Книга 4_Дорогой сновидений

      – Тебе бы тоже не мешало отдохнуть, – пристально глядя на бога солнца, боясь пропустить первый же знак недовольства и остановиться, прежде чем оно перерастет в гнев или даже ярость, проговорил Лигрен. – Не беспокойся, я посижу с хозяином каравана.
      – Ты устал не меньше меня, – Шамаш, пододвинувшись к краю повозки, устроился в углу, лицом к собеседнику, опираясь спиной о жесткий боковой каркас.
      – Что я? Я ведь в сущности ничего не делал… – вздохнул тот. Конечно, он был рад, что Атен, которого еще несколько часов назад все считали умиравшим, поправляется.
      И, все же…
      Он испытывал не только облегчение, но еще и обиду, возникшую из осознания собственной бесполезности.
      Лигрен давно смирился со своей судьбой. Если бы на то не была воля богов, он так бы и продолжал жить рабом, лишь мечтая о свободе. Все эти годы дороги, минувшие с гибели родного города, его спасало лишь одно – осознание того, что даже будучи рабом он приносит пользу, служит людям, и не важно кем. И вот вдруг его охватила слабость, даже бессилие, которое заставляло опустить руки. Он привык считать лекарское искусство своим безраздельным владением, тем ремеслом, которое он знал лучше всех. Нет, конечно, он не претендовал на то, чтобы сравниться с мастерством небожителей, однако… Ну почему богиня врачевания не выбрала его, ведь он столько лет верой и правдой служил Ей!
      Лицо его дрогнуло, исказилось гримасой душевной боли. Но уже в следующее мгновение он властно загнал все чувства назад.
      – Прости, господин, я знаю, что не должен завидовать Сати, но ее дар целителя… – он качнул головой. – Я ничего не могу с собой поделать! Я не могу не жалеть о том, что мне не дано этого чуда.
      Шамаш взглянул на него, не сердясь на караванщика, но осуждая его:
      – Девочке пришлось слишком дорого заплатить за свой дар, – тихо проговорил он, – о котором она не просила, но который стал тем единственным, что привязывает ее к жизни.
      – Я понимаю… – он разрывался между двумя мыслями, тянувшими его в разные стороны: радость за другого и обида за себя. Ведь он тоже многое потерял. Почему же госпожа Нинтинугга не пришла к нему?
      "Прости, господин, – Лигрен не мог произнести этих слов в слух, он лишь взглянул на Шамаша глазами, полными боли. – Человеку свойственно желать для себя всего лучшего… Но я справлюсь, сдержусь, – его пальцы сжались в кулаки, – пройдет время, и…" -Лекарь… – колдун несколько мгновений помолчал, раздумывая, прежде чем заговорить вновь. – Возьми ее в ученицы.
      – Но… – он растерялся. – Зачем ей… Чему она может научиться у меня?
      – Очень многому. Ведь целительнице нужно обладать не только даром, но и знаниями врачевателя, которые она сможет получить лишь от тебя.
      – Я даже не знаю…
      – Ты сомневаешься в своей способности учить или просто боишься, что тебе будет трудно обучать ее секретам лекарского ремесла, осознавая, что ты сам никогда не достигнешь тех высот, которые суждены твоей ученице?
      – Нет, конечно, нет! – поспешно воскликнул Лигрен, который, наконец, осознал…
      Его лицо осветилось улыбкой, в которой была радость. – Спасибо Тебе! – если тебе не дано творить чудеса, это еще не означает, что ты никогда не прикоснешься к ним, ведь люди – существа общественные. Они не живут отшельниками в голом пустом пространстве, а проходят свой путь вместе со спутниками – родственниками, друзьями, делясь с ними своим теплом, и получая от них что-то взамен.
      – Я рад, что ты понял, – кивнул Шамаш, устало закрывая глаза. – Это значит, ты свободный человек, а не слуга своих переживаний.
      – Поговорю с Сати, когда она отдохнет. Надеюсь, она согласится…
      – Не сомневайся в этом. Она не относится к тем странным людям, которые отказываются от знаний о своем собственном даре.
