Войны Света и Тени (№2) - Корабли Мериора

Меарн, вопреки заявлениям о хромоте, по-прежнему оставался на ногах. Возбуждение гоняло его по комнате, как порыв ветра гоняет капли пролитой воды. Он передергивал плечами, совершенно невосприимчивый к чарам Дакара. Казалось бы, телесное и душевное переутомление должны сморить Меарна и погрузить в глубокий сон, но жизнь и здесь опровергала расчеты Дакара. На лице Меарна не было ни малейших признаков сонливости. Подойдя к Брансиану, он ткнул старшего брата в плечо.

— Эта жирная туша без конца потчует нас враньем. Мне невыносимо видеть, как ты позволяешь ему болтать.

Брансиан моргнул, словно потревоженный тигр, отер пену с усов и тоном вершителя судеб произнес:

— Он, конечно же, врет. Я хочу лишь понять, зачем он впутался в эту историю.

Герцог вновь припал к элю, потом шумно рыгнул, прикрыв ладонями рот и, наконец, выдал свое наблюдение:

— Меня вот что удивляет. Этот вертлявый лазутчик как-то странно себя вел. Ты, наверное, заметил: он учинил дикий разгром, но никого не убил.

— Сам не убил, но семеро наших солдат погибли при взрыве. Хватит, я устал от болтовни.

Меарн подошел к столу. В пламени догорающих свечей тускло блеснули медные пластины на его плечах. Забинтованные пальцы взялись за рукоятку висевшего на поясе кинжала.

— Вы втроем можете пить до потери сознания. А я вытрясу из него правду.

Глухо звякнул извлекаемый из ножен кинжал. Пот, который и так обильно покрывал лицо Безумного Пророка, заструился множеством ручейков. Забыв про путы, Дакар дернулся всем телом. Облизав заскорузлые губы, он в отчаянии прохрипел:

— Да поймите вы! Этот человек — Повелитель Теней! Во всех пяти королевствах Этеры для него не существует запертых дверей. Он неистощим на хитроумные трюки.

Будто в подтверждение этих слов повернулась дверная ручка. Хорошо смазанная дверь бесшумно распахнулась, и в комнату вошел высокий седовласый человек в темном плаще. Движения вошедшего отличала спокойная властность. Он равнодушно оглядел распластанного на столе Дакара и сказал:

— Надеюсь, мое вмешательство не понадобится.

— Асандир!

Дакар рванулся изо всех сил и тут же завопил от боли: путы едва не вывихнули ему руки.

Сжимая кинжал, Меарн повернулся к незнакомцу и рухнул на пол, едва встретившись с ним глазами. Кельдмара доконало выпитое вино. Он качнулся, сомкнул веки и изящно повалился под стол. Голова его глухо стукнулась о ковер.

Герцог Брансиан потер заплывший глаз и мрачно изрек:

— А-а, еще один незваный гость. Если ты тоже чем-нибудь торгуешь, то будем надеяться, что не изумрудами.

Маг не удостоил его ответом. Он слишком устал, чтобы тратить силы на пустые разговоры. Асандир скинул плащ, оставшись в поношенном дорожном одеянии. Ветер, ворвавшийся в полуприкрытую дверь, раздул свечные огарки. От мага пахло конским потом и луговыми травами, на которых он спал во время последнего короткого привала. Чувствовалось, что он не только утомился сам, но и предельно вымотал коня, заставив того скакать лигу за лигой. Маги Содружества никогда понапрасну не тратили силы и не загоняли лошадей. Значит, причина была более чем серьезной.

Усталость сделала Асандира еще жестче. Он не выказал ни малейшего сострадания к Дакару. Вообще он держал себя так, словно четверых Бридионов здесь не было.

— Я примчался сюда из Рокфальских гор.

От этих слов Дакар вновь содрогнулся. Если кинжал Меарна уже не представлял для него угрозы, то кара за попытку расправиться с Аритоном… Об этом Дакар боялся даже думать.

Асандир прочел его мысли.

— А почему я должен тебя наказывать?

