Наконец, они оказались на том месте, где колдун оставил золотого зверя. Волк дожидался возвращения хозяина лежа в снегу чуть поодаль от трещины, из которой валил столбом густой влажный пар. Увидев Шамаша, он вскочил, бросился к нему, закрутился вокруг, радостно подвизгивая.
– И почему только все, с кем ты встречаешься, влюбляются в тебя до беспамятства?
Как тебе это удается? – улыбнувшись, спросила Кигаль.
– Не знаю. Я не делаю ничего особенного, – проговорил колдун, почесывая голову Хана.
Кигаль тоже наклонилась к золотому зверю, осторожно, с опаской, вытянула вперед руку, чуть касаясь густой рыжей шерсти, погладила по шее. Хан посмотрел на нее с нескрываемым удивлением, не ожидая ласки от грозной богини, затем взглянул на хозяина, словно ожидая от него объяснений.
– Все в порядке, – подбадривая его, колдун улыбнулся. – Она друг.
– Ему это известно, – промолвила Кигаль, трепля зверя за загривок. – Просто он не думал, что повелительница смерти способна на ласку. Волки привыкли видеть меня иной – строгой, мрачной, недосягаемо далекой… Когда я узнала, что Айя собирается послать к тебе своих слуг, чтобы они защищали в пути, я страшно испугалась, решив, что это нарушит все планы.
– Почему?
– Волки ведь знают, кто ты… Вернее, кем ты не являешься. Они честны в своих эмоциях и не стали бы служить тебе, если бы ты не смог завоевать их доверие.
Более того, они могли напасть на тебя, полагая, что таким образом защищают честь своей хозяйки и память о том, кто был ей дорог, а им симпатичен. Я пыталась переубедить Айю, заставить ее передумать. Но не смогла…
"Ты зря боялась, – волк повернул к богине голову, заглянул ей в глаза. – Мы не могли не выбрать Шамаша. Пусть он – не прежний Ут, но тот, кто нужен всем нам.
Мы бы очень хотели, чтобы ваш план сработал. Пусть госпожа полюбит его, пусть он поймет, что такое любовь. Если этого не случится, нам будет очень трудно выбирать между двумя хозяевами, каждому из которых мы в равной степени хотим служить".
– Мы забыли об осторожности, – Кигаль недовольно поморщилась. – Нам не следует говорить об этом так открыто…
"Верно"…
Колдун бросил на своих спутников пристальный взгляд, но ничего не сказал.
Оглядевшись вокруг, он нахмурился. – Я не могу замедлять ход времени до бесконечности. Нам следует торопиться.
– И воспользоваться силой. Наконец-то! – она облегченно вздохнула, – а то мои бедные ноги уже начали уставать. Я не привыкла к столь долгим прогулкам пешком.
"Богиня, ты не собираешься принимать свой истинный облик?" – волк с интересом смотрел на повелительницу мира смерти, ожидая не столько ответа, сколько того, как она прореагирует на сам вопрос.
– Нет, – качнула та головой. – Зачем слепить пламенем тех, кто видит в нем лишь блеск костра? Вот если бы мы шли не к Намтару, а людям… Впрочем, здесь поблизости только караванщики, которых вряд ли удивит или испугает приход сестры их божественного спутника, пусть даже та соберет все свои силы, для того, чтобы произвести на них впечатление.
– Они боялись тебя, когда мы были в Керхе.
– Не меня. Они боялись поссорить нас с тобой. Видишь, даже они понимают, что мы должны быть союзниками.
– А разве я спорю с этим? – хмыкнул колдун. Ему было легко говорить с Кигаль. С ней он мог быть самим собой и не беспокоиться о том, как будут восприняты его поступки или слова – приняты с благоговейным трепетом, словно отражение самой несомненной истины, или бездумно отвергнуты и мгновенно позабыты, как не соответствующие тому образу, что сложился в умах.
За их спинами раздалось приглушенное ворчание.
– Что? – спросила Кигаль, повернувшись в сторону волка, смотревшего на нее исподлобья оценивающим взглядом. – Я сказала что-то не так? Ты ждал иного ответа?