      Какое-то время они сидели в беззвучном молчании. Лекарю, время от времени настороженно поглядывавшему на замершего без движения повелителя небес, показалось, что тот заснул.
      "Хвала богам, – облегченно вздохнул Лигрен. – Отдых восстановит Его силы, растраченные на нас, смертных… Скорее бы. Мало ли что может случиться:
      Губитель повержен, но не уничтожен. Он, таящий обиду на своего извечного врага, может быть рядом, ожидая удобного мгновения для нового нападения…" Он не осмеливался разглядывать небожителя, бросая на него лишь осторожные опасливые взгляды.
      Бог солнца выглядел самим олицетворением спокойствия, И, все же… Все же, Лигрену почему-то казалось, что это спокойствие – лишь маска, под которой, как под покровом снега, бушевала огненная стихия, встревоженная каким-то запредельным, невидимым человеку чувством.
      Тут полог повозки затрепетал, приподнялся…
      Внутрь заглянул Лис, прищурился, силясь разглядеть хозяина каравана.
      – С ним все будет в порядке. Он выздоровеет, – встретившись с ним взглядом, тихо проговорил Лигрен.
      Воин удовлетворенно кивнул. Затем на его лице отразилось некое смущение, словно ему нужно было сказать что-то, казавшееся ему самому не просто странным, но даже глупым, несерьезным.
      Несколько мгновений лекарь молча глядел на него, а затем перекинул ноги через борт и соскользнул в снег.
      – Ни к чему тревожить сон хозяина каравана, – уже снаружи проговорил он, а после чуть слышно добавил: – и господина Шамаша – тем более. Позволь Ему отдохнуть.
      – Я… Я понимаю, – кивнул воин. – Собственно, ничего такого и не произошло, просто…
      – Я могу тебе помочь?
      – Ну… – Лис казался растерянным, даже смущенным и это выражение на лице сильного, не боявшегося никого на свете воина выглядело по меньшей мере странно.
      – Может быть, все это и вовсе не важно, не заслуживает внимания, и вообще…
      – Лис, не трать времени зря на лишние слова, – нахмурившись, остановил его Лирген.
      – Переходи сразу к делу.
      – Да, конечно, прости… – пробормотал тот. Несколько мгновений он молчал, толи подбирая нужные слова, толи собираясь с силами. Наконец, он решился: – Лина… С ней что-то не так. По-моему она не спала всю ночь, и предыдущую тоже, и… – рассказ получался слишком долгим и караванщик, бросив опасливый взгляд на лекаря, поспешил закончить повествование, так, в сущности, его и не начав. – В общем, мне кажется, что она больна.
      – Так… – расслабленность и покой сменились вновь настороженностью. Мышцы напряглись, готовясь к действию. Глаза сощурились. Мысли превратились из медленного задумчивого течения в бурный поток. – У нее жар? – бессонница могла быть признаком болезни. Но совсем не обязательно. Мало ли что могло стать ее причиной. Волнение, страх, неотложные дела и нерешенные вопросы, даже усталость, если она была чрезмерной. Нет, лекарю нужно было знать больше.
      – Да нет…
      – Кашель, насморк? У нее что-то болит?
      Караванщик развел руками.
      Лигрен несколько мгновений смотрел на него, раздумывая.
      – Лис, может быть, дело не в болезни? – спустя какое-то время спросил он. – Мало ли что могло лишить ее сна.
      – Да я понимаю… – опустив голову, вздохнул воин. И, все же, он не уходил, продолжая чего-то ждать.
      – Поговори с ней, – предложил Лигрен. Что он мог сделать? Лекарь врачует тело, но он бессилен против болезней духа.
      – Я пытался… Но сперва она лишь твердила, что дети спят и не могут проснуться, потом начала нести какую-то чепуху, из которой я не понял ровным счетом ничего, а затем и вовсе замолчала. Сидит, не слыша меня и не говоря ни слова… Вот я и испугался.
      – А ребятишки? Как они?