Он шагнул к Дакару. Глаза Асандира были непроницаемыми, как подмерзшая снежная крупа.

— Пусть Аритон решает, как поступить с тобой.

Асандир поднял руку, почерневшую от въевшейся дорожной пыли, начертил над лежащим Дакаром магический знак и произнес несколько певучих паравианских слов. Воздух задрожал, как тогда, в резиденции джелотского мэра, когда свист Аритона освободил его от кандалов. Кожаные путы, что стягивали Безумного Пророка, оказались порванными в клочья. Все пуговицы на его камзоле взмыли к потолку и тут же дождем посыпались вниз. Дакар глядел на быстро тускнеющий знак и ругал себя последними словами за то, что по лени и небрежению не удосужился запомнить это важное заклинание.

Слова Асандира вернули его к действительности, а страх мгновенно прояснил сознание.

— Вставай и уходи. Люэйн позаботится о том, чтобы ты беспрепятственно миновал все посты и вышел за городские ворота.

Дакар был на редкость смирен. Без привычного брюзжания он встал на негнущиеся ноги и направился к двери. Никто из Бридионов не осмелился возразить: присутствие Асандира подействовало на братьев, как внезапно ударивший мороз. Дакар, спотыкаясь, спешил убраться прочь. Взгляд Брансиана жег его, словно головешка, попавшая на спину, а кровожадные глаза Меарна заставляли напрячь последние силы. Выбравшись из ненавистной комнаты, Дакар шумно побежал вниз.

Герцог Бридионский, изрядно пьяный, но не потерявший присутствия духа, язвительно произнес:

— А эта туша, оказывается, не соврала насчет своего знакомства с магами Содружества. Так кто ты на самом деле? Тоже лакей этого Повелителя Теней?

Ответ Асандира был негромким, но сила его, если бы понадобилось, могла пробить кованые ворота.

— Как только вы все проспитесь и протрезвеете, у нас состоится очень серьезный разговор.

Наступила полночь. Аритон устроился в стоге сена, что стоял возле дубовой рощи. Его ладная полотняная рубашка, сшитая фэрсийским портным, была перепачкана сажей и заляпана масляными пятнами. Больше всего досталось рукавам. Левая манжета обгорела, напоминая Аритону о зажигательных стрелах. Стараниями Меарна тесемки на правой были порваны и забрызганы кровью. Еще одну неглубокую рану Аритон получил под ребра. Помимо этого, у него пострадала скула. Моросящий дождь, зарядивший с вечера, только усилил запах серы, которым пропитались одежда и тело Фаленита.

Шум отвлек Аритона от сосредоточенного вытаскивания заноз из ладони. Кто-то неуклюже продирался сквозь кустарник, окружавший дубы. Следом раздались приглушенные ругательства, треск порванной одежды и глухой стук от столкновения с крупной нижней веткой.

Послышалось еще одно ругательство, забористее первого. Потревоженные листья сбросили на Дакара всю накопленную влагу. По-видимому, в заботу Люэйна входило лишь беспрепятственно вывести его из города, но никак не снабдить фонарем для дальнейшего странствия.

Аритон не шевельнулся.

— Эй, Безумный Пророк! — крикнул он. — Никак усталость лишила тебя магического зрения?

Убрав позаимствованный в арсенале кинжал, Аритон мелодично пропел строку из сатирической баллады:

— «Куда удалилась верность твоя, которую бросил ты?» Дакар наконец выбрался из кустов. Прутики и листья, что прицепились к его одежде, делали его похожим на крестьянского увальня, усердно отметившего праздник весны. Подойдя к стогу, Дакар задрал голову, силясь разглядеть виновника своих страданий.

— Ты лучше скажи, какой демон надоумил тебя устроить пожар?

Аритон все так же неподвижно сидел и смотрел не вниз, а в сумрачное ночное небо.

— А чего еще ты ожидал от меня, ничего не рассказав заранее? Ты же знал, что я лишен магического зрения и потому не сумею увидеть, какая опасность таится в тех бочонках. Мне повезло: я остался жив, но погибли ни в чем не повинные люди. По сути, ты превратил меня в свое орудие. Если ты избрал меня исполнителем поручения, которое тебе дал Сетвир… в таком случае могу сказать, что ты получил гораздо меньше, чем заслужил.

