пламени, расплеснутые во времени и пространстве, они дополняли и уравновешивали печати Асандира.

Если бы Харадмон не исчез за пределами Этеры, он не упустил бы редкую возможность заглянуть на дно Рокфальского колодца и позлить своего бестелесного собрата какой-нибудь колкостью.

Наверное, сейчас Люэйн предпочел бы ехидство Харадмона щемящему чувству утраты. Потом он отругал себя за то, что отвлекается на посторонние мысли об их нелепом соперничестве, и вновь сосредоточился. В конце концов, этот дерзкий насмешник не сгинул навеки. Люэйн не позволял себе думать, будто странствия Харадмона, отправившегося искать разгадку происхождения Деш-Тира, окончатся трагически. При всей своей бесшабашности и непредсказуемости Харадмон был опытным магом. Он не затеряется в пустоте между мирами и не собьется с пути. Либо он забрался слишком далеко, либо силы, противостоящие ему, слишком значительны.

Люэйн отодвинул от себя горестные размышления и возобновил порученную ему кропотливую и тягостную работу.

Все слои магической защиты были надежно взаимосвязаны и находились в безупречном равновесии. Но Люэйна сердила легкомысленная завитушка, которой оканчивалась одна из печатей Харадмона. «Темница Деш-Тира — не место для балаганных фокусов», — раздраженно подумал Люэйн. Он решил поправить печать, придав ей более пристойный облик. И тут его сознание уловило отблеск постороннего присутствия. Именно отблеск, ибо в следующее мгновение он исчез и его появление вполне можно было бы отнести за счет перенапряженного сознания мага.

Однако на Люэйна этот отблеск подействовал так же, как колючка среди мягкой, шелковистой травы. Выход был только один — снова тщательно проверить пройденный слой.

Неужели ему почудилось? Защита, возведенная магами Содружества, оставалась все такой же надежной и нетронутой.

Люэйн помедлил. Он немного понаблюдал за вечным танцем первозданных сил, на которых держалась и громада Рокфаля, и вообще вся Этера, затем принялся за новую проверку печатей… Ничего чужеродного. Но беспокойство не проходило: маг больше не доверял результатам им же сделанной проверки.

Будучи по характеру дотошной канцелярской крысой, он стал произвольно, наугад, проверять всю защиту, окружавшую Деш-Тира. Он вполне допускал, что Харадмон даже здесь мог устроить какую-нибудь каверзу. Люэйн вернулся к завитушкам его немыслимой печати, желая убедиться, насколько прочно она скреплена с камнем.

Харадмон свое дело знал. Можно было бы еще спорить о внешнем облике магических печатей, но не об их надежности.

Если что-то занимало Люэйна, он мертвой хваткой вцеплялся в это «что-то» и не выпускал до тех пор, пока не находил ответ. Сколько бы времени ни ушло на поиски — час или век, — ему было все равно. Его не останавливало ни возмущение собратьев, ни их отчаяние.

Перво-наперво Люэйн решил сделать так, чтобы его присутствие не ощущалось, и возвел вокруг себя защитную преграду. Затем он (в который раз!) начал проверять все печати и слои, созданные другими магами Содружества. Чутье не подвело его: в защитной сети, сотканной Асандиром, он обнаружил разрыв. Совсем крохотный, но разрыв.

Люэйн сосредоточился, тщательнейшим образом осмотрел и сам разрыв, и все вокруг него, потом усилил собственные защитные слои. Печати, наложенные Харадмоном, сохраняли прочность, что сразу же стало ключевым моментом в размышлениях Люэйна. Магическая цепь, созданная бестелесным магом, отличалась от цепи его собрата, остававшегося в своем теле. Но вот что удивительно: хаотичная на первый взгляд защита, поставленная насмешником Харадмоном, цела и невредима, а творение рук великого Асан-дира поизносилось, хотя прошло совсем немного времени.

Люэйн провел в Рокфальском колодце почти сутки. Снежная буря давно утихла, и над Рокфальским пиком в прозрачном ночном небе переливались звезды. Люэйн не торопился, не делал скоропалительных выводов. С упорством заведенного механизма он снова и снова перепроверял свое открытие.

И пришел к однозначному и пугающему выводу: угроза со стороны Деш-Тира не только не ослабла, но усилилась.

Покинув Рокфальский колодец, бестелесный маг отправил срочное сообщение хранителю Альтейна:

«Магические цепи, в которые Содружество заковало Деш-Тира, ослабли. Виновником ослабления является сам Деш-Тир. С горечью вынужден сообщить: пробить брешь в охранительной цепи пленные сущности смогли благодаря знаниям, которые им каким-то образом удалось похитить у Аритона. Естественно, я не допускаю даже мысли о пособничестве извне. Но факт остается фактом, причем угрожающим: знания и выучка, полученные Аритоном у магов Раувена, могут позволить сущностям Деш-Тира вырваться на свободу».

Ответ Сетвира пришел незамедлительно:

«Проклятие Деш-Тира, сделавшее братьев непримиримыми врагами, не перестает приводить нас во все большее замешательство. Остается лишь уповать на изыскания Харадмона».

Люэйна этот ответ несколько удивил. Бестелесный маг понимал, что ситуациям, Деш-Тиром требует безотлагательного вмешательства Содружества. Ему одному с этим не справиться, необходима помощь Асандира. Хранитель Альтейна редко давал волю раздражению, однако сейчас он был чем-то сильно раздосадован. Люэйн не осмелился спрашивать о причине. Скорее всего, ему придется остаться на страже и охранять Рокфальский колодец, пока Асандир не приедет сюда из Шанда.

«Не хочу сердить тебя своими суждениями, — продолжал излагать свои соображения Люэйн, — но с расследованием того, что происходит в Алестроне, вполне можно повременить».

«Нет, нельзя!»

Люэйн почувствовал, что хранитель Альтейна не просто раздражен, а весьма сердит.

«Герцог втихомолку занимается какими-то приготовлениями. У нас есть сведения, что его тайная литейная мастерская вновь заработала. Я не могу послать в Алестрон Трайта. Ему хватает забот в Тенте, где взбесившиеся ийяты толкнули жителей на поджог нескольких домов».