      – Нет, нет, с сыновьями все в порядке. Они выглядят вполне здоровыми. Хотя, конечно, этот сон… – караванщик задумался, пытаясь вспомнить, когда же малыши заснули. Но не мог. Последний раз он видел их бодрствовавшими три дня назад. Но потом был дозор. И вообще… Пусть даже они и разоспались. В этом ведь нет ничего… ненормального? – в его глазах, обратившихся к лекарю, читался вопрос.
      – Лис, сон, как и бессонница совсем не обязательно свидетельствует о болезни, – произнес в ответ Лигрен. – Мне известны случаи, когда люди спали несколько месяцев, просыпаясь бодрыми и здоровыми. Если в остальном с ними все в порядке, то нет никакой причины для беспокойства.
      – Конечно, – кивнул караванщик, – но меня тревожит Лина. Я никогда прежде не видел ее такой. И… – Лис поморщился. Он не хотел признаваться в этом, но и сам чувствовал себя как-то… странно, что-то. Временами ему казалось, что в голове копошатся мерзкие черви, питаясь его мыслями и воспоминаниями.
      Лигрен поджал губы. Не нравилось ему это. Слишком уж странным все казалось…
      – Если хочешь, я осмотру ее, – сказал он, – дам что-нибудь успокоительное. В последние дни было много причин для волнений. Вот она и не может никак успокоиться. Женщина ищет себе новый повод для страхов, а так как ты с ней идешь одной тропой, то это чувство близости беды передается и тебе. Пусть поспит.
      – Да, – кивнул караванщик, соглашаясь с решением лекаря. – Если на то будет воля госпожи Айи, она увидит во сне детей. И, наконец, успокоиться… – он хотел сказать что-то еще, но замолчал, увидев, как полог повозки отдернулся и, перебросив через борт ноги, на снег спрыгнул повелитель небес.
      Колдун, щурясь, огляделся вокруг, отворачиваясь от света костров, чей яркий блеск резал успевшие привыкнуть к полутьме повозки глаза.
      – Шамаш… – Лис склонив голову, замер. Он совсем не хотел нарушать Его покой.
      Скорее наоборот…
      – Что-то случилось?
      – Лигрен? – караванщик повернулся к лекарю. Он не знал, стоит ли говорить богу солнца о…
      – Ничего страшного. Лине немного нездоровится. Но я думаю, все дело лишь в нервном напряжении. Последние дни были полны волнений… Позволь мне ненадолго отлучится. Я только дам ей успокоительные капли и вернусь.
      – Не торопись. Хозяин каравана выздоравливает и больше не нуждается в твоем внимании. Обрати его на других.
      Лекарь на миг повернулся к караванщику:
      – Возвращайся к семье. Я сейчас приду. Только зайду к Фейр за настойкой.
      Лис кивнул и, на миг склонив голову в знак почтения перед богом солнца, пошел к своей повозке.
      – Ты справишься с этим сам? – Шамаш стоял, опершись о борт спиной. Его покрасневшие от усталости и напряжения глаза смотрели на снег под ногами.
      – Конечно, – голос лекаря звучал твердо и уверено.
      Лигрен не позволял себе усомниться в этом ни на миг. Он знал, что берет на себя огромную ответственность, и делал это не только осознанно, но и специально.
      "Шамаш должен отдохнуть, – упрямо повторял он про себя. – Мы должны сами позаботиться о себе. Мы можем. Жили же мы, обходясь лишь собственными силами и возможностями, раньше, пока путь не свел нас с богом солнца!" -Что ж, раз так… – колдун чуть наклонил голову, принимая решение караванщика.
      – Если я понадоблюсь, зови, – и он вернулся в полумрак повозки. Наделенный даром не видел смысла навязывать помощь, понимая, что душа лекаря могла воспринять ее как знак недоверия, причиняя боль и вызывая неуверенность в своих силах.
      И, все же… Шамаш и сам не мог понять, почему чувство тревоги, казалось бы, случайно забредшее в его сердце, никак не хотело покидать его.