Зеленые глаза опасно сверкнули.

В Дакаре вновь вспыхнул страх. Случившееся с Аритоном никак не выдашь за невинный обман. По спине Безумного Пророка поползли мурашки. Затем внутренний голос подсказал ему, что здесь не все так просто, и былая злость на Аритона перешибла страх, придав Дакару храбрости.

— Даркарон тебя побери! Выходит, ты предполагал, что я тебя предам?

— Предполагал?

Аритон поднялся. Раны не позволяли ему двигаться с обычной ловкостью. Он поднял чехол с лирантой и узел с пожитками.

— Я не только это предполагал, мой близорукий пророк. На этом строился весь мой расчет. Но только не жди от меня благодарности.

Перед мысленным взором Аритона пронеслась вся цепь недавних событий: бесконечные узкие коридоры подземелья, тяжелые двери, снабженные замками и засовами, ошеломленный начальник караула Таррик, стоящий на коленях и сквозь слезы твердящий, что головой ручается за честность своих караульных. И он сам, перепачканный, исцарапанный, с одеревеневшими от боли мышцами. Аритон смотрел на главного виновника, чье предсказуемое предательство открыло неприступные двери алестронского арсенала. Повелитель Теней презрительно сморщился и торопливо забросил на плечи лиранту и узел с пожитками. Дакар задыхался от злости.

— Пусть Дейлион поскорее бросит тебя в самую темную яму Ситэра! Говоришь, я превратил тебя в свое орудие? Ну и наглец же ты! Это я оказался живым орудием в твоих руках, пешкой для исполнения твоих дьявольских замыслов!

— Думай, прежде чем винить других, — громко и угрожающе оборвал его Аритон. — Мне не нужно твоих раскаяний. Если помнишь, я никогда не требовал от тебя верности. Но изволь отвечать за свои действия. В арсенале погибли ни в чем не повинные люди. В следующий раз пощады от меня не жди.

Дакар замахнулся, целя в ненавистное лицо потомка Фаленитов. Но Аритон предвидел этот удар. Ненавистные Дакару руки схватили его, словно клещи, развернули, опрокинули и толкнули во влажную ночную тьму.

Вдогонку полетели язвительные слова:

— Ты, как и мой брат, отдал бы все на свете, лишь бы меня убить.

Аритон рассмеялся. Смех его был ледяным. Один Халирон в свое время догадался, что таким смехом его ученик маскирует нестерпимую душевную боль.

— Если тебе суждено убить меня, мой незадачливый пророк, сначала придется научиться хладнокровию и кое-каким другим качествам, которых у тебя нет. Но обожди с местью до завтра. Если ты вновь не хочешь оказаться в компании Бридионов, давай-ка двигать в Калеш и ловить первое судно, которое отходит из гавани.

Соглашение

Герцог Брансиан, правитель Алестрона, проснулся оттого, что кто-то упрямо тряс его за плечо. Слушая стук собственных зубов, герцог с трудом разлепил тяжелые веки. Утренний свет кольнул его мозг множеством иголочек. Ночное ненастье сменилось веселыми лучами солнца, хотя Брансиан предпочел бы сейчас хмурость небес. Он застонал и вновь уронил лицо на руку, а Меарн с назойливостью охотничьего пса продолжал трепать его за локоть. Брансиану казалось, что у него вместо головы — дыня, готовая расколоться. Каждое движение Меарна барабанной дробью отдавалось у него в висках.

— Пошел прочь!

Герцог неуклюже замахнулся, чтобы отогнать докучливого брата, но тот увернулся.

Брансиан снова застонал, выпрямился и попытался собраться с мыслями. Прошло несколько минут, прежде чем старший Бридион сообразил, зачем Меарну понадобилось его будить. Поначалу ответ брата его даже рассмешил. Подумать только: по прихоти мага Содружества он и трое его братьев оказались заперты в их же башне.