Или ты не согласен с моим выбором?
"Шамаш не похож на Ута. Однако именно он – бог солнца. И еще. Он куда больший твой, – он наклонил голову в сторону богини подземного мира, – брат, чем тот, другой…" -Ты упрекаешь меня за это? – колдун нахмурился. Он не хотел огорчать друга, которому был обязан жизнью. – Прости, но я такой, какой есть. Похожий, непохожий – я не в силах этого изменить.
"Разве я сказал, что это плохо? – волк фыркнул. – Наоборот! Нам нужен именно такой хозяин! Ты жесток и властен, когда это нужно, и, в то же время, удивительно мягок и снисходителен, когда в холоде снежной пустыни нет необходимости… А теперь я отвечу на твой вопрос, богиня. Надеюсь, ты не рассердишься на меня за прямоту. Во всяком случае, мне бы очень не хотелось, чтобы так произошло".
– Говори, не бойся, – рассмеялась Кигаль, с любопытством поглядывая на рыжего волка. – Чего тебе бояться, ведь ты под защитой своего хозяина, который, как я вижу, не собирается давать тебя в обиду. Так что же было такого особенного в моем ответе?
"То, чего в нем не было. Знаешь, что я ожидал услышать?" -Нет.
"Одну короткую фразу: "Не твое собачье дело." Кто я такой, чтобы спрашивать тебя о твоих планах? Кто я такой, чтобы задавать богине вопрос, на который та вряд ли захочет ответить даже равному себе?" -Не знаю, я не задумывалась… – с ее губ сорвался смешок. Она вовсе не была ни разозлена, ни раздосадована. Немного удивлена – да. И еще. Ей было забавно вдруг взглянуть на себя, ту, которая стояла тенью за спиной, иными глазами. Ей даже удалось рассмеяться в глаза своему прошлому и те воспоминания, что обычно причиняли боль, обрели, наконец, покой.
"Значит, ты не сердишься на меня?" -Нет. Охотник, ответь и мне на один вопрос…
"Если смогу, богиня".
– Зачем ты спрашивал меня, если не ради ответа?
"Хотел проверить, достаточно ли ты изменилась, чтобы помочь Шамашу на том пути, который ему предстоит пройти".
– Ты мудр, золотой волк, – Кигаль с уважением взглянула на зверя, – и достоин того, чтобы быть его помощником.
"Да, я умен. Настолько, что понимаю: не мне отвечать на вопросы, которые задает хозяин. Я – лишь страж его безопасности. Ему нужен еще и советник. Ты ведь станешь им?" -Конечно.
– Хватит! – колдун протестующе поднял руки, прерывая их разговор. – Вы ведете себя так, словно я – центр мироздания!
– Возможно, так оно и есть, – взглянув на него, чуть слышно проговорила Кигаль.
Видя, что Шамаш собирается возразить, она остановила его. – Не надо, ничего не говори. Твое право преуменьшать свою роль во всех уже свершившихся и еще предстоящих событиях. Но если это так, значит и нам позволено преувеличивать то, что ты делаешь… Однако, мы вновь заговорились. А, между тем, если мы и дальше будем продолжать ползти как черви, то доберемся до зеркала Намтара веков эдак через пять, никак не раньше…
Хан фыркнул, оценив шутку, в то время, как колдун лишь озадаченно глянул на нее, не понимая.
"Не обращай внимание, – пасть волка приоткрылась, губы растянулись в широкой улыбке. – У него нет чувства юмора".
– Нет чувства юмора?! – богиня всплеснула руками. – Бедненький! Как же ты живешь без него!
– В моем мире наделенным даром было не до веселья, – эта странная жалость задела Шамаша, заставила его почувствовать себя не в своей повозке. – Да и сейчас, – он огляделся вокруг, – вряд ли время для шуток.
– Ты не прав, – качнула головой Кигаль. – Шутке везде есть место. Даже на пороге смерти. Без нее трудно жить и страшно умирать. Поверь мне, я-то знаю.