      Уже сидя в повозке, он окинул все вокруг мысленным взглядом, ища причину беспокойства. Но все было спокойно. Пустыня, открытая взгляду, не таила опасности. Хозяин каравана уже достаточно ушел от смерти на своем пути к выздоровлению, чтобы та вновь заявила свои права на него. С волком тоже все было в порядке… Малышка… Она спала и видела сон – светлый и чистый, отблеск которого лежал лучом безмятежного счастья на лице, горя улыбкой на чуть приоткрытых губах. И, все же…
      Тем временем лекарь забрался в повозку Лиса.
      Женщина сидела возле самого края, глядя в пустоту. Ее волосы растрепались, одежда была в беспорядке, голова покачивалась из стороны в сторону, словно в такт звучавшей у нее в голове песне, руки были сложены в люльку перед грудью, так, будто она укачивала младенца.
      – Лина… – позвал ее лекарь, но та не слышала его и не видела, словно мир перестал существовать для нее, ограничившись воспоминаниями о чем-то далеком…
      – Лина, – он дотронулся до ее локтя, надеясь, что прикосновение вернет ее назад.
      Действительно, женщина встрепенулась, вскинула голову, бросив полный страха взгляд на Лигрена, в котором не было ни отблеска узнавания.
      – Это я, Лина, лекарь. Я помогу тебе…
      – Мои дети! – встревоженной птицей вскрикнула та, задыхаясь от волнения, которое уже давно переросло в ослепленное ужасом отчаяние.
      – Спокойно, Лина. Все хорошо. Вот они, рядом с тобой.
      – Нет! Их нет! Это только тени! – из ее глаз неудержимым потоком потекли слезы.
      – Тихо, тихо… Если ты так беспокоишься о сыновьях, я осмотрю их. А ты пока выпей это, – он протянул женщине узкий стеклянный флакончик, подобный тем, в которых хранили благовония.
      – Я…
      – Выпей, – повторил лекарь, поднося горлышко к ее губам. – Слепо разрывая на части сердце и разум, ты не поможешь, а, наоборот, навредишь им. Ну же!
      Та вынуждена была подчиниться, одним глотком осушила флакон, даже не почувствовав горечи крепкой настойки.
      – Вот и хорошо, – Лигрен улыбнулся. Его голос звучал ровно и спокойно, смешиваясь с теплом лекарства, быстро разливающимся по телу.
      Потом лекарь повернулся к ребятишкам. Мальчики спали в дальнем, наиболее безопасном и теплом углу повозки. Их лица были безмятежны. Красные, чуть влажные губы приоткрылись в счастливых улыбках, дыхание было ровным и свободным.
      – Да они само здоровье! – воскликнул лекарь.
      – Это не они. Ты не туда смотришь. Вот мои мальчики, – она указала головой на свои руки, сложенные в колыбельку. Лекарство уже начинало действовать.
      Одурманенный настойкой из успокаивающих трав, голос женщины звучал сонливо, ее глаза, готовые в любой момент закрыться, уже были подернуты сонной поволокой, но душа, которую еще не охватил своей цепкой паутиной покой, продолжала трепетать, содрогаясь в ужасе предчувствия беды. – Но почему они спят, так долго спят?
      – Значит, так надо. Ты должна радоваться. Ведь дети растут во сне, и чем больше они спят, тем крепче и сильнее будут. И еще. Подумай о том, что, может быть, во сне с ними говорят боги. Возможно, небожители решили поделиться с твоими мальчиками знаниями, без которых те не смогут найти свой путь, идти по нему. Не мешай исполнению судьбы. Лучше засни. Засни и пожелай увидеть детей во сне.
      – Да, я хочу, – во власти дремы, женщина опустилась на одеяла, бормоча, – я хочу попасть в их сон. Тогда я смогу защитить их, если рядом опасность. Я уговорю их вернуться вместе со мной назад…
      Через несколько мгновений она уже крепко спала.
      – Что с ними? – глядя то на жену, то на детей спросил Лис.
      – Мальчики совершенно здоровы.
      – А Лина? – в его глазах поблескивали настороженные огоньки, через лоб пролегла глубокая морщина.