— Меарн, если бы я не знал о твоем отвращении к выпивке, я бы решил, что ты успел с утра насосаться эля и спятил.

Правитель Алестрона запустил пальцы в шевелюру. Его распухшее лицо покраснело от разгоравшейся злости.

Лучик солнечного света перечеркнула холодная, неподвижная тень.

Брансиан презрительно усмехнулся.

— Я у себя дома. Алестрон — мой город. Никакой маг не может лишить меня власти.

— Зато это может сделать суд, — возразил ему ровный, спокойный голос, ничуть не затронутый герцогскими насмешками. — Если забыл, прочти городскую хартию, дарованную твоим предкам двенадцатым верховным королем Мелхаллы.

Брансиан соскреб сажу, окружавшую его глаз, затем протер сам глаз (второй по-прежнему не желал открываться). Он моргал, тряс головой, словно пытался прогнать видение, но оно не исчезало. Прямо перед ним стоял высокий худощавый человек, облаченный в шерстяной плащ на серебристой подкладке, и, поджав губы, неодобрительно глядел на него. От самого присутствия этого человека исходила угроза, а его взгляд пронзал насквозь. Разумеется, он мог быть только магом Содружества, которого нелегкая принесла в Алестрон.

В роду Бридионов никогда не было привычки извиняться за свои слова и поступки.

— Я бы предпочел увидеть здесь Дейлиона, а не вас, — пробурчал Брансиан. Жаль, что вы не кошмарный сон, какие бывают, когда слишком утомишься или выпьешь скверного вина. Ну а поскольку вы мне не приснились, то прошу не добавлять мне головной боли и покинуть мой город.

Асандир засмеялся и сел.

— Прежде чем я уйду, у меня со всеми вами состоится серьезный и продолжительный разговор. Может, вы вначале желаете позавтракать?

— Обойдемся без завтрака. — Герцог даже позеленел. Упершись ногами в стол, он шумно отодвинулся. — Вы забыли, что правлю здесь я.

Брансиан с величием властелина поднялся на ноги, но тут же превратился в человека, подгоняемого необходимостью поскорее оказаться в отхожем месте. Шаркая нетвердыми ногами, он покинул комнату.

Остальные трое братьев также не отличались разговорчивостью. Кельдмар и Ларин после тяжелого похмелья едва ворочали языками. У Меарна побелели кончики ноздрей — явный признак того, что он находился не в себе и сгоряча мог кого-нибудь убить. Излишняя недоверчивость не позволила ему спать в присутствии незнакомца да еще мага. Всю ночь Меарн прослонялся из угла в угол, злясь и не зная, куда себя деть. Друзья, с кем он привык коротать время за картами, конечно же сели играть без него. Какой-нибудь выскочка, которого Меарн разбил бы в пух и прах, должно быть, посмеивался, собирая в свой кошелек выигрыш. Представляя себе все это, младший Бридион угрюмо барабанил по столу забинтованными пальцами. Складка между бровей красноречиво возвещала, что Меарн предпочел бы сейчас схватить нож, каким живодеры разделывают туши, и исполосовать магу спину.

Вернувшийся Брансиан не торопился садиться. Он потягивался всем телом, упираясь пальцами в низкие потолочные балки. Суставы герцога громко хрустели. Потом он шумно развернул стул и сел. Пахнуло тяжелым запахом гари, пепла и обгорелых волос. Крепкий дубовый стул скрипел под тяжестью его тела. Бросая на мага недружелюбные взгляды, Брансиан заявил:

— Вы вчера не соизволили ответить на мой вопрос. На морщинистом лице Асандира появилась улыбка.

— Я не являюсь ничьим лакеем, а сюда прибыл как хранитель справедливости, оберегать которую я поклялся за две эпохи до твоего рождения.

Парин терпеть не мог поучений. Прижав ладони к спутанным волосам, он зажал уши. Меарну, стоявшему позади, не терпелось затеять какую-нибудь стычку.