Глава 8
– Прошло уже десять дней. Десять! – Лина вся извелась. У нее больше не осталось ни сил, ни слез. Глаза поблекли, словно женщина выплакала их до самого дна, в волосах нитями паутины легла седина, лоб пересекли глубокие морщины. И вообще, глядя на нее могло показаться, что минуло не десять дней, а десять лет, так сильно она постарела.
Женщина с трудом стояла на ногах и если бы не муж, поддерживавший ее за локоть и внимательно следивший за каждым неуверенным, нетвердым движением, давно бы упала.
– Постарайся не думать об этом, – Лигрен и сам понимал, что дает совет, которому невозможно следовать. Но что еще он мог? Лекарь не понимал причину этого сна, он уже начал сомневаться, а спят ли дети вообще или, может быть, их разум и душа уже перенеслись в иные миры и не желают возвращаться.
– Лина, ты убиваешь себя этими мыслями, – качнул головой Евсей.
– Скажи это лучше своему брату! Вот уж кто действительно извелся, – прошептал Лис.
Собственно, обоим помощникам следовало подумать об отдыхе, готовясь к своим дозорам. Но им было не до сна.
Сон…
– Ну почему госпожа Айя так жестока! – уткнувшись в плечо мужа, всхлипнула Лина.
– Я же просила Ее: "Забери у меня все, что пожелаешь, только проведи в тот сон, который держит моих мальчиков!" Разве я прошу так о многом? Почему же Она безразлична ко всем мольбам!
– Богиня тут ни при чем, – глядя в сторону, на бескрайние снега пустыни, горевшие алым огнем под усталыми лучами закатного солнца, промолвил шедший с ними рядом Евсей.
– С чего такая уверенность?
– Брат говорил с Шамашем. Как раз перед тем, как Он ушел… – ему не нужно было больше ничего объяснять. Все поняли и так.
Никто из собеседников ни на миг не усомнился в истинности слов бога солнца. Но все же… Это странное чувство в груди… Грусть? Боль? Или, может быть, страх?
Почему оно разгорались в сердце с каждым мигом все сильнее и сильнее?
– Жаль, что Его сейчас нет с нами, – прошептала Лина. – Когда Он рядом, все иначе…
"Никакая беда не страшна тем, кто идет по тропе бога солнца"…
– Он ушел, потому что у Него было дело, – с укором взглянув на женщину, проговорил лекарь, – ведь Его заботам вверена вся земля и небо, а не один наш караван – ничтожнейший среди всего остального…
– Я знаю, Лигрен, и, все же… Его нет рядом… И дети спят, не просыпаясь уже десять дней…
– Господин не ушел бы, если б полагал, что им что-то угрожает.
– Может быть… – Евсей задумчиво взглянул на Лигрена.
– Что?
– В караване ведь есть снотворные средства…
– Да, – Лигрен поднял удивленный взгляд на караванщика. Ему-то казалось, что вся проблема как раз в слишком крепком сне, во всяком случае уж никак не в бессоннице. – Если тебе нужно… – начал он, но караванщик остановил его.
– Нет. Я имел в виду другое. Что это? Объясни.
– Ну, – все еще не понимая, к чему эти вопросы, он стал отвечать на них, просто чтобы какими-то словами заполнить душившую мучительными раздумьями тишину. – В основном травы. Они помогают при нервных расстройствах. И бессоннице, конечно.
– Они могут стать причиной столь долгого сна?
Лекарь несколько мгновений смотрел на Евсея, не решаясь даже моргнуть, словно вот-вот должно было случиться нечто, способное перевернуть все мироздание, а затем в его голове вдруг что-то щелкнуло. С губ сорвался вздох, рот открылся от удивления. Он и не предполагал, что ответ мог быть так близко.