      – Пусть поспит, – посмотрев на свернувшуюся клубком женщину, уклончиво ответил лекарь. Затем он повернулся к Лису. – Как ты сам-то? Как себя чувствуешь? Может, что-то не так? Никаких странных ощущений или мыслей,
      – Не-ет… – поморщившись, неохотно проговорил воин. Он повел плечами: – Только…
      Мне как-то не по себе здесь…
      Прищурившись, Лигрен долго смотрел на караванщика. Его лицо посерьезнело, рука скользнула в карман, вынимая еще один флакончик со снадобьем, захваченный на всякий случай.
      – Выпей, Лис, – тихо проговорил он.
      – Нет, – караванщик замотал головой, поспешно отодвинулся от протянутой руки лекаря назад, словно в той был яд. – Я не могу! Мне скоро в дозор. Нет!
      – Пей.
      – Я ведь сказал: нет. Атен еще не оправился от болезни, Евсей валится с ног от усталости и волнения за судьбу брата. Я должен…
      – Ты должен послушаться меня. Пей, – он чуть ли не насильно влил в рот мужчины лекарство. Дождавшись, пока оно подействует и караванщик заснет, Лигрен вылез из повозки, старательно задернул полог.
      Несколько мгновений он стоял, держась за деревянный край и бессмысленно глядя прямо перед собой. На лбу выступила холодная испарина, губы нервно подрагивали.
      – Лигрен! – громкий голос, прозвучавший возле самого его уха, заставил лекаря, вздрогнув, повернуться. Перед ним стоял Евсей. – Хорошо, что я нашел тебя. Тут такая история… Кое-кто из родителей второй день не может разбудить своих детишек…
      – Сколько их?
      – Малышей? Трое. И Мати тоже спит… Выходит, четверо.
      Лекарь бросил через плечо взгляд назад, на повозку Лиса, пробормотав: – Шестеро…
      – Отчего это? Может быть, они заболели?
      – С детьми все в порядке, – не глядя на караванщика, проговорил Лигрен. – Они совершенно здоровы, просто крепко снят. И пусть спят. Так даже лучше. Особенно сейчас…
      – О чем ты? – Евсей смотрел на него, не понимая, что происходит.
      – О… – он собирался все рассказать, но прежде спросил: – Ты сказал, Мати тоже спит?
      – Да… Нет, – вздохнув, он махнул рукой, – не знаю. С одной стороны, странно все это. А с другой… С ней ведь священная волчица, которая защищает и ее тело, и душу…
      – Посмотри на меня.
      – Что?
      Лекарь заглянул на дно его глаз. И вздохнул с некоторым облегчением, не заметив следов болезни. "Нет. Евсей еще не отмечен. Глаза ясны и спокойны, вокруг зрачков нет синеватых кругов, красные прожилки не набухли, готовые лопнуть…
      Пока нет", – вновь помрачнев, напомнил он себе. Болезнь будет распространяться и дальше. И не пощадит никого.
      – Что происходит? – караванщик насторожился. Его пальцы сомкнулись на руке лекаря, приглушенный голос полнился тревогой.
      – Ничего, – он огляделся. Вокруг них начали собираться люди, глаза которых начали полнится волнением.
      – И, все же… – Евсей не собирался отступать, почувствовав что-то недоброе.
      – Хорошо, – тяжело вздохнув, проговорил Лигрен. – Идем со мной.
      – Куда?
      – К господину, – его сердце обливалось кровью при мысли о том, что ему придется тревожить покой бога солнца. Но иного выхода не было. Он не справился со своей работой. И не важно, что в этом не было его вины. Если кому и по силам побороть ужаснейшее из снежных поветрий – безумие – так это повелителю небес, сильнейшему из небожителей.
      Шамаш выслушал его молча, не переспрашивая и ничего не говоря. Все это время он смотрел на приглушенный пламень огненной лампы, лишь раз бросил взгляд на забившегося в угол Евсея, все сильнее и сильнее сжимавшегося от каждого нового слова, которое срывалось с губ лекаря. В глазах караванщика застыл ужас, когда он знал, что эта болезнь – верная смерть, которая скосит всех, кого коснулось ее крыло.
      – Лекарь, ты уверен в этом? – когда Лигрен умолк, спросил колдун.
      – Да.
      – Ты не мог ошибиться?