Казалось, из всех четверых Кельдмар был менее всего склонен раскрывать рот. Вчера он переусердствовал с вином и элем, и сегодня его голова безжизненно покоилась на стиснутых кулаках, а глаза сумели открыться только наполовину. Однако именно Кельдмар заговорил первым:

— Раз к нам пожаловал маг Содружества, вас, я полагаю, беспокоит наше новое оружие. Я угадал?

Поймав сердитый взгляд старшего брата, Кельдмар отмахнулся:

— Вряд ли наш злосчастный кульверин теперь останется тайной. Особенно после случившегося. Арсенал уничтожен. Вокруг повылетали все стекла. Сигнальные колокола и те чуть не сорвало взрывом.

— Нет таких тайн, которые можно было бы скрыть от Сетвира, — вклинился в их разговор Асандир.

— А с чего это ваш хранитель Альтейна, или как его там, должен совать свой любопытный нос во внутренние дела Алестрона?

Задав свой вопрос, Меарн направился в другой конец комнаты. Тяжелый воздух (в комнате пахло, как в таверне после закрытия) губительно действовал на младшего Бри-диона, и потому он подошел к ближайшей бойнице, чтобы немного отдышаться.

— Вам требуется мое напоминание? — Казалось, Асандир утратил свойственную ему терпимость. — Хорошо, я напомню. Вы узнали, что смесь селитры, поташа и серы, если ее поджечь, производит мощный взрыв. Вы употребили это знание для военных целей и построили оружие, более смертоносное, нежели меч или арбалет. Тем не менее ваш кульверин — игрушка по сравнению со страшными возможностями этой смеси. Вчерашний день вам наглядно показал: один невежественный глупец с факелом в руках способен произвести больше разрушений, чем целая армия.

— Так значит, это был ваш лазутчик? — взвился герцог Бридионский.

Его упрек прозвучал одновременно с выкриком Меарна:

— Мы построили кульверин, чтобы обороняться!

Больные головы не позволили Ларину и Кельдмару вмешаться в разговор. Но Асандиру вполне хватило услышанного.

— Сила, заключенная в этой тройной смеси, служит тому, в чьих руках оказывается. И что будет, если она попадет в руки алчного и властолюбивого человека, обуреваемого желанием подчинить себе сначала ближних, а потом и дальних соседей?

— Мы не собирались заявлять во всеуслышание о нашем оружии! — сердито бросил Кельдмар и тут же пожалел о своей горячности. Голову обожгло острой болью. Кельдмар поморщился, но не замолчал: — И мы ни с кем не собирались делиться секретом его изготовления. Иначе мы бы не стали держать кульверин и все прочее под крепкими замками и круглосуточной охраной.

— А вы можете поручиться за своих наследников? — спросил Асандир и встал. — Можете обещать, что у них достанет благоразумия и выдержки?

О том, каковы благоразумие и выдержка нынешних правителей Алестрона, свидетельствовали капли крови Таррика, оставшиеся на ковре. Асандир не стал касаться этой щекотливой темы. Подвинув пустой стул, он взглядом подозвал Меарна и заставил его сесть.

— Свой кульверин вы построили, заполучив трактат Мэгира. — Слова Асандира падали на Бридионов, как удары молота. — Жаль, вы не видели этого человека. Тщедушный старик, чудаковатый ученый из тех, что, как говорят, мухи не обидит. Дымный порох — так называется эта тройная смесь — он открыл случайно. Как бывает с учеными, заинтересовался и продолжил изыскания, но не для нужд войны, а чтобы потешить своих малолетних внуков «огненными и шумовыми забавами». Мэгир искренне считал, что его открытие годится лишь для праздников и торжеств. Содружеству пришлось рассказать ему об оборотной стороне этой забавы. Старик внял нашим советам и прекратил дальнейшие изыскания. Однако позже мы узнали, что Мэгир выполнил не все наши условия. Его трактат был написан в нескольких экземплярах. Мы просили его сжечь их все, но Мэгир нас не послушался. Возможно, в нем взыграло тщеславие ученого. Возможно, видя, как радуются его внуки, не захотел лишать подобной радости других детей. Мэгир умер несколько десятков лет назад, так до конца и не поверив нашим предостережениям. В его сознании не укладывалось, что найдутся другие люди, которые превратят его огненные хлопушки в оружие, оставляющее детей сиротами, а их матерей — вдовами. Будь Мэгир жив, он в отчаянии рвал бы на себе волосы, узнав про Алестрон. Но что случилось, то случилось. Ваш арсенал лежит в развалинах, жители перепуганы, а тайна перестала быть тайной.