– Ты думаешь, что детишки по ошибке выпили какое-то снотворное? – Это могло произойти… А понятные, земные, и не важно, что куда более реальные опасности, воспринимались много спокойнее страхов, от которых веяло загадочным духом божественности, который, сковывая человека, заставлял его чувствовать себя совершенно беспомощным. Однако… – Нет, – он с сожалением качнул головой. – Ни один даже самый крепкий травяной отвар не смог бы вызвать столь долгий и беспробудный сон… – и тут он вспомнил: – Разве что…
– "Разве что" – что? – Лис и Лина внимательно следили за их разговором. И им совсем не нравилось то, что могло ждать в конце, за последним сказанным словом, ведь речь шла не о неизвестно ком – об их собственных детях.
– Есть одно средство, способное погрузить в такой глубокий сон. Ягоды Меслам.
– Не хочешь же ты сказать, что в караване есть эта гадость? – не выдержав, воскликнула Лина.
– Ну, – лекарь замешкался с ответом. Среди снадобий караванщиков, конечно, этих ягод не было, да и быть не могло, когда с незапамятных времен существовал негласный запрет на использование плодов Меслам. В городах этот кустарник нещадно вырубался. Однако всякий раз спустя некоторое время он вырастал вновь, появляясь в самых неожиданных местах. Неприхотливый, ему было все равно, сколько света оставляют ему деревья, сколько сил дарует земля и сколько тепла магический талисман. В общем, как горожане ни боролись с ним, он выживал.
Его ягоды были сильнейшем успокоительным и снотворным средством, леча не только от беспокойства, но и отчаяния. Видимо, именно из-за этого последнего свойства их и собирали рабы. Они надеялись во власти этих плодов хотя бы на несколько ночей избавиться от жестокой судьбы, представив себя теми, кем они мечтали быть – свободными людьми, наслаждавшимися всеми прелестями счастливой городской жизни.
Так или иначе, Лигрен знал, что рабы возят с собой ягоды Меслам, нарушая тем самым закон каравана. Он понимал и другое: если он сейчас скажет правду, его друзей, недавних товарищей по несчастью, будет ждать суровое наказание. Но он не мог и солгать караванщикам, так много для него сделавшим, тем более, когда от правдивости его слов могла зависеть жизнь детей. И, выбирая из двух зол, как ему казалось, меньшее, он тихо промолвил:
– Да.
– И кому только пришло в голову…
– Мне, – остановил караванщицу лекарь, который решил взять всю вину на себя. Он был свободным, а, значит, должен был отвечать за тех, кто идет по чужой дороге.
– Эта ягода может быть очень полезна в случаях, когда… когда больше ничто не может помочь и единственно, что дано врачевателю – это облегчить муки последних часов.
– Лигрен! – Лис поморщился, укоризненно качнул головой. Как воин он не мог понять и принять такого снисходительного отношения к смерти. Но дело сейчас было даже не в этом. Человек, в душе которого главным было сознание отца, продолжал: – Ты ведь лекарь! Тебе ли не знать, что эти проклятые ягоды ядовиты! Они смертельно опасны!
– Не совсем.
– Как это "не совсем"?! – возмущенно воскликнул Лис. Он содрогался от одной мысли о том, что случится, если детишки действительно наелись ягод Меслам.
– Они опасны лишь когда не знаешь меры. Одна ягода не несет в себе зла даже для ребенка. Она его надолго усыпит – только и всего, – лекарь повернулся к Евсею, который, по его мнению, был тем единственным собеседником, который сохранил способность трезво рассуждать, не отдаваясь всецело во власть чувств. – Да, все очень похоже на то, что дети находятся во власти чар Меслим.
– Лигрен, но сон все равно слишком долог, – качнул головой летописец.
– Да, – подхватила Лина. – А если дети съели не одну ягоду? Что тогда?
– Ягоды очень тщательно прячут, и…
– Но ведь малыши каким-то образом добрались до них! Они могли найти их случайно, или… Или им их дали! – вонзившийся в лекаря взгляд был холоден и мрачен. В нем горело подозрение, готовое перерасти в обвинение.
– Ты хочешь сказать, что кто-то специально подсунул ягоды Меслам детишкам? Что кто-то задумал их отравить? – подобное предположение ранило его душу, возмущало разум.
– Однако, – поддержал жену Лис, – ты должен признать, что эти эта отрава как-то попала к ним. Как – спрашиваю я себя и не нахожу другого ответа. Как? Ответь мне!