      – Это невозможно. Все знают признаки безумного поветрия, ибо они – знак смерти.
      Любой человек хотя бы раз в самом страшном сне видел их. И, потом, – продолжал он, не в силах остановиться, словно веря, что вместе с последним словом закончится жизнь, – если бы речь шла лишь об одном заболевшем… – он безнадежно качнул головой. – Я дал Лису и Лине успокоительное, достаточно крепкое, чтобы усыпить их. Но сон продлится лишь несколько часов. А потом…
      – Эта болезнь скоротечна, – отозвался из своего угла Евсей. – Уже к вечеру все мы будем больны… Там смерть станет избавлением.
      – Я всегда был уверен, что безумие не заразно, – опустив голову на грудь, проговорил колдун.
      – Это – еще как! Безумие – хворь пустыни. Оно внезапно и неизлечимо… Вот только… – лекарь чуть наклонил голову вперед, в сомнении. – Здесь такая странность. Мы ведь никого не встречали в дороге, и, значит, не могли заразиться от людей. Мы давно не охотились – выходит, болезнь пришла не с животными… Но не могла же она явиться из ниоткуда, свалившись как снег на голову!
      – Можно было бы предположить, что ее подхватили олени, а мы заразились от их мяса, – проговорил Евсей. – Но все животные живы и здоровы… Действительно, странно…
      – А если дело в змее? – Шамаш искал ответ так же, как и все остальные.
      – Нет, – качнул головой лекарь. – Тогда бы первым заболел Атен. Он бы не смог справиться с ядом и был бы уже мертв… Но даже если бы он выжил, стал переносчиком, первыми должны были заразиться те, кто был рядом с ним… – нет, конечно, он понимал, что богу не страшны людские болезни, но вот он сам… – Атен все это время не выходил из повозки. Мы тоже мало с кем общались… Нет, все происходит совсем не так, как должно было бы. Дети заснули и именно их родители больны. За исключением отца Мати… И, в то же время, сами ребятишки совершенно здоровы… Сплошные исключения! Ерунда какая-то! – его разум отказывался что-либо понимать. – И у нас нет времени на то, чтобы сейчас доискиваться до причины происходящего…
      – От этой болезни есть лекарство?
      – Нет, – в один голос ответили караванщики.
      – Единственное спасение – смерть. Мы обречены, – прошептал Евсей. Потом он взглянул богу солнца в глаза. – Господин, уходи сейчас. Запомни нас такими, какие мы есть. И…Прошу Тебя: возьми с собой рукописи, отдай их кому-нибудь на Своем пути. Пусть память о нас останется.
      – Перестань, – колдун поморщился. Не важно, человек он, бог или дух – Шамаш собирался бороться за жизнь друзей до конца. Несколько мгновений он раздумывал, дожидаясь, пока план действий сложится в стройный ряд, а затем принялся за его осуществление. – Идемте, – он первым выбрался из повозки.
      Снаружи его ждали караванщики, успевшие проснуться и, увидев знак беды, распознать его.
      – Расходитесь… – начал лекарь, который не просто не хотел, но боялся давать какие-либо объяснения.
      – Не надо, – спокойно возразил Шамаш. Он оглядел собравшихся. – Я так понимаю, вы знаете, что происходит?
      – Да… – переглянулись те. Они шли, чтобы расспросить лекаря, который подтвердил бы или опроверг их опасения. От бога они ждали иного – помощи, излечения – того, что был способен дать лишь Он.
      – Тогда принимаемся за дело, – его решительность рождала уверенность, что им не будет отказано в спасении. – Погасите все костры, все огненные лампы, все, где есть живой огонь… И еще. Сверните шатер. Пусть над нами будет открытое небо и свет поднимающегося солнца.
      Караванщики бросились исполнять приказ. Никто из них даже не осмелился спросить, зачем все это. К чему вопросы, когда они получили то, что им было нужно – действие, способное привести к спасению.
      Рядом с Шамашем остались лишь Евсей и Лигрен. Они думали, что, может быть, для них будет еще какое-нибудь поручение, особое, и оказались правы. Сначала повелитель небес повернулся к летописцу:
      – Нужно чтобы все были в одном месте. Но здесь, между повозками, слишком тесно.