Озлобленные и удрученные потерей арсенала, братья не могли хладнокровно выслушивать доводы мага. Они сердито переглядывались, и в глазах у каждого читалось упрямое нежелание соглашаться с Асандиром.

Брансиан хватил кулаком по столу.

— Если Содружество требует, чтобы мы отказались от кульверина, мы на такое не пойдем. Мы — не робкие ученые старикашки, отягощенные угрызениями совести. Мы живем в городе, со всех сторон окруженном врагами. В нашем положении глупо было бы отказываться от такого преимущества, как кульверин.

— Больше вы не соорудите ни одного кульверина, — отчеканил Асандир. Он не угрожал и не приказывал. Маг говорил так, словно это было делом решенным. — У вас нет другого выбора, и сейчас я объясню почему.

Ни дерзость и задиристость, присущие братьям, ни их всегдашнее презрение к окружающему миру не могли противостоять воле Асандира. Никто из четверых не решился возразить ему.

Маг заговорил не сразу. Будто подготавливаясь к разговору с упрямыми и своевольными братьями, он уперся руками в золотистую поверхность стола и наклонил голову. Снизу донесся громкий хохот: несколько человек веселились над грубой шуткой какого-то караульного. Сквозь бойницы внутрь проник запах дыма — кирпичных дел мастера разожгли свои печи. Жизнь продолжалась, но сидевшим в башне она казалась далеким сном.

Здесь, внутри, время как будто застыло. Подносы, заставленные грязной посудой, пустые бокалы, золотистые корешки книг на полках — все приобрело какой-то потусторонний вид. Солнечные лучи, падавшие из бойниц, освещали седые волосы Асандира и преображали его лицо. На какое-то мгновение в потоке света исчезло запыленное одеяние мага, а сам он, словно сбросив груз веков и страданий, превратился в обыкновенного юношу, наивного и еще не успевшего столкнуться с превратностями судьбы. Бридионы этого не заметили.

Потом Асандир заговорил. Когда требовалось, он умел владеть своим голосом не хуже покойного магистра Халирона.

— Оружие, подобное кульверину, порождает другие виды оружия, куда более смертоносные и разрушительные. У вас не хватит воображения, чтобы представить себе все беды и страдания, связанные с этим оружием. Ужаснее всего, что жизнь на Этере изменилась бы до неузнаваемости и главным правителем стал бы страх.

— А откуда вам это известно? — с недоверием спросил Брансиан.

У Асандира сжались и побелели пальцы. Он поднял голову и взглянул на герцога.

— Мне это известно, ибо я был одним из семи, кто позволил случиться всем этим ужасам и бедам, причем в таких размерах, какие и не снились Этере.

Казалось, в глазах Асандира не осталось ничего человеческого. На Бридионов смотрели глаза существа, знакомого с жизненными тяготами, недоступными уму простых смертных.

— Вам это едва ли что-то скажет, — продолжал маг. — Ужасы, к сотворению которых я был причастен, обрушились на другой мир, невообразимо далекий. К тому же это произошло очень, очень давно. Впоследствии, когда мы обосновались на Этере, мы создали Содружество Семи и поклялись, что не допустим здесь повторения чего-либо подобного.

Герцог Брансиан что-то промычал. Парин задумчиво вытащил небольшой кинжал с прямым лезвием и принялся проверять остроту кромок, спарывая ленточки на манжете. Присутствие Асандира не позволяло ему выплеснуть накопившееся раздражение.

— Мы тут вынуждены слушать эти сказки, а лазутчик сбежал, — посетовал Меарн.