– Я не знаю…
– Ах ты не знаешь! – воскликнула Лина. – Почему бы тебе тогда не поговорить с рабами? Может, им известно больше!
– Они тут ни при чем!
– Только не убеждай меня, что ягоды принесли на своих крыльях белые птицы и спустили прямо детишкам в рот!
– Хорошо, женщина, пойдем, поговорим, – лекарь хмуро глянул на нее, видя, что Лину сейчас не переубедят даже слова бога. Лишь проверив все сама, она поймет, что реальность, а что – лишь фантазии и страхи.
И они ушли.
– Что бы там ни было, – проговорил Лис, глядя им вослед. – Мне больше нравится такая решимость, даже упрямство жены, чем безнадежно опущены руки.
– Даже если дело в этих ягодах, они виноваты лишь отчасти. Это только средство.
Причина в чем-то другом, – качнул головой Евсей.
– К чему ты ведешь?
– У Меслам есть хозяин. Ведь если сон не навеян госпожой Айей, тогда…
– Что тогда? – воин глядел на него, не понимая.
– Кроме богини у сна есть еще и бог.
– Кто…! А, этот… – он не мог вспомнить имени, впрочем, это не имело никакого значения. Караванщик пренебрежительно махнул рукой: – Не важно. Он ведь и не бог даже, так, дух, вредный и враждебный, но не опасный. Что он может? Насылать кошмары – только и всего… Да, а ведь малышам снится что-то совсем другое – светлое, доброе. Так что…
– Это ничего не значит. Да и бог сна – не такой беспомощный, как тебе представляется.
Евсей вновь и вновь вспоминал легенду о Маре. В ней говорилось о повелителях сновидений – госпоже Айе и боге сна… Как же его звали? Нет, он не мог вспомнить. Да и вся легенда представлялась как в густом тумане. И, все же, главное он помнил – то чувство опасности, которым веяло от мыслей о боге сновидений.
Летописцу захотелось поскорее отыскать нужный свиток, перечесть его, прояснить воспоминания. Он корил себя за то, что не сделал этого сразу же, узнав, что детишек не могут добудиться. Ведь в ней должно было быть объяснение всему!
По вере история – всего лишь чередование событий: рождение и смерть, взлет и падение, свет и мрак. Все, что происходит сейчас, уже случалось когда-то давно.
Пусть прошлое имело иное обличие, не важно, что на новом круге трагедия всего народа может предстать бедой немногих и наоборот. Главное в другом – в минувшем должен быть ответ. Если не путь выхода из тупика несчастья, то хотя бы причина, что завела туда.
Да, он должен был подумать об этом раньше! Но еще не поздно. Он успеет наверстать упущенное. И Евсей ускорил шаг, стремясь поскорее догнать скользившую по снегу в голове каравана командную повозку.
– Подожди, ты куда? – Лис бросился за ним вослед.
– Хочу взглянуть на книгу Мара. Там должен быть ответ, – бросил через плечо Евсей.
– Книга Мара? – повторил караванщик, наморщив лоб. Он силился вспомнить легенду с таким названием, но не мог. Великие боги, да он вообще никогда не слышал этого имени – Мар!
Лис, видевший свою судьбу в дороге воина, не служителя, никогда особо не вчитывался в древние тексты. Конечно, он знал имена основных богов, события важнейших легенд, но не более того, чему учат детей, приобщая к единой вере.
Мальчишкой его куда больше занимали истории о войнах древнего времени, о сражениях богов, в общем, все то, где знаки хранили в себе звон мечей, победные кличи, пиры в честь победителей и все такое прочее. Сейчас же помощник с ужасом осознал, что судьба его сыновей может зависеть от летописи, в которую он в свое время не удосужился заглянуть.
"Да уж, – мелькнуло у него в голове, – боги знают, как наказать человека, ставя его в зависимость от своих недостатков!" И, все же… Нет, он не собирался сдаваться. Ему предстояло многое наверстать, ну и что из того?