      Караванщики переглянулись.
      – Раз мы снимаем шатер, в нашем распоряжении будет вся пустыня, – проговорил Евсей.
      – Тогда со стороны солнца. Собери всех. Ты слышишь – всех: и свободных, и рабов, и животных.
      – Да, Шамаш, – он уже хотел идти выполнять поручение, но замешкался, вспомнив: – А что с теми, кто спит? Детишки, Атен, Лис с Линой?
      – О них позаботится Лигрен. Ступай. Скажи мне, когда все будет готово, – затем он повернулся к лекарю. – Хозяина каравана разбудить будет не сложно. Но он еще слишком слаб, чтобы идти самостоятельно.
      – Мы перенесем его. А потом на снегу расстелим одеяла… Лиса с Линой я знаю, как разбудить. Раз есть снотворное, найдется и бодрящие. Но вот как быть с детьми…
      – Оставь их. Пусть спят. Они здоровы.
      – Но они могли заразиться…
      – Нет. Болезнь им не угрожает.
      Лекарь открыл уже рот, чтобы спросить: "Значит, для них опасно что-то другое?
      Что?" Но взгляд Шамаша остановил его.
      – Я… Я все сделаю, – и лекарь ушел.
      На какое-то время колдун остался один. Его брови сошлись на переносице, голова опустилась на грудь, взгляд приковала к себе покрытая снегом земля.
      Шамашу менее всего хотелось прибегать к силе. Но он понимал, что иначе нельзя.
      Лекарь не ошибся: караванщики были больны. Все, кроме шестерых спящих. Только у одних начало болезни было в прошлом, у других – в настоящем, а у третьих – в будущем. Но что есть время, когда оно способно лишь навредить, не помочь?
      Все происходившее могло показаться чередой случайных, никак не связанных друг с другом событий. Но так ли это?
      Сначала навет, заставивший хозяина каравана и его брата броситься в снежную пустыню, навстречу смерти, теперь болезнь… Случайное совпадение или нечто большее? Что если за всем этим стоит чья-то злая воля? Все ведь идет к тому, чтобы отнять у заснувших детей близких, чтобы им не к кому было возвращаться, чтобы ничто не звало их прочь из сна…
      Губы колдуна сжались до белизны. Он не мог разглядеть всей картины, когда основная ее часть была по иную сторону яви. И не было никакой возможности прояснить все прежде, чем действовать, когда любое даже самое незначительное промедление было подобно смерти.
      – Шамаш, все готово, – донесся до него голос Евсея.
      – Да, – не поворачиваясь, кивнул колдун. – Ступай к остальным. Я сейчас, – он мысленно подозвал золотых волков, дождался, пока звери подбегут к нему, остановятся рядом, подняв вверх морды, глядя на хозяина немного удивленным взглядом умных преданных глаз.
      "Что происходит?" – взволнованно поскуливая, спросила Шуллат.
      "Рядом опасность?" – все мускулы Хана были напряжены, шкура на загривке взъерошилась. Они были готовы в любой момент ринуться в бой, кем бы ни был враг.
      "Идите за мной".
      "Но в чем дело? – волчица нервно поглядывала на повозку, в которой она оставила свою маленькую хозяйку. Девочка была совсем одна. Кто защитит ее от беды, от которой спящая не сможет даже спрятаться… – Я не могу оставить Мати…" "В караване болезнь. Безумие. Пока девочка спит, опасность ей не угрожает".
      "Эта хворь нам не может быть страшна. В нашем сознании нет такого образа – безумие".
      "Несущие смерть для вас тоже не имеют образа, однако это не уменьшает их опасность".
      "Никто из братьев-охотников никогда не болел ничем подобным, – продолжала упрямиться волчица. – Шамаш, позволь мне остаться с девочкой".
      "Это не обычное поветрие. Оно вызвано магической силой".
      "Губитель! – в глаза волков вошла ярость, пасти приоткрылись, обнажая острые клыки, донеслось низкое, гулкое рычание. – Только Ему под силу такое!" "Я знаю, как исцелить людей".