Асандир посмотрел ему прямо в глаза. Младший Бридион вонзил зубы в заусеницу на пальце и содрал ее до крови, после чего сжал пальцы в кулак, чтобы унять боль.

— Вас меньше всего должна волновать участь этого человека, — объявил маг.

Сила, распространяемая Асандиром, ощутимо наполняла пространство комнаты, отсекая всякое поползновение возражать ему.

Больная голова вынуждала Кельдмара вести себя на редкость смирно. Однако он никак не мог удержаться от вопроса:

— Если этот лазутчик не ваш, зачем вы его покрываете? Он вломился в наш арсенал и причинил нам огромный ущерб.

— Меня сюда привел не он, а кульверин, — поправил Кельдмара Асандир. — В свое время Содружество Семи заключило клятвенное соглашение с паравианцами, объявив этот вид оружия вне закона. Соглашение действует и поныне. Прошу вас очень внимательно отнестись к моему рассказу. Вам все равно придется делать выбор. Я хочу, чтобы он был сознательным и осмысленным.

Асандир перешел к легендам Первой эпохи — невообразимо далекому времени, когда на Этере еще не было ни паравианцев, ни людей, ни пяти королевств. Тогда здесь жили большие драконы — создания, наделенные устрашающей, первозданной красотой и древней мудростью. Из глубочайших тайн Эта они сплетали свои устремления, которым давали Имена. Неудовлетворенные устройством Вселенной, драконы вознамерились ее переделать. Они считали, что им подвластно искусство высшего творения. Чудовищное заблуждение, но драконы упрямо верили в него. Обуреваемые гордостью, они забыли, что Творец, создавая мир, был исполнен не тщеславия, а любви и сострадания. В конце концов случилось то, что и должно было случиться: все, порожденное своеволием драконов, вырвалось из-под их власти.

— Поймите меня правильно, — продолжал Асандир. — Драконы не были создателями зла. Но они притянули силы, которыми не смогли управлять, и вместо желаемого порядка получили хаос. Беспечно играя с тайнами Эта, драконы породили сирдлвинов — страшных хищников, вся жизнь которых была подчинена единственной страсти — убийству. Так что, сирдлвины — отнюдь не сказка. Наше Содружество видело, как в конце Второй эпохи погибли последние из этих чудовищ. Хвала Эту, что мы сами уцелели. Сирдлвины были не единственными плодами своеволия драконов. Есть и другие, дожившие до наших дней. Пожалуй, ийяты — самые безобидные из них. Остались ящеры и хадримы; они и сейчас парят в небе и дают потомство. Возможно, где-нибудь в глубине трудно досягаемых вулканических пещер остались и более крупные чудовища, но их немного, и они лишены былых поползновений. С тех пор как паравианцы покинули Этеру, Сетвир ведет неустанное наблюдение за всеми подобными тварями.

Солнце за стенами сигнальной башни совершало свой обычный путь по небосводу, и фигура Асандира постепенно погружалась в тень. Никто из завороженно слушающих Бридионов не заметил, как маг перешел на певучий паравианский язык. Быть может, его голос, а может, сами слова погрузили братьев в особое состояние сна наяву. Это знал только Асандир. Ему не требовалось, чтобы Бридионы понимали каждое слово. Рассказ мага был обращен к их разуму, в котором оживали картины далекого прошлого. Правители Алестрона воспринимали их так, будто являлись очевидцами происходящего.

Стадо оленей, пасшихся в туманной долине, вдруг подняло головы и прислушалось. Вокруг все было тихо, даже трава не роняла капли росы. Неожиданно из-за кустов выскочил какой-то крупный зверь. Мелькнуло мускулистое тело, покрытое черной шерстью, приплюснутая голова, напоминающая кошачью. Громко щелкнули зубы, и воздух прорезал крик умирающего оленя. Стадо метнулось в сторону, развернулось, снова побежало, однако хищник, круживший вокруг оленей, двигался быстрее. Взметнулся его чешуйчатый хвост, хрустнул сломанный олений рог, и вот уже второй олень повалился на землю, судорожно перебирая ногами. Потом третий, четвертый. У каждой жертвы было перекусано горло или сломана шея. Убежать от сирдлвина было невозможно; бойня продолжалась, пока вся лощина не покрылась оленьими тушами и последняя самка не свалилась с распоротым брюхом.