– О чем говорится в легенде Мара? – он догнал Евсея, пошел с ним рядом, не спуская с летописца пристального взгляда. Весь его вид говорил, что караванщик не отстанет до тех пор, пока не получит ответ, который бы объяснил ему все.
– Это… Это история о повелителях сна, – о, как бы ему хотелось помнить больше!
Но память… И почему она изменила ему именно сейчас, когда была больше всего нужна?
– Еще одна легенда о госпоже Айе? – Лис нахмурился. Странно, ведь Евсей только что сказал, что богиня снегов не имеет никакого отношения ко сну детишек.
– Нет. Не совсем. Не только о Ней… Лис, к чему вопросы? Пойдем со мной. Найдем свиток и прочитаем его вместе. Уверен, там мы найдем ответ.
– Хорошо, если так, – проворчал воин без особой веры… … -Рамир!
К девушке, кормившей оленей, подошла старая рабыня, остановилась рядом.
– Да? – она тотчас повернулась к позвавшей ее, думая, что, может быть, для нее нашлось еще какое-то дело.
– Дочка, – та заговорила не сразу, словно раздумывая, стоить ли задавать Рамир вопрос, с которым она пришла к ней. "Вряд ли девочка что-то знает, – в ее глазах были сомнения. – А раз так, чего еще и ее тревожить понапрасну?" И, все же, она обещала Лигрену, что поговорит со всеми. Фейр тяжело вздохнула. Нет, она не могла не сдержать данного ему слова. – У тебя ведь есть ягоды Меслам?
– Да, – Рамир взглянула на нее с удивлением, не понимая, почему та спрашивает об этой, когда ей и так все известно. Хотя, может быть, Фейр понадобились ягоды, а ее собственный запас закончился. – Я сейчас принесу… – она уже хотела двинуться к повозке, но старая рабыня остановила ее.
– Не надо, милая. Я лишь хотела спросить… Ты проверяла, все ягоды на месте?
– Какая разница? – девушка удивленно взглянула на старуху. Ей и в голову не приходило ничего подобного. Конечно, ей было бы обидно, если бы оказалось, что кто-то забрал ее ягоды. Но не более того. Она рабыня и в этом мире ей не принадлежит ничего, даже собственная жизнь, что уж говорить о вещи?
– Ты не можешь посмотреть? Рамир, здесь вот какое дело… Ты, наверно, слышала, что несколько детишек никак не могут проснуться. Минуло уже десять дней, и…
– Я слышала, – поспешно кивнула девушка, начиная ощущать в груди нараставшее беспокойство.
– Лигрен говорит, что это может быть связано с ягодами… – и тут она увидела, как побледнела молодая рабыня. Ее губы задрожали, в глазах отразился ужас. – Что с тобой? – та отшатнулась, пряча глаза. – Скажи мне! – она взяла девушку за плечи, повернула к себе лицом.
– Фейр я… – она виновато взглянула на собеседницу. Ее глаза были такими несчастными, что заглянувшей в них женщине захотелось заплакать, прижать к себе голову девушки, стремясь хоть как-то успокоить.
Рамир долго не могла совладать со своим голосом, который сперва дрожал как лист на ветру, а затем и вовсе пропал, так что девушка не могла произнести ни слова, будто онемев. Ей было страшно. Она боялась говорить правду. Вот если бы было можно просто промолчать! Ведь никто не видел, как она передавала дочке хозяина каравана эту проклятую ягоду.
"Если караванщики узнают, они убьют меня! – в ужасе думала она. – Боги накажут меня и у души не останется никакой надежды, она навеки станет узницей самых черных и страшных пещер во владениях госпожи Кигаль! " Она хотела промолчать… Но потом подумала: а если правда нужна? Если без нее девочка никогда не проснется?
– Я дала дочери хозяина каравана ягоду. Только одну! – поспешно добавила она, а затем, со страхом глядя на Фейр, продолжала, оправдываясь: – Она попросила и я…
Я не могла ей отказать! -уткнувшись лицом в грудь старой женщины она расплакалась.