      "Мы понимаем – они твои спутники. Но ты не должен подвергать себя опасности даже ради столь благородной цели", – не спуская с хозяина настороженного взгляда поблескивавших зеленым пламенем глаз, проговорил Хан.
      "Брат прав, – поддержала его Шуллат. – Мне очень жаль детей огня. Но, направив все силы против болезни, ты окажешься беззащитен, и враг…" "Довольно, – остановил ее Шамаш. – Если это Нергал, я – причина его ярости. И я не позволю, чтобы зло, направленное против меня, пало на тех, кто лишь по воле случая оказался рядом со мной на дороге жизни".
      Волки вновь переглянулись.
      "Мы будем рядом с тобой, – понимая, что им не удастся переубедить хозяина, они вынуждены были принять его выбор. – Пусть нам дано немногое, что можно было бы противопоставить могуществу грозного бога, но мы сделаем все, что в наших силах, чтобы защитить тебя".
      "Да, вы будете защищать. И не только меня – всех караванщиков. Но не от Нергала, а тех снежных тварей, которых может пригнать к нам сила".
      "Но…" "Если выбирать смерть, то во власти магии, а не под копытами диких оленей или укуса Несущей смерть… Обещайте мне, что выполните мое поручение".
      "Да", – волки опустили морды, и спустя мгновение, поджав хвосты, потрусили вслед за хозяином, не пытаясь ни возразить, ни как-то иначе выразить свое недовольство его решением. Они просто подчинились.
      Между тем колдун подошел к ждавшим его настороженно гудевшей толпой караванщикам, за спинами которых рабы придерживали оленей, тоже о чем-то переговариваясь между собой. Впрочем, даже не прислушиваясь к разговорам людей, было ясно, о чем все их мысли и слова.
      Шамаш оглядел их, спеша убедиться, что перед ним все.
      Лис и Лина, на которых еще продолжало действовать снотворное снадобье, стояли, покачиваясь из стороны в сторону. Рядом с ними был Лигрен, поддерживавший и следивший за состоянием тех, на ком болезнь сказалась сильнее всего.
      Атен сидел на расстеленном на снегу одеяле, опираясь на локти. Его глаза были прикрыты, словно он стыдился взглянуть вокруг, виня себя во всем происходившем.
      Евсей был рядом с ним, но даже не пытался переубедить брата, понимая, что все равно не сможет найти нужных слов. Летописец сознавал, что сейчас в силах сделать лишь одно – заметить, если рука караванщика потянется к ножу в мысли о самоубийстве и остановить ее прежде, чем она вонзит клинок в грудь.
      – Я могу что-нибудь сделать? – вперед несмело вышла Сати.
      – Нет, спасибо, – взглянув на нее, тихо произнес колдун. – Против болезни, вызванной магией, дар целительства бессилен. Но будь рядом. Возможно, твоя помощь пригодиться позже.
      Он бросил еще один взгляд на стоявших перед ним людей, отметив про себя, как быстро проблески безумия распространяются по их глазам.
      Все знали, что их ждало новое, великое чудо. Понимание этого удерживало их от отчаяния, которое гнало прочь в снега пустыни, ища среди них быструю смерть – избавление. Но то, что они увидели…
      Им показалось, что весь мир у них перед глазами заполнился светом, став чистым, юным, как на следующий миг после творения. В нем не было места тревогам, страхам, болезням, он не знал иной силы и власти, кроме слова тех, кто сотворил его. Души очистились. Глаза увлажнились слезами, в которых сгорела дымка, заставлявшая видеть мир не таким, каким он был на самом деле. Тела на миг онемели, лишаясь способности двигаться, чтобы обрести ее вновь, заново выучившись жить.
      Было такое чувство, что прошла целая вечность, прежде чем они вновь оказались в своем родном мире снежной пустыни. Впрочем, теперь даже он казался иным, чудесным, наполненным дыханием стихий, которые заставляли мерцать, переливаясь разными цветами, воздух. Полог снегов подрагивал, словно оживая, превращаясь в огромную сказочную птицу, которая готовилась взлететь в воздух. Вздох восторга сорвался с губ людей.