Видение постепенно угасало. Асандир вновь поменял язык. Голос его был печален:

— Сирдлвины убивали ради извращенного наслаждения самим убийством. Возможно, они, как и драконы, ощущали животные силы, высвобождаемые в кровопролитии, и эти силы их возбуждали. Во всяком случае, начав убивать, сирдлвины делали это до тех пор, пока земля вокруг не становилась красной и липкой от крови. По жестокой иронии судьбы именно сирдлвины жестоко покарали драконов за своеволие, уничтожив их потомство.

Асандир продолжил свой рассказ. Дальнейшее повествование строилось уже не на легендах, а на летописях, хранящихся в Альтейнской башне… Когда хаос угрожал погубить Этеру, Творец послал туда свой дар света и знания, дабы исцелить континент. Единственная из всех миров, Этера получила новых детей, сотворенных Этом. Паравианцы должны были стать живым подтверждением того, что порядок рано или поздно возобладает над хаосом и жизнь, порушенная своеволием драконов, возродится в прежней красоте и величии.

— Так на Этере появились три благословенные расы, — сказал Асандир. — Первыми были илитарийцы — кентавры, чьей силе надлежало питать возрождающуюся землю и при необходимости защищать ее своей кровью. Затем Эт послал солнечных детей, чтобы они возвещали бессмертную радость жизни. Последними были риатанцы — единороги, служившие живым мостом, соединявшим все, что есть и что будет. Каждый, кто оказывался рядом с ними, испытывал чистую, незамутненную любовь, объемлющую все сущее.

Летописи, хранящиеся в Альтейнской башне, рассказывали о двух долгих эпохах кровопролитных столкновений. Появление паравианцев не стало волшебной палочкой, изменившей жизнь на Этере. Никакое благородство, никакая искрящаяся радость и бескорыстная любовь не смогли побороть неистребимую страсть сирдлвинов к убийству. Они создали целые армии и заставили служить себе других тварей, также порожденных своеволием драконов. Начались войны. Паравианцы, посланные возрождать жизнь, гибли. Их численность уменьшилась до пугающих размеров. В те дни даже самые упрямые и горделивые драконы скорбели и раскаивались в содеянном.

— Драконы имели власть над снами, и их власть простиралась очень далеко. Это они призвали наше Содружество на Этеру, — сообщил братьям Асандир. — Нас выбрали не потому, что мы были выдающимися миротворцами. Наоборот, мы считались непревзойденными мастерами по части разрушений. Устройство, на котором мы бежали от ужасов своего прошлого, — назову его для простоты кораблем — драконы обнаружили летящим между звезд и развернули в направлении Этеры. В графстве Арьетура есть озеро Чаши. Это место, где мы тогда очутились по воле драконов. Творец простил нам прошлые грехи и избавил от мучительного чувства вины, не дававшего нам покоя. И хотя к тому времени всякое кровопролитие было нам ненавистно, мы выступили на стороне паравианцев и сражались до тех пор, пока не уничтожили последнего сирдлвина.

Но с окончанием Второй эпохи забот у Содружества меньше не стало. На Этере появились люди — беженцы из других миров. В чем-то их судьба повторяла судьбу драконов: безрассудство и своеволие уничтожили родные миры этих людей. Те, кто уцелел, влачили жалкое существование, повторяя ужасы и трагедии прошлого. Ничего удивительного: они выросли там, где правили нужда и поголовный страх, и не знали другой жизни.

Паравианцы исполнили повеление Эта. Порядок возобладал над хаосом. Но в замыслы Творца не входило покупать мир на Этере столь дорогой ценой. В знак почитания великой жертвы, принесенной паравианцами, Эт отдал им во владение самые богатые и плодородные земли континента. Им также было предоставлено право решать, позволить ли людям остаться на Этере. Если бы не вмешательство Содружества, люди, возможно, были бы изгнаны с Этеры.