– Ну-ка успокойся! – прикрикнула на нее Фейр, понимая, что, стоит ей проявить слабину и пожалеть девушку, как этим потокам слез не будет конца. А ей нужно было еще так многое разузнать.
– Я не хотела причинить ей зла! – всхлипывая, продолжала та. – Я просто не могла отказать ей в просьбе… Фейр, это ведь всего одна ягода! Она же не должна была, не могла ей повредить! – в ее глазах была мольба – просьба понять и простить.
– Пошли, девочка, – старая женщина потянула ее за собой в сторону повозки рабынь.
– Будет лучше, если ты обо всем расскажешь.
– Хозяевам каравана? – Рамир побледнела, словно снег, в страхе стала упираться. – Нет, я не могу! – сорвался у нее с губ толи возглас, толи стон.
– Ты должна! – Фейр строго взглянула на нее. О, как ей хотелось успокоить девушку, стереть слезы с ее щек, унять дрожь рук. Но она обязана была быть с ней в этот миг твердой. Для ее же блага.
– Они убьют меня! – выпалила Рамир в слух ту мысль, которая, придя к ней в начале разговора, не покидала ее душу до сих пор.
– Не бойся, милая, – видя, что ее собеседница стоит на грани отчаяния, женщина вздохнула и, все же, решилась погладить ее по мягким, шелковистым волосам, успокаивая. – Не бойся, – повторила она. – Господин справедлив. Он не позволит случиться злому.
– Но Его нет в караване! – в отчаянии она всплеснула руками.
– И что же? Он – повелитель небес и видит все, происходящее вокруг.
– Да, – Рамир кивнула. – Да, – в ее глазах стала поблескивать уверенность, придавшая ей сил. – Он справедлив. И если Он хочет чтобы я все рассказала, я расскажу.
– Умница, – Фейр улыбнулась, пряча улыбку в складках морщин, окруживших словно сетью губы женщины. – Идем, дорогая.
Она повела девушку назад, к жилым повозкам, возле одной из которых стояли в окружении рабов Лигрен и Лина, внимательно слушая их.
– Лигрен… – Фейр подвела Рамир прямо к лекарю. Она спешила, понимая, сколь важно время, когда речь идет о возможном отравлении, время, которого и так было упущено слишком много.
Тот повернулся к ним. На его лицо набежала тень. Бросив лишь один быстрый взгляд на молодую рабыню, которая стояла, низко опустив голову, сжавшись, словно в ожидании удара, Лигрен понял, что все то, в чем он так долго пытался переубедить Лину, могло оказаться правдой. Принять эту мысль, согласиться, свыкнуться с ней было невыносимо трудно. И лекарь молчал, ожидая, когда рабыни произнесут слова, которые изменят все.
– Я… – Рамир быстро скользнула взглядом по лицу приемной матери. Нет, она совсем не хотела, чтобы из-за нее пострадала маленькая хозяйка – это милое, доброе создание. А что до вины… Так или иначе, она совершила проступок, за который должна была держать ответ. – Это я дала дочери хозяина каравана ягоду Меслам.
Лигрен несколько мгновений пристально смотрел на нее, не говоря ни слова. Его лицо оставалось непроницаемым и холодным, в глазах был лишь след раздумий.
– Что ты сказала? – в отличие от лекаря, которого услышанное заставило замереть, Лина, наоборот, вскинулась, выйдя из оцепенения мыслей, которые не вели никуда.
– К Мати эта злополучная ягода попала от Рамир, – видя, что девушка не в силах больше произнести ни слова, полностью вверив свое сознание ожиданию кары, которая с каждым новым мгновением казалась ей все более и более неотвратимой, ответила за нее Фейр.
В первый момент женщина решила, что неправильно расслышала, но потом, поняв, что никакой ошибки нет, захлебнулась в гневе:
– Да как ты…
– Постой, Лина, постой. Я согласен: то, что она сделала, заслуживает осуждения…
– Осуждения?! Всего лишь осуждения?!
Рамир зажмурилась. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Мысленно она молила бога солнца: пусть все случится как можно быстрее, уже сейчас. Она с радостью примет любое наказание. Только бы они ее простили, только бы она сама больше не чувствовала себя такой виноватой!
– Да задумайся ты хотя бы на миг! – воскликнул Лигрен. – Задумайся над тем, что судьбу не изменить! Она вершится вне зависимости от нас! И если так должно было случиться, то это произошло бы и без помощи рабыни! Неужели ты не чувствуешь, что за всем этим стоит воля не смертного, а небожителя? И еще. Теперь мы знаем, как ягода попала к Мати, но как она оказалась у остальных, у твоих сыновей?
– Она же и дала! – всплеснула руками Лина. К чему, когда все ясно и так, еще в чем-то разбираться?
– Хозяйка, нет! – в ужасе прошептала Рамир. – Я никогда…
– Умолкни! – оборвала ее женщина. – Какое вообще ты имеешь право вмешиваться в разговор свободных?!
– Лина, так нельзя. Даже твой страх за детей не оправдывает…
– Она преступница! Почему ты пытаешься ее защитить?
– Она несчастное создание, которое корит себя куда сильнее, чем на это способна даже ты! То, что произошло, было выше ее. Однако, она нашла в себе силы во всем признаться. Она даже готова взвалить на себя вину, которой на ней нет! Так какой, скажи на милость, какой ей смысл что-то скрывать? Она…
– Да как ты можешь верить… Хотя нет, конечно! Ведь ты сам совсем недавно был рабом!
– Это так, – внутри Лигрена все сжалось в напряженный ком нервов. Но он заставлял свой голос звучать ровно, разве что приглушенность выдавала его чувства. – А до этого я был жрецом города. Боги изменили мою судьбу. Потом Они изменили ее вновь, вернув свободу. Как Они захотят, так и будет. Будь на то Их воля, и ты однажды утром могла бы проснуться рабыней. Или все не так, женщина? Скажи мне, я не прав?
– Прав… – вынуждена была признать та.
– А если прав, послушай меня. И постарайся понять. Рамир не могла дать ягоды твоим сыновьям хотя бы потому, что ты не отпускаешь мальчиков ни на шаг от себя.
– Ну…
– И еще. Допустим, что это Мати передала детишкам ягоду Меслам, чтобы ей не было одиноко во сне. Но одна единственная ягодка, разве она настолько сильна, чтобы на десять дней усыпить шестерых ребятишек?
– Откуда мне знать!
– Зато я знаю! И знаю наверняка. Для такого ягод должно было быть уж никак не меньше чем по одной на каждого малыша.
– Шесть! – рабыни в ужасе переглянулись, только сейчас начиная понимать, о чем идет речь. – Но это невозможно! Никто никогда не дал бы девочке столько ягод, как бы она ни просила, приказывала или даже угрожала! Ведь если кто-то съест больше двух ягод его сон станет вечным!
– Но если всему виной эти проклятые ягоды, где еще дети могли взять их! – воскликнула Лина.
– Ты уверена, что сама не собирала?
– Ну разумеется! Я чту закон каравана!
– Может быть, случайно перепутала их с чем-то иным?
– Я похожа на дуру? – караванщица смерила лекаря взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Она была на грани того, чтобы взорваться от гнева. И лишь страх за детей сдерживал ее ярость, направляя весь пламень души в ином направлении.
– Лина…
– Хорошо, я повторю. Раз ты отказываешься понимать меня. Но если и после этого ты будешь продолжать в том же духе, то можешь нарваться на неприятности и я не посмотрю, что ты свободный, лекарь и вообще бывший жрец. Слушай: Н-Е-Т! Ни у меня, ни у какой другой караванщицы нет и не может быть ягод Меслам! Мы никогда в жизни не брали эту гадость в рот и не желаем слышать ни о чем подобном, поскольку этот плод связан с богом сна, признать над собой пусть даже временную, призрачную власть которого, значило бы оскорбить, бросить вызов госпоже Айе. А мы, почти всю свою жизнь проводя в снежной пустыне – Ее безраздельных владениях, не можем, не смеем совершить подобное